Основные темы и проблемы экзистенциалистской философии. 2 страница
Т. 1. Об истине" (1947); "Философская вера" (1948); "Происхождение и цель истории" (1949); "Разум и антиразум в нашу эпоху" (1950);
"Введение в философию" (1950); "Великие философы" (1957); "Об условиях и возможностях нового гуманизма" (1962). Он также создал монографии о Шеллинге (1955), Николае Кузанском (1964).
Ясперс был либерально, гуманистически настроенным мыслителем. Он оказал глубокое влияние на формирование демократических порядков и нового общественного сознания в послевоенной Германии. Этому способствовали его социально-политические работы "Вопрос о вине" (1946); "Атомная бомба и будущее человека" (1958); "Свобода и воссоединение" (1960); "Куда идет ФРГ?" (1966). Умер Ясперс 26 февраля 1969 г.
Философия Ясперса весьма популярна в современном мире. Учение Ясперса - непременный предмет преподавания в университетах всего мира. Ему посвящаются симпозиумы, коллоквиумы. Международное ясперсовское общество систематически проводит конгрессы, издает ежегодники, монографии, посвященные Ясперсу. Издается (в Швейцарии) Собрание его сочинений, его наследие. Из публикаций последних лет особенно интересна переписка Ясперса с X. Арендт и с М. Хайдеггером.
Перейдем к анализу философских идей Ясперса.
Основные понятия философии К. Ясперса: экзистенция, всеобъемлющее, философская вера.
Философия К. Ясперса заметно отличалась от других разновидностей экзистенциалистской философии, например хайдеггеровской, своей приверженностью рационализму, науке, демократии. Правда, и Ясперс критически оценивал некоторые центральные идеи классической рационалистической философии (например, не принимал ее самоуверенный сциентизм). Их результатом, по мнению Ясперса, стало пагубное "раздробление" мира, невнимание к целостности бытия и, как следствие, пренебрежение метафизикой как учением о первоосновах универсума. Ясперовская философия энергично пролагала путь к новой метафизике, которой вменялось в обязанность сосредоточиться вокруг трех основных проблемных сфер, очерчиваемых категориями "всё" (das All), "изначальное" (das Urspriingliche) и "одно" (das Eine). "Всё" наличного бытия - это миф, наша "изначальность" - это экзистенция, "одно" - это трансценденция6. В разъяснении этих категорий, охватываемых ими сфер и их единства состоит, по Ясперсу, главная задача философии. Одновременно ее выполнение имеет практический, смысложизненный характер. Мир надо осмыслить, чтобы ориентироваться в нем. "Высвечивание экзистенции" (Existenzerhellung) нужно нам, индивидам, чтобы обрести свою сущность. Трансценденции, ее "откровению" придается смысл религиозно-нравственного спасения, приобщения к вечности.
Ориентирование в мире, пишет Ясперс в работе "Философия", необходимо разделять на научно-исследовательское и философское.
Объективное познание мира наукой принципиально важно для человеческой жизни. "Без него невозможно никакое философское ориентирование в мире". Вместе с тем философское ориентирование необходимо и для науки и для практики, ибо оно предупреждает против превращения какой-либо определенной картины мира, которую в тот или иной момент предлагают науки, в абсолютную и окончательную.
"Высвечиванию экзистенции" принадлежит, по Ясперсу, уникальная роль в человеческой жизни. Но что такое экзистенция в понимании Ясперса? Об экзистенции, подчеркивает философ, можно говорить тогда, когда возникает решимость поставить поистине философский вопрос: что противостоит целостному бытию мира? Ясперс отвечает на вопрос так: ему противостоит особое бытие. "Это бытие и есть я сам в качестве экзистенции. Она - и есть я, поскольку я не становлюсь объектом. В ней я знаю себя в качестве независимого - правда, при этом я не могу видеть того, что называю своим Я. Но исходя из такой возможности я живу; только осуществляя ее, я есть я сам. . ..Итак, не мое наличное бытие есть экзистенция, но человек в наличном бытии - возможная экзистенция". Наличному бытию (Dasein) - в отличие, скажем, от раннего Хайдеггера, Ясперс не придает решающего категориального значения. "Наличное бытие", или "здесь-бытие", эмпирично, подвержено смерти. "Экзистенция не знает смерти, а стоит лишь под знаком взлета и падения. Наличное бытие эмпирически "здесь" (da), а экзистенция налична только в качестве свободы".
