Омут чужой памяти
Время несётся как ненормальное, исчисляется зельями, Снейпом и выходными. Чуть больше недели остаётся до Рождества, и внезапно наваливается куча работы, как будто все одновременно решили встретить Рождество без головной боли, колик, прыщей и изжоги. А уж Перечное, наверное, пьют вместо чая — с такой скоростью оно расходится. В двух аптеках, которые мы со Снейпом снабжаем зельями, говорят, впрочем, что это обычное явление перед праздниками, и просят ещё антипохмельного про запас, а то Новый Год на носу. Мадам Помфри требует того же Перечного и других зелий от простуды, Снейп чертыхается и в который раз обещает проклясть безмозглых студентов, которые упрямо шляются по холоду в тонких мантиях, а я говорю, что достаточно добавить в тыквенный сок за завтраком слабительного и уже никто нигде шляться не будет. Снейп велит оставить подобный юмор за дверью лаборатории и заниматься делом, а сам едва заметно ухмыляется. Сварить, что ли...
Выбраться в дом на площади Гриммо вместе нет никакой возможности, но это хорошо — я затеял нечто страшное. Ради этого аппарирую туда один и тайком.
Шустрые ребята из фирмы "Магический ремонт за час" действительно потратили всего час на ремонт спален и перепланировку первого этажа. Кухня теперь там, а в подвале притаилась и ждёт настоящая лаборатория, с мощной вытяжкой и большим покрытым гранитной столешницей рабочим столом. Котлы и котелки, от крошечного, на пинту, до пятигаллонного, висят на крючках, блестят новыми боками. Горелки, колбы, реторты, пробирки, лопатки, шпатели, ступки и ножи — я чуть с ума не сошёл, вспоминая, что может понадобиться. Каморка Кричера и кладовка превратились теперь в хранилище ингредиентов, там всё разложено по полочкам и подписано — как любит Снейп.
Кричеру, вызванному из Хогвартса, потому что какой же это дом без домашнего эльфа, досталось новое жилище при новой кухне, Гермионе бы понравилось, а сам эльф долго трёт слезящиеся глаза и в конце концов заявляет, что кровать — это слишком роскошно, хозяин Гарри так по миру пойдёт, а виноват будет он, старый домашний эльф, которого наконец-то вернули в дом, по которому он так скучал, так скучал, потому что в Хогвартсе, конечно, хорошо, но дом — это совсем другое дело, хоть с каким хозяином, и он может спать на полу, лишь бы оставаться здесь, потому что хозяин Гарри должен хорошо кушать, а то он такой худой, такой... Поток прерывается только когда я велю эльфу спать где нравится, хоть под кроватью, и сделать так, чтобы окна стали чистыми.
А спальни — сомневаюсь, чтобы нам с Северусом нужны были две, но не может же человек обходиться без собственной комнаты, тем более, если этот человек не выносит долгого общения с другими. Поэтому и секретер, и шкаф, и пока пустые книжные полки, всё строгое и дубовое, уже поселились на втором этаже, первая дверь от лестницы. Я мысленно обзываю это его кабинетом и трясусь в ожидании реакции Снейпа, и когда вспоминаю, что всего-то осталось несколько дней, сердце начинает биться сильно и часто, а я успокаиваю себя тем, что он, возможно, и не станет долго смеяться над наивностью и прозрачностью намёка, когда увидит лабораторию и кабинет. А, может, просто обнимет за плечи, скажет тихо — с ума сошёл, Поттер? — и не удержится, и зароется в ингредиенты, там несколько совсем редких, и я буду идти на ухищрения, чтобы выманить его наверх...
Я знаю, что Снейпу Рождество безразлично, или он привык так думать, ежегодно отсиживая в Хогвартсе обязательный праздничный ужин, удаляясь к себе в одиночестве и не ожидая никаких чудес. Но так уж вышло, с ним случился я, не бог весть какое чудо, конечно, и Санта-Клаус из меня хреновый и эгоистичный — рождественский подарок неотделим от моего дома. Напрямую я никак не решусь сказать, а так, может, Северус привыкнет к тому, что он здесь не гость. Привыкнет, как привык к совместным выходным в этом, по его определению, безумном месте.
Наконец я улучаю момент, когда моя работа уже разлита по флаконам и закупорена, а Снейп занят очередным зельем из разряда даже-не-дыши-на-него-Поттер, сообщаю, что сегодня последний предрождественский выходной и что я отправляюсь на Гриммо наряжать ёлку, для порядка спрашиваю, не хочет ли он присоединиться, и облегчённо выдыхаю — похоже, сюрприз в подвале останется сюрпризом. Потому что Снейп оставляет ненадолго своё зелье, поворачивается и говорит:
— Ради всего святого, Поттер... Я не стану скакать и развешивать блестящую ерунду по веткам, я не белка. А вы идите. Только занесите к Шенгли полсотни флаконов Перечного, сегодня даже его сова была в истерике, когда принесла письмо. И оденьтесь как следует, не хватало ещё вас лечить.
