Глава 6. Именно на этой неделе Мелинда Мурс, жена начальника тюрьмы, вернулась домой из Индианолы
Именно на этой неделе Мелинда Мурс, жена начальника тюрьмы, вернулась домой из Индианолы. Докторам она уже была не нужна: они получили свои новомодные рентгеновские снимки опухоли, отметили в истории болезни слабость ее руки и невыносимые боли, мучившие ее тогда уже почти постоянно, - и на этом закончили. Они дали ее мужу кучу таблеток с морфием и отправили Мелинду домой умирать. Хэл Мурс взял больничный, ненадолго, в те дни длинных отпусков не давали, на сколько мог, чтобы хоть как-то помочь ей. Дня через три после возвращения Мелинды домой мы с женой поехали ее навестить. Я позвонил заранее, и Хэл сказал: хорошо, приезжайте, у Мелинды сегодня неплохой день, и она будет рада вас видеть.
- Терпеть не могу таких визитов, - заметил я Дженис, когда мы подъезжали к домику, где Мурсы прожили почти всю свою совместную жизнь.
- Никто не любит, дорогой, - ответила она и погладила меня по руке. -Мы поддержим ее, и ей станет легче.
- Я надеюсь.
Мелинду мы увидели в гостиной, она сидела в лучах не по сезону теплого октябрьского солнца, и первое, что меня поразило: она похудела килограммов на сорок. Конечно же, это было не так, если бы она настолько похудела, то вряд ли сидела бы здесь, но мой мозг так отреагировал на то, что увидели глаза. Обтянутый кожей череп, а кожа - цвета пергамента. Под глазами были темные круги. И впервые за столько лет я увидел, что она сидит в кресле-качалке без работы на коленях: ни лоскутов для одеяла, ни полосок ткани для плетения ковриков. Она просто сидела. Как в ожидании поезда.
- Мелинда, - мягко произнесла моя жена. Я думаю, она была потрясена не меньше, а скорее больше, чем я, но перенесла это стойко, как могут некоторые женщины. Она подошла к Мелинде, присела около ее кресла-качалки и взяла за руку. В этот момент мой взгляд упал на синий ковер перед камином. Мне пришло в голову, что он должен быть зеленоватым, потому что теперь эта комната превратилась в подобие Зеленой Мили.
- Я привезла тебе чай, - сказала Джен. - Я сама его составляла. Замечательный снотворный чай. Я оставила его в кухне.
- Спасибо тебе, дорогая, - проговорила Мелинда. Ее голос был усталым и бесцветным.
- Как ты себя чувствуешь, дорогая? - спросила жена.
- Уже лучше, - отозвалась Мелинда безразличным скрипучим голосом, - Не так, чтобы прямо пуститься в пляс, но по крайней мере сегодня нет боли. Врачи дали мне таблетки от головной боли. Иногда они помогают.
- Это неплохо, ведь правда?
- Да, но я ничего не могу держать. Что-то случилось с моей рукой. -Она подняла ее, посмотрела на нее так, словно никогда не видела раньше, потом снова опустила себе на колени. - Что-то случилось... Со мной вообще. - Она беззвучно заплакала, и я вспомнил поэтому Джона Коффи. И в моей голове снова зазвенели его слова: "Я ведь помог, правда? Я ведь помог, правда?". Как стишок, от которого никак не отвяжешься.
Вошел Хэл. Он обнял меня за плечи, и я обрадовался этому, можете мне верить, мы пошли в кухню, и он налил мне полрюмки самогона, крепкого, свежего, только что привезенного откуда-то из села. Мы сдвинули рюмки и выпили. Напиток обжигал горло, как нефть, но ощущение в желудке было божественным. Хотя, когда Мурс протянул мне кружку, словно спрашивая, не повторить ли, я отрицательно покачал головой. Буйный Билл Уортон был избавлен от смирительных средств, по крайней мере в данный момент, - и было бы небезопасно находиться рядом с ним со слегка затуманенной алкоголем головой. Даже если нас разделяла решетка.
- Я не знаю, Пол, сколько смогу выдержать, - тихо сказал он. - По утрам к нам приходит девушка помочь мне с ней, но врачи говорят, что у нее может отказать кишечник, и тогда... Тогда... - Он замолчал, сдерживая в горле рыдания, не желая плакать при мне опять.
- Постарайся сделать все, что в твоих силах. Я протянул руку через стол и быстро пожал его бессильную, в веснушках руку. - Делай это изо дня в день, а остальное предоставь Господу. Больше ты, пожалуй, ничего не можешь, так?
- Пожалуй, да. Но это так тяжело, Пол. Я молю Бога, чтобы ты никогда не узнал, как это тяжело. Сделав над собой усилие, он взял себя в руки.
- А теперь расскажи, что нового. Как вы там справляетесь с Вильямом Уортоном? И как уживаетесь с Перси Уэтмором?
Мы немного поговорили о работе, и на этом визит закончился. Позже всю дорогу домой, когда моя жена почти все время сидела рядом молча, задумчивая и с мокрыми глазами, в голове у меня прыгали слова Коффи (почти как Мистер Джинглз в камере у Делакруа): "Я ведь помог, правда?".
- Это ужасно, - в какой-то момент печально произнесла моя жена, - И никто ничем не может ей помочь.
Я кивнул в знак согласия и подумал: "Я ведь помог, правда?". Но мысль казалась безумной, и я постарался отогнать ее.
Когда мы въезжали в свой двор, она заговорила во второй раз, но не о старом друге Мелинде, а о моей "мочевой" инфекции. Спросила, совсем ли она прошла. Я ответил, что совсем.
- Ну и отлично, - сказала она и поцеловала в заветное место над бровью. - Может, нам стоит кое-чем заняться, если, конечно, у тебя есть время и желание.
Поскольку последнего было много, да и первого хватало, я взял ее за руку и отвел в спальню, раздел ее, а она гладила ту мою часть, которая разбухла и пульсировала, но уже не болела. И когда я двигался в ее сладких глубинах медленно, как она любила - как мы оба любили, - я опять вспомнил слова Джона Коффи, что он помог, он ведь помог, правда? Как мелодия песенки, не выходящая из ума, пока не вспомнится целиком.
А еще позднее, по дороге в тюрьму, я стал думать о том, что уже очень скоро нам придется начать репетицию казни Делакруа. Это привело к мысли, что на сей раз Перси будет распорядителем, и я ощутил холодок страха. Я уговаривал себя, что нужно просто через это пройти, всего одна казнь - и мы скорее всего освободимся от Перси... Но холодок остался, словно инфекция, от которой я так страдал, не прошла вовсе, а просто переместилась в другое место - из паха в затылок.