ОГНЕННЫЙ РЕЦЕПТ
С Юркой я назавтра помирился. А что еще было делать?
Жизнь в «Курятнике на колесах» пошла по-прежнему.
Ерема повесил в своем углу вырезанную из журнала фотографию — портрет мальчишки. Мальчишка небольшой — класса из первого или из второго. И веселый такой! Голову запрокинул и хохочет. На носу конопушки, а в глазах два солнышка.
Глеб подошел, присел, упершись в колени, долго разглядывал портрет. Потом сказал:
— Славный парнишка… Кто это, Ерема? Знакомый, что ли?
Ерема что-то царапал на бумаге. Он проскрипел неохотно:
— Знакомый, незнакомый, какая разница? Ваську такого буду делать…
Тут мы все подошли. Что он задумал?
— Какого Ваську?
— Говорю: вот такого…— Он кивнул на снимок.
— В точности? — удивился Янка.
— Не в точности,— разъяснил Ерема, не отрываясь от бумаги.— По характеру похожего. А с виду будет вроде меня. Только маленький. Роботёнок-ребятёнок. Васька… Я ему буду папа и мама.
— Да-а…— задумчиво сказал Глеб и почему-то вздохнул.
Ерема поднял голову и обвел нас зелеными индикаторами.
— А чего одному век вековать? Будет Васька, будем вдвоем… Путешествовать пойдем по дорогам, белый свет глядеть…
— Меня с собой возьмите,— сказал Юрка, не то дурачась, не то всерьез.
— Только потом возвращайтесь,— попросил Янка.
Еремина идея нам понравилась. С роботенком-ребятенком жить ему станет веселее. И вообще здорово, если появится на свете маленький железный Васька с таким вот неунывающим характером. Будет нам товарищем. Можно попросить, чтобы в школу записали. Если способности окажутся, как у Еремы, сразу отличником сделается.
Ерема увидел, что мы радуемся, и настроение у него подскочило. Он замурлыкал музыку и объяснил:
— Руки-ноги из дюралевых трубок составлю, чтобы легче было бегать-играть. Пацаненок ведь… Для туловища ферропластовую канистру нашел, непробиваемую. Голову, наверно, из чайника сделаю. Чтоб веселее. Пускай с поднятым носом ходит.
— Голову лучше как у тебя,— возразил Янка.— Чтобы похож был на родителя.
— Подумаем,— согласился Ерема.
Юрка с ехидцей спросил:
— А внутри-то что будет, в голове?
Ерема сказал небрежно:
— Что в голове, это не вопрос. Мозги я ему давно рассчитал. У меня суперблоков памяти полсундука припасено… Другое худо: не знаю, как наладить Ваське питание.
— А в чем сложность? — удивился Глеб.— Делай по своему образцу.
— Ну да, по своему,— обиженно заскрипел Ерема.— Я-то вон какой шкаф, а он маленький. Как ребятенок будет в себе таскать пудовые аккумуляторы?.. А с подзарядкой какая морока… Был бы двигатель типа «В»! Самое подходящее для пацана.
— Что за тип «В»? — спросил я.— С вентилятором, что ли?
Ерема слегка рассердился:
— Голова у тебя с вентилятором. «В» — значит вечный.
Глеб тихо свистнул. Юрка сказал:
— Ты, Ерема, зациклился малость. Дошкольники и те знают, что вечный двигатель — бред сивой кобылы.
— А что такое кобыла? Робот?
Мы чуть не померли от хохота.
В динамике у Еремы прорезались нехорошие нотки:
— Дошкольники, конечно, всё знают. И школьники тоже. И академики… А если не знают, сразу говорят: «Так не бывает, потому что мы не проходили». Недаром колесо Шишкина никому не показали.
Мы пристали к нему: что за колесо? Ерема покапризничал, но потом рассказал такую историю.
