Леди и лорд

Сьюзен Джонсон

Леди и лорд

 

Кэрры – 1

 

OCR Angelbooks

«»: ; ;

ISBN

 

Аннотация

 

Начало XVIII века, ожесточенное противостояние Англии и Шотландии. Казалось бы, прекрасная знатная англичанка Элизабет Грэм и молодой предводитель шотландского клана Джонни Кэрр рождены, чтобы стать врагами. Но любовь толкнула их — сдержанную Элизабет и неутомимого обольстителя Джонни — навстречу друг другу и перевернула их судьбы. Подчас обретенное в испытаниях счастье Джонни Кэрру приходится защищать с мечом в руках, но он — любящий мужчина и бесстрашный воин — не останавливается ни перед какими препятствиями, чтобы соединиться со своей возлюбленной.

 

 

Сюзан Джонсон

Леди и лорд

 

 

Шотландия, Равенсби, Голдихаус.

Март 1704 года.

— Ты спишь?

— Ммм…

Сознание Джонни Кэрра медленно выплывало из полудремы. Сначала он ощутил, как по его телу побежали мурашки удовольствия, и только этого услышал голос девушки. Чтобы окончательно прийти в себя, Джонни потребовалось еще несколько мгновений, и только после этого он сообразил, чем было вызвано то чудесное ощущение, которое вызвало его из забытья: язык девушки медленно поднимался по его груди, оставляя за собой прохладный влажный след…

Джонни слегка пошевелил своим могучим телом, отчего волна наслаждения растеклась еще шире. Легкая улыбка тронула уголки его рта — он подумал, что язык, несомненно, сильное место его партнерши. Через секунду живые синие глаза Джонни широко раскрылись, рука скользнула вниз, и пальцы стали лениво перебирать завитушки волос медового цвета. Слегка охрипшим со сна голосом он спросил:

— Ты что же, так и не засыпала?

Джонни встретил Мэри Холм два дня назад в Келсо, в захудалой деревенской гостинице. Там остановилась труппа гимнастов, в которой она работала. Девушка, ни на секунду не смутившись, выдержала его оценивающий взгляд, а через несколько минут сама подошла к столу, возле которого стоял Джонни, наблюдая за тем, как его люди играют в кости.

— Меня зовут Мэри, — сказала она, призывно глядя на высокого темноволосого лэйрда[1]из Приграничья[2].

А после долгого вечера, в течение которого они потягивали прекрасное французское бренди, что хозяин гостиницы хранил для особых случаев, Джонни позволил своему взгляду свободно скользить по соблазнительному телу девушки. Затем, подняв глаза на ее улыбающееся лицо, он просто спросил:

— Я собираюсь домой. Ты голодна?

И вот, начиная с этого вторника, они почти не вылезали из постели.

— Ах, Джонни, дорогой, если бы в пятницу нам не нужно было уезжать в Бервик, я бы с радостью поспала. — Молодая красотка подняла голову и с очаровательным бесстыдством улыбнулась лэйрду Равенсби. — Но кто знает, попадется ли мне хотя бы еще раз в жизни такой восхитительный жеребец, как ты!

Теперь он уже окончательно проснулся и улыбнулся своей прелестной гимнастке.

— Ну что ж, в таком случае я попытаюсь дотянуть до пятницы и остаться в живых.

— О, ты дотянешь, в этом я не сомневаюсь! И вообще, все, что ты делаешь, получается у тебя выше всяких похвал, — промурлыкала она и, опустив голову, продолжила с того места, на котором остановилась.

 

Тем же вечером по пыльной лесной дороге, что змеилась с юга к Голдихаусу, скакал усталый всадник, отчаянно нахлестывая и без того взмыленного коня. Каждая секунда промедления отдавалась в его мозгу набатом страха. Как и все жители Приграничья, он прекрасно ориентировался на местности — даже сейчас, в ночное время, когда луна то пугающе выглядывала, то вновь пряталась за рваные грозовые облака. Конь споткнулся, и наездник приглушенно выругался, однако, пожалев лучшего скакуна своего хозяина, все же немного ослабил поводья. Впрочем, причина, выгнавшая его в путь, была настолько весомой, что человек не сомневался: хозяин не накажет его даже в том случае, если он загонит этого чистокровного черного жеребца до смерти.

 

— А теперь садиська на меня, — тихо проговорил Джонни, кончиками пальцев приподняв за подбородок голову Мэри. — Я хочу чувствовать тебя…

Покошачьи изогнув свое стройное тело, девушка погладила его широкую грудь и ответила:

— А я хочу чувствовать тебя, мой дорогой лэйрд. — Она села верхом на партнера и, улыбнувшись, добавила: — Как приятно убедиться в том, что все истории, которые про тебя рассказывают, чистая правда!

— Ты испытываешь мое терпение, котенок, — улыбнулся в ответ Джонни. Ему было прекрасно известно, что во всем графстве за ним давно закрепилась слава неистощимого жеребца. — Впрочем, я не жалуюсь, — сказал он, снова усмехнувшись, и нежно положил ладони на ее бедра.

Девушка наконец оседлала его и, чувствуя, как его плоть заполняет ее, изогнулась дугой и прошептала:

— Ты и впрямь самый восхитительный из всех жеребцов! — Голубые глаза Мэри непроизвольно закрылись, и она выдохнула: — Какой же ты большой! Ты невероятно громадный! — раздавался ее шепот в полутемной комнате, освещаемой лишь сполохами огня из камина.

Сейчас, проведя в постели сорок восемь часов, они занимались любовью уже не с такой ненасытностью, как оказавшись здесь впервые. Они делали это размеренно и неторопливо, смакуя наслаждение и выпивая его до последней капли. В какойто момент Джонни проник в нее слишком глубоко, и девушка невольно вскрикнула.

— Прости меня! — проговорил он извиняющимся тоном и нежно прикоснулся пальцами к ее раскрасневшимся щекам. — Я сделал тебе больно?

— Все хорошо, — ответила Мэри, на секунду приоткрыв глаза. Страсть настолько переполняла ее существо, что она едва могла говорить.

Тем не менее Джонни пообещал себе впредь более внимательно следить за собой и не увлекаться. Девушка была слишком хрупкой, и причинить ей боль можно было любым неосторожным движением.

 

Усталый всадник вновь пришпорил скакуна. До Голдихауса оставалось уже совсем немного, и он перестал думать о том, что конь вконец измучен. До конца этой изматывающей скачки оставалось менее тысячи ярдов[3]. Вскоре он галопом ворвался в ворота поместья и громким криком стал будить его обитателей, поскольку в этот поздний час двор был совершенно безлюден. Соскочив со взмыленного коня, мужчина пробежал мимо обвисших от дождя родовых знамен, и в этот момент дверь старинного особняка отворилась нараспашку. Изпод ее массивного портала выскочили трое клансменов[4]с обнаженными мечами, грохоча, словно кони, каблуками по каменной брусчатке. Без сил распластавшись на мокром дворе, посланец, задыхаясь и вздрагивая, заговорил.

И, услышав его слова, мужчины окаменели, словно статуи.

 

Джонни не подозревал о переполохе, что в эти минуты уже царил в доме. В свое время он намеренно выбрал себе комнаты с таким расчетом, чтобы они находились подальше от помещений, где с утра до вечера кипела повседневная суета. Кроме того, в данный момент его внимание было сосредоточено совсем на другом.

Руки Мэри Холм были крепко сплетены вокруг шеи Джонни. Размеренно двигая бедрами, она изо всех сил прижималась разгоряченным влажным телом к его груди, и дыхание вырывалось из ее горла резкими толчками. Джонни и сам чувствовал себя словно в лихорадке. Ему казалось, что тяжелые каменные стены дома и кровля кудато подевались, и теперь его тело жгут немилосердные лучи жаркого тропического солнца. Крепко сжимая ладонями талию девушки, он чувствовал на своей шее ее горячее дыхание, и каждый раз, когда ее бедра прижимались к нему, на долю секунды наступала пауза, и любовники делали новый глоток воздуха. Им хотелось пить свое счастье маленькими глоточками.

