Размещение населения по территориальному принципу, а не на основе кровных уз...;

В чем суть дискуссий в советской исторической науке относительно государства на Древней Руси?

Выделите основные положения воззрений Грекова, Черепнина, Неусыхина, Зимина, Фроянова.

Аргументы какого исследователя Вам кажутся более убедительными и почему?

Ю.Г. Алексеев, В.В. Пузанов

ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ РУСИ

В ТРУДАХ И.Я. ФРОЯНОВА

Исследования по русской истории и культуре. Сборник статей к 70-летию проф. И.Я. Фроянова.

М., 2006. С. 3-23.

Научная судьба И.Я. Фроянова неразрывно связана с судьбой отечественной исторической науки в целом. Поэтому осмыслить роль и место юбиляра в нашей историографии невозможно вне контекста развития последней, по крайней мере, за предшествующее семидесятилетие. Настоящая статья, отдавая дань уважения и признания И.Я. Фроянову, является и данью признательности всем, кто в те далекие годы участвовал в процессе обновления науки, закладывал основы для новых открытий, формировал «пирамиду» науки, чтобы грядущие поколения исследователей, «встав на плечи» предшественников, могли видеть дальше и лучше.

Марксистская концепция русской истории окончательно складывается в 1930-е гг. Важнейшую роль в этом сыграли дискуссии 1928-30 гг. об общественно-экономических формациях, в ходе которых утвердилась пятичленная схема прогрессивного развития человечества от первобытнообщинной формации, через рабовладельческую, феодальную и капиталистическую к коммунистической. Сильной стороной марксистской формационной теории была тенденция рассматривать человеческое общество как единый социальный организм, включающий в себя все общественные явления в их органическом единстве и взаимодействии на основе способа производства. К недостаткам следует отнести выраженный евроцентризм, детерминизм, рано проявившиеся тенденции к догматизму.

Особое значение в марксистской историографии придавалось проблеме перехода от первобытнообщинной, неантагонистической формации к антагонистическим, классовым обществам. Важную роль в формировании марксистской концепции древнерусской истории сыграли труды Б.Д. Грекова. В споре с оппонентами он выдвинул положение о том, что славяне, германцы и ряд других народов миновали в своем развитии рабовладельческую формацию, перейдя непосредственно от первобытнообщинного строя к феодальному. Новые феодальные порядки зарождались уже в недрах родоплеменного общества, вследствие развития производительных сил, появления устойчивого прибавочного продукта, частной собственности и классов. Поскольку в аграрном обществе основным средством производства является земля, то формирование двух основных классов феодального общества, феодалов и феодально-зависимого крестьянства, шло по линии ликвидации свободного крестьянского землевладения и концентрации земли в руках формирующегося экономически господствующего класса. Следствием разделения общества на классы и обострения противоречий между ними стало создание господствующим классом государства — инструмента обеспечения своих собственных интересов и подчинения /С.3/ народных масс. Подобно другим раннесредневековым государствам, Древнерусское государство оказалось недолговечным. Вследствие начавшегося процесса феодальной раздробленности оно распалось на ряд независимых княжеств.

Историческая концепция Б.Д. Грекова не сразу стала доминирующей в советской историографии. Некоторые исследователи (С.В. Юшков, С.В. Бахрушин) выделяли особый, так называемый дофеодальный период в истории восточных славян, предшествующий собственно феодальному. Другие (П.П. Смирнов, А.В. Шестаков) вели речь о рабовладельческом характере древнерусского общества, доказывая, что Русь, как и другие страны, не могла перейти к феодальной формации, минуя рабовладельческую. Однако к 1940 г. взгляды Б.Д. Грекова возобладали в отечественной науке. Более того, наметилась четкая тенденция на удревнение процессов становления классового общества у восточных славян. Сам Б.Д. Греков в последних своих работах, особенно под влиянием работ археологов (Б.А. Рыбакова, В.И. Довженка и др.), начало разложения родоплеменного строя у восточнославянских племен относил к периоду не позднее V в., находя первые признаки «частной собственности на землю приблизительно в VI-VII веках», «жилища-замки ... богатых землевладельцев» с VII в. Не случайно, по его мнению, «уже в VII-VIII веках мы имеем у восточных славян классовое общество». Вследствие этого во второй половине VIII-IX в. «на территории Восточной Европы возникло несколько государственных образований», прямых предшественников «обширного Древнерусского государства» (Куявия, Славия и Артания восточных авторов). «... Мы не ошибемся — писал он, — если скажем, что с IX в. во всяком случае можно говорить о наличии на Руси феодального способа производства, можно говорить об оформлении феодального базиса»[1].