Я говорю:
— Да, профессор, хорошо, профессор.
Ещё обещаю завернуться в шарф по самые брови, и ещё говорю, что быть белкой ему не светит в любом случае, они обычно собирают, а не развешивают, говорю это, подойдя вплотную, привстав на цыпочки и дыша туда, где у него заканчивается ворот лабораторной робы и начинается шея. Снейп проводит указательным пальцем по моему носу, от переносицы до самого кончика, улыбается на присущий ему манер, так, намёк на улыбку, отворачивается и снова утыкается в котёл.
Отправляюсь в аптеку Шенгли, придерживая в кармане уменьшенный пакет, и уже оттуда, вытряхивая из ушей вопли аптекаря на тему "Спаситель вы наш!" — на Гриммо.
Там в гостиной подпирает верхушкой потолок ель, ещё не украшенная, тёмная и строгая, чем-то похожая на Снейпа. Я вспоминаю, как цеплял на его мантию серебряную фибулу три недели назад, улыбаюсь. Оставить, что ли, так?
Нет. Пусть будет традиционно. К тому же, я вполне могу избежать еловых игл и карабкания по стремянкам. И это занятно — когда совсем не нужно размахивать палочкой и принимать картинные позы. Сижу в кресле, скрестив на груди руки, теперь уже сам себе напоминаю Снейпа, а с дивана к ели стартуют мохнатые мишурные змеи, опутывают хвою в художественном беспорядке, белые птички машут ажурными крыльями и рассаживаются по веткам...
Под конец, когда верхушка-звезда занимает положенное ей звёздное место, меня можно расстелить где-нибудь у входа вместо коврика. Надо чаще практиковаться, Северус как-то сказал, что с палочкой и стандартными заклинаниями каждый дурак сможет быть магом. Правда, он имел в виду свои зелья, которые, кажется, только он может варить, даже не касаясь палочкой котла, и, конечно, он им там шепчет что-то своё, нестандартное, мне до этого и пытаться не стоит допрыгнуть, но я по-прежнему хочу, чтобы он не считал меня бездарностью. Даже больше, чем раньше, хочу.
А ещё я думаю о том, что понятия не имею, как он относится к подаркам. Та фибула не в счёт. Вернуть её Северус не пытался, и я даже не знаю, воспринял он её как подарок или просто снял с мантии и забыл где-нибудь в ящике стола, как совершенно бесполезную вещь.
А потом приходит Гермиона.
Вернее, вначале оживает камин и голосом Гермионы интересуется:
— Гарри, ты здесь?
— О, Миона! Вернулись?!
— Да, вчера. Можно к тебе?
— Можно, конечно!
— Снейпа нет? — через несколько минут спрашивает Гермиона, выходя из камина и оглядываясь.
Снейпа нет. Есть только Кричер, он обвязался кипенно-белым полотенцем и слоняется по комнатам с метёлкой для пыли, ворча, что его новая каморка слишком просторна, в новой кухне слишком светло, а к хозяину Гарри ходят одни... дальше неразборчиво, но я на всякий случай посылаю эльфу неласковый взгляд, велю принести кофе, а Гермионе говорю:
— Снейп в Хогвартсе. А ты почему без Рона?
— Да так... А что твой эльф бурчит о новой кухне?
Экскурсия по дому Гермиону в восторг не приводит. Собственно, расчёт был не на неё, хотя на явное выражение восторга у Снейпа тоже надеяться не приходится.
Усаживаемся в гостиной, кофе в крошечных чашках пахнет так, что кружится голова, Гермиона крошит на салфетку рядом с блюдцем тонкий, почти прозрачный крекер и спрашивает:
— Ты что, хочешь, чтобы Снейп тут жил?
— Да, — я даже себе не говорил этого так решительно. — Если он согласится.
— У вас всё так серьёзно? — интересуется подруга почему-то очень невесело.
— Серьёзно. Миона, что за настроение такое? Плохо отдохнули? Или что-то случилось? Ты с Роном поссорилась?
Гермиона разглядывает нетронутый кофе в своей чашке, а потом говорит, не подымая глаз:
— Рон не знает, что я здесь, потому что... потому что не знает. В общем, я долго думала... Гарри. Послушай, пожалуйста. Я не думала, что будет так трудно тебе это сказать, но дальше тянуть — будет только хуже. Ты и так слишком далеко зашёл... вернее, тебя завели... — она наконец-то смотрит на меня: — Скажи, ты знаешь, что тебя отправили работать со Снейпом, чтобы он за тобой присматривал?
От затылка по позвоночнику бежит противный холодок. Он всё-таки не сказал мне тогда правду.
— Присматривал, — повторяю. — С чего ты взяла?
