М. Рьюз

Здоровая перспектива или окончательное одряхление?

Эволюционная этика - идея того, что эволюционный процесс содержит в себе основание для полного и адекватного понимания моральной приро­ды человека, - идея старая и потерявшая репутацию. В ХIХ в. ее попу­ляризировал английский ученый-энциклопедист Герберт Спенсер, кото­рый начал отстаивать эволюционный подход к пониманию этики даже раньше, чем Чарльз Дарвин опубликовал в 1859 г. свое «Происхождение видов»1. И хотя это никогда не встречало особого энтузиазма со сторо­ны профессиональных философов, благодаря поддержке Спенсера эволю­ционный подход к этике вскоре приобрел широкую популярность как в Великобритании, так и в США, где к концу столетия она была даже большей. Он начал трансформироваться в целостную социополитическую доктрину, известную под несколько неточным названием «социальный дарвинизм». Ученые долго спорили, был ли сам Дарвин в действитель­ности социал-дарвинистом, а ответ тут, по-видимому, зависит от того, к каким из его работ вы обращаетесь. Если взять «Происхождение ви­дов», то он, конечно же, им не был. С другой стороны, если взять «Про­исхождение человека», то окажется, что есть веские основания считать, что эта идея не была для него непривлекательной. Как бы то ни было, если бы можно было вернуться в прошлое и дать всему новые имена, то, несомненно, лучше бы это движение стало известно как социальное спенсерианство.

В нашем столетии, однако, эволюционная этика в любом ее варианте вызывает гораздо меньше энтузиазма. Несомненно, отчасти это происхо­дит из-за того, что традиционная эволюционная этика, т. е. социал-дар­винизм, выродилась в едва прикрытое оправдание самого грубого стяжа­тельства в предпринимательской практике. Отчасти же эволюционная эти­ка вышла из фавора вследствие убийственной критики как со стороны биологов, так и философов. С одной стороны, такой ученый, как Томас Хаксли, который, будучи большим сторонником Дарвина, обладал огром­ным авторитетом у эволюционистов, утверждал, что нет никаких основа­ний выводить этические принципы из эволюционного процесса. Наоборот, доказывал Хаксли, наши моральные обязанности таковы, что всеми фиб­рами нашего существа нам приходится бороться с эволюционным про­цессом. С другой стороны, такой философ, как Дж. Э. Мур, показал, что спенсерианский подход к моральной философии изобиловал несообразностями, противоречиями и непростительными ошибками. Вследствие этих различных причин эволюция была отвергнута в качестве возможного источника понимания морали, и взоры обратились к поиску более правдо­подобных направлений. Или, точнее говоря, это сделало большинство ученых, так как нельзя отрицать, что вплоть до настоящего времени су­ществовал небольшой круг людей, зачастую включающий весьма имени­тых биологов, которые чувствовали, что в самой идее есть нечто, от чего нельзя полностью отказаться. Такие ученью, как Джулиан Хаксли2 и Феодосии Добжапский3, два ведущих архитектора нашего современного понимания эволюционного процесса, всегда придерживались взгляда, что должна существовать какая-то связь между нашим эволюционно возник­шим животным естеством и нашими же высшими моральными устремле­ниями. Хотя, справедливости ради отметим, эти ученые зачастую вы­нуждены были признавать, что они не вполне понимают, о доказательст­ве каких именно связей могла бы идти речь.

В таком бы положении и оставалась эволюционная этика - как идея дискредитированная, но отказ от которой, однако, вызывал смутное чувство дискомфорта у ее немногочисленных сторонников, - если бы не поддержка, оказанная ей в последние годы гарвардским социобиологом (исследователем эволюции социального поведения) Эдвардом О. Уйлсопом. В своих многочисленных публикациях за последние пятнадцать лет он энергично доказывал, что связи между эволюцией и этикой гораздо обширнее и сильнее, чем это признавало или допускало большинство. Что на самом деле в эволюционном процессе можно обнаружить многое из того, что представляет истинную ценность для изучающего че­ловеческую моральность. Действительно, Уилсон пошел даже на то, что­бы утверждать, что моральная философия, которую создают современные профессиональные философы, по большей части просто неверно ориен­тирована, и что, вероятно, настало время изъять этическую проблемати­ку у философов и «биологизировать» ее 4.

Как и можно было ожидать, это предложение натолкнулось на раз­личные по степени несогласия возражения со стороны профессионального философского сообщества. Утверждается в частности, что Уилсон прос­то повторяет все ошибки сторонников эволюционной этики XIX в.

Тем не менее есть философы, которые ощущают сейчас, что вызов биологии не должен и не может быть устранен столь просто. Это прав­да, что работы Уилсона, в частности, и других биологов вообще, доказы­вающих, что эволюция содержит в себе ключ к адекватному пониманию этики, изобилуют просчетами и явными ошибками. Но только лишь за­щищаться или бросаться в критическую атаку - значит упустить многое из того, что может обладать большой ценностью даже и для профессио­нального философа. В конце концов нельзя отрицать того, что мы, люди, не суть особое творение бога - бога, пожелавшего создать нас по своему образу и подобию несколько тысячелетий тому назад. Скорее, мы суть конечный продукт длительного, медленного, постепенного естественного процесса. Мы умные животные, но все-таки животные. Этот факт мы обязаны принимать во внимание даже тогда - и в особенности тог­да - когда размышляем о самом человеческом из всех человеческих ат­рибутов, каким является наше моральное чувство.

Отдав вначале дань критике, я прочно принадлежу теперь к группе философов, разделяющих такую позицию. Я убежден, что, будучи дале­кой от окончательного одряхления попыткой понять природу человека, исходя из эволюционной перспективы, эволюционная этика представляет собой свежий и яркий подход. В этой статье я намерен защищать такую позицию.

Прежде чем начать, я хотел бы провести важное различение, которое поможет нам в обсуждении. Это различение не относится к эволюционной этике per se, скорее, как я полагаю, оно должно учитываться всяким адекватным подходом к исследованию морального мышления и морально­го действия5. Я хочу провести различие между нормативной, или суб­стантивной, этикой и метаэтикой. Под первой подразумевается та часть этики, которая указывает, что вы должны или чего не должны делать. Христианская нормативная этика, например, велит вам любить ближнего, как самого себя. Утилитаризм велит содействовать наибольшему счастью наибольшего числа людей. Под метаэтикой я понимаю основания, или оп­равдания, некоторой нормативной этики. Так, например, для многих христиан оправдание их нормативных верований может быть найдено в божьей воле. Они верят, что следует любить ближнего, как самого себя, просто потому, что это угодно богу. (Я вполне отдаю себе отчет, что эта апелляция к божественной власти не свободна от проблем, на некоторые из которых за четыре столетия до Христа указывал Платон в «Eathy-phro». Оправданно или же не оправданно, божественная власть для мно­гих людей служит метаэтическим основанием для их нормативной мора­ли.) Светские философы нашли основание для нормативной этики в иных областях. Например, платонисты и интуитивисты в целом обычно верят в существование некой сферы внешних объективных ценностей.