Концепция Б.Д. Грекова, стройная и логичная на первый взгляд, страдала схематичностью, статичностью и несоответствиями многих концептуальных положений историческим фактам. В частности, ни Б.Д. Грекову, ни его сторонникам не удалось доказать фактическими данными наличие вотчинного землевладения в IX-X вв. и, тем более, в предшествующий период. Это обстоятельство подрывало устои главной идеи Б.Д. Грекова о феодальном, классовом характере древнерусского общества, что, в свою очередь, разрушало и научные конструкции, представлявшие Киевскую Русь в виде раннефеодальной монархии. Ведь если не было крупного землевладения, то, следуя в обратном порядке логике Б.Д. Грекова, не могло быть и классов и, следовательно, государства как продукта классового общества. Поэтому с конца 1940-х гг. ряд историков начали поиски новых путей феодализации и классообразования в древнерусском обществе. Итогом их стало становление концепции «государственного феодализма», окончательно оформившейся в 1950-е гг. в трудах /С.4/ Л.В. Черепнина и его последователей[2]. В отличие от Б.Д. Грекова, рассматривавшего становление феодальных отношений по линии формирования вотчинного землевладения и эксплуатации в его рамках обезземеленных крестьян, Л.В. Черепнин и его сторонники вели речь о формировании, прежде всего, верховной собственности на землю (персонифицировавшейся в князе, государстве и т.п.) и эксплуатации лично свободного крестьянства посредством дани-ренты. Иными словами, вся земля в Древней Руси, согласно данной точке зрения, являлась коллективной собственностью господствующего класса, осуществлявшего коллективную эксплуатацию крестьянства. Одновременно эти феодалы могли являться и крупными землевладельцами-вотчинниками.

Концепция «государственного феодализма» была призвана спасти основную идею Б.Д. Грекова о феодальном характере древнерусского общества. Однако она принципиально отличалась от его концепции. Если для Б. Д. Грекова феодальное государство является результатом развития феодальных отношений, проявляющихся, прежде всего, в формировании крупного вотчинного землевладения с его атрибутами, то для Л.В. Черепнина княжеская власть сама по себе непосредственно выражает феодальные отношения — появление княжеской власти равнозначно появлению этих отношений. Общим в обеих концепциях было твердое убеждение в наличии в Киевской Руси именно феодального строя — Киевская Русь мыслилась не иначе как феодальное государство. В основе этого убеждения лежал непоколебимый постулат о государстве как атрибуте классового общества — орудии угнетения трудящихся масс господствующим классом. С теми или иными смягчающими оговорками этот постулат безоговорочно принимался всей советской исторической наукой и, в сущности, содержал готовый ответ на вопрос о социальной природе Киевской Руси — это классовое общество, оформленное в виде классового государства.

Тщетно пытаясь найти феодальную вотчину, Б.Д. Греков признавал, что предшественницей этой вотчины была свободная община и что земледельческое население (по его терминологии — «смерды») включало как зависимых крестьян (в вотчине), так и свободных. В этих условиях история складывания феодального строя есть история перехода общинных земель и их населения в состав феодальных вотчин, т. е. процесс постепенного вытеснения феодальной вотчиной свободной общины, сопровождающийся /С.6/ превращением свободных «смердов» в «смердов» зависимых. Б.Д. Греков в принципе не отрицал такой ход развития феодальных отношений, однако главное внимание уделял изучению именно феодальной вотчины, которая заняла центральное место в его основной монографии о русском крестьянстве.

Б.Д. Греков основное внимание уделял поиску новых, формирующихся феодальных элементов, которые заслоняли от его взора отживавшие, как он полагал, свой век остаточные явления доклассового строя. Однако концепция постепенного развития феодальных отношений, логически вытекающая из его схемы, с необходимостью подводит к вопросу о природе социально-политических отношений в тот период, когда феодальная вотчина еще не поглотила «критической массы» свободных общин. Можно a priori сказать, что в условиях огромной страны с редким населением, слабым развитием коммуникаций, с невысокой производительностью труда вследствие суровых природных условий процесс развития новых феодальных отношений, то есть процесс вытеснения вотчиной общины, будет занимать достаточно длительное время. Можно ли называть феодальным государство, основная масса населения которого состоит из свободных общинников, и феодальная вотчина только-только начинает появляться? В чьих руках будет политическая власть в таком государстве? Этого вопроса Б.Д. Греков не ставил и ответа не него не искал. Думается, что в рамках общепринятого в то время представления о государстве как орудии классового насилия этот вопрос и не мог бы найти ответа.