Экзистенциалистов не раз упрекали в непроясненности понятия "экзистенция". Для таких упреков есть некоторые основания. Их можно предъявить и Ясперсу, который одним из первых употребил понятие "Existenzphilosophie" - философия экзистенции. Он сам отмечал (например, в своей "Философской автобиографии"), что начиная с ранних своих работ разрабатывал экзистенциальную философию, ее главные темы и понятия - вопросы о мире, данном человеку, о неизбежных для человека пограничных ситуациях (смерть, страдание, вина, борьба), об основных чертах эпохи. Но центральным понятием была, конечно, экзистенция. Осознавая необычность и трудность освоения этого понятия, философ вновь и вновь предпринимал настойчивые попытки с разных сторон подступиться к "экзистенциальной" стороне человеческой сущности. И если мы попытаемся без предубеждения вникнуть в смысл раздумий Ясперса, то поймем, что под эгидой слова "экзистенция" речь идет о проблемах, имеющих для индивида и человечества глубинный жизненный смысл. Философ-экзистенциалист говорит человеку: твоя истинно человеческая экзистенция лишь тогда "налична", когда ты действуешь как свободное существо, когда не даешь самому себе и другим людям превратить себя в объект манипулирования; экзистенция сопряжена с поисками непреходящего смысла бытия, с заботой о наличном бытии (Daseinssorge). Этот мотив найдет развитие и в философии Хайдеггера.
Экзистенция, поясняет далее Ясперс, высвечивается в ситуациях заботы и страдания и в особенности в пограничной ситуации. Пограничная ситуация - именно такая, в которой "я не могу жить без борьбы и страдания", в которой я "неизбежно беру вину на себя" и мыслю о "неизбывности смерти". Ситуация эта, по словам Ясперса, подобна нерушимой стене - мы наталкиваемся на нее, мы не в состоянии ничего изменить; стена становится единой с нашим наличным бытием. Ситуация, в которую человек помещен, всегда имеет какие-либо определенные границы: индивид - это мужчина или женщина, человек молодой или старый; жизненные шансы и обстоятельства его жизни уникальны, но тоже ограничены. А определенность границ, подчеркивает Ясперс, резко контрастирует с идеей о человеке вообще, о неограниченности его сил и возможностей, что вызывает в индивиде тревогу и беспокойство. Здесь - через смерть, страдание, борьбу, вину - проявляет себя "специфическая историчность" отдельных пограничных ситуаций. Беспокойство и тревога, диктуемые конкретной историчностью, перерастают в открытый общий вопрос о бытии мира и моем бытии в нем. "Всеобщее, которое всегда остается таковым, вплавлено в сознание экзистенции; все мировой бытие - как ставшее, находящееся в процессе становления и возможное в будущем - видно в абсолютной историчности. Сознание бытия в пограничной ситуации исходя из исторической экзистенции индивида углубляется до сознания исторически являющегося бытия как такового".
Но такая "бытийная глубина экзистенции", по Ясперсу, в пограничной ситуации вовсе не дана индивиду просто и непосредственно. Необходимо специальное прояснение, высвечивание историчности ситуации. А вот здесь самое главное - не перепоручить "высвечивание" кому-нибудь другому, не "делегировать" другим сугубо единичные, ситуационные, мои и ваши вину, боль и страдание. Тут-то и нужно сохранить уникальную свободу, как и "тревогу, связанную со способностью к выбору". Необходимо учитывать, добавляет Ясперс, что во всякой единичной ситуации уникальна и неповторима коммуникация с другими людьми, "схватывание" индивидом своего Я, своей самости через коммуникацию. Еще во "Всеобщей психопатологии" Ясперс проанализировал проблемы и трудности коммуникации врача и больного и пришел к выводу о том, что наилучший вид их общения - экзистенциальный: врач подходит к больному не как к объекту манипуляции, а как к личности с неповторимой судьбой". В дальнейшем тема коммуникации станет для Ясперса центральной. Ясперс вводит понятие "любящая борьба", или "любовь-борьба" (liebender Kampf). Это "не слепая любовь", поясняет философ; любящая борьба ставит другого под вопрос; человек трудно и мучительно постигает, наряду со своей, и другие, "чужие" экзистенции. Особые препятствия на пути коммуникации - догматизм, предрассудки, застывшая мораль, эгоистическая гордыня.