— Я умираю, — задыхаясь, прошептала Мэри.

Джонни только и хватило сил, чтобы отрицательно покачать головой, словно говоря: «Ну уж нет!» Если бы он мог, то, наверное, не сдержал бы улыбки.

Неожиданно вцепившись в черные вьющиеся волосы Джонни, девушка запрокинула голову и поцеловала его страстным хмельным поцелуем. Движимая безумным порывом, она будто бы пила из его рта и терзала мягкие губы, словно пытаясь на всю жизнь сохранить для себя их вкус.

Джонни ощутил, как тело ее начали мучить сладостные судороги, и стал извиваться в волнах приближающегося оргазма.

Два человека из клана Кэрра опрометью бежали по коридору первого этажа. Перепрыгивая сразу через три ступеньки, они поднялись на второй этаж и помчались по коридору западного крыла поместья. Их заносило на поворотах, но они продолжали нестись по узким коридорам старинной башни, не сбавляя скорости. Сердца их, словно боевые барабаны, стучали в такт этой бешеной гонки.

Джонни велел, чтобы его не тревожили, но сейчас обстоятельства складывались так, что они были вынуждены нарушить приказ. В той части Голдихауса, что была построена еще в средние века, потолки были низки, а коридоры — так узки, что в них едва бы смогли разойтись двое людей. В свое время такое строительство диктовалось соображениями обороны. И вот один за другим мужчины подбежали к двери маленькой комнаты, расположенной в самом конце узкого прохода.

 

«Боже мой, что же это за женщина! Настоящий огонь!» — такие мысли лихорадочно проносились в мозгу Джонни, пока на него раз за разом накатывали волны нестерпимого наслаждения. Его тело билось, словно в агонии, и в эти секунды весь огромный мир замкнулся в маленькой хрупкой девушке, дарившей ему подобное блаженство.

Ей просто не было равных!

О том же думала Мэри Холм, когда, лежа рядом с Джонни, без устали ласкала его тело. «Как же он прекрасен! И… уже в который раз!» Мэри лизала его, как ластящаяся к хозяину кошка. Ее теплый язычок оставлял влажные полоски на мускулистом плече мужчины, и она чувствовала, как он напрягается от этих прикосновений любви. На секунду Джонни приподнял голову, и девушка тут же оказалась в его объятиях. Этот неутомимый мужчина был вновь готов к любовным подвигам.

Тут до их слуха донесся наконец дробный топот бегущих ног. Шаги раздавались все ближе. Джонни понял, что их с Мэри уединению пришел конец. Одним быстрым движением он положил девушку на подушку, галантно прикрыл ее смятой простыней, и в тот же момент дверь отворилась нараспашку. Джонни еще не успел повернуть к ней голову и лишь боковым зрением увидел, что в комнату ворвались двое. Один из них грубым голосом прокричал короткую фразу, которая тем не менее ошеломила Джонни не хуже удара по голове:

— Они похитили Робби!

Джонни не было нужды выяснять, кто эти «они». На протяжении последней тысячи лет у Кэрров из Роксбурга был один и тот же враг.

Он спрыгнул с постели и потянулся к оружию, которое предусмотрительно повесил на спинку кровати. С незапамятных времен Приграничье представляло собой театр военных действий, и мужчина тут никогда не расставался с мечом и кинжалом.

Вошедшие торопливо пересказывали подробности того, как был похищен его брат, а Джонни тем временем одевался. Лежавшая в постели женщина была уже забыта. Лишь время от времени он бросал короткие отрывистые вопросы и, слыша ответы, лишь сильнее хмурил свои черные брови. В считанные секунды он натянул кожаные штаны, затем — сапоги, плечи его обтянула рубашка, за ней последовала кожаная куртка. Сунув одному из своих клансменов пояс с мечом, Джонни выскользнул из двери, на ходу застегивая рубашку и короткими, резкими движениями заправляя ее в штаны.

Уже спускаясь на первый этаж, он вспомнил о Мэри Холм, которую оставил в спальне, и коротко бросил:

— Проследите за тем, чтобы девушку отправили в Келсо и дали ей провожатых. — В этот момент он закончил застегивать куртку и протянул руку за перевязью с мечом и кинжалом. Накинув ее на плечо, Джонни приказал: — Дайте ей кошелек с деньгами и скажите, что я ей очень благодарен. Кони оседланы?

Один из мужчин кивнул, и Джонни засунул за пояс кинжал. Затем он наполовину вытащил меч — для того, чтобы проверить, насколько легко тот выходит из ножен, — рывком бросил его обратно и прорычал голосом, хриплым от ненависти:

— Проклятый Годфри! Проклятые англичане! Как же я ненавижу этих подлых червей!

Легкими прыжками спускаясь по лестнице, ведущей с широкой балюстрады, он перешел на бег сразу же, как только спрыгнул с последней ступеньки.

— Как давно это произошло? — не оглядываясь, спросил он у мужчин, которые старались не отстать от своего предводителя.

Услышав ответ, Джонни пробормотал проклятье.

 

 

Пятью часами позже, тряся головой, чтобы стряхнуть воду, что текла по волосам и попадала в глаза, Джонни Кэрр вошел в свою оружейную комнату. Усталый и растерянный, он расстегнул пояс с мечом, повесил его в нишу в стене и принялся мерить комнату шагами.

Его промокшие до нитки помощники, которые вошли в зал вслед за ним, также освободились от своего оружия и устало расселись по стоявшим здесь деревянным скамьям и стульям. Никто не произнес ни слова. Над всеми ними довлела ярость, которой был охвачен их начальник. Пять часов провели они в седлах — в такуюто мерзкую погоду — и все равно опоздали, не успев перехватить англичан, которые похитили младшего брата лэйрда Равенсби. Поскольку похитители имели преимущество в два часа, шотландцы и так понимали, что их шансы на успех весьма призрачны и только плохая погода может сыграть им на руку. Однако группа англичанпохитителей сумела добраться до Харботтла раньше их и, по всей видимости, Робби Кэрр в настоящее время уже томился в сырых подземельях замка Харботтл.

— Если по вине Годфри хоть один волос упадет с головы Робби, я живьем сдеру с него кожу! — прорычал Джонни Кэрр. В гулкой тишине оружейной комнаты его низкий голос звучал отчетливо и внятно, а зловещее звяканье шпор словно подчеркивало произнесенную им угрозу и придавало ей дополнительный вес.

Дойдя до стены, могучий воин и гроза Приграничья резко развернулся на каблуках и двинулся в обратную сторону по выложенному плиткой полу. С промокшей кожаной куртки Джонни Кэрра падали капли воды, оставляя позади него мокрую дорожку.

— Будь прокляты эти чертовы англичане! — Ярость и отвращение звучали в его голосе. — Если подворачивается возможность схватить шотландца, для них сгодится любое оправдание.

В прошлом году в шотландском парламенте господствовали яростные антианглийские настроения, а учитывая также войну, полыхавшую на континенте[5], у Шотландии впервые в этом веке появилась реальная надежда на обретение независимости. Страсти разгорались по обе стороны границы.

Пламя свечей в тяжелых серебряных подсвечниках трепетало, когда могучая фигура Джонни Кэрра в очередной раз быстро проходила мимо тяжелого дубового стола. Танцующие огоньки боязливо освещали его резко очерченное лицо, полное мужественной красоты.

— Мы сможем вызволить Робби? — раздался встревоженный голос одного из молодых клансменов, и глубокая озабоченность вновь омрачила лица всех сидевших в зале. Замок Харботтл — английская цитадель на Срединных землях — охранялся мощным гарнизоном. В последнее время, учитывая твердое намерение шотландцев добиваться независимости, Англия усилила защиту своих северных границ.