— Мне, Гарри, на собственной свадьбе очень не вовремя захотелось переодеться. Или вовремя, смотря как взглянуть. Шеклболт разговаривал со Снейпом в гостиной у бара, думал, что в доме никого нет. Там действительно никого не было. Кроме меня. А из спальни Джинни всё очень хорошо слышно.
Да, я знаю. Дверь в комнату Джинни ведёт прямо из гостиной, Гермиона называла её спальню "условно отдельной", а Джинни это раздражало...
— Гермиона, — говорю я, — а... а зачем за мной присматривать?
Хотя и понимаю, что спрашиваю ерунду...
Гермиона смотрит с жалостью, говорит:
— Знаешь, мне иногда странно, что ты забыл, кто ты такой. Не на это ли был расчёт... Ты хоть помнишь, что ты хозяин Старшей палочки? И вообще Даров Смерти?
А. Об этом я как-то не думал. Даров Смерти. Ну да.
— Помню, — говорю. — Но камень я потерял тогда, мантия мне без надобности, где-то валяется, а палочка... Ну, где-то она тоже есть. Наверное. Мне в Мунго мою отдали. Так что хозяин я постольку-поскольку... Гермиона, ты к чему ведёшь?
— К тому, — говорит подруга, — что пока ты остаёшься владельцем Даров, даже если разбросал их, как ненужный хлам, и не собираешься становиться Повелителем Смерти, никто другой не сможет ими воспользоваться тоже. Но тебя можно обмануть, приворожить, убить, в конце концов. И тебя взяли под надзор. Ты не думал, что это может быть Снейп?
Ха. Нет, Гермиона. Я думал, что это меня отправили присмотреть за Снейпом. Потому что я такой взрослый дипломированный маг и член Ордена Феникса. И я подумал — а дай-ка я спасу Снейпа, я же привык спасать. Спасатель. И в угаре собственной страсти плюнул на все несуразности неожиданного назначения. И пошёл, как телёнок на верёвочке. И чуть с ума не сошёл. Шпион хренов. А он не сказал мне правды. И когда уже знал обо мне всё — не сказал.
— К тому же, я думаю, Шеклболту удобно держать тебя про запас, причём так, чтобы ты не осознавал своей реальной силы. Так с тобой не нужно считаться. Посмотри — твоё нынешнее положение никак не соответствует твоим возможностям, ты забился в подземелья и сидишь там, и тебя убедили, что это нормально, вот что гадко. Снейп же и убедил.
Убеждать меня не требовалось. Я сам прилепился к нему так, что не отдерёшь. А он же в подземельях...
— Гермиона, ты всё это услышала? Или это твои личные выводы? — спрашиваю. — У тебя ведь было много времени, чтобы их сделать, да?
— Да, у меня было время, — вскидывается Гермиона. — Весь медовый месяц, между прочим! Я же не могла сказать Рону, он сгоряча знаешь что может вытворить! А Шеклболт всё-таки министр. Я уже жалею, что это он на свадьбе вёл меня к Рону вместо отца...
Я подкуриваю сигарету, говорю:
— Ну довёл же... Ладно, Миона. Я не должен верить Снейпу, да? Я правильно понял? Ты услышала, что Шеклболт велел Снейпу за мной присматривать. Пусть так. Но это совершенно не доказывает того, что ты пытаешься доказать.
Мало ли что кому велели...
Я всегда подозревал, что Северус ведёт собственную игру...
— Как же не доказывает, Гарри? Снейп играет на твоих чувствах, чтобы ты никуда не делся, он привязал тебя к себе, ты же о нём только и думаешь, и о зельях его. Хорошо ещё, что ты в безопасности, потому что Снейп точно попытался бы стать хозяином Даров, если бы не мешала клятва, которую с него взял Дамблдор.
Почему-то сразу проходит обида на то, что он, возможно, не сказал мне правду о договоре с министром.
Как бы приказать сердцу не проламывать рёбра...
Клятва. Почему-то сейчас это слово кажется хищным и отвратительным.
— Какая клятва?
— Гарри, ты же не думаешь, что они там вечер воспоминаний устраивали, специально для тех, кто подслушивает? Просто Шеклболт был недоволен тем, что, как он сказал, Снейп тебя совратил. Сказал, что они с Дамблдором ему этого точно не поручали, и что Снейп хочет обойти клятву и... и приручить собственного карманного Повелителя Смерти, раз уж прямым путём ему Дарами не завладеть. Ну, Снейп, конечно, был в своём репертуаре, сказал, что Шеклболт идиот, и что если Шеклболту не нравятся....
Она резко умолкает.
— Договаривай, — прошу.
— Если не нравятся его методы, пусть найдёт ещё кого-то, кто смог бы удержать тебя в кармане, — выпаливает Гермиона. — И что пока ты стабилен, а Дамблдора всё устраивает, Снейп не собирается выслушивать ничьи упрёки и нелепые обвинения. Но...
Дамблдора. Устраивает.
— Дамблдор мёртв, — хрипло говорю я, — Дамблдор мёртв третий год. Он — портрет, Миона. Северус... он не... Миона, клятва портрету — это бред. Правда.