Такой вопрос не возникал в рамках концепции Л.В. Черепнина — государство принималось как данность, и именно государство феодальное. Вся земля, по его определению, была феодальной собственностью, а все крестьянство (то есть все не феодалы) — феодально зависимым. Такая простота и легкость объяснения генезиса русского феодализма сделали концепцию Л.В. Черепнина весьма популярной. В 60-70-х гг. она явно преобладала в среде специалистов по Киевской и даже Московской Руси. Только И.И. Смирнов и его ученики, а также (отчасти) А.Л. Шапиро не разделяли эту концепцию и вели в печати и на аграрных симпозиумах яростные споры с ее сторонниками. Однако, несмотря на свою внешнюю простоту, концепция «государственного феодализма» была достаточно уязвима. Самой главной ее слабостью было отсутствие объяснения, каким образом все население огромной страны стало вдруг феодально-зависимым и все общины потеряли свои земли. Попытки рассматривать дани и другие платежи князю в качестве феодальной ренты (дани-ренты, налога-ренты), то есть признака феодальной зависимости, были явно неубедительны. Налицо отождествление процесса формирования государственной территории со становлением феодальной верховной собственности, появление налоговых сборов — с феодальной рентой. Таким образом, главным было не социальное наполнение этих институтов, а само их наличие. /С.7/

Неясен был вопрос и о дальнейшей эволюции внезапно установившихся феодальных отношений Из схемы Л.В. Черепнина логически получалось, что все развитие аграрных отношений, начиная с X в , означало только перераспределение земли и крестьян в руках феодалов и уточнение (конечно, в сторону усиления) форм феодальной эксплуатации Борьба черных крестьян за землю, хорошо известная по актовому материалу, являлась, таким образом, следствием непонимания черными крестьянами того фундаментального факта их бытия, что все они, и их земли, не что иное, как собственность феодалов в лице государства, и что, отстаивая землю своих общин, они главным образом демонстрируют свою глупость (деликатно называемую «наивностью») Феодальное государство выступало как жестокий эксплуататор, направляющий свои силы на дальнейшее угнетение и беспощадное подавление народных масс Классовая борьба этих масс являлась главной движущей силой истории, а в условиях жестокой эксплуатации со стороны государства, олицетворявшего волю господствующего класса, эта борьба должна была быть направлена против государства — в данном случае князя и его аппарата управления (эксплуатации) Эти выводы логически вытекали из всей концепции «государственного феодализма», хотя и не всегда акцентировались ее сторонниками

Таким образом, «концепция государственного феодализма» лишь внешне устраняла противоречия концепции Б.Д. Грекова Однако, в свою очередь, она не только порождала новые противоречия, но и обладала ограниченными возможностями для саморазвития, качественной эволюции Новации, вносимые в концепцию Л.В. Черепнина его последователями, в основном шли по двум направлениям признания первичности формирования верховной собственности по отношению к частной (Л.В. Черепнин вел речь не только об «окняжении земли», но и, одновременно, о формировании феодального землевладения на основе разложения общины), поиска новых субъектов обладания верховной феодальной собственностью (князь, государство, дружина, боярская корпорация и т.п.)

Гораздо больший потенциал для саморазвития содержала в себе концепция Б.Д. Грекова Как уже отмечалось, сам ее основатель не ставил вопроса о социальной природе общества и государства, в условиях преобладания общинного землевладения Но логика дальнейшего развития концепции неизбежно диктовала такую постановку вопроса Более того, Б.Д. Греков, на наш взгляд, вплотную подошел к постановке проблемы «переходного периода» «Восточному славянству известен период родового бесклассового строя, сменившегося строем общинно-соседским, иначе господством сельской общины»[3], « Восточные славяне до образования Древнерусского государства перешли от родового строя к сельской соседской общине»[4]. Какой вывод напрашивается на основании /С.8/ этих положений? Общинно-соседский строй уже не родовой, но, видимо, и не классовый, поскольку предшествует образованию государства. То есть, это период, когда идет процесс формирования классов, постепенного становления классового общества и государства?

