Глава 7. Мышь Делакруа оказалась одним из таинств Божьих

 

Мышь Делакруа оказалась одним из таинств Божьих. До этого лета я никогда не видел мышей в блоке "Г", потом, после той осени, когда жаркой грозовой октябрьской ночью Делакруа покинул нашу компанию, причем покинул таким отвратительным образом, что мне и самому вспоминать не хочется, Делакруа утверждал, что это он дрессировал мышь, вошедшую в нашу жизнь с именем Вилли-Пароход, но я уверен, что на самом деле все было совсем наоборот. И Дин Стэнтон так считает, и Брут. Они оба дежурили в ночь, когда впервые появилась мышь, и, как сказал Брут, она была уже почти ручная и вдвое сообразительнее, чем этот французоид, который считает, что мышь принадлежит ему.

Мы с Дином разбирали в моем кабинете прошлогодние записи и готовились писать сопроводительные письма свидетелям пяти казней, а потом сопроводиловки на сопроводиловки к еще шести, и так до двадцать девятого года. Нас, собственно, интересовало одно: довольны ли они обслуживанием? Я понимаю, это звучит дико, но это важная информация. Как налогоплательщики, они были нашими клиентами, хотя и очень специфическими. Люди, ставшие среди ночи свидетелями того, как человек умирает, должны знать, что существует очень веская причина для этого, особая необходимость, потребность, и, если казнь является справедливым наказанием, то эта потребность должна быть удовлетворена. Они пережили кошмар. Цель казни - показать, что кошмар окончен. Может это и помогает. Иногда.

- Эй! - позвал Брут из-за двери, где восседал за столом в начале коридора. - Эй вы, скорее сюда!

Дин и я обменялись взглядами с одинаковым выражением тревоги, думая, не случилось ли чего с индейцем из Оклахомы (его звали Арлен Биттербак, но мы его называли Вождь, а Харри Тервиллиджер - Вождь Сырный Козел, потому что ему казалось, будто Вождь так пахнет) или с парнем по прозвищу Президент. Но потом Брут захохотал, и мы бросились смотреть, что произошло. Смех в блоке "Г" столь же неуместен, как и смех в церкви.

Старый Тут-тут, из надежных заключенных, который в те дни заведовал лотком с продуктами, был недалеко со своей тележкой, полной товаров, а Брут основательно запасся на всю долгую ночь: три сендвича, две бутылки шипучки и пара рогаликов. А также половина тарелки картофельного салата, который Тут, несомненно, спер в тюремной кухне, куда у него был, по всей видимости, неограниченный доступ. Перед Брутом лежал открытый журнал дежурств, и, к великому удивлению, он его ничем пока не заляпал. Правда, он еще только начал.

- Что? - спросил Дин. - Что там еще?

- Похоже, в этом году юриспруденция штата раскошелилась на дополнительную охрану, - сказал Брут, все еще смеясь, - посмотрите туда!

Он показал, и мы увидели мышь. Я тоже засмеялся, Дин поддержал меня. Просто нельзя было удержаться, потому что эта мышь вела себя как охранник, контролирующий камеры каждые пятнадцать минут: крошечный пушистый охранник, проверяющий, не пытается ли кто-то сбежать или покончить с собой. Сначала она просеменила немного вдоль по Зеленой Миле, потом повертела головой из стороны в сторону, как бы проверяя камеры. Потом опять просеменила вперед. А то, что несмотря на крики и смех было слышно, как храпят наши постояльцы, выглядело еще смешнее.

Обычная коричневая мышка, вот только странно так проверяющая камеры. Она даже вошла в одну или две из них, легко пролезая между нижними прутьями решетки, да так, что многие обитатели нашей тюрьмы, нынешние и прошлые, могли только завидовать. Правда, тем, естественно, всегда больше хотелось вылезать.

Мышь не зашла ни в одну из занятых камер, только в пустые. И наконец подошла почти совсем близко к нам. Я думал, она повернет обратно, но она не повернула. Похоже, она нас совсем не боялась.