Несмотря на владевший им гнев, Джонни пребывал в растерянности. Он думал о том, как бесславно окончилась устроенная ими погоня за похитителями его младшего брата, и поначалу не ответил на прозвучавший вопрос. Казалось, он его просто не услышал. Молодой человек откинул голову на высокую резную спинку деревянного стула, до блеска отполированную руками эрлов[6]Грейденов, снова открыл рот, намереваясь повторить свой вопрос, но тут Джонни Кэрр тихо произнес:

— Нет. Если он в Харботтле, то нет.

И в этот же момент его осенила какаято мысль, и молодой лэйрд словно вкопанный остановился у одного из неоклассических окон. Такими его отец украсил их хорошо укрепленный замок после того, как вернулся с Дугласом из Феррары в семьдесят девятом году.

Когда умолк звук его слов, в комнате повисла тишина — еще более гнетущая, нежели прежде. Оружие, висевшее в стенных нишах, развешанные по стенам мишени, мечи с чашеобразными гардами на эфесах, мушкеты и пистоли своим блеском, казалось, опровергали мрачное пророчество Джонни Кэрра.

Дождевые струи подобно бичам хлестали в оконные стекла, порывы северного ветра завывали, словно лишившиеся рассудка валькирии[7]. Ночь была угольночерной, мокрой, как царство Нептуна, холодной и туманной. Пытаться чтолибо предпринять сейчас было бы чистейшим безумием.

Точно таким же безумием, как попробовать пробраться в замок Харботтл, подумалось лэйрду Равснсби. В связи с обострением англошотландских отношений и принятия парламентом Шотландии Акта о безопасности, поставившего две страны на грань войны, англичане решили усилить защиту замка, укрепив его гарнизон еще одной драгунской ротой. А это означало, что если Робби и можно както спасти, то уж, по крайней мере, не с помощью лобовой атаки. Нужно было искать какието иные способы.

Джон Кэрр, лэйрд Равенсби, глава роксбургских Кэрров, одиннадцатый эрл Грейден, медленно повернулся к своим друзьям и кровным родственникам. Его движения, как и голос, уже были сдержанными, эмоции — под контролем, а мозг перебирал все возможные варианты действий.

— Сколько коней мы потеряли?

После того как лэйрду сообщили о похищении его брата Робби, они немедленно бросились в погоню — несмотря на Дожди, беспрестанно лившие целую неделю, поздний час и почти непроходимые места, образовавшиеся в результате этого потопа.

— Восемь.

— Окончательно?

— Ред Рован будет знать это к утру. Хуже других пострадал неаполитанский жеребец. А что ты задумал?

— Мы должны захватить чтонибудь очень ценное, на что можно было бы… выменять Робби. — Тон эрла был сухим и деловитым. — Пошевелите мозгами.

Произнесенное им самим слово «выменять» заставило мозг Джонни работать еще активнее, прокручивая все новые и новые варианты возможных действий.

— Разве ты можешь предложить лорду Годфри чтонибудь достаточно интересное, чтобы заставить его поторговаться? — недоверчиво приподняв бровь, спросил один из мужчин.

— Может быть, торговаться и не придется. — В голосе молодого предводителя роксбургских Кэрров послышалась едва заметная насмешливая нотка.

Приграничные набеги, история которых тянулась с незапамятных времен, для скоттов[8]всегда совмещали в себе элементы игры, работы и драмы, но неизменно веселили кровь жителей Приграничья. Что же касается англичан, то они относились ко всему в этой жизни куда более серьезно и прагматично.

— Первым делом мы направим сиятельному королевскому смотрителю границы вежливое послание с просьбой освободить Робби.

Джонни уже полностью взял себя в руки и теперь выстраивал необходимую последовательность действий, которые следует предпринять для вызволения младшего брата.

— А когда он выбросит это твое «вежливое послание» в выгребную яму… — с насмешкой начал один из соратников лэйрда.

— …Тогда мы предложим ему чтонибудь, что его очень и очень заинтересует, — спокойным тоном закончил за говорившего темноволосый лэйрд Равенсби. Разрозненные мысли, бродившие в его голове, уже выкристаллизовались в конкретный план.

— Что именно? — Этот вопрос был задан Адамом Кэрром, но говорил он от имени всех сидевших в зале. Глаза каждого из мужчин были устремлены на высокую поджарую фигуру лэйрда, одетого на манер флибустьера: в пламени свечей тускло поблескивали стальные наплечники на его кожаной куртке, за широкий пояс из дубленой кожи до сих пор были заткнуты два пистолета, на бедре болтались ножны, из которых торчала янтарная рукоять кинжала. Поскольку лэйрд отказался надеть головной убор, его длинные черные волосы были все еще мокрыми, через одно плечо переброшен зеленый охотничий плед, что так надежно скрывал своего хозяина в зарослях листвы, на коричневых — цвета земли — сапогах для верховой езды позвякивали шпоры.

Он родился и вырос в Приграничье, и с самого детства ему суждено было стать настоящим воином.

Приграничье… Здесь никто и никогда не передвигался в одиночку, тем более не имея при себе откупных — денег, которые в любой момент могли потребовать за проезд через чьито владения. До сих пор здешние предводители могущественных кланов в течение считанных часов могли собрать под свои знамена до двух тысяч всадников. Честолюбивый, отважный и мужественный юноша мог достичь здесь всего… Именно таким был Джонни Кэрр.

В ответ на вопрос своего соплеменника он любезно произнес:

— Я слышал, что самым дорогостоящим имуществом английского смотрителя границ является его сказочно богатая дочь. Старый Хотчейн Грэм умер, и теперь дочь Годфри — вдова. Очень богатая вдова. Так вот, ходят слухи, что лорд Годфри присматривает для дочери другую выгодную партию. — На тонко очерченных губах Джонни Кэрра заиграла лукавая улыбка.

— Ее берегут как зеницу ока. Подумай только, как тщательно ее охраняют! — в один голос воскликнули несколько клансменов, не скрывая изумления и растерянности, вызванных словами предводителя. На память им пришли изумительные платиновые волосы Элизабет Годфри. Каждый житель Приграничья прекрасно помнил, как обошелся Харботтл с заявившимися в город людьми из Ридсдейла и как отчаянно защищал Гарольд Годфри, эрл Брюсиссон, свою бесценную дочку. Пусть в свои двадцать четыре года она уже не могла считаться молоденькой, но приданое, которое Элизабет принесла бы своему второму супругу, было огромным. И даже если она являлась бесплодной — а это вполне могло быть, учитывая, что ее длившийся восемь лет первый брак не принес супругам ни одного ребенка, — несметное приданое Элизабет вполне компенсировало этот изъян.

— Может, Годфри и стережет свою бесценную дочку, но не заточил же он ее в подземелье Харботтла под охраной двух драгунских рот! — ответил молодой лэйрд, снимая свои промокшие перчатки из зеленой замши. Наконецто он нашел способ вызволить своего брата и испытывал от этого огромное облегчение. — Так что, — продолжал он, одарив соплеменников ослепительной улыбкой, — я думаю, мы можем готовиться к пирушке по поводу возвращения Робби домой.

— Для начала отправь послание Годфри, — посоветовал Джонни его как всегда практичный кузен Кинмонт, понявший по блеску в глазах двоюродного брата, что тот уже принял решение. — Об увеселениях подумаем позже, времени для этого у нас еще будет предостаточно.

— Конечно. — На лице молодого эрла появилось просто ангельское выражение, голос его стал мягче бархата. — Мы напишем этому скоту и иноверцу чтонибудь чрезвычайно любезное… И даже не станем упоминать о том, что Робби похитили противозаконно.

В течение многих десятилетий, начиная с 1603 года, когда Англия и Шотландия были объединены, видимость мира в Приграничье обеспечивалась сначала высылкой мятежных кланов, а также резней и бойней, которую превосходящие силой англичане устраивали применительно ко всем, кого считали мятежниками. Затем стали применяться более цивилизованные методы: комуто даровали английские титулы и жалованье, когото гноили в лондонском Тауэре и эдинбургском Толбуте. Весьма эффективными также считались такие меры, как лишение всех прав или изгнание, а самым строптивым просто отрубали головы. Однако похищение Робби, даже несмотря на царившую в Приграничье военную лихорадку, являлось вопиющим беззаконием.