Ученик Б.Д. Грекова И.И. Смирнов, разделяя основные положения своего учителя, в отличие от него, пошел по пути изучения самого процесса перехода свободных крестьян в зависимое состояние. Он исходил из тезиса о достаточно длительном периоде существования свободной общины и наблюдал признаки ее и в XIV-XV вв. в Средней (то есть Северо-Восточной) Руси. Ученики И.И. Смирнова А.И. Копанев и Н.Е. Носов изучали свободную общину XVI-XVII вв. на севере Руси и приходили к выводам о существенно важном значении ее в социально-экономическом и политическом развитии России. Ю.Г. Алексеев пришел к аналогичным выводам на основе материалов Псковской Судной грамоты и актов Средней Руси XV-XVI вв. Более того, он показал неразвитость феодальных отношений на Руси и отодвинул верхнюю грань эпохи раннего феодализма до второй половины XVI столетия[5]. Заключительный этап аграрной истории раннего русского феодализма Ю.Г. Алексеев связывал с уничтожением в центре страны свободного крестьянского землевладения (черной волости), вследствие чего «земля стала на практике, как и в теории, монопольной собственностью класса феодалов». Логическим и историческим следствием ликвидации свободной крестьянской общины стало введение крепостного права.

Все эти наблюдения колебали догматическую схему о безусловном господстве феодальных отношений, начиная с X-XI вв., на базисном, социально-экономическом уровне. Наличие огромных массивов черных волостей и свободного крестьянства в XIV-XV вв. ставило под серьезное сомнение само существование феодального строя в Древней Руси. Представление о феодальном строе в Киевской Руси настолько усложнялось, расширялось и, в сущности, обесцвечивалось, что этот строй терял свою специфику, свои наиболее характерные черты. Потребность принципиально нового подхода становилась все более настоятельной. Задача пересмотра прежних догматических положений делалась все более актуальной. Требовалось, выражаясь словами А.Е. Преснякова, «восстановить права источника и факта», отказаться от заранее заданных выводов и посмотреть на историческую действительность не через какие-либо очки. На рубеже 1960-70-х гг. эту задачу и поставил перед собой И.Я. Фроянов.

Начало научной карьеры И.Я. Фроянова приходится на знаменательное время. С одной стороны, доминировало убеждение в незыблемости основных концептуальных положений, оформившихся в период становления марксистской исторической науки и превратившихся в совокупность догматов в середине 1950 — первой половине 1960-х гг. С другой — все /С.9/ больше и больше исследователей начинали тяготиться излишней детерминированностью и жесткостью пятичленной формационной концепции. Следствием этого явились активизировавшиеся с 1960-х гг. попытки ее корректировки, выражавшиеся в выделении межформационных периодов, поиске новых формаций и т.п. В рамках этих поисков возобновляется прерванная на рубеже 1920-30-х гг. дискуссия об азиатском способе производства, а А.И. Неусыхин, на новом уровне осмысления, вновь поднимает вопрос о существовании особого «дофеодального» периода, предшествующего классовому обществу. Не остались без внимания и «надстроечные явления», в частности проблема генезиса государственности. А.И. Неусыхин высказал мысль о том, что т.н. «варварские королевства» в Европе представляли своеобразную форму государственности («варварское государство»), которые не являлись классовыми по природе. Тогда же М.А. Виткин высказал мнение о том, что государство на Древнем Востоке возникает еще до оформления классового общества.

Происходят постепенные сдвиги и в изучении проблем перехода от феодальной формации к капиталистической. Своеобразным подведением итогов здесь стала Всесоюзная дискуссия, проходившая 2-4 июня 1965 г. в Москве. Авторы коллективного доклада (И.Ф. Гиндин, Л.В. Данилова, И.Д. Ковальченко, Л.В. Милов, А.П. Новосельцев, Н.И. Павленко, М.К. Рожкова, П.Г. Рындзюнский) выступили против попытки подтягивать процессы, протекавшие в России, к аналогичным процессам в передовых странах Европы. Формирование капиталистического уклада в России и начало переходного этапа к капитализму они отнесли не ранее чем к 60-м гг. XVIII столетия. Это был известный выпад как против господствующей точки зрения, основывающейся на ленинской периодизации, о генезисе капитализма с XVII в., так и против С. Г. Струмилина и Д.П. Маковского, возводивших указанные процессы к рубежу XV-XVI вв. К сожалению, в последнем случае авторы доклада, за действительными недостатками не усмотрели, пусть слабую, тенденцию к отказу от линейного понимания исторического процесса. Эту тенденцию не только заметил, но и попытался развить А.С. Сумбатзаде. С одной стороны, он выступил против попыток ускорить исторический процесс, с другой стороны, указал на зигзагообразность экономического развития: «С этой точки зрения, если посмотреть на историю России, я думаю, что в XV-XVI вв., даже в начале XVII в., в России для развития элементов и отношений капитализма, может быть, были гораздо большие возможности, чем во второй половине XVII и первой половине XVIII в.». Обоснованность подобного подхода была подтверждена исследованиями Н.Е. Носова, обнаружившего зачатки капиталистических отношений в черносошных районах севера конца XV-XVI вв. В сходном направлении работал М.Я. Волков, увидевший в истории России XVII в. альтернативу социально-экономического развития по феодально-крепостническому или по буржуазному пути.