— А ты полагаешь, что портрет Дамблдора — это просто говорящая картинка? — спрашивает подруга. — Подожди, ты мне не веришь. Ну конечно, ты не веришь... Я могу слить воспоминание в фиал, посмотришь сам.
— Не надо.
Это трусость. Отрава, прокачанная через Гермиону и разбавленная её комментариями, кажется мне менее страшной. Может, потому что Гермиона часть оставила себе?
— И потом, Гарри, некоторые клятвы сохраняют свою власть и после смерти того, кому их дали. Потому что Снейп, кажется, был раздражён и сказал, что из-за нелюбви Дамблдора к чётким формулировкам он считал себя свободным ещё тогда, когда вытащил тебя из комы и — извини, Гарри — не желал бы сталкиваться ни с тобой, ни с Дарами до конца жизни, и после смерти тоже, и что Шеклболт прекрасно об этом знает. И что из-за привычки выдавать информацию в год по капле, которую портрет полностью перенял у оригинала, он теперь раз за разом узнаёт, что всё ещё должен.
"Неужели я вам ещё должен, Альбус?"
— А что он должен, Миона? — надеюсь, она всё же понимает, вот то, что выбралось из моего рта, каркающее и невнятное — это слова.
— Я не знаю, — говорит Гермиона и кусает губу. — Тебе же не нравятся мои личные выводы. Я только думаю, что это, наверное, был Непреложный Обет. Ну, или что-то в этом роде.
— Это всё? — спрашиваю. Понимаю, что в руке тлеет фильтр уже второй сигареты, но это ничего, от него вполне можно подкурить ещё одну.
— Ты слишком много куришь, — вдруг говорит Гермиона.
— Ага, — затягиваюсь, роняю затылок на подголовник кресла, выдыхаю дым и закрываю глаза. — Спасибо за заботу. Ты охренеть какая заботливая, Миона. Я спросил — это всё?
Гермионе мой вопрос почему-то не нравится, она отвечает холодно:
— Потом в дом вошли Молли с Артуром и, хвала Мерлину, не стали спрашивать, не встречали ли в доме меня. Снейп ушёл, Молли и Артур пошли провожать министра до камина, и я смогла выйти. Так что да, это всё. Я только не думала, Гарри, что ты будешь говорить со мной, как с врагом. Я не виновата, что ты поверил... Мерлин... поверил, что у Снейпа могут проснуться какие-то чувства. Ты же знаешь, кто он и кем он был! Неужели ты не предполагал, что он может тебе солгать?
Курю.
Меня не нужно обманывать. Я сам себе сказочник.
Курю.
— Ну не молчи, Гарри! — просит Гермиона. — Ну ругайся, хочешь, можешь меня ругать, если Снейпа не получается, только не молчи! Ну прости, пожалуйста.
Я, кажется, даже улыбаюсь. Конечно, Миона. Конечно. Твоей-то вины здесь нет. Ты вообще можешь быть спокойна. Я так и говорю ей. И ещё говорю:
— Ты так и не попробовала кофе. Теперь он остыл, это уже невкусно. И сахару ты в него положила, — тут я пытаюсь вдохнуть, и всё-таки вдыхаю. — А этот кофе стоит того, чтобы попробовать его неиспорченным.
Ощутимо и тяжело ворочается, царапается острыми углами камень слева под рёбрами, последняя фраза слово в слово повторяет Снейпа, он мне так говорил, когда я по привычке тянулся к сахарнице, он из всех сортов предпочитает эфиопские, горькие, с едва уловимым шоколадно-ягодным послевкусием, и, упаси Мерлин, никакого сахара.
— Сейчас, — говорю, — позову Кричера, он принесёт горячий...
— Не надо, — говорит Гермиона. — Не надо так, Гарри, ты же сейчас совсем не о кофе думаешь.
Почему все всегда лучше меня знают, о чём я думаю? Я думаю как раз о кофе.
И о Шеклболте. Да, о нём.
И о Минерве. Шеклболт таки допёк ей этим назначением.
И чтобы я не возражал работать со Снейпом, они заманили меня на эту должность особой целью, они просто не знали, что у меня уже есть особая цель. Или Кингсли действительно поручил мне следить за Северусом тайком от него, в качестве попутной выгоды. Тогда откуда Северус всё знал? Впрочем, неважно. Я думаю о Кингсли.
Зачем мне было предложено просить у МакГонагалл другую работу? Выходит, Шеклболт уже тогда знал, почему я не стану докладывать. Или это как раз была проверка?
Похоже, друг мой Кингсли стрелял мной одним в целую стаю уток. Собственно, как и положено хорошему политику. А вот проверять, не подслушивает ли кто, хороший политик должен тщательнее.
Мерлин мой, какой хаос в голове... Можно мне туда домашнего эльфа?
Встаю.
— Извини, — говорю.