Пять лет назад на выставку детского технического творчества (ту самую, с которой Ерема сбежал) восьмиклассник Шишкин принес колесо. Простенькое, деревянное, размер как у детского велосипеда. Колесо держалось на оси, а ось лежала концами на подставках. У колеса были широкие спицы с желобками, в желобках перекатывались железные шарики. Они словно подталкивали своей тяжестью обод колеса, и оно вертелось…
Янка засмеялся и сказал:
— Это же шутка! Ее еще древние механики придумали, чтобы простаков обманывать. Такой двигатель не может работать!
Ерема покивал:
— Не может. Все так и сказали. Но он работал…
Двигатель работал. Колесо останавливали, но через минуту оно принималось вертеться опять. Вертелось днем и ночью. И модель спрятали в кабинете директора. Потому что она безобразным образом нарушала все законы физики, механики и многих других наук… А Шишкину, кажется, попало.
Глеб покачал головой и сказал:
— Все равно там была какая-то хитрость.
— Была,— снисходительно согласился Ерема.— Шарики в колесе катались просто для вида. Колесо и без них могло вертеться. Шишкин мне потом рассказал один на один, в чем там дело. Он просверлил у колеса ось и спрятал в нее искорку.
— Что за искорку? — спросили мы хором.
— Живую негаснущую искорку. В ней энергия. Тип «В».
— Сдвинулся ты на этом типе,— сказал Юрка.— Не бывает таких искорок.
— Колесо-то вертелось,— возразил Ерема.— Думаешь, из-за шариков? Значит, у тебя самого шарики не там.
— Ну, тогда сделай такую искорку,— посоветовал Юрка.
Ерема сразу помрачнел.
— Не могу.
— Шишкин-то смог,— поддел Юрка.— Разве ты глупее?
— Не глупее,— сообщил Ерема.— Шишкин человек, я робот. Человек может, робот нет. Такой рецепт.
— Что за рецепт? — спросил Глеб.
Ерема наклонился над своим чертежом и не ответил.
— Ерема, что за рецепт? — повторил Глеб.
— Ну… как ее зажечь,— недовольно проскрипел Ерема.
— Эту живую негаснущую искорку?
— Ну…
— А что в этом рецепте? — быстро спросил Янка.
— Забыл.
— Ерема, врать нехорошо,— сказал Юрка.— Ты сам говорил, что электронные системы ничего не забывают.
Ерема яростно скреб толстым карандашом по бумаге.
— Ну чего ты молчишь?! — не выдержал я.— Может, мы сумеем сделать искорку для твоего Васьки!
— Потому и молчу,— хмуро отозвался Ерема.
— Сам же хотел двигатель типа «В»,— напомнил Глеб.
— Хотел. Потом понял: вам делать нельзя. Будет вред. Из-за меня. Робот не может делать человеку вред.
— От чего вред? От искорки?— не поверил я.
— Нет. Вред, когда делают.
— Шишкин же сделал…— напомнил я.
— Это его дело,— проскрипел Ерема.— Ему не робот давал рецепт. Он его узнал от ржавых ведьм.
Юрка хохотнул:
— От кого?
— Повторяю отчетливо: от ржавых ведьм.
Мы навалились на бедного Ерему с вопросами: что за ведьмы? И Ерема подробно, неторопливо (наверно, чтобы мы забыли про рецепт) стал рассказывать, что на большой железной свалке за городом живут костлявые растрепанные старухи в перемазанных ржавчиной платьях. Они не роботы, но и не совсем люди. Ведьмы. По ночам, когда круглая луна, они выползают из жестяных шалашей и пляшут на пустых железных бочках. Что они еще делают, Ерема не знает, хотя он жил на свалке долгое время. Знает только, что есть старухи ничего, не злые, а есть и ужасно вредные (они Ерему и выжили со свалки). Все эти ведьмы— очень умные. Разбираются в науках и в колдовстве, особенно когда дело касается металлов.
— А Шишкин-то здесь при чем? — напомнил я.
Ерема с досадой лязгнул под курткой дверцами живота и сообщил, что Шишкин познакомился с ведьмами, когда искал на свалке какие-то детали. Он был вежливый, образованный и ведьмам понравился.
