Разговор с Феодотой о любви

В Афинах была одна красивая женщина, по име­ни Феодота* способная сойтись с каждым, кто толь­ко умел ее склонить. Один из присутствовавших вспомнил о ней и, говоря, что красота этой женщи­ны выше всякого описания, заметил, что к ней ходят живописцы, чтобы рисовать ее, и что она показыва­ет себя, насколько это дозволяет приличие. Тогда Сократ скапал: «Следует пойти к ней и посмотреть, потому что целым сосгапить себе noi гятие о том, что нышс описании». «'Гак идем тотчас же», — сказал тот, кто сообщил это. Таким образом отправились и, за­ставши Фсодоту, когда она позировала перед одним живописцем, начали смотреть на нее. Когда живопи­сец закончил, Сократ сказал: «Мы ли должны благо­дарить Феодоту за то, что она нам показала свою красоту, или же она должна нас благодарить за то, что мы на нее смотрели? Если для нее полезно пока­зывать свою красоту, то она должна быть нам благо­дарна; если же для нас полезно созерцать ее красоту,

* Феодота, по Афинею (XIII, 574 Е), — знаменитая гетера, которая впоследствии была возлюбленной Алкивиада, и, когда последний был убит, она покрыла его своим платьем и с трупом на руках бросилась в огонь). . .

то мы должны ее благодарить. Не так ли?» Когда кто-то ответил, что это верно, Сократ сказал: «Таким об­разом, она и теперь получает пользу от нашей по­хвалы, но когда мы о красоте ее расскажем многим, то это будет для нее еще полезнее. Кроме того, мы уже и теперь испытываем желание быть причастны­ми тому, на что смотрим; затем мы будем возвра­щаться с некоторой раной, а возвратившись, будем испытывать томление. Так что выходит, что ты нами повелеваешь, а мы тебе служим». На это Феодота от­вечала: «Конечно, если это так, то я должна вас бла­годарить за то, что вы смотрели». Но Сократ заметил, что она носит дорогие украшения; находившаяся при ней мать носит платье и наряды не простые; много пригожих служанок, которые тоже не в не-оргжпши и и доме избыток во всем. Поэтому он гире к ил; «(;кижи мне, Феодота, есть ли у тебя име-HiiGi1» - «Мет», отмечала она. «Так, быть может, дом приноси ч доход'» «И ятого нет». — «Уж не работ­ники ли?» — «И не работники». — «Откуда же у тебя средства?» — «Если кто, сделавшись моим другом, оказывает мне помощь, то это служит для меня сред­ством существования», — отвечала Феодота. «Кля-i |усь Герой, Феодота, это прекрасно, и гораздо лучше приобрести стадо друзей, чем стадо овец, или коров, или коз. Однако предоставляешь ли ты это случаю, а именно ждешь, что кто прилетит к тебе, словно му­ха, или же ты придумываешь для этого и свои хитро­сти?» — «Какие я могу придумать хитрости?» — «Разу­меется, более подходящие, чем придумывают пауки. Ты знаешь, как oi ш устраивают охоту за пропитани­ем: они ткут топкую иаутш iy, и то, что туда попадает, служит для них нищей». «Так ты и мне советуешь вы­ткать сеть?» — «Ты не должна думать, что так-таки без всякого искусства поймаешь такую драгоценную добычу, как «друга». Разве ты не видишь, что даже предпринимающие охоту на самое простое, на зай­цев, действуют очень осторожно? Так как зайцы но­чью пасутся, то они берут с собой ночных собак и с ними выступают на охоту. Зайцы с наступлением дня разбегаются, и они достают других собак, кото-