— Учитывая, что представляет собой этот человек, состоящий на службе у английской королевы, — мягко продолжал Джон Кэрр, — а также принимая во внимание понятия Годфри о чести, свидетельства нежной привязанности, оставленные покойным Хотчейном своей супруге, которые оцениваются примерно в шестьдесят тысяч английских фунтов, — губы лэйрда Равенсби растянулись в ухмылке, — я не отказался бы от того, чтобы Элизабет Годфри Грэм нанесла нам короткий визит. Это стало бы не только справедливой расплатой за похищение Робби, но и весьма выгодным финансовым предприятием. Вопросы есть?

— Когда мы выступаем? — сверкая глазами, горячо воскликнул молодой клансмен.

— Сначала Кинмонт отправит им послание с вежливой просьбой освободить Робби. Годфри получит его завтра к вечеру. Через деньдругой они пришлют нам ответ. Итого — три дня отсрочки. — Эрл с улыбкой хлопнул перчатками по ладони, словно он всего лишь перечислял продукты, которые необходимо закупить для кухни. — Затем еще два или три дня на подготовку операции «Вдова». — На последнем слове он сделал ударение. — Нам необходимо выяснить распорядок дня леди Грэм.

С этими словами Джонни швырнул великолепные, отделанные тонкой вышивкой перчатки на стоящий рядом стол и потянулся к своим пистолетам. Вытащив их изза пояса и взвесив на ладонях, словно они могли подсказать ему, когда лучше всего устроить похищение высокородной дамы, он аккуратно положил пистолеты рядом с перчатками.

— К тому времени я как раз успею подготовить комнату в восточной башне к приему дорогой Элизабет…

Теперь уже улыбались и его соплеменники, даже Кинмонт — человек, которого Джон называл своим «голосом разума».

— Возможно, на высокомерии лорда Годфри тебе удастся заработать неплохие деньги, — заметил Кинмонт Кэрр. Как и многие жители Приграничья, в душе он был немного делягой. При том, что набеги несли в себе опасность и веселили душу, они также рассматривались здесь в качестве весьма выгодного бизнеса.

— Ты, надеюсь, не откажешься взять на себя эту сторону нашего предприятия? — мягко осведомился Джонни, прекрасно зная, как любит его кузен все, что связано с получением денег. — Можешь начать с долгового письма, которое затем должен будет подписать этот негодяй Годфри.

— С превеликим удовольствием!

— В таком случае все остальные свободны и могут заняться дегустацией новых рейнских вин, доставленных вчера из Бервика.

Впрочем, несмотря на будничный тон, которым говорил эрл Грейден о похищении своего брата, душу его грызли самые мрачные сомнения. Ему было прекрасно известно, что Гарольд Годфри — мерзавец и плут, а подземелья замка Харботтл уже сгубили многих шотландцев. Теперь время решает все. Он не позволит, чтобы Робби томился в этой дьявольской норе больше недели. Поэтому хотя Джонни в тот вечер и выпил не меньше, чем его приятели, когда он оказался в спальне, то чувствовал себя совершенно трезвым. И протрезвел еще больше, найдя в своей постели Джанет Линдсей.

Будучи эрлом, Джонни Кэрр привлекал к себе женщин одним лишь своим титулом, но даже если бы он в одночасье лишился его, женщины все равно тянулись бы к нему — хотя бы изза его мужественной внешности.

— Разве Джэми снова отправился на юг? — осведомился он, пытаясь не выказать своего удивления и плотно закрывая дверь в спальню. Находясь у себя дома, в Голдихаусе, Джонки обычно развлекался с несколькими женщинами, живущими в близлежащих окрестностях, и жена его соседа являлась одной из них. Однако сейчас, зная, что Робби спит в какомнибудь грязном подземелье замка Харботтл, он не чувствовал желания резвиться в постели.

— Муж уехал на целых две недели, дорогой, — ответила Джанет Линдсей — графиня по рождению и браку, привыкшая всегда делать только то, что ей вздумается.

— Ты, наверное, слышала, что англичане похитили Робби. Причем с нашей стороны не было ни малейшего повода. — Джонни все еще не сдвинулся с места.

Джанет кивнула, и ее черные, как ночь, волосы блеснули в пламени свечей.

— Что ж, это война. Вот я и подумала: может быть, ты нуждаешься в… утешении?

Джонни отказался — вежливо и мягко, попрежнему оставаясь достаточно далеко от кровати.

Однако не для того Джанет проделала верхом четыре мили в грозу и дождь, чтобы теперь ее отвергли. Выросшая в богатой привилегированной семье, не знавшая ни в чем отказа и не привыкшая к этому, она проигнорировала слова Джонни, как если бы они были адресованы комуто другому. Отбросив в сторону покрывало, женщина поднялась с постели во всей своей зрелой, цветущей красоте и медленно пошла по направлению к нему через большую, освещенную камином спальню. Обнаженная, соблазнительная и розовая, как яблоневый цвет, она явно хотела воодушевить своего любовника с более близкого расстояния.

Когда Джанет оказалась рядом, Джонни почувствовал, что его естество берет верх, а принципы медленно, но верно отступают под могучим натиском желания. Испытывая угрызения совести, он глубоко вздохнул.

— Робби никогда бы не оттолкнул меня, — промурлыкала Джанет, поднимаясь на цыпочки и целуя его в щеку, покрытую темной, словно вечерняя тень, щетиной. Одновременно она прижималась своей пышной грудью к его кожаной куртке так сильно, что Джонни пришлось прислониться спиной к двери.

Он понимал правоту Джанет, и это отнюдь не способствовало победе принципов над плотью. В свои восемнадцать лет Робби еще не был ни с кем помолвлен и щедро расточал ласки красоткам, живущим по обе стороны границы.

— Я очень устал, — честно признался лэйрд Равенсби. Действительно, двое суток без сна и пять часов, проведенных в седле, подорвали даже его сверхчеловеческую выносливость. Коли уж даже чувство вины перед Робби не смогло осилить его мужское начало, то, может быть, достаточным извинением станет его неподдельная усталость?

— А тебе и не надо ничего делать, дорогой, — проворковала графиня, легко водя кончиком пальца по небритому лицу своего любовника. — Тебе нужно всего лишь лечь, а уж я сама тебя оседлаю.

Джонни ничего не ответил, но его тело непроизвольно откликнулось на столь откровенное предложение женщины. Она была теплой и призывной, ее маленькая ручка скользнула по грубой коже его куртки, на секунду задержалась на пряжке ремня, а затем опустилась ниже, остановившись наконец на том месте, под которым уже ощущалось недвусмысленное шевеление.

— Ну вот, видишь! — прошептала она, снова подымаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его. — Не так уж ты и устал.

В ноздри Джонни проник жасминовый запах ее духов — интригующий, зовущий, напоминающий о других ночах, проведенных с нею.

— Обожаю смотреть на тебя в воинском облачении! — Жаркий шепот Джанет опалял его лицо. Она стояла, приподнявшись на цыпочках и прижавшись к его затянутому в кожу телу, а металлические пластины, пришитые к его куртке, оставляли отметины на ее нежной коже. — Джонни Кэрр, военачальник…

Он слабо покачал головой, словно отвергая тот мелодраматичный образ, который создавала ему женщина. Практичный, в сущности, мужчина, он просто делал то, что должен был делать, — то же самое, что делали его отец, и дед, и все другие предки, чтобы защищать свои владения.