Итак, экзистенция "высвечивается" через отнесение человека к бытию, к другим людям (т.е. через коммуникацию). Но главное в экзистенции, по Яслерсу, это свобода. Вот почему экзистенция необнаружима в предметно-вещном мире, подчиненном необходимости. Сама суть экзистенции - свобода, неподвластность объективизации, овеществлению.
Говоря о свободе, философы и ученые имели обыкновение связывать её главньм образом с объективным познанием, осмыслением. Между тем, по Ясперсу, свобода обеспечивается "не в мышлении, но в экзистировании, не в ее анализе и вопросах о ней, но в ее осуществлении..." Когда человек говорит: "я могу", "я не могу", то было бы неверно сводить все дело к конкретным случаям и проверке физических или духовных возможностей сделать или не сделать нечто. Ибо в смысле трансцендентальной свободы возможно предложение: я могу, ибо я обязан; в смысле экзистенциальной свободы: я могу, ибо я должен. Это "мочь" относится уже не к 'фактическому осуществлению цели в мире, но к внутреннему или внешнему действию... Здесь - та необусловленность этого "мочь", которая в сознании изначальной свободы не знает никаких границ.
Через пограничную ситуацию, экзистенцию и свободу человек, согласно Ясперсу, может "пробиться" к другому, не физическому, а духовному миру. Собственно, к этому миру ведет уже Простое утверждение: "Бог есть". "Во всех потерях остается единственное: Бог есть". Для философии, однако, этого недостаточно. Философия должна переходить от "высвечивания экзистенции" к глубочайшей метафизике, где главной категорией Ясперс делает "всеобъемлющее" (Umgreifende).
Цель этой категории - объединить в неразрывное целое мир и человека, материально-предметное и духовное. "Всеобъемлющее - это либо бытие в себе, которым мы охвачены, либо бытие, которое и есть мы. Бытие, которое охватывает нас, называется миром и транценденцией. Бытие, которое есть мы, называется наличным бытием, сознанием вообще, духом, называется экзистенцией". Объяснение того, что такое всеобъемлющее, - это и есть ясперовская онтология мира и человека, аналитическое выявление многообразия оттенков бытия и его единства. Вопросы, которые здесь ставятся и разрешаются - коренные философские темы: как бьггийствуют мир, дух, сознание и как они объединяются именно благодаря бытию. В ответе на них, по Ясперсу, - торжество разума, который способен не только познать отдельные вещи, состояния, но и раскрыть всеобъемлющие связи этого мира. "Уже десятилетия назад, - отмечал Ясперс, - я говорил о философии экзистенции... Сегодня я прежде всего назвал бы философию философией разума, ибо мне представляется настоятельно необходимым акцентировать эту древнейшую сущность философии. Если разум будет потерян, будет утрачена и философия. Ее задачей с самого начала было и остается обретение разума, преобразование разума - и именно разума в собственном смысле... который не попадает в тупик ограниченностей рассудка".
Ясперс вместе с тем высоко вознес не только разум, но и веру. Однако понятие "вера" он подверг существенному преобразованию, отличив "философскую веру", с одной стороны, от "веры откровения", а с другой - от знания.
Философская вера. Понимание философствования у Ясперса.