— Куда ты?
— Я скоро вернусь. Или не скоро. А ты иди, тебя, наверное, Рон заждался.
— Гарри, куда ты собрался?
— Просто пройтись. Я не могу сидеть здесь. И в Хогвартс сейчас не могу.
— Я пойду с тобой.
Пожимаю плечами.
В прихожей услужливо подставляет крылья тёплая мантия, и шарф по самые брови, да, я же обещал.
Маршрут мне, в общем-то, безразличен, я просто иду.
"Вы уже попали в эту систему, Поттер"
Заряженный артефакт, лежащий в запаснике. Это ты, Гарри. Он предупреждал меня. А я, наивный идиот, думал, что понимаю, и лепетал о том, что всё закончилось.
Я так думал. О Дарах и не вспоминал, и даже мантия, без которой я не мог обходиться раньше, пылится в старом школьном чемодане. Думал, прошлое — прошлому, да, Поттер?
Но, как бы то ни было, он мне не лгал. Не вынуждал верить в то, чего нет. Я сам себе лгал и сам себе верил. Он никогда не утверждал, что я ему нужен, а слова "люблю", наверное, и нет — ни в его лексиконе, ни в голове, ни в сердце.
Зато у него есть слово "должен".
И я теперь знаю, зачем он тогда приходил в Мунго. Наконец у тебя есть один ответ, Гарри. Рад?
Где-то справа ангелом-хранителем бредёт Миона, молчит, наверное, понимает, что разговаривать — невыносимо.
Только однажды она достаёт палочку и что-то бормочет, мантия на мне преображается в длинное пальто, видимо, я забрёл на маггловские улицы, я останавливаюсь и смотрю на Гермиону, а Гермиона молча ждёт, пока я снова решу, куда идти.
От её покорного молчания щиплет в носу, я прижимаю нос ладонью, прости, Миона, я ещё немного похожу, ладно?
Чёрт знает чем я занят, а в Хогвартсе пустует моё кресло у камина, и Снейп, наверное, уже закончил возиться с зельем, и плеснул в прозрачное пузо бокала свой ежевечерний глоток коньяку, и заварил мятный чай — для меня. Меня там ждут, а я... здесь...
Я думал, что ждут.
Ждут, но не потому. А чтобы я ненароком не вляпался и не передал право на Дары кому-то ещё. Каким-нибудь образом.
Гермиона умная девушка, её выводам можно верить. Только она не знает всего. Плевать ему на Дары и обходные пути к ним. Он что-то там обещал Дамблдору и не может нарушить клятву.
Я увлёкся разгадыванием Северуса Снейпа, и сам расслабился, полагая, что разгадал, а мне просто позволили поиграть. Снисходительно, как щенку, который азартно вцепляется в подставленный нарочно рукав, полагая, что поймал сам. Ошибка всех зарвавшихся щенков. Как скоро он рассчитывал стряхнуть мантию — вместе со мной? Или я у него — пожизненные кандалы? Но теперь я знаю, у кого спросить. Раз уж этот кто-то — не просто говорящая картинка.
Я давно уже умостил задницу на ребристую спинку скамьи в каком-то скверике, в бледном пятне фонарного света, и Гермиона, наверное, уже который раз подкуривает две сигареты, одну — мне. Я только теперь замечаю, что на ней нет перчаток, курточка слишком лёгкая для декабря, и губы дрожат.
Чёрт. Скотина ты, Поттер.
— Давай домой, Миона. Ты замёрзла.
— Я тебя здесь не оставлю.
— Ладно, — говорю. — Тогда на Гриммо. Вместе.
Она без лишних слов обнимает меня и аппарирует. Дожили, Поттер. Тебя девушки домой провожают.
На Гриммо Миона вцепляется в чашку с чаем, обхватывает покрасневшими пальцами горячие фарфоровые бока, а я просто жду. И не выдерживаю:
— Ты грейся, а я пойду, ладно?
— Опять? Куда? — подхватывается она. — Тебе сейчас не нужно аппарировать одному. Я с тобой.
— Спасибо, не надо, и так нянек как грязи, — и спохватываюсь: — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Спасибо, что походила со мной. Просто — больше не надо. Я через камин. В Хогвартс. Там... там за мной присмотрят.
Гермионе не нравится вырвавшийся у меня смех.
— Гарри, не наделай глупостей, пожалуйста, — просит Гермиона. — Может, ты просто поговоришь с ним?
Не знаю, кого имеет в виду Гермиона, и не спрашиваю. Просто отвечаю:
— Да, конечно. Я поговорю.
Дымолётный порошок сыплется на угли.
— Хогвартс, кабинет директора.
На кой чёрт это уточнение, если в замке больше нет подсоединённых к общей сети каминов, я не знаю. Но хоть с уточнением, хоть без, а я вываливаюсь на директорский ковёр и говорю:
— Извините, я без предупреждения.