— Убил ли ты сегодня хоть одного англичанина? — горячо выдохнула Джанет Линдсей. Ее розовый язычок оставлял влажную дорожку на его мошной загорелой шее, и она чувствовала, как промокшая одежда Джонни холодит ее разгоряченное тело. Подвиги, которыми отличался каждый набег эрла Грейдена на земли Приграничья, возбуждали ее не хуже, чем его мускулистое тело и мрачная чарующая красота, не меньше, чем выносливость и неуемная фантазия, отличавшие его в постели.

— Боже мой, Джанет…

Джонни постарался отстраниться от женщины.

— Ты не можешь сказать мне «нет». — Ее руки еще крепче обвились вокруг широких плеч Джонни Кэрра. — Я не отпущу тебя. — Язык Джанет уже достиг его подбородка. — А Робби от этого, поверь, хуже не будет. Он не стал бы возражать. Поэтому… поцелуй меня, и я обещаю: ты не пожалеешь об этом…

И тут же, откинув голову назад, она сама одарила его горячим долгим поцелуем. Джонни понял, что не имеет ничего против, а если и имеет, то недостаточно для того, чтобы быть невежливым. И под конец он действительно не пожалел об этом, ибо в науке любви графиня была женщиной выдающихся способностей.

Однако позже, когда жена его соседа уже крепко спала, Джонни, презрев соображения вежливости, покинул се. В короткие минуты страсти можно было позабыть обо всем и ненадолго снова стать свободным от всех земных печалей. В конце концов, то, где и с кем он спал в данный момент, не имело никакого значения. Даже если бы сейчас рядом с ним не было Джанет, это не смогло бы освободить Робби и помочь ему оказаться под кровом отчего дома. Однако наступил момент, когда рассудок вновь вернулся к Джонни, и тогда он поднялся с постели.

Набросив стеганый халат японского шелка, который был теплее любого меха — когдато он купил его в Макао, — Джонни осторожно вышел из спальни и по тускло освещенному коридору направился в комнату с картами. Он разложил их перед собой и еще несколько часов сидел за столом, выбирая наиболее удобные дороги, связывающие Равенсби и Харботтл. В первую очередь его интересовали тропы наименее гористые, пустынные с английской стороны границы и с самыми широкими проходами через Шевиотские горы.

Он принимал в расчет всевозможные пути, которыми может пойти за ними погоня, когда они отправятся в обратный путь.

 

 

На следующее утро группа парламентеров под белым флагом доставила лорду Годфри вежливое послание. В нем Кинмонт любезно указал на то, что, захватив Робби Кэрра, Годфри действовал противозаконно, и предложил ему немедленно отпустить похищенного младшего брата эрла Грейдена, восстановив тем самым попранную справедливость.

В ответном послании лорд Годфри снял с себя всякую ответственность за происшедшее и заявил, что все переговоры на данную тему должны вестись с заместителем королевского смотрителя границ лордом Скрупом. Последний, впрочем, был недосягаем, поскольку находился в своем загородном поместье. После этого Кинмонт послал письмо лорду Скрупу, предложив незамедлительно освободить Робби Кэрра — без какихлибо предварительных условий и требований выкупа, поскольку его захват являлся незаконным. В своем ответном письме лорд Скруп заявил, что не может предпринимать никаких действий, не согласовав их предварительно с королевой Анной и ее Тайным советом.

Лэйрд Равенсби прекрасно понимал, что вся эта переписка — лишь способ затянуть время, и поэтому, не ожидая от нее никаких результатов, готовился к осуществлению своего главного плана. В тот самый день, когда лорду Годфри было вручено первое послание, в Харботтл проникло семеро лазутчиков из клана Кэрров. На следующий день с помощью цепочки, состоявшей из гостиничного слуги и одного из солдат, охранявших тюрьму, — в результате каждый из них стал богаче на пятьдесят фунтов — Робби было доставлено шифрованное послание, содержавшее всего одну строчку: «Торг уже начался». Прочитав эти три слова, младший брат лэйрда улыбнулся. Заточение уже не казалось ему таким тяжким.

Прошло еще четыре дня, в течение которых гонцы лэйрда Равенсби добирались до Дарэма, где лорд Скруп наслаждался редкостными нарциссами, росшими в его поместье Бишопгейт.

Четыре дня, в течение которых разведчики Равенсби собирали любую доступную информацию относительно повседневной жизни и распорядка Элизабет Грэм.

Четыре дня, заполненных подготовкой к тому, чтобы захватить сокровище, на которое затем можно было бы выменять Робби Кэрра.

Погода в эту мартовскую пятницу стояла не по сезону теплой. Джонни Кэрр в облачении странствующего священника и с двумя дюжими «служками» по бокам въехал в Харботтл. Под длинными черными сутанами все трое были увешаны оружием.

Они медленно ехали по городу в направлении замка, затем остановились у гостиницы Пиртри, попросили поставить их лошадей в конюшню и сняли комнату. В полдень троица пообедала в своем номере, выпив две бутылки лучшего рейнвейна господина Пиртри и выслушав от него нескончаемые славословия в адрес госпожи Розбери. В итоге Джонни Кэрр решил действовать именно через эту почтенную даму, распространявшую в городе культуру и обучавшую городских девиц.

В свое время она являлась воспитательницей леди Грэм и была вознаграждена с такой щедростью, что на эти деньги смогла открыть в Харботтле собственную школу. Как удалось выяснить лазутчикам Равенсби, молодая вдова леди Грэм ежедневно — примерно в два часа — навещала свою бывшую наставницу.

 

— Я отправляюсь, отец, — упрямо, с непоколебимой настойчивостью в голосе заявила Элизабет Грэм. — Если вы в течение часа не найдете для меня никакой охраны, я поеду одна. Кстати, до сих пор не могу понять, зачем мне нужны телохранители в этом крошечном городишке, да еще при двух драгунских ротах в гарнизоне замка. Это просто уму непостижимо! Меня тут не только никто никогда не обидел — ко мне и близкото подойти боятся. Боже милостивый, отец, ведь здесь всем известно, что я — дочь королевского смотрителя границы, — закончила она торопливой скороговоркой. Элизабет была вне себя от тех мер предосторожности, на которых настаивал отец и которые самой ей казались абсолютно излишними. После восьми лет супружеской жизни с человеком, который, несмотря на свои многочисленные недостатки, все же предоставлял ей некоторую свободу, Элизабет вовсе не хотелось вновь вернуться к роли покорной дочери.

— Неужели это так необходимо — ездить к Розбери каждый день! — горячо воскликнул ее отец, с трудом сдерживая гнев. С тех пор как его дочь вернулась в Харботтл, она стала совершенно неуправляемой и вела себя просто невыносимо.

— А почему бы и нет! С какой стати я должна безвылазно торчать в этом несносном промозглом замке! Или может быть, за ужином ты намерен продемонстрировать очередного претендента на мое приданое?

Если уж лорд Годфри не был в состоянии контролировать поведение своей дочери, то уж ее богатство выпускать из рук он определенно не намерен.

— Ты должна вновь выйти замуж! — гаркнул он.

— По этому пункту наши мнения расходятся, — язвительно заметила она. — И до тех пор, пока мужчины, которых ты собираешь за своим столом, не смогут похвастать такими же земельными угодьями в Нортумбрии, как те, которыми владеешь ты сам, я не передумаю.

— Посмотрим, возможно, я заставлю тебя передумать, — недовольно пообещал отец. Обладая абсолютной властью как главный представитель королевы Анны в Приграничье, он тем не менее не знал, каким образом укротить вернувшуюся под отчий кров дочь. Ведь она уже давно перестала быть послушной шестнадцатилетней девочкой.

— Ни за что, отец! — ответила Элизабет Годфри Грэм, делая ударение на каждом произнесенном слове, словно практиковалась в ораторском искусстве. — Достаточно ли ясно я выразилась? — Ее брови гневно хмурились, сойдясь в единую полоску над зелеными глазами. — Тебе не получить моих денег! Они доверены викарию покойного Грэма, а того надежно охраняет целый отряд людей из Ридсдейла. Это должно остановить даже тебя, что, как мне кажется, и входило в намерения Хотчейна. — Элизабет отвернулась от стола, разделявшего их с отцом, а затем вновь посмотрела на него и продолжала уже более миролюбивым тоном: — Я отправляюсь навестить Рози и помочь ей в ее школе. А тебя я попросила бы сделать над собой усилие и постараться не вмешиваться в мою жизнь. — Элизабет уже опостылели эти постоянные стычки с отцом и необходимость то и дело отстаивать свою личную свободу.