Отличие веры от знания пояснено на примере Джордано Бруно и Галилея. Оба, казалось бы, попали в одинаковое положение. Суд инквизиции под угрозой смерти требовал отречения от их научных и философских убеждений. Бруно был готов отречься лишь от некоторых положений, но отнюдь не главных для него; он умер мученической смертью. Галилей отрекся от фундаментальных тезисов новой физики - от учения о вращении Земли вокруг Солнца. Различие тут, по Ясперсу, существенное. Оно есть различие между истиной-верой, которая страдает от отречения, и истиной, которую отречение не затрагивает.
Философская вера и есть вера в истину, исходя из которой я живу. Она есть только потому, что я становлюсь с нею идентичным. По своей внешней, форме она является исторической, по форме своего объективного выражения она не общезначима, но безусловна. Истина, правильность которой я могу лишь доказать, существует вне меня самого: она всеобшезначима, неисторична, безвременна, но не безусловна, ибо относится к предпосылкам и методам познания конечного. И человек вряд ли захочет умереть за правильность, которая доказуема. В другом положении мыслитель, который верит в то, что от положений его веры нельзя отречься: тогда пострадает сама истина. Ни одна всеобще-безличная истина не может требовать от человека, чтобы он стал мучеником. Только когда он им становится - и именно как Бруно: не из мечтательного энтузиазма, не из чувства противоречия моменту времени, но после длительного самоопределения - то это и есть признак подлинной веры, уверенности в истине.
Однако и пример Бруно, по Ясперсу, необычен. Ибо философия имеет обыкновение концентрироваться не в положениях, которые принимают вид познавательных, но в мыслительных связях, которые пронизывают жизнь в целом. И если Сократ, Боэций, Бруно суть святые в философии, то они отнюдь не являются великими философами. Но они - достойные всяческого уважения люди, сохранившие философскую веру посредством мученичества. Философскую веру, разъясняет Ясперс, ни в коей мере нельзя понимать как нечто иррациональное. (Полярность рационального и иррационального только запутывает понятие экзистенции, как и понятие философской веры.) Однако философская вера - это знание, которое тесно связано с незнанием. Последнее - через философскую веру - наталкивается на бытие за пределами мысли, на нечто трансцендентное. И все-таки философская вера, вера мыслящего человека, во все времена существует только в связи с осознанием, с рациональным знанием. Философская вера хочет сама себя "высвечивать". Философствуя, я ничего не принимаю таким, каким оно мне кем-то или чем-то навязывается. Вера способна и должна становится светлее, сознательнее, должна развиваться благодаря сознанию.
Философскую веру Ясперс отличает от "веры откровения". Философия, в отличие от веры откровения, не занимается пропагандой, но оставляет каждого человека как такового свободным в его решениях.
Философия не вещает и не увещевает. В философии встречаются свободные люди как путешественники судьбы: "Философская вера имеет собственный источник. Но она оставляет откровение как возможность, значимую для других, хотя сама не может понять откровение. Философская вера хочет не вражды, а обсуждения, не изоляции, а коммуникации, не насилия, а либеральности".
Ясперс отличал философию и, соответственно, философскую веруют науки и, соответственно, научного знания и познания. При этом Ясперс не был врагом разума, науки и научности, но был их критиком. Он признавал, что естествознание, математика нуждаются в знаниях, которые - после их интерсубъективной проверки - становятся общезначимыми, обязательными, принудительными. Но возражал против того, чтобы такое точное научное знание становилось эталоном знания как такового, а его исследование превращалось в главный или даже единственный предмет философии. Ибо, во-первых, в других науках (исторических, политических и т.д.) подобные знания едва ли возможны. И "если за науку выдают мир принудительной всеобщезиачимости, то проваливаются в пустоту...". Во-вторых, кроме "принудительного" знания в познавательный мир входят такие феномены как недостоверность, вероятность или невероятность. Исследователи с определенным правом отмечают, что предпосылкой для критики науки и научности служит у Ясперса созданный самим мыслителем образ лишь "принудительного", общезначимого научного знания, не отвечающий современному пониманию, которое отводит большую роль в науке гипотезам, вероятностному знанию.