Говорю в пустоту, потому что Минервы в кабинете нет. Есть только спящие портреты. И среди них спит тот, кто умеет достать людей даже из могилы. Не как кроликов из шляпы. Живых людей. Из своей могилы. Достать. Бред какой.
Гермиона просто не знает. Я не могу ни в чём обвинить Северуса, я это понял, пока шлялся по стылым ветреным улицам. Я могу винить только себя. В своей самонадеянности и глупости. Я могу винить себя громко и долго, разбивая в кровь кулаки о хогвартские стены. Но мне нужны ответы.
Поэтому я велю Гарри Поттеру замереть и заткнуться. Я выключаю нестабильное существо по имени Гарри Поттер.
Вместо этого должен включиться кто-то другой. Кто-то, кто будет холоден и собран.
Мне это нужно. Я это сделаю.
— Поговорите со мной, профессор Дамблдор, — прошу, стоя перед портретом.
Тишина.
— Сэр!
Ни звука, ни движения.
— Сэр, не вынуждайте меня...
— Ох, Гарри, это ты, мой мальчик? — седобородый старик в кресле потягивается. — Хочешь... а, прости, я не могу тебе ничего предложить, к сожалению.
— Можете, сэр, — говорю я. — К сожалению. Вы можете предложить мне ответ. Что вам обещал Северус?
— Гарри, ты всё же решился наконец называть его по имени? Это так правильно, мой мальчик! Коллеги должны...
— Сэр, не нужно этого, вы знаете, что мы не просто коллеги. А я хочу узнать, в чём суть клятвы, которую вы с него взяли ещё до своей смерти. Это был Непреложный Обет?
— О чём ты говоришь, Гарри? Ты ведь всё знаешь, — очень искренне недоумевает бывший директор.
— Я не имею в виду ваше мнимое убийство...
— Ну отчего же мнимое, — перебивает портрет, и смеётся, и бренчит колокольчиком в бороде. — Я вполне мёртв. Северус прекрасно справился.
— Несомненно. Но я говорю о Дарах Смерти, сэр. И о себе. Что вам должен профессор Снейп?
— О, не стоит волноваться, мой мальчик. У тебя ведь всё хорошо, — то ли спрашивает, то ли утверждает Дамблдор.
— У меня было всё хорошо, сэр. Пока я не узнал, что по какой-то причине Северус вынужден... терпеть меня в своей жизни. И я должен знать, по какой.
— Почему бы тебе не спросить у него? — лукаво смотрит портрет.
— Чуть позже. Когда узнаю у вас, в чём именно заключалась его клятва.
— Кажется, твоя настойчивость выросла вместе с тобой, мой мальчик. Я горд, что Гриффиндор воспитывает таких людей, как ты.
— Да, конечно. Сэр, у меня много времени. Я могу сидеть здесь всю ночь, твердя одно и то же, если это потребуется, чтобы получить ответ, — предупреждаю я и сажусь перед портретом прямо на ковёр. Так, конечно, нужно задирать голову, чтобы видеть не только нижний край золочёного багета, но я потерплю. — Мне повторить вопрос?
— Не стоит. Я к моменту смерти не выжил из ума, и на память не жаловался. Хорошо, будь по-твоему, я тебе отвечу, — мёртвый директор мягко улыбается в бороду, а я прекращаю дышать. — Северус не давал мне никаких клятв до моей смерти.
— Сэр!
— Хорошо, когда настойчивость подкреплена терпением, Гарри. Дослушаешь?
— Простите.
— Ты ведь не спрашивал у Северуса, как ему удалось выжить тогда. Нет? Нет, конечно. Да он бы и не ответил. Так вот, Гарри, Северус вернулся из-за грани примерно так же, как ты. И у него тоже был выбор, если тебя волнует именно этот вопрос. Он мог уйти дальше, вслед за другими погибшими. Но я просил его вернуться и позаботиться о Дарах Смерти и их хозяине. Как видишь, он предпочёл выполнить мою просьбу.
— Весьма расплывчатая просьба, сэр.
— Возможно, ты прав, у нас не было времени обсуждать подробности. Ты слишком беспечно отнёсся к Дарам, мой мальчик, мы не могли допустить, чтобы из-за этого они попали в недобрые руки. Северус уверил меня, что сделает всё необходимое, и что ему самому власть над Дарами не нужна, а обещание, данное за гранью, не может быть лживым, Гарри. Это и есть клятва, которой ты интересуешься.
— То есть, вы назначили ему именно такую цену за возвращение. А ведь на Кингс-Кросс... ну, или в моей голове, как хотите... Я помню всё, что вы говорили. Вы говорили, что я достоин владеть Дарами.
— Я и сейчас могу повторить это. Но ты был слишком юн и неопытен, к тому же, неизвестно, как проявилась бы совокупная сила Даров, попытайся ты объединить их. Ведь по-настоящему пока никому не удалось это сделать. Я беспокоился за тебя.
Ну да.