Нахмурив кустистые брови, под которыми прятались холодные серые глаза, лорд Годфри, эрл и королевский смотритель границы, влиятельный и могущественный человек, сидел и бессильно смотрел, как, повернувшись к нему спиной, его дочь вышла из кабинета.

— Вартон! — Крик лорда Годфри был слышен даже во дворе. — Пришли ко мне охранников.

 

Через некоторое время, не обращая внимания на плетущихся сзади охранников, Элизабет Грэм вышла из ворот замка и по крутому, выложенному плиткой спуску направилась к городу. Вскоре она уже добралась до оживленной центральной улицы Харботтла. Быстро ей идти не удавалось — ее то и дело задерживали приветствия владельцев лавок и горожан. Она выросла в Харботтле, и здесь ее знали все. Остановившись на несколько секунд возле церкви, Элизабет еще раз полюбовалась изумительным витражом, изображавшим Святого Георгия и дракона. Она обожала его с детства. Это небольшое средневековое сооружение, по виду напоминавшее семейную часовню, скромно расположилось к северу от дороги, где крутой холм плавно переходил в долину. Оно было построено в романском стиле и не имело на себе никаких украшений, если не считать маленького креста над входом и витражных окон. Элизабет часто думала, что некий барон, построивший в незапамятные времена и эту крохотную церквушку, и замок на горе, судя по всему, был убежден: Бог помогает в первую очередь тому, кто помогает себе сам. Это было видно из того, что изумительные витражи изображали исключительно батальные сцены. Главный действующим лицом на них являлся Святой Георгий — любимый герой Элизабет.

После восьми лет супружеской жизни с Хотчейном она уже не верила в героев, но красота этого шедевра до сих пор не могла оставить ее равнодушной. Она улыбнулась деве, которую спасал святой.

— Желаю удачи, — едва слышно прошептала Элизабет. — Похоже, он спит не разуваясь.

Она продолжала свой путь по направлению к школе Рози, но теперь душа ее была охвачена воспоминаниями о ее замужестве. Несмотря на постоянные попытки отца снова выдать ее замуж, сейчас она была свободна и могла Распоряжаться собственным состоянием. А прошлое… Пусть оно останется там, где ему и положено быть — позади. В воздухе пахло весной и новой нарождающейся травкой. Однако весна царила не только в природе, но и в душе Элизабет. Она вступала в новую жизнь, и, подумав об этом, девушка тряхнула головой и отбросила в сторону все тревожные мысли.

Как всегда, она радовалась предстоящей встрече с Рози и ее воспитанницами. Каждый день Элизабет помогала самым младшим ученицам постигать премудрости чтения, аккомпанировала на клавесине девочкам, когда те пели, а затем — за чаем — наслаждалась болтовней со своей любимой наставницей.

 

Охранникам было велено остаться возле входной двери, и Рози — дородная, пышущая здоровьем женщина — встретила Элизабет крепким радостным поцелуем.

— Может, сегодня начнем с чая? — обратилась она к Элизабет, сразу почувствовав, что ее воспитанница чемто расстроена.

— Как ты умудряешься все чувствовать? — удивленно спросила та. После стычки с отцом уже прошло некоторое время, и на душе у нее немного полегчало.

— Он не отстанет от тебя, ты же сама это понимаешь. — В свое время Агнес Розбери с ужасом наблюдала за тем, как шестнадцатилетнюю Элизабет выдавали за семидесятилетнего Хотчейна Грэма.

— Ему придется отстать.

— Он может найти какогонибудь судью с холуйской душонкой, который решит дело в его пользу, — предостерегающе заметила госпожа Розбери, ведя Элизабет по узкому коридору в задние комнаты.

— Но мои деньги надежно спрятаны.

— И, я надеюсь, хорошо охраняются, — подхватила пожилая матрона, открывая дверь в уютную комнату с окнами в сад.

— Хотелось бы верить, — осторожно откликнулась Элизабет. В душе она не была до конца уверена в том, что в случае чего отряд сорвиголов из Ридсдейла выстоит против двух драгунских рот.

— Садись, — велела старая воспитательница. Она произнесла это успокаивающим тоном, который был хорошо знаком Элизабет с самого детства. — Я схожу к Тэтти и попрошу, чтобы она приготовила нам чай. — Затем миссис Розбери взяла со стоявшего у двери столика какуюто книжку и, протянув ее Элизабет, сказала: — Поглядика, что у меня есть. Новая книга Дефо!

Однако сейчас Элизабет была не в состоянии читать. Ее мысли разбегались, она не могла думать ни о чем, кроме намерения отца снова выдать ее замуж и необходимости вести с ним постоянную борьбу. Поэтому женщина не заметила, как отворилась стеклянная дверь из сада и в комнату вошел незнакомый мужчина. Погруженная в свои мысли, Элизабет попрежнему стояла там, где ее оставила Рози.

Черная ряса на вошедшем резко контрастировала с идиллической картиной за окном. Там, в маленьком, огороженном стеной саду, цвели крокусы и слышались птичьи трели. Однако на лице незваного гостя была теплая улыбка, и это искупало внезапность его появления.

— Добрый вечер, леди Грэм, — произнес Джонни Кэрр. Отблески солнца скользили по его гладким черным волосам, а его поклон был слишком светским для церковника.

— Мы с вами знакомы? — Возможно, ей следовало испугаться, но улыбка и глаза пришельца были настолько обворожительными, что Элизабет с удивлением подумала: неужели возможно, чтобы такой мужчина был монахом?

— К сожалению, нам раньше не приходилось встречаться. — Его светлоголубые глаза напоминали льды холодных морей. Они настолько не соответствовали мрачному одеянию вошедшего, что Элизабет почувствовала, как к сердцу прилила жаркая волна. — А вы даже красивее, чем про вас рассказывают. — Лэйрд Равенсби сделал два шага в сторону Элизабет Годфри, чтобы рассмотреть ее сияющие глаза с более близкого расстояния. — Глаза кошки, — удовлетворенно пробормотал он бархатным голосом, окутавшим молодую женщину, словно незримая паутина. А затем усмехнулся.

Солнце, казалось, залило всю комнату, купая Элизабет в своих теплых лучах. На секунду ей подумалось: уж не стала ли она свидетельницей чуда, когда ее беспокойные мысли вызвали к жизни этот мужественный образ святоговоителя.

— Кто вы? — спросила она. — Ветхозаветник? Пресвитерианец? Реформист? — Глядя на длинную черную рясу незваного гостя, Элизабет никак не могла определить, к какой вере он принадлежит.

— На самом деле я…

Мужчина умолк на половине фразы, и на долю секунды Элизабет показалось, что сейчас он назовется именем одного из архангелов Господа — настолько лучезарным было его лицо.

— …Лэйрд Равенсби, — мягко закончил он.

От этих слов на нее дохнуло страхом, и Элизабет непроизвольно вздрогнула. «Нет, это не архангел! — метнулась тревожная мысль. — Это дьявол во плоти, самый знаменитый головорез во всем Приграничье, где беззаконие было средством существования, а о могуществе человека судили по количеству имевшихся в его распоряжении воинов».

— Нам пора идти, — проговорил он, глядя на женщину, которая все еще не могла прийти в себя, и протянул руку, словно приглашая даму на танец. — Пошли.

— Нет… — едва слышно прошептала Элизабет, отпрянув назад. В этот момент ей вспомнились все страшные истории, которые рассказывали про Черного лэйрда.