Наконец, в 1960-е гг. оформляется так называемое «новое направление» в советской историографии, представители которого (П.В. Волобуев, /С.10/ В.В. Адамов, К.Н. Тарновский и др.) перенесли акцент с изучения зрелых форм капитализма в России начала XX в. на анализ «взаимодействия» и «сращивания» передовых форм капитализма с остатками докапиталистических укладов. В этой связи по-иному представала роль различных социальных слоев в революционных потрясениях, в том числе рабочего класса и крестьянства. Характерно, что, обращаясь в ранние периоды отечественной истории, представители «нового направления» опирались на положения уже упоминавшихся Л.В. Даниловой, Н.И. Павленко и ряда других сторонников теории позднего становления капитализма в России.

Наметились, как мы видели, изменения и в изучении Древней Руси. Тем не менее древнерусское общество безоговорочно признавалось феодальным. Жесткое, даже порой хронологическое, подтягивание отечественного феодализма к западноевропейскому иногда доходило до абсурда. Например, Русская Правда, стоящая в типологическом ряду т.н. «варварских правд», представлявших кодификацию норм обычного права, рассматривалась в качестве кодекса феодального права, что вызвало неподдельное недоумение такого выдающегося специалиста в области европейского средневековья, как А.Я. Гуревич.

Одним из главных возмутителей спокойствия в середине 1960-х гг. стал А.А. Зимин, вновь поднявший вопрос о значительной роли рабства в процессах социогенеза на Руси. Однако наибольший резонанс получило его исследование, посвященное «Слову о полку Игореве», как по выводам автора, отрицавшего древность памятника, так и по административным последствиям. Кардинальный же отход от прежних представлений о Древней Руси, от догматического видения исторического процесса, начался с трудов И.Я. Фроянова, положивших начало новому этапу историографии средневековой Руси.

Несомненно, что свою роль в становлении концепции И.Я. Фроянова сыграли и научное окружение, и историографическая ситуация, и историческая эпоха в целом. Известное влияние на молодого исследователя оказали взгляды В.В. Мавродина (его учителя), А.А. Зимина, изучение общины XIV-XVI вв. последователями Б.Д. Грекова, идеи А.И. Неусыхина и представителей «нового направления»[6]. Однако внимательно вглядываясь в историографическую ситуацию 1960-80-х гг., непредубежденный исследователь увидит, что И.Я. Фроянов даже на начальном этапе своей деятельности был равноправным участником процесса обновления исторической науки, а к началу 1980-х гг. занял здесь, безусловно, лидирующие позиции.

Концепция И.Я. Фроянова складывалась основательно, как добротное, на века построенное здание. От закладки фундамента и, далее, «по /С.11/ кирпичику», до возведения кровли. Первым делом ученый обратился к изучению социально-экономической структуры древнерусского общества и, прежде всего, к анализу природы зависимого населения. Уже первые статьи и кандидатская диссертация показали, что феодальные элементы не играли ведущей роли в системе социальных связей, а в системе эксплуатации преобладали рабские и производные от них формы[7].