- Это ненормально, обычно мыши не подходят так близко к человеку, слегка нервно заметил Дин. - Может, она бешеная?

- Господи, Боже мой, - сказал Брут с полным ртом, прожевывая бутерброд с солониной. - То же мне, специалист по мышам. Мышевод. Ты видишь у нее пену изо рта, Мышевод?

- Я у нее и рта-то не вижу, - огрызнулся Дин, и мы снова все рассмеялись. Я тоже не заметил у мыши рта, но видел темные крошечные бусинки глаз, и они мне совсем не казались безумными или бешеными. Они были умными и любопытными. Когда я отправлял на смерть людей, - людей, имевших предположительно бессмертную душу, - они выглядели более тупыми, чем эта мышь.

Она просеменила вверх по Зеленой Миле до точки, находившейся меньше чем в метре от нашего стола, который не представлял собой ничего особенного - обычный стол, за какими сидят учителя районной школы. И вот тут мышь остановилась и с важным видом обвила хвостиком лапки, словно пожилая леди, расправляющая юбки.

Я сразу перестал смеяться, ощутив холодок, мгновенно пронизавший меня до костей. Я не знаю, почему я это почувствовал, - никто ведь не любит выглядеть смешным, но я собираюсь рассказывать и об этом.

На секунду я вообразил себя не охранником, а вот этой мышью - всего лишь еще одним осужденным преступником на Зеленой Миле, который осужден и приговорен, но все еще в состоянии смело глядеть вверх на стол, возвышающийся на километры (словно трон Господа в Судный день, который, несомненно, предстоит увидеть однажды нам всем), и на сидящих за ним гигантов в синей одежде с низкими тяжелыми голосами. Гиганты эти стреляли в таких из пистолетов ВВ, гоняли их щетками или ставили ловушки, которые ломали им хребет, пока они осторожно пробирались к кусочку сыра на медной пластинке.

Щетки около стола не было, но в ведре стояла вращающаяся швабра, конец которой все еще находился в отжимателе: была моя очередь мыть зеленый линолеум и все шесть камер, и перед тем, как засесть за бумаги с Дином, я это сделал. Я увидел, что Дин хочет взять швабру и замахнуться. Я коснулся его кисти как раз в тот момент, когда его пальцы дотянулись до гладкой деревянной ручки. "Оставь, пусть будет", - сказал я.

Он пожал плечами и убрал руку. Я понял, что он не более, чем я, испытывал желание прихлопнуть мышь.

Брут отломил кусочек от бутерброда с солониной и протянул его через стол вперед, осторожно сжимая двумя пальцами. Мышь посмотрела вверх с живым интересом, словно уже зная, что это такое. Наверное знала, я видел, как зашевелились ее усики и дернулся носик.

- Брут, не надо! - воскликнул Дин, потом взглянул на меня. - Не разрешай ему, Пол! Если он начнет кормить эту зверюшку, то нам придется накрывать стол для всех четвероногих тварей.

- Я просто хочу посмотреть, что она станет делать, - сказал Брут. -Исключительно в интересах науки. - Он посмотрел на меня: я был начальник, даже в таких отклонениях от устава. Я подумал и пожал плечами, словно мне было все равно.

Конечно же, мышь все съела. В конце концов, на дворе стояла Депрессия. Но то, как она ела, привело нас в восторг. Она подошла к кусочку сендвича, обнюхала его, а потом села перед ним, словно собака, схватила и разделила хлеб пополам, чтобы добраться до мяса. Она сделала это так сознательно, словно человек, приступающий к хорошему обеду с ростбифом в своем любимом ресторане. Я никогда не видел, чтобы животное так ело, даже хорошо дрессированная собака. И все время, пока мышь ела, она не сводила с нас глаз.

- Это разумная мышь или голодная, как волк, - прозвучал новый голос. Это был Биттербак. Он проснулся и теперь стоял у решетки камеры в одних обвисших трусах. В правой руке между указательным и средним пальцами он держал самокрутку, его седые, цвета стали волосы, заплетенные в две косы лежали по плечам, когда-то мускулистым, а теперь начинающим становиться дряблыми.