— Прошу прощения, — проговорил Джонни Кэрр. Вежливость, с которой были произнесены эти слова, не имела ничего общего с целью его прихода.

Внезапно слабость, вызванная испугом и парализовавшая волю Элизабет, отступила, и ее волевая натура взяла верх. Она открыла рот, чтобы закричать, однако Джонни Кэрр оказался проворнее. Прошедший хорошую школу ночных набегов, он не был новичком в захвате заложников. Его рука метнулась к губам женщины, и ее крик так и не успел прозвучать.

Однако Джонни не собирался причинять ей вреда. Его могучая рука легла на ее губы мягко, почти нежно. Элизабет Грэм была нужна ему только в качестве заложницы, в обмен на которую можно было бы выторговать свободу для Робби. Никаких других видов на девушку у него не было. Нужна ли она своему отцу — это еще вопрос, но в том, что ему до зарезу нужно ее богатство, сомнений быть не могло. Он непременно захочет получить ее обратно.

Тихим голосом Джонни отдал какуюто команду, и тут же словно изпод земли выросли еще двое мужчин. Руки Элизабет были немедленно связаны, рот заткнут кляпом. Затем лэйрд Равенсби перебросил ее через плечо, и мужчины связали се ноги.

Похитители вышли из комнаты в сад, а оттуда через калитку в красной кирпичной стене на улицу. Там уже стояла наготове телега с сеном, в котором была предусмотрительно проделана небольшая нора. Туда и засунули туго спеленатую жертву. Троица сняла свои черные сутаны, тут же превратившись в бедно одетых крестьян, разводящих овец.

Забравшись в узкую тележку, Джонни Кэрр заполнил своим огромным телом все свободное пространство и, нечаянно прикоснувшись к Элизабет, тихо пробормотал:

— Я не причиню вам никакого вреда.

Несмотря на эти слова и успокаивающий тон, каким они были сказаны, она попыталась отодвинуться от этого мужчины. Ей казалось, что от него веет опасностью.

— Чтобы сено не лезло вам в глаза… — пояснил Джонни, накидывая ей на лицо тонкий шелковый платок.

Теперь Элизабет ничего не видела и лишь чувствовала сидевшую рядом с ней человеческую глыбу. Она вдыхала сладкий запах клевера и свежескошенной травы, которая заполняла тележку и укрывала ее от взглядов прохожих.

Адам и Кинмонт неторопливо вели запряженную в тележку лошадь под уздцы, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Отъехав достаточно далеко от города, они свернули в ольховую рощу, раскинувшуюся на берегу реки, и распрягли телегу. Там их уже ждала группа вооруженных мужчин, державших в поводу коней.

Прыгнув на коня, лэйрд положил беспомощную Элизабет поперек седла и пустил скакуна галопом. Жесткая кожа седла натирала ей бедро, руки и колени ее были попрежнему связаны, рот, как и раньше, заткнут кляпом. Джонни Кэрр видел огонь, горевший в глазах Элизабет, и ему вовсе не хотелось выслушивать то, что сказала бы ему эта женщина, будь ее рот свободен.

В поле, что раскинулось позади Аллентона, к ним присоединился отряд из двухсот людей Кэрра, и теперь на лицах всех всадников можно было видеть удовлетворенные ухмылки. Две сотни Кэрров могли пробить себе дорогу где угодно и сразиться с любым отрядом, посланным в погоню. Они ликовали.

— Мой брат находится в подземелье замка Харботтл, — сообщил Джонни Элизабет вскоре после того, как они въехали в узкий, круто поднимающийся проход Шевиотских гор. Если за ними и выслали погоню, то ее еще не было видно. По ту сторону границы лежала Шотландия. Вскоре они будут в безопасности, и Джонни хотел, чтобы она знала цену своей свободы. — Если вы пообещаете оставить в сохранности мои барабанные перепонки, я освобожу вам рот.

Элизабет кивнула, и он развязал белый льняной платок, служивший кляпом.

— Хорошо, Джонни Кэрр, — произнесла она, обретя способность говорить. Теперь Элизабет поняла, с какой целью ее похитили, и, прекрасно разбираясь в сети махинаций, которую представляла собой приграничная политика, уже не боялась за свою жизнь. Тон ее был деловитым и собранным. — Я полагаю, что ваш брат очень скоро окажется в вашем доме в Равенсби. Отец слишком дорожит моими деньгами.

— Я знаю, — усмехнулся лэйрд. Прежде чем посмотреть ей в глаза, он неторопливо и оценивающе скользнул взглядом по телу Элизабет. — Какая жалость, что Робби попал в плен. Я бы не возражал против того, чтобы оставить вас для себя.

Его улыбка оказалась заразительной, и Элизабет улыбнулась в ответ. Ей припомнились истории, которые рассказывали про этого человека. Помимо отчаянно смелых набегов, он славился также своими любовными похождениями.

— Что ж, моих денег хватило бы на вас обоих. — Глаза Элизабет изучали Джонни Кэрра так же медленно и внимательно, как минуту назад он рассматривал ее. — Впрочем, мы сейчас не на рынке, и я не собираюсь выбирать себе хозяина. Прошу не забывать об этом, — добавила она совсем иным, предостерегающим, тоном, и Джонни сразу заметил это. — Но если бы это было так, — продолжала Элизабет, причем ее голос и зеленые глаза вновь потеплели, — я бы наверняка выбрала вас.

Джонни Кэрр был удивлен. Мало того, что эта женщина не выказывала никаких признаков страха, она еще рассуждала помужски здраво. Как ни странно, но на долю секунды Дочь лорда Годфри вызвала у него восхищение. Кроме того, если несколько дней назад, строя планы похищения, он думал о ней всего лишь как о безликой заложнице, на которую ему предстояло выменять брата, то теперь в душе Джонни шевельнулось какоето иное чувство. Он чувствовал, как в такт скачке вздрагивает ее мягкая грудь, и испытывал новое, неожиданное чувство.

Поймав себя на этом, Джонни стал думать о младшем брате, который томится сейчас в сыром подземелье, и постарался направить свои мысли в более благоразумное русло. Он не мог допустить, чтобы переговоры об освобождении Робби были поставлены под угрозу. Он не имел права прикасаться к Элизабет Грэм. Да и зачем! Джонни и без нее мог иметь столько женщин, сколько бы захотел. И все же какойто гадкий голос внутри его шептал: «Но ни одной — с такой белой кожей, чудесными волосами и зелеными глазами…»

Джонни резко выкрикнул команду, приказывая отряду остановиться, и велел пересадить Элизабет на другую лошадь. Теперь ей предстояло ехать самой. Джонни вовсе не устал — просто он не доверял самому себе и боялся, что не сможет выдержать еще двух часов скачки, в течение которых восхитительная грудь Элизабет Грэм будет подрагивать в дразнящей близости от него.

Когда через несколько секунд, развязав ее путы, Джонни пересадил женщину на другого скакуна и вручил ей поводья, Элизабет взглянула на него с понимающей улыбкой, словно читая его мысли.

— Так вам будет удобнее, — бесстрастным и любезным тоном пояснил он.

— И вам, я полагаю, тоже, — был ответ. Элизабет вовсе не флиртовала, она просто констатировала факт и не могла удержаться от улыбки, видя раздвоение, происходившее в душе лэйрда Равенсби. По слухам, у этого человека был целый легион женщин, и вот сейчас он был вынужден усмирять свои инстинкты, чтобы не поставить под угрозу свободу младшего брата.

— Не сомневаюсь, что вы пробудете в Равенсби совсем недолго.

Его волосы черным шелковым покрывалом лежали на серебристой броне наплечного панциря.

— Разумеется.

Они оба были практичными людьми и понимали, что поставлено на кон. Ее отец ни за что не согласится потерять богатство дочери изза одного человека, томившегося в его подземельях.

— Когда мы окажемся в Асуэйфорде, то отправим вашему отцу послание. — Словно чувствуя тревогу, охватившую хозяина, его конь беспокойно танцевал, сдерживаемый лишь твердой рукой наездника, крепко натянувшей поводья.