рые идут за зайцами с пастбища в логовище и отыски­вают их по нюху. Дальше. Так как зайцы проворны и могут ускользнуть даже на глазах, то охотники до­стают других собак, тоже быстрых, чтоб они гнались по следам. Но так как иные зайцы ускользают и от та­ких собак, то по тем тропинкам, где бегут зайцы, охот­ники расставляют сети, чтобы туда попал заяц и запу­тался». — «Чем же таким mi к- л< жить друзей?» — спро­сила Фсодота.«()чсвид| ю, < >тиечал Сократ, — будет неплохо, если ты имссто сотки достанешь такого че­ловека, который оудет ныслсжпнать любителей красо­ты, и притом Гнн'.ггых, п, иыследишпи, постарается впутать их и твои сети*. — «Какие же у меня сети?» — спросила Фсодота.» «Первая и превосходно опуты-нак )щая — это, само собою понятно, тело, а в теле душа, благодаря которой ты знаешь и то, как посмотреть и понравиться, и то, что сказать и как доставить удо­вольствие, а также и то, что преданного тебе челове­ка нужно принимать любезно, а пред нахалом двери запирать; что, когда друг заболеет, следует внима­тельно присмотреть за ним; если он испытывает ка­кую-либо удачу, разделить с ним радость и, если он заботлив, угождать ему всей душой. Нечего и гово­рить, что ты умеешь любить не только чувственно, но п преданно п что если у тебя есть превосходные дру:и.я, то ты достигаешь этого не только словом, но и делом». — «Уверяю тебя, что я не пользуюсь ни­чем подобным», — сказала Фсодш-а. «А все-таки мно­го значит относиться к человеку сообразно с его ха­рактером и притом правильным образом, потому что силой не возьмешь друга и не удержишь, и этот зверек покупается только на услуги и на удовольст­вие, и ради них только может остаться». — «Это прав­да», — сказала Феодота. «Поэтому сначала ты должна требовать от заботливых друзей только того, об ис­полнении чего им придется наименее думать, и затем самой oxoTi ю платить им тем же. В таком случае люди скорее всего Moiyr стать друзьями, долгое время буду любить тебя и оказывать величайшие услуги. Ты сде­лаешь для них большое одолжение, если будешь да­рить их своим расположением только тогда, когда бу-

дет в этом надобность. Ты ведь знаешь, что самое при­ятное кушанье, если его подносят тогда, когда не хо­чется есть, кажется неприятным, а если его подносят человеку сытому, то оно производит отвращение. Но если его подносят, вызвавши предварительно го­лод, тогда и плохое кушанье кажется очень прият­ным». — «Каким же образом я могу возбудить в ком-либо из моих знакомых голод?» — «Разумеется, преж­де всего тем, что ты насытившемуся не поднесешь кушанья и даже не напомнишь о нем до тех пор, пока с окончанием пресыщения он не захочет его снова, а когда у него явится желание, то ты можешь напом­нить об этом, с одной стороны, самым скромным об­ращением, с другой — намеком-на согласие, но и на­меком на отказ, пока наконец желание не достигнет IU.K шей степени. Тогда подобные подарки имеют го-ра:1до большее значение, чем когда их дают при от-сугстиии желании». Фсодота отвечала: «Отчего бы те­бе, Сократ, не сделаться моим помощником в охоте на друзей?» — «lioin ты убедишь меня, я согласен», — сказал Сократ. «Как же тебя убедить?» — «Об этом ты уже сама подумай, если у тебя явится во мне надоб­ность». — «Так ходи ко мне постоянно», — сказала Фео­дота. Тогда Сократ, смеясь над ее праздностью, сказал: «Феодота! Мне трудно ничего не делать, так как мои ча­стные и общественные дела не оставляют мне свобод­ного времени. Кроме того, есть у меня также подруги, которые не дозволят мне отлучиться от них ни днем, ни ночью, потому что учатся у меня разным привора-живаниям и заговорам». — «Такты, Сократ, и это зна­ешь?» — «А ты, почему думаешь, этот Аполлодор и Ан-тисфен* никогда от mci ш i ie отходят? Почему ходят ко мне Кев и Симмий**? Знай, что дело не обходится без любовных зелий, заговоров и вертишеек».*** — «Так

* Аполлодор — ученик Сократа, особенно ему преданный и ставивший Сократа выше всех. Антисфен — один из учеников Сократа.