Следующим важным этапом в научной биографии И.Я. Фроянова стала подготовка и защита в 1973 г. докторской диссертации «Киевская Русь. Главные черты социально-экономического строя»[8]. В ней, помимо зависимого населения, ученый рассмотрел такие базовые для характеристики социально-экономического строя вопросы, как семья и община, возникновение городов, формы землевладения и их природа. Выводы, сделанные автором на основе непредвзятого анализа материала, произвели ошеломляющее воздействие на научную общественность. По его мнению, на Руси в XI-XII вв. были и малые индивидуальные, и большие семьи, выделившиеся вследствие распада патриархальных родов. Последние — преобладали. Древнерусская община-вервь занимала промежуточное положение между семейной общиной и территориальной. Крупное землевладение возникло сравнительно поздно: княжеское — не ранее X, а боярское и церковное — не ранее XI в., посредством заимки пустых (свободных) неосвоенных земель и купли. Княжеские и боярские вотчины развивались с уклоном в скотоводство и промыслы, имели первоначально рабовладельческий характер. Только с середины XI в. «феодальные элементы... постепенно проникают в вотчину», однако и после этого «рабов и полусвободных в ней было больше, чем феодально-зависимых». Основу благосостояния знати составляли неземельные доходы. Вотчины были немногочисленны, являясь островками в море свободного общинного землевладения. «Ни в X-XI, ни в XII вв. правящая верхушка не имела достаточно сил, чтобы переварить свободную земледельческую общину».

Однако коренным вопросом для советского историка-марксиста являлся вопрос о формации, к которой относилось общество Киевской Руси, или, другими словами, о наличии (или отсутствии) и степени развития классовых, а именно феодальных отношений. И.Я. Фроянов в споре о путях генезиса феодализма встал на позиции Б.Д. Грекова: «Мы убеждены, что генезис феодализма есть проблема, тесно связанная с возникновением и ростом крупного землевладения, покоящегося на частном праве»[9]. Отсюда /С.12/ вытекало, что уровень феодализации напрямую определяется степенью развития феодальной вотчины в ее точном, классическом смысле. Но если вотчина была немногочисленной и не являлась феодальной по сути, а основу «социально-экономической жизни древнерусского общества» составляло «землевладение свободных крестьян-общинников», то можно ли такое общество назвать феодальным? И.Я. Фроянов, остерегаясь жестких формационных определений[10], охарактеризовал древнерусское общество как «сложный социальный организм, сочетающий разные типы производственных отношений». Со времен антов, в недрах первобытного общества зародился рабовладельческий уклад, который, в связи с развитием крупного землевладения во второй половине X-XI в. вступает в новую стадию развития. Примерно со второй половины XI в. развивается феодальный уклад, вследствие чего вотчина становится одновременно и рабовладельческой и феодальной. Но в целом феодальный уклад уступал рабовладельческому. Однако подавляющая масса земледельческого населения Киевской Руси оставалась свободной. Поэтому «и рабовладельческий уклад, и феодальный решительно проигрывали по сравнению с общинным укладом...»[11].

Эти выводы носили фундаментальный характер. Концепция феодализма в Киевской Руси получила удар, от которого нельзя было оправиться. Сомнения, возникавшие в рамках концепции Б. Д. Грекова[12], превратились в уверенность — от тезиса о феодализме в Киевской Руси приходилось отказываться, и это было крупнейшим шагом в русской науке о русском Средневековье со времен Н.П. Павлова-Сильванского. Не феодальная вотчина, а свободная крестьянская община становилась основной ячейкой, несущей конструкцией древнерусского общества.

Значение работ И.Я. Фроянова не исчерпывается только этими революционными для науки того времени выводами. Никогда еще в трудах исследователей древнерусское общество не представало таким живым, постоянно развивающимся организмом. Исследователь стремится увидеть не набор фотографий, а движущуюся киноленту. Явления развиваются, взаимодействуют, переливаются одно в другое, появляются новые явления, /С.13/ имеющие свою специфику и также переживающие процесс развития. Стремление рассматривать исторические процессы в динамике станет одной из «визитных карточек» И.Я. Фроянова как исследователя.

Защита проходила в сложный для отечественной науки период. В том же году состоялся разгром «нового направления», сопровождавшийся жесткими оргвыводами и ликвидацией сектора истории СССР периода империализма в институте истории СССР АН СССР. Возникли первые серьезные проблемы и у И.Я. Фроянова. Его докторская диссертация надолго «зависла» в ВАКе. Начинался очередной поход против инакомыслия в исторической науке.