- Ты знаешь индейскую мудрость о мышах, Вождь? - спросил Брут, глядя, как мышь ест. Мы были просто поражены, насколько аккуратно она держала кусочек солонины в передних лапах, иногда поворачивая его и глядя с восхищением и одобрением.

- Не-а, - сказал Биттербак. - Знал я одного смелого, у него была пара перчаток, он уверял, что они из мышиной кожи, но я не верил. - Потом он засмеялся, словно все это было шуткой, и отошел от решетки. Я услышал, как заскрипела койка, когда он ложился.

Этот звук стал сигналом для мыши, что пора уходить. Она покончила с тем, что держала, фыркнула над тем, что осталось (в основном хлеб, пропитанный горчицей), потом снова посмотрела на нас, будто хотела запомнить лица, если вдруг встретимся снова. Потом повернулась и засеменила туда, откуда пришла, но уже не заглядывая в камеры. Ее поспешность напомнила мне Белого Кролика из "Алисы в стране чудес", и я улыбнулся. Она не задержалась у двери в смирительную комнату, а исчезла под дверью. Стены этой комнаты были обиты мягким, специально для тех, у кого слегка размягчились мозги. Мы держали там инвентарь для уборки, когда не использовали его по прямому назначению, и несколько книг (в основном вестерны Кларенса Милфорда, но в одной, которую выдавали только по особым случаям, была богато иллюстрированная сказка, где Попай, Блуто и даже Вимпи - Пожиратель Котлет по очереди отвоевывали Олив Ойл). Там еще находились всякие принадлежности, в том числе цветные восковые карандаши, которым Делакруа позднее нашел хорошее применение. А еще в смирительной комнате лежала куртка, которую никто не желал надевать: белая, сшитая из двойного слоя ткани с пуговицами, застежками и пряжками на спине. Мы все знали, как в два счета запаковать в нее "проблемного" ребенка. Они не так часто бушевали, наши потерянные парни, но, если бушевали, Боже, ждать не приходилось, когда все уладится само собой.

Брут достал из ящика стола большую книгу в кожаном переплете с надписью "Посетители" золотыми буквами на обложке. Обычно эта книга месяцами лежала в ящике. Когда к заключенному приходили посетители - кроме адвоката или министра, - его приводили в специально отведенную комнату за столовой. Мы называли ее "Аркада". Почему, не знаю.

- Ради Бога, ответь, что ты собрался делать? - спросил Дин Стэнтон, глядя поверх очков, пока Брут открывал книгу и листал страницы, где отмечались посетители, приходившие к людям, которых уже нет в живых.

- Согласно правилу 19, - начал Брут, найдя последнюю страницу. Он взял карандаш, послюнявил кончик - вредная привычка, от которой он никак не мог отделаться, - и приготовился писать. Правило 19 гласило: "Каждый посетитель блока "Г" должен предъявить пропуск администрации и в обязательном порядке должен быть занесен в специальный журнал".

- Он с ума сошел, - заметил Дин.

- Он нам не показал пропуска, но я его пропущу на этот раз, продолжал Брут. Он еще раз лизнул кончик карандаша на счастье, потом в колонке "Время прихода" проставил 9:49.

- Конечно, почему бы и нет, большие боссы делают исключения для мышей, - сказал я.

- Еще бы, - согласился Брут. - Нет карманов. - Он оглянулся, чтобы посмотреть на настенные часы позади стола, потом в графе "Время ухода" написал: 10:01. Длинная линеечка между двумя числами называлась "Имя посетителя". Секунду напряженно подумав, наверное вспоминая, как правильно пишется, Брутус Ховелл старательно вывел: "Вилли-Пароход", которого большинство людей знает как Микки-Мауса. Это потому, что в первом звуковом мультфильме он закатывал глаза, качал бедрами и дергал за веревочку свистка на капитанском мостике парохода.

- Вот так, - сказал Брут, захлопывая книгу и кладя обратно в ящик. -Дело сделано.