Тем не менее ригористический образ науки и научности был нужен Ясперсу для того, чтобы утвердить свое понимание философии как особого вида знания-веры, отличного от науки и научности. Если истина в науке может быть отделена от человека, то философская истина от человека неотделима. Она помогает понять человеческое существо и человеческий мир глубже, чем это способны сделать все науки вместе взятые. Однако было бы неправильно, замечает Ясперс, преувеличивать значение философии и всякого теоретического знания для практической деятельности человека и человечества. Принимает решение, действует и несет за это ответственность сам человек. Но философия также имеет важные практические функции.
Идеи и категории философии Ясперса, на первый взгляд абстрактно-метафизические, тем не менее близко соприкасаются в работах философа с коренными экзистенциальными вопросами, такими как жизнь, смерть, смысл жизни, выбор, судьба, ответственность, и с социально-политическими проблемами, такими как демократия, законность, права и свободы личности. "Обособление философского мышления - как якобы спекулятивного, мечтательного, утопического... - от мышления о реальности... я считаю ложным".
Пример связывания философии с политикой - участие Ясперса в осмыслении послевоенного состояния Германии, о чем раньше уже отчасти шла речь. Сделавши понятие "вины" одной из категорий своей экзистенциальной философии (и различив криминальную, политическую, моральную и метафизическую вину), Ясперс в послевоенной Германии был одним из тех, кто остро и бескомпромиссно поставил вопрос о "немецкой вине". В отличие, например, от Хайдеггера (который сотрудничал с фашистами и никогда публично в том не покаялся), Ясперс ничем не запятнал себя в годы гитлеризма. Более того, как отмечалось, он подвергался преследованиям, был отлучен от преподавания и лишен возможности публиковать свои работы. А вот после войны, настаивая на необходимости покаяния нации, признания и осознания "немецкой вины", Ясперс включал в число виноватых и самого себя - уже потому, что сохранил жизнь, когда миллионы людей встретили насильственную смерть. Он говорил: "мы виноваты", "наша вина". "За двенадцать лет с нами произошло что-то, что было как бы переплавкой нашей сущности... То, что мы выжили, это как чудо... И мы хотим заслужить спасенную нам жизнь". Для философии Ясперса характерны подобные конкретно-исторические размышления о современной истории, тесно связанные с социально-философскими диагнозами "нашей эпохи", а эти последние - с самыми широкими философско-историческими обобщениями.
Ясперс об истории и 'осевом времени.'
В послевоенные годы Ясперс, с одной стороны, с растущей тревогой предупреждал об опасностях той пограничной ситуации, в которую все человечество ввергло атомное оружие. С другой стороны, он вьвдвинул идею "осевого времени", "осевой эпохи" (die Achsenzeit), которую исторически связал с возникновением христианства и других мировых религий и суть которой усматривал в следующем: "В эти эпохи сложились все те основополагающие категории, с помощью которых мы сегодня мыслим; были заложены основные принципы мировых религий, исходя из которых люди живут до сегодняшнего дня. В этом смысле был сделан переход в универсальное".
В основе философии истории Ясперса лежит идея единства, целостности исторического бытия человечества, которое имеет "единственный первоисток и одну цель" (S. 17, 31). Как познать и осознать этот первоисток (Ursprung) и эту цель (Ziel)? Исторические дисциплины и связанные с ними историко-философские концепции исходят из того, что решение такой познавательной задачи возможно лишь на пути объективного познания, подчиненного критериям научности. Ясперс категорически отвергает подобный подход в самих его основаниях, утверждая, что суть, цель, первоисток истории вообще неподвластны объективистскому познанию.
Познавая отдельные факты и события, объективистская историография не способна ни охватить историю в ее широте, ни уловить "решающее единство человеческой истории" (S. 18). Ясперс же пытается приблизиться к выполнению этих масштабных задач - и именно с помощью понятия "осевое время", "осевая эпоха".