Юрка сказал, что у Еремы явный сдвиг в мозгах: помехи и электромагнитный бред. Старухи какие-то, бочки, луна…
— Не веришь, сам сходи на свалку и посмотри,— разозлился Ерема.— Лучше всего ночью. Сейчас как раз полнолуние.
— А мы все вместе сходим,— хитро сказал Глеб.— Верно, ребята? Повстречаем бабушек, выспросим рецеп-тик. Мы тоже вежливые и образованные. Не хуже Шишкина…
Мы с Янкой завопили, что ура, конечно, так и сделаем. Юрка хмыкнул. А Глеб задумчиво произнес:
— Только обдерутся ребята среди ржавого железа, исцарапаются. Заразу какую-нибудь подхватят… Вот это будет вред! Имей в виду, Ерема, из-за тебя.
Ерема сложил на груди руки и упрямо сказал:
— Пусть. Это меньший вред, чем делать искорку.
— Да кто тебе сказал, что мы будем ее делать?!— воскликнул Глеб и подмигнул мне.— Нам просто хочется узнать, что за рецепт. Любопытно, вот и все! Верно, ребята?
Мы дружно закивали. Даже Юрка.
— У меня такое свойство характера,— объяснил Глеб.— Болезненное любопытство. Если что-то мне начали рассказывать, а до конца не объяснили, начинаются головные боли и бессонница.
Мы с Янкой в один голос заявили, что у нас от любопытства такие же страдания.
— Плюс расстройство желудка,— добавил Юрка то ли про себя, то ли про нас.
— Видишь, Ерема, сколько людей будет мучиться! — закончил Глеб.— Снова получается, что из-за тебя вред. Как ни поверни…
— Врете вы все,— уныло сказал Ерема.
Мы заорали, что не врем, а Ерема нас бессовестно мучит.
— Черт с вами,— сказал Ерема и встал.— Я скажу… Нет, я говорить не буду ни словечка, я лучше на машинке настучу. А потом, если что не так, я не отвечаю…
Мы ему наперебой поклялись, что всю ответственность берем на себя. Ерема сердито проковылял к машинке, заправил в нее лист и застукал по клавишам. Мы стали заглядывать через плечо, но он пригрозил:
— Будете соваться, не стану печатать.
Стукал он минут пять, мы прямо извелись. Наконец он отошел от машинки. Мы кинулись к листу. На бумаге была какая-то дребедень:
трик Ап Лик РОВин Адавзя
ть четыреил ипять Пат ом…
И так далее. Несколько строчек.
— Бедный Ерема,— сказал Юрка.
Но Глеб выдернул лист из машинки, поднес к очкам.
— Постойте, постойте… Дайте-ка, я… Тут нужна небольшая редактура.
Он опять вставил бумагу и начал быстро печатать пониже загадочных Ереминых строчек. И через минуту мы прочитали:
Три капли крови надо взять,
Четыре или пять.
Потом с движеньем их смешать,
С полетом их смешать.
Надежной прочности туда
Добавить хорошо —
И кровь исчезнет без следа,
И в пузырьке у вас тогда
Заблещет порошок.
Его, дождавшись заката дня,
Зажги ты от праздничного огня.
У искр улетающих жизнь коротка.
Останется только одна на века.
— М-да,— сказал Глеб.— Не очень вразумительно. И с точки зрения поэзии, прямо скажем, на троечку.
— Поэзия— это фиг с ней,— вмешался Юрка.— Ведьмы сочиняли, а не Пушкин. А как тут разобраться: с каким полетом смешивать? А может, с пометом! Ерема!
— Что знал, то написал,— буркнул Ерема.— Технологию не знаю. Шишкин делал.
— Ты будто не хочешь, чтобы у твоего Васьки живая искорка была,— с досадой сказал Янка.
Ерема топнул валенком так, что подскочила машинка.
— Я же не имею пр-рава! От этого вред будет! Всем! Порошок же надо на крови замешивать!
— Подумаешь, вред,— хмыкнул Юрка.— Тут по одной капельке надо. Все равно что для анализа, из пальца.
— Это не для анализа,— глухо сказал Ерема.— Для колдовства. Эти капельки человеческую жизнь сокращают. Доказано.