** Кев и Симмий — оба фиванцы, ученики Сократа.

*** Вертишейка — птица из отряда лазающих, в древности ис­пользовалась при магическом обряде привораживания.

ты займи мне своей вертишейки, — сказала Феодота, — я ее на тебе же и опробую». — «Нет, — отвечал Сократ. — Я и сам не хочу, чтобы меня влекло к тебе; а скорее, ты ходи ко мне». — «Я буду ходить, только ты прини­май меня», — сказала она. «Хорошо, я буду принимать, если только у меня не будет какой-нибудь другой, ми­лее тебя», — отвечал Сократ.

ПЛАТОН О СОКРАТЕ («ДИАЛОГИ»)

«МЕНЕКСЕН»

Сократ. <...> Земля наша достойна хвалы от всех людей, не только от нас самих, по многим разнооб­разным причинам, но прежде и больше всего пото­му, что ее любят боги. Свидетельство этих наших слов — раздор и решение богон, оспаривавших ее друг у друга. Разве может земля, коей воздали хвалу сами боги, не заслужить по праву хвалы всех людей? Другой справедливой похвалой будет для нее то, что во времена, когда вся земля производила и взращи­вала псевоэможпых жипотных — зверье и скот, наша страна явила стПи дснстнсниой и чистой от диких знсрсй: ИЗiKX-x живых существ она избрала для себя и породила человека, разумением своим превосхо­дящего остальных и чтящего лишь богов и справед­ливость. Самым значительным свидетельством моих слов является то, что земля наша породила предков вот этих павших, а также и наших. Любое родящее существо располагает пищей, полезной тем, кого оно порождает, что и отличает истинную мать от мнимой, подставной, коль скоро эта последняя ли­шена источников, кои питали бы порожденное ею. Наша мать-земля являет достаточное свидетельство того, что она произвела на свет людей: она первая и единственная в те времена приносила пшеничные и ячменные злаки — лучшую и благороднейшую пи-

щу для людей, и это значит, что она сама породила человеческое существо.

Подобное свидетельство еще более весомо в отно­шении земли, чем в отношении женщины: не земля подражает женщине в том, что она беременеет и ро­жает, но женщина — земле. При этом земля наша не пожадничала и уделила свой плод другим. После того она породила оливу — помощницу в трудах для своих детей. Вскормив и взрастив их до поры возмужалости, она призвала богов в качестве их наставников и учи­телей. Имена их не подобает здесь называть (ведь мы их знаем!); они благоустроили нашу жизнь, учредили каждодневный ее уклад, первыми обучили нас ремес­лам и показали, как изготовлять оружие и пользовать­ся им для защиты нашей земли.

Рожденные и воспитанные таким образом, пред­ки погибших жили, устраивая свое государство, о котором надо :1дссь нкратцс упомянуть. Ведь госу­дарство растит людей, прекрасное — хороших, про­тивоположное — дурных. Поскольку наши предше­ственники воспитывались в прекрасном государст­ве, то с необходимостью становится ясным, что именно благодаря этому доблестны наши современ­ники, к числу которых принадлежат и павшие. Само наше государственное устройство и тогда было и ныне является аристократией: эта форма правле­ния почти всегда господствовала у нас, как и теперь. Одни называют ее демократией, другие еще как-ни­будь — кто во что горазд, на самом же деле это прав­ление лучших с одобрения народа. У нас ведь всегда есть басилевсы — иногда это цари по рождению, иногда же выборные; а власть в государстве преиму­щественно находится в руках большинства, которое неизменно передает должности и полномочия тем, кто кажутся лучшими, причем ни телесная слабость, ни безвестность предков не служит поводом для чье­го-либо отвода, но и противоположные качества не являются предметом почитания, как в других горо­дах, и существует только одно мерило: властью обла­дает и правит тот, кто слывет доблестным или муд­рым. В основе такого общественного устройства ле-

жит равенство по рождению. В других городах со­браны самые различные люди, поэтому и их госу­дарстве! и иле устройства отклоняются от нормы — таковы тирании и олигархии; города эти населяют люди, считающие других либо своими господами, либо рабами. Мы же и все наши люди, будучи братья­ми, детьми одной матери, не признаем отношений господства и рабства между собою; равенство про­исхождения заставляет нас стремиться к равным праиам для всех, отступным на законе, и повино­ваться друг другу лишь в силу авторитета доблести и разума <...>.