Другая тенденция философии истории Ясперса - попытка избавиться от опасностей европоцентризма и "христоцентризма". Будучи христианским философом, Ясперс вместе с тем подчеркивает: христианская вера не есть вера всего человечества (S. 19). Для него исторически равновелики - ибо равно подпадают под понятие "осевая эпоха" - все главные мировые религии, все "культурные круги", в которых они возникли и получили распространение. Поэтому поиски единства истории связаны у Ясперса с отстаиванием многообразия, неотменяемого этим единством. Что же касается единства, то его Ясперс -выражает с помощью "основных категорий", понятий, духовных феноменов, более или менее общих для мировых культур и имевших свой первоисток в осевой эпохе (приблизительно между IX и III столетиями до новой эры, когда "доистория" преобразовалась в осевое время). К ним принадлежат: сознание, рефлексия, способность ставить предельно широкие вопросы о бытии как целостности, о человеке и его самости (Selbst), о силе и бессилии человека, о человеческом существовании и его хрупкости, о вине, судьбе и спасении (S. 27). Важнейшее свойство мысли осевого времени - преодоление мифологизма ("логос" в его борьбе против мифа), вытекающее отсюда становление образа "единого Бога" - вместе с одухотворением бытия. Вот почему Ясперс называет осевую эпоху "священной историей".
Из ясперсовского изображения специфических особенностей мысли и сознания осевой эпохи ясно, что они родственны философской вере. Ясперс это признает: время рождения и закрепления философской веры как раз и есть осевая эпоха. И все-таки определенное первенство имеет единство самой эпохи, единство истории. Без этого исходного единства не стало бы возможным в принципе родственное толкование (герменевтика) истории, объединяющее рационализм и религиозность.
Но в отличие от традиционного рационализма новое толкование единства истории, о котором ведет речь Ясперс, не должно претендовать на создание универсалий. "Ясперс утверждает нечто прямо противоположное. Великое в истории - всегда особое и единичное; что до всеобщего, то здесь наталкиваешься лишь на общие места и на то, что именуют исторически непреходящим... Основа единства покоится на том факте, что люди благодаря духу и в процессе общения могут развить универсальную способность взаимопонимания... Единство истории есть поэтому бесконечная задача".
Возникнув в осевую эпоху, единящие Европу, единящие человечество понятия, ценности, духовные структуры долгое время сохраняли свое влияние на умы и деяния людей. Но оно постепенно ослабевало. Современная эпоха со всеми ее опасностями знаменует "исчезновение общего европейского мира" - когда уже нет единого Бога, в которого верят, нет солидарности людей одной веры, когда отсутствет основополагающее знание, единящее людей, когда будущее становится неопределенным.
Однако Ясперс не устает подчеркивать сложность, противоречивость исторического процесса. Осевое время древности неповторимо.
Но вот "замечательные духовные творения Европы 1500-1800 гг. - творения Микеланджело, Рафаэля, Леонардо, Шекспира, Рембрандта, Гете, Спинозы, Канта, Баха, Моцарта" (С. 97) заставляют поставить вопрос: не следует ли видеть в этом более близком к нам времени "вторую ось" истории человечества? Ясперс дает отрицательный ответ на поставленный вопрос. Он полагает, что различия между осевой эпохой и Ренессансом весьма значительны, и прежде всего в двух отношениях: вторая эпоха не питалась только собственными соками, как первая; кроме того, она - явление чисто европейское "и уже по одному этому признаку не может считаться второй осью" (там же). В общем виде именно в вопросе о влиянии Европы на мировое развитие в XIX и XX в. произошли коренные изменения: "Восприняв европейскую технику и национальные требования европейских стран, мир стал европейским и с успехом обратил то и другое против Европы. Европа - старая Европа - уже не является господствующим фактором в мире. Она отступила перед Америкой и Россией.. Правда, европейский дух проник теперь в Америку и Россию, но это - не Европа" (С. 98). Ясперс многое связывал с будущим объединением Европы, которое в наши дни стало реальностью.