— Северус вывел меня из комы, я знаю. Это укладывается в вашу просьбу — позаботиться о хозяине Даров Смерти. А стихийные выбросы? Тогда, год назад. Это было тоже влияние Даров?
— Не уверен, Гарри. Возможно, это была твоя собственная сила и последствия долгой магической комы. Но если ты подумаешь, то поймёшь сам, почему Северус должен был вмешаться.
Думаю я недолго:
— Потому что я был — и остаюсь — владельцем Даров, да? А где они сейчас? Я примерно знаю только, где отцовская мантия. А остальные?
— Этого я не знаю, Гарри, — качает Дамблдор головой, и мне чудится укор, ну конечно, слишком беспечно, и тогда, и сейчас. — Можешь спросить у Северуса, он должен был о них...
— Позаботиться. Я понял. И о хозяине Даров. Так, сэр?
Дамблдор не возмущается тем, что его перебили, просто кивает, пристально глядя голубыми глазами из-под очков-полумесяцев. Руки расслаблено лежат на подлокотниках кресла, и только указательные пальцы время от времени постукивают по истёртому тысячами прикосновений дереву.
— И этой весной вы снова напомнили ему о долге. Зачем, сэр?
— Я ведь видел твоё состояние, мой мальчик, когда ты приходил к Минерве. Тебе нужна была поддержка. Северус тоже в конце концов это понял и не стал отказываться работать с тобой.
— Значит, это с вашей подачи Кингсли впихнул меня к Северусу ассистентом, чтобы ему совсем уж некуда было деваться. Что, министр ходит сюда обсуждать с вами дела?
— Ну зачем же сюда... Ты разве не видел мой портрет у него в кабинете? Кингсли знал о моём доверии к Северусу и рад был помочь ему позаботиться о тебе.
Ну да. Помочь. Припереть к стенке.
— Зря вы так думаете. Он считает, что профессор Снейп хочет завладеть Дарами в обход клятвы. Из-за наш... моих отношений с ним.
Да, это донос, Кингсли ведь ждал их от меня.
— У тебя устаревшие сведения, — говорит портрет. — Кингсли больше вас не побеспокоит. Я поговорил с ним и он понял свою ошибку. И ты мог бы советоваться со мной, Гарри, если у тебя возникают трудности. Минерва не станет возражать, если ты будешь приходить ко мне почаще.
— А профессор МакГонагалл? Она знает об... об этом всём?
— У Минервы и так достаточно хлопот со Школой, надеюсь, ты это понимаешь.
— Это значит — не смей ей говорить, Гарри? Уж о вашем участии в моём назначении она точно не знает. Боитесь гнева Минервы, сэр?
— Портреты боятся только огня, — говорит Дамблдор. — Но Минерва бывает достаточно сурова, чтобы и портрету стало не по себе.
И снова смеётся, но умолкает, когда я подвожу итог:
— Значит, Северус по-прежнему не свободен от данного вам обещания. Мало ли что со мной может случиться. И Дары попадут не в те руки. И кто знает, когда я повзрослею настолько, чтобы... Вы обрекли его быть в долгу вечно. Неужели это всё стоит его свободы?
— Зачем же так категорично... Разве Северус похож сейчас на узника, которому в тягость оковы? Кроме того, у него ведь не было инструкций, можешь не сомневаться, Северус сам выбирал путь.
Сам. Конечно. Не желал бы сталкиваться ни с Поттером, ни с Дарами до конца жизни. И после смерти тоже. Но — "ни ваши, ни мои желания не являются центром мироздания, Поттер". Зато теперь Дамблдор может вволю дополнять этот путь упущенными когда-то инструкциями. Которые определяют, что именно необходимо.
— Сэр, а от меня зачем нужно было скрывать?
— Ты уж не упрекай меня в том, в чём я не виноват, Гарри. Моё влияние теперь ограничено этой рамой, — и он широко взмахивает рукой. — Видишь — как только ты пришёл за ответами, тут же получил их.
— Это и настораживает, — тихо говорю я.
Но Дамблдор слышит, говорит:
— Ты стал мудрее и осторожнее, мой мальчик, — и добавляет: — Наверное, это заслуга Северуса?
— Возможно, — цежу сквозь зубы.
Хрен там — мудрее и осторожнее. Это вообще не обо мне. А его заслуга в том, что я сейчас не закатываю глаза и не бьюсь в истерике, и меня не корёжит выбросом. Это точно — его заслуга.
А нарисованный Дамблдор вдруг прикладывает руку туда, где у оригинала, наверное, было сердце, и с пафосом изрекает:
— Клянусь, я сказал всё, что ты хотел знать, и пусть мой портрет раздерут на мелкие кусочки злобные гриндилоу, если я солгал.
Наверное, он хотел пошутить. И я прошу:
— Не стоит, сэр. Меня достаточно занимает другая клятва, чтобы я смеялся над этой.
Дамблдор становится совсем серьёзным.