Я засмеялся, но Дин, который всегда оставался серьезным, даже если понял шутку, нахмурился и начал усердно протирать стекла очков. - У тебя будут неприятности, если кто-нибудь увидит. - Потом, поколебавшись, добавил: - Кто-нибудь не тот. Он опять помолчал, засомневался, близоруко посмотрел вокруг, словно ожидая увидеть, что у стен выросли уши, и закончил: - Кто-нибудь типа этого задницеголового Перси Уэтмора.

- Еще чего, - сказал Брут. - Перси Уэтмор сядет за этот стол только в день моего ухода на пенсию.

- Ты уйдешь раньше. Тебя выгонят за шуточки в книге посетителей, если Перси шепнет нужное слово в нужное ухо. А он сможет. И ты это знаешь.

Брут сердито взглянул на него, но ничего не сказал. Я подумал, что попозже он сотрет то, что написал. А если не сотрет, то это сделаю я.

На следующий вечер, когда мы уже отвели в блок "В" сначала Биттербака, а потом Президента (они там принимали душ после того, как местных заключенных закрывали на ночь), Брут спросил меня, не поискать ли нам Вилли-Парохода в смирительной комнате.

- Да, думаю, надо, - кивнул я. Мы хорошо посмеялись над ним тогда, но я знаю, что, если мы с Брутом найдем мышонка в смирительной комнате, особенно если он начал выгрызать себе что-то вроде гнезда в одной из мягких стен, мы его убьем. Лучше убить разведчика, неважно, каким бы забавным он ни был, чем потом жить с переселенцами. И нет нужды говорить о том, что никто из нас не стыдился убивать мышей. В конце концов, именно за убийство крыс нам и платят зарплату.

Но мы не нашли Вилли-Парохода, позже ставшего известным как Мистер Джинглз, в ту ночь ни в мягких стенках, ни за собранным хламом, выброшенным в коридор. А хлама было много, гораздо больше, чем я ожидал, потому что мы давненько не пользовались смирительной комнатой. Скоро мы опять начнем се часто открывать с появлением Вильяма Уортона, но, конечно, мы тогда этого еще не знали. К счастью.

- Куда он делся? - наконец спросил Брут, вытирая пот с шеи большим голубым платком. - Ни дырки, ни трещины... Ничего, но... - Он указал на сток в полу. Ниже решетки, сквозь которую проходил мышонок, была тонкая стальная сетка, через которую и муха бы не пролетела. - Как он попадает внутрь? Как выходит?

- Не знаю, - пожал я плечами.

- Но ведь он пролез сюда, так? Я хочу сказать, что мы трое его видели. - Да, прямо под дверью. Ему пришлось протискиваться, но он пролез.

- Боже, - произнес Брут, и слово это прозвучало странно в устах такого громадного человека, - как хорошо, что заключенные не могут становиться такими маленькими, правда?

- Да уж, верно, - сказал я, пробегая глазами по ткани на стенках в последний раз в поисках дырочки, трещины, чего угодно. Ничего. - Ладно, пошли.

Вилли-Пароход появился снова через три дня, когда дежурил Харри Тервиллиджер. Перси тоже дежурил, и прогнал мышь назад той самой шваброй, которой чуть не воспользовался Дин.

Грызун легко удрал от Перси и победно залез в щель под дверью смирительной комнаты. С громким воплем Перси открыл дверь и вывалил снова весь хлам. Харри рассказывал, что это было одновременно и смешно, и страшно. Перси орал, что поймает эту проклятую мышь и оторвет ей голову, но, естественно, не поймал. Потный и взлохмаченный, с выбившейся сзади рубашкой, он вернулся к столу дежурного через полчаса, отбрасывая волосы со лба и говоря Харри (который молча читал во время всего этого гвалта), что прикрепит полоску звукоизоляции под дверь, - это решит проблему грызунов, заявил он.

- Это ты здорово придумал, Перси, - сказал Харри, переворачивая страницу вестерна. Он подумал, что Перси забудет о том, что хотел закрыть щель под дверью, и был прав.