Историческое развитие, в новое время инициированное именно Европой, привело, согласно Ясперсу, ко многим опасностям. Ясперс, например, подробно обсуждает опасности, исходящие от технического мира и шире - от созданного человеком мира "второй природы": человек лишается своих корней, его охватывает чувство бессилия и собственной никчемности; он страдает от бездуховности окружающего мира; его собственная "свободная духовность" оказывается под угрозой. А это противоречит самой человеческой сущности. Ибо "человек - такое существо, которое не просто есть, но которое знает, что оно есть... оно есть существо, которое все еще свободно принимает решения; человек есть дух, а специфическая ситуация человека - его духовная ситуация".
Подобно другим экзистенциалистским авторам, Ясперс требует принять в расчет опасности, исходящие от слепой веры в научно-технический прогресс. Такая вера, как и все слепые верования, коренным образом отличается от веры философской. Ошибаются те, кто верит в "прозрачность" и легкую управляемость как бы само собой прогрессирующего научно-технического мира и кто отказывается трезво взглянуть в лицо глубочайшим опасностям, которые таит в себе техника. Ведь человек все более превращается в средство, в объект, над которым господствуют. Что или кто господствует над человеком? Вряд ли это техника сама по себе. Ведь скрытые в технике силы и тенденции господства, замечает Ясперс (в согласии с Хайдеггером), сами не являются техническими. Над человеком господствуют те социальные силы, которые распоряжаются техникой и власть которых становится все более деспотической. Однако возможности такого господства коренятся в природе, "конституции" человека. Каков же выход? И возможен ли он?
Ясперс снова и снова повторяет: спасение человека и человечества возможно лишь на пути единства и коммуникации. А также - на пути все более глубокого осмысления истории. Заключительный раздел книги Ясперса "Истоки и цель истории" имеет примечательное название "Преодоление истории". Принципиальная незавершенность истории вызывает в человеке беспокойство и даже недовольство. И ему свойственно желание как бы выйти за пределы исторического бытия, оставив где-то в стороне трудности, противоречия, опасности, неотделимые от реальной истории. Человек подчас пытается уйти от истории - куда же? В мир "неподчинившейся человеку природы". Или в мир "вневременной значимости, истины" (S. 277). Или в сферу экзистенции (ибо даже пребывая в историй, экзистенция позволяет преступить ее Границы, приближаясь к "безусловному" полю ответственности, выбора, решения, понимания). Или в мир "высочайших творений" человека, улавливающих "само бытие". "История, - говорит Ясперс, - оказывается путем к надысторическому. В созерцании величия - в сотворенном, свершенном, мыслимом - история светит как вечное настоящее. Она уже не просто удовлетворяет любопытство, а становится вдохновляющей силой" (S. 279). Но вознесение над историей оказывается заблуждением, если человек надеется уйти от истории. "Основной парадокс нашей экзистенции, который заключается в том, что только в мире мы обретаем возможность подняться над миром, повторяется в нашем сознании, поднимающемся над историей. Нет пути в обход мира, путь идет только через мир, нет пути в обход истории, путь ведет только через историю". Человек, живя на едином теперь земном шаре, "должен задать себе вопрос - какое место он там займет и во имя чего он будет действовать" (S. 280).
Идеи Ясперса и других экзистенциалистов до сих пор злободневны. Глобальная историческая ситуация в наши дни стала пограничной: возможны и гибель человечества, и его выживание. Человечество впервые в истории не абстрактно, а вполне реально, оказалось перед угрозой смерти. Как в жизни индивидов, так и в жизни человеческого рода сегодня требуются высокий жизненный порыв, критическая рефлексия, усилия разума, борьба с иррациональными устремлениями, "ангажированность" - активность и инициатива всех и каждого из нас. В философии, как и в политике, Ясперс придерживался либеральных, плюралистических установок. Он также был сторонником обновленного просветительства. И действительно, важнейший шаг, который должен сделать и уже делает современное человечество, - осознание того, что сложилась качественно новая ситуация, что она действительно пограничная. Даже страх перед глобальной катастрофой, которым охвачены многие люди, должен послужить делу выживания человечества. Применимость ко всему человечеству ранее относимых к индивиду экзистенциальных понятий еще раз демонстрирует неразделимость судеб уникального индивида и общества, человечества как целого. Человек свободен осознать свою неотделимость от человечества - и он должен это осознать,