— Ты сейчас расстроен, — сообщает он. — Но ты подумаешь — обещай мне подумать! — и всё поймёшь. Ты ведь пришёл к осознанию своих чувств сам, и если они настоящие — а я верю, что так оно и есть — их не изменит то, что ты узнал. Подумай и о Северусе — ведь вы поладили в конце концов, и ты своей любовью...
— Мне известны ваши теории о силе любви. Не нужно. Пожалуйста.
— Ты поговоришь с Северусом, Гарри?
— Я... я не знаю. Не говорите ему, что я расспрашивал вас, хорошо?
— Если ты считаешь, что так будет лучше... — разводит он руками.
— Последний вопрос, сэр. Можно?
— Смелее, — говорит Дамблдор.
— Я хочу знать... наступит ли вообще время, когда Северус будет свободен от своего долга.
— У меня нет ответа на твой вопрос, — говорит Дамблдор, — но, возможно, ты сам его отыщешь? Приходи посоветоваться... а впрочем, я тебе это уже говорил.
— А если ему не нужно будет больше... что с ним будет? Он снова... уйдёт за грань?
Это "уйдёт за грань" звучит слишком высокопарно, но то, другое слово я отчего-то не могу сейчас произнести. А Дамблдор меня понимает:
— Ну что ты... Вы оба ещё долго будете живы и счастливы, поверь мне, хотя я и не Сивилла. И Дары будут совершенно ни при чём.
— Самое время снова поклясться, сэр, — бормочу я и встаю, расправляю затёкшие колени.
— Клянусь, — говорит Дамблдор, — если клятва мёртвого старика ещё что-то значит для тебя, мой мальчик.
На слух он не жалуется, мёртвый старик с портрета.
Спящий Хогвартс сопровождает меня гулким эхом моих же шагов, скрипами и шорохами древних коридоров. Голубой свет Люмоса выхватывает пятна картин и гобеленов, их обитатели жмурятся, бормочут что-то сонно и недовольно. Не знаю, с какого перепугу я не пошёл через каминную сеть Хогвартса. Не находился, не иначе.
За полночь.
Гудит голова. Нужно сейчас к себе и поспать.
Я останавливаюсь у двери в свои комнаты, берусь за холодную ручку.
Я даже вхожу, раздеваюсь, стою у вешалки как дурак, теребя край толстого шарфа.
И выхожу.
Четырнадцать шагов.
Я уже когда-то выпрашивал у самого себя ещё немного времени, меряя эти шаги.
Я был отвратительно слаб и труслив тогда. Ничего не изменилось.
Он спит, и я долго сижу на полу у кровати, приглушив Люмос насколько возможно, и смотрю, как он обнимает подушку.
Он не хотел умирать. Он только не знал, что назначенная за жизнь цена обрастёт процентами.
Я взимал эти проценты бездумно, я проталкивался туда, куда он не хотел меня впускать, и думал, что прошёл дальше порога. Я убедил себя в том, что это он и есть — вот такой, каким становился, когда мы были вдвоём. И я упрямо выискивал, выискивал эти перемены, и видел их по-своему, так, как мне хотелось, и казалось, моя любовь топит многолетний лёд, ещё немного — и растает окончательно, и я ждал этого Рождества, чтобы прогнать его лёд насовсем.
Я просто вынудил его носить другую маску. Ту, которая устраивает меня. В которой ему удобнее защищать душу — от жадного мальчика Гарри Поттера.
О да, я претендовал на его душу. И он сделал вид, что впустил. Потому что понял — без него я ещё больший псих, чем с ним. А это угроза моим нестабильным мозгам, да, да, Гарри, ты разве не помнишь? Ты нестабильное существо. И угроза. Но ты мог расслабиться и забыть. А он — нет. Он — должен помнить.
Потому что ты, Поттер, достоин владеть пыльной древней тряпкой, невзрачным чёрным камнем с трещиной и полированной веткой бузины. И ты слишком беспечно к ним относишься.
Мне кажется, я смеялся про себя.
— Хэрри?
Голос сонный и удивлённый, но через мгновение он уже командует:
— Поттер, что за блажь морозить зад, сидя на полу? Ну-ка живо в постель греться!
Да, профессор. Как скажете, профессор. Так бы я ответил вчера, подпустив ехидства в голос.
— А накурился... И погаси, ради Мерлина, свой Люмос, мне вставать в пять, — ворчит Снейп, отворачиваясь, и тут же засыпает.
Сегодня я просто раздеваюсь, говорю: "Нокс" и ложусь к нему. Не касаясь, провожу рукой вдоль спины, раз, второй, и не могу, обнимаю, утыкаюсь носом меж острых лопаток, в слегка выпирающие позвонки, и затихаю, вдыхая привычный запах полыни. Когда-то я думал, что так пахнет его мантия.
Немного времени, да, Гарри?
Совсем немного.
Я просто послушаю, как он спит.
19.04.2012