В 1974 г. вышла в свет первая монография И.Я. Фроянова «Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории». Это был сокращенный вариант докторской диссертации. В ней, сохраняя неизменным основное содержание, И.Я. Фроянов смягчает отдельные формулировки, отказывается от некоторых определений, в частности в вопросе по укладам. Возможно, это была своеобразная плата за то, чтобы книга увидела свет[13]. Как бы то ни было, значение ее для развития отечественной историографии огромно. Отныне, с одной стороны, получалась логическая цепочка: концепция И.Я. Фроянова — концепции позднего генезиса капитализма — «новое направление». С другой стороны, концепция социально-экономического развития Древней Руси И.Я. Фроянова противоречила «линейной» схеме исторического процесса и позволяла органично использовать результаты, полученные в работах Д.М. Маковского, Н.Е. Носова, М.Я. Волкова и др.

Книга была сразу замечена научной общественностью и тотчас же подверглась критике со стороны ортодоксальной историографии. Но это была лишь прелюдия тех драматических событий, которые разыгрались после выхода в свет в 1980 г. второй монографии И.Я. Фроянова «Киевская Русь. Очерки социально-политической истории». В ней дан глубокий анализ основных политических институтов Древней Руси, таких как князь, дружина, вече, народное ополчение. Здесь же характеризуются категории свободного населения Древней Руси, прослеживается взаимодействие различных политических институтов, поднимается и решается по-новому вопрос о сеньориальном режиме. Анализ источников привел И.Я. Фроянова к кардинально новым выводам, идущим вразрез с устоявшимися в науке взглядами. Институты княжеской власти и дружина оказались лишенными феодального содержания, определилась главенствующая роль народных собраний в политической жизни русских земель, основная масса свободного люда предстала деятельным субъектом исторического процесса[14]. /С.14/

Особое внимание привлекает разработка И.Я. Фрояновым проблемы веча и свободного населения, народа[15]. Ему первому удалось четко показать три основные черты вечевой организации: во-первых, ее генетическую связь с архаическими племенными собраниями…

То есть демократический в точном и истинном смысле слова) характер вечевых собраний, решающая роль свободных общинников на этих собраниях определялись реальным местом свободного общинника в социальной структуре Киевской Руси. «Народные ополчения являлись становым хребтом военной организации», а «вооруженный общинник — плохой объект для эксплуатации»[16].

Принципиально важным и особо новаторским стало появление заключительного седьмого очерка, посвященного социально-политической роли древнерусского города. Он явился как бы продолжением параграфа докторской диссертации, посвященного историческим предпосылкам и причинам возникновения городов. В историографии того времени доминировала точка зрения, обоснованная М.Н. Тихомировым, связывавшая процесс градообразования с процессами феодализации общества. И.Я. Фроянов в работах начала 1970-х гг. обосновал мнение о появлении городов на позднем этапе родового строя, на основе племенных центров. Развивая эти мысли в монографии 1980 г., он приходит к выводу о том, что древнерусские земли XI — начала XIII в. являлись не монархиями-княжествами, а городами-государствами, типологически сопоставимыми с городами-государствами древности. Причем, опять же ново, эти государства не были классовыми по природе[17]. Вследствие этого исследователь выступил против господствовавшего в историографии тезиса о феодальной раздробленности на Руси ХП-ХШ вв. По его мнению, главной причиной «раздробленности Руси XII в.» стало образование городов-государств[18]. В итоге на смену устоявшимся схемам (деление общества на классы — государство; раннефеодальная монархия — княжества эпохи феодальной раздробленности) пришла новая оригинальная трактовка процессов политогенеза на Руси.

Появление книги вызвало эффект разорвавшейся бомбы в рядах официозной науки. К монографии 1974 г., несмотря на критику, было относительно снисходительное отношение. Оппоненты, видимо, до конца не осознали масштабности явления, и были мало уверены в том, что И.Я. Фроянову удастся логично связать свой взгляд на социально-экономический /С.15/ базис Древней Руси с представлениями о политической надстройке, в классовой сущности которой никто не сомневался. Не случайно на защите 1973 г. Л.В. Черепнин, выступавший в качестве официального оппонента, рассуждал: «Наконец, я снова возвращаюсь к Киевскому государству. Что же это за организм? Какова же его классовая сущность? На какой базе оно возникало, если основой экономики являлось свободное крестьянское хозяйство, буквально затоплявшее землевладельческие островки. Меня концепция И.Я. Фроянова не убедила». Ответ на сомнения крупнейшего ученого и был дан в 1980 г.