Мы помолчали. Переглянулись. Янка тихо спросил:
— Намного сокращают?
— Не знаю…— отозвался Ерема.— Наверно, не намного. Капелька — на капельку. Но все равно…
Мы опять посмотрели друг на друга. Глеб, Янка, Юрка, я… И видимо, каждый подумал, как я: «Ну что одна капелька?..» Наша жизнь вся была впереди, до глубокой старости.
Янка погладил Еремино плечо и сказал:
— Зато будет живой Васька. А от этого у нас будет радость. Она сильнее вреда. Вред капельный, а радость большая.
— И радость продлевает человеческую жизнь,— добавил я.
— Это доказано,— подтвердил Глеб. А Юрка сказал:
— Так что давай уж, Ерема, раскалывайся до конца. Ради Васьки.
Ерема поскрежетал, внутри у него потрещало, будто помехи в телевизоре. Мы ждали.
— Ну ладно,— сказал он.— Только я ни при чем… Это должен быть металлический порошок. Мелкие опилки. Если «движение» — надо наскрести их от какого-нибудь колеса…
— Хоть от нашего? — спросил я.— От вагонного?
— Вполне,— согласился Ерема.
— Значит… если «полет», надо что? От самолета опилки? — воскликнул Янка.
— Выходит, так,— согласился Ерема.
— Где же самолет-то взять? — озабоченно сказал Глеб.
— Да в парке,— вспомнил Юрка.
В самом деле! В городском парке стоял на площадке четырехмоторный лайнер прошлого века. В нем был теперь маленький детский кинотеатр. Долго ли забраться под крыло да наточить опилок с дюралевой заклепки?..
— А вот что такое прочная надежность? — недовольно поинтересовался Юрка.— Ерема…
— Клянусь всеми транзисторами, не знаю. Шишкин говорил, но я не понял.
Глеб почесал за ухом снятыми очками.
— Вообще-то… если рассуждать логично, колеса и крылья— это символ движения в двух стихиях. На земле и в небе. Значит, нужна и третья стихия — вода.
— Корабль, что ли, скрести? — сказал Юрка.
— Не корабль, а, наверно, якорь. Якорь всегда был символом надежности. От якоря зависит безопасность судна…
— Это не я, это вы сами догадались,—- опасливо сказал Ерема.
— Сами, сами,— засмеялся Глеб.— А где добыть якорь, братцы?
В самом деле, где? Наш город от моря далеко. По реке, правда, ходят грузовые и пассажирские суда, но как до них доберешься?
Все заскребли затылки. Потому что… вот ведь как вышло! Сперва никто этой истории про искорку не верил. Просто так болтали, Ерему поддразнивали. А потом незаметно получилось, что все это всерьез. И очень хочется зажечь живую искорку, в которой хранится вечная энергия.
Сказка?
А кто знает, где сказка, где наука? Про снежных людей тоже говорили — сказка. И про говорящих дельфинов, и про живые кристаллы… Может, и ржавые ведьмы есть. А искорка… Вдруг это сгусток неизвестных науке энергетических полей? Мало ли что… А теперь дело может провалиться, потому что никто не знает, где взять якорь.
Но я уже знал, я вспомнил!
— Якорь есть!
— Где? — обрадовался Янка.
— На складе елочных игрушек!
Все, даже Ерема, посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Юрка плюнул и сказал:
— Всю жизнь у тебя, Копейкин, заскоки. Люди о деле говорят, а ты со своим юмором… Янка, давай махнем на «Стреле» до вашего Приморска. Туда и обратно — не больше суток. Там на разных памятниках якорей сколько хочешь. Тебя пустят?
Вот как! Опять «Янка, давай»! А я — Копейкин.
Хорошо Ереме— у него глаза всегда сухие, а нервы из никелевых сплавов. А я-то человек! Я выпрыгнул из вагона и пошел через лебеду.
Они кричали мне вслед: «Гелька, ты чего? Ну, сам же виноват! Гелька, да вернись ты! Гель…»
А я шел…