Официальная наука ответила массированной атакой: публикациями, использованием административных рычагов и т.п. Многие выступления иначе чем политическими доносами назвать трудно. И.Я. Фроянова обвиняли в отходе от марксистско-ленинских взглядов, в приверженности методологическим принципам буржуазной историографии, «непатриотичности» его концепции истории России, в том, что на его работы вышли положительные рецензии на Западе и т.п. За всем этим стояло не только неприятие инакомыслия или расхождение по научным позициям, но и недопонимание самой концепции, настолько она выбивалась из тех жестких рамок стереотипов, в которых формировались советские исследователи того времени. Поэтому одни, например, утверждали, что И.Я. Фроянов рассматривает Русь XI-XII вв. как родоплеменное общество. Другие, напротив, приписывали И.Я. Фроянову взгляд на древнерусское общество как рабовладельческое и т.п. В этой связи, думается, В.Т. Пашуто был искренен, когда писал в рецензии на вторую монографию И. Я. Фроянова: «Видя на переплете этой книги год 1980-й, не веришь своим глазам: так далеко ее содержание от того, что находят в Древней Руси современные советские историки, так близка она тому, что, казалось бы, давно осталось за пределами нашей историографии»[19]. В.Т. Пашуто был глубоко прав — концепция И.Я. Фроянова принципиально отличалась от устоявшихся, догматических схем древнерусской истории.

В споре о характере общественного и государственного строя Древней Руси у оппонентов И.Я. Фроянова имелся еще один, весьма действенный по тем временам аргумент. Его и применил В.Т. Пашуто в своей разгромной рецензии на монографию 1980 г. Доказывая «несостоятельность» выводов И.Я. Фроянова о доклассовом характере древнерусского общества, рецензент, помимо прочего, заявил: «Раннефеодальное право было санкционировано христианской, то есть феодальной, церковью, о политической роли которой И.Я. Фроянов также хранит молчание. Или, быть может, он полагает, что принятие христианства Русью не имеет отношения к ее феодализации и представляет собой волевой акт покаявшегося в грехах /С.16/ великого князя Владимира?»[20]. Как видим, для В.Т. Пашуто понятия «христианский» и «феодальный» являются синонимами, а крещение Руси, a priori, свидетельствует о ее феодальном характере.

В настоящее время подобный аргумент может вызвать недоумение у читателя. Однако тогда он рассматривался как весьма серьезный довод, поскольку положение о том, что христианство — религия феодального общества, а крещение — следствие процесса феодализации у советских историков, не вызывало сомнений, воспринимаясь как аксиома. Поэтому написанный И.Я. Фрояновым раздел «Начало христианства на Руси» в коллективной монографии 1988 г.[21] стал и своеобразным ответом критикам, и очередным элементом в структуре возводимой им концепции Древней Руси.

Главное для И.Я. Фроянова в данной работе — показать, что принятие христианства не было прямо связано с определенным уровнем развития феодализма в Древней Руси, что процессы феодализации и христианизации нельзя сводить к единой универсальной детерминированной модели, что идущее от классиков марксизма представление о христианстве как религии феодального общества не вполне верно. Христианство возникает задолго до становления феодальных отношений и гибко приспосабливается к господствующей системе социальных связей. Поэтому «нет никаких оснований рассматривать церковь как ускоритель феодализации Древней Руси, а христианство — как классовую идеологию, освящавшую феодальное угнетение». «На Руси церковь встретилась с доклассовым обществом.»

Поэтому на прямо поставленный вопрос, «что в большей степени определяло мировоззрение древнерусского общества — язычество или христианство», автор отвечал — язычество[23]. /С.17/

Монография 1980 г. завершила, в основных чертах, становление новой концепции истории Древней Руси. Однако окончательно концепция древнерусского социо- и политогенеза оформится в работах И.Я. Фроянова 1980 — начала 1990-х гг. Особо следует отметить монографию 1988 г., в которой концепция городов-государств приобретает законченный вид. В ней же, придавая логическую завершенность научной конструкции, делается еще один принципиальный вывод, обозначившийся, в общих чертах, еще в монографии 1980 г.: «социально-политическое развитие Руси XI — начала XIII в. протекало в едином русле», что, конечно, не исключало местных особенностей[24].

В наиболее методологически законченном и несколько откорректированном виде концепция древнерусского политогенеза представлена И.Я. Фрояновым в статье 1991 г. В ней образование государственности изображается как длительный, «с VI по XI или XII вв.», последовательный процесс становления основных его элементов (признаков):

размещение населения по территориальному принципу, а не на основе кровных уз...;

12