— В таком случае мне придется наслаждаться вашим гостеприимством не более двух дней, — невозмутимо заметила Элизабет. Как и Джонни, она говорила крайне любезным тоном, и со стороны могло показаться, что эти двое обсуждают, как им лучше провести свободное время.

— Да, не более двух дней, — согласился Джонни, продолжая сдерживать коня.

Элизабет заметила, что у него удивительно красивые руки: большие, загорелые, с длинными, сильными пальцами.

— А возможно, даже меньше, — добавила она, внезапно почувствовав, что близость этого мужчины поднимает внутри ее жаркую волну.

Джонни не ответил, ограничившись кивком.

«Очень недолго!» — снова шепнул ему скабрезный голосок.

Внезапно он отпустил поводья, и его любимый черный жеребец резко рванулся вперед, оставив прекрасную светловолосую Элизабет Грэм далеко позади — на безопасном Для Джонни Кэрра расстоянии.

Больше до тех пор, пока они не добрались до Равенсби, Джонни с ней не заговаривал.

 

 

Голдихаус — укрепленный замок, который многократно достраивался и изменялся в течение веков, — в итоге превратился в роскошный дворец, представляющий собой смешение всех европейских архитектурных стилей — от готического до неоклассического. Расположенный в обширном парке у реки Твид, это сооружение представляло собой четырехугольный комплекс строений и являлось, как подумала Элизабет, самым величественным из всех, которые ей доводилось видеть.

Стены из грубого необработанного камня отсвечивали золотом в лучах заходящего солнца, ярко выделяясь на фоне темных елей и буковой рощи, недавно одевшейся в новую листву. Окна замка блестели подобно огромным драгоценным камням.

Отряд въехал на мощеный двор замка, и Элизабет подумала, что подобное великолепие скорее под стать какомунибудь принцу эпохи Возрождения, нежели неотесанному вояке из Приграничья.

Из дома высыпала целая орава людей, спешивших навстречу вернувшимся воинам, и вскоре Элизабет обнаружила, что ее окружили не менее четырех слуг, наперебой старавшихся помочь ей сойти с коня. В суматохе, которая воцарилась, когда две с лишним сотни всадников начали спешиваться, Элизабет стала оглядываться в надежде заметить лэйрда Равенсби, но того нигде не было видно. Сквозь сутолоку коней и людей Элизабет провели внутрь замка через тяжелые, обитые железными заклепками двери, установленные еще в те дни, когда его обитателям нередко приходилось отражать набеги неприятеля. Огромная зала раскинулась вокруг нее подобно сказочной пещере с сокровищами. Стены, взлетавшие на высоту пятнадцати метров к ребристым сводам готического потолка, были увешаны бесценными коврами, а в одной из них пылал огромный камин.

В противоположном конце залы, на выложенном плиткой возвышении, от которого шли ступени во внутренние комнаты, стояла женщина. В этом невероятно огромном помещении фигурка ее казалась маленькой, словно игрушечной. Стройная, на удивление красивая — с темными волосами и молочнобелой кожей, одетая в кашемир сапфирового цвета, она производила впечатление хозяйки замка.

— Надеюсь, вы уберетесь отсюда в самое ближайшее время, — холодно прозвучал в тишине голос женщины.

Элизабет вовсе не рассчитывала встретить теплый прием в доме врагов своего отца, однако такой неприкрытой враждебности она тоже не ожидала. По крайней мере, лэйрд Равенсби вел себя по отношению к ней с изысканной любезностью. Кем же была эта женщина?

— Я также надеюсь, что мне не придется задержаться здесь надолго, — ответила молодая женщина, приближаясь к ступеням. Ей будто передалось чувство неловкости, охватившее сопровождавшего ее мужчину средних лет, и, взглянув на него, Элизабет увидела густой румянец, покрывший его загоревшее лицо.

— Он прикасался к вам?

В голосе говорившей слышалась нескрываемая ревность, кроме того, Элизабет сразу же поняла, кого та имела в виду, но, прежде чем успела ответить, изза ее спины послышался голос того, кто взял ее в плен:

— Добрый вечер, Джанет. — Голос Джонни Кэрра, раздавшийся от входа в зал, был бесстрастным, спокойным и подчеркнуто вежливым. — Позволь представить тебе леди Грэм, — сказал он, сделав несколько широких шагов и оказавшись возле женщин. — Впрочем, я вижу, что ваше знакомство уже состоялось. Леди Грэм, это — графиня Линдсей, моя соседка. — Подчиняясь правилам хорошего тона, женщины обменялись едва заметными кивками. — Ваш отец вел коекакие дела с мужем графини Линдсей эрлом Лотианом, — добавил он, обращаясь к Элизабет. Джонни подошел к ней так близко, что на женщину дохнуло запахом его одеколона, да так, что закружилась голова. — А теперь, если ты позволишь, я провожу леди Грэм в ее покои. Наше путешествие было чрезвычайно утомительным.

Джонни Кэрр имел большой опыт общения с женщинами и никогда не был невежлив с ними, однако в нужные моменты он умел придать своему голосу непререкаемую властность.

— Я велю, чтобы ужин подали чуть позже, — произнесла Джанет Линдсей, давая понять, что если ктонибудь из двух женщин и может командовать в этом доме, то это именно она. Джанет достаточно хорошо знала Джонни, чтобы не сомневаться: он не станет устраивать публичных сцен.

Поколебавшись несколько мгновений, он миролюбиво проговорил:

— Мне нужно всего лишь десять минут, чтобы смыть с себя дорожную грязь.

Когда они шли по лабиринту замковых коридоров, казалось, что мысли лэйрда Равенсби витают гдето далеко. Слуге даже пришлось дважды повторить вопрос о багаже леди Грэм, точнее, о его отсутствии.

— Пусть госпожа Рейд найдет для нее какуюнибудь одежду, — наконец отозвался Джонни. Было ясно, что он думает совсем о другом. Равенсби шел своим обычным шагом, однако Элизабет и даже слуга едва поспевали за ним. — Вам чтонибудь нужно? — обратился он к Элизабет, однако та поняла, что этот вопрос задан лишь для проформы, а мысли хозяина замка витают все так же далеко.

— Нет, ничего. Разве что какуюнибудь книгу… Ожидание может оказаться скучным.

Элизабет не ожидала ответа и надеялась лишь на то, что хотя бы слуга не забудет о ее пожелании.

Однако чтото в ее словах, видимо, все же привлекло внимание лэйрда, поскольку он остановился и внимательно посмотрел на нее — впервые после того, как началось их путешествие по коридорам и лестницам Голдихауса.

— Я не хотел бы сажать вас под замок, леди Грэм. Если вы дадите мне слово чести, что не попытаетесь бежать, то будете вольны в своих передвижениях по всему замку и его окрестностям.

Подобное отношение к заложникам считалось здесь нормальным. В Приграничье даже к пленным относились с подчеркнутой любезностью. И все же он собирался поместить ее в одной из башен замка — на тот случай, если Годфри предпримет попытку отбить пленницу.

— В таком случае, конечно же, я даю вам свое слово.

Преодолев уж третий лестничный пролет, Элизабет на мгновение остановилась, чтобы перевести дыхание. Закаленный, привыкший и не к таким физическим нагрузкам, Джонни Кэрр смотрел на нее с улыбкой — обезоруживающей и успокаивающей.

— Я хочу надеяться, что вы найдете пребывание в Голдихаусе приятным. Данкейл Вилли будет исполнять все ваши пожелания. Можете обращаться к нему с любыми просьбами. Кроме того, в вашем распоряжении будет горничная, а наши повара способны приготовить любые деликатесы — только прикажите. Я ни о чем не забыл, Вилли?

— О винах, Джонни.

Все обитатели замка находились между собой в родственных отношениях той или иной степени близости и поэтому обращались друг к другу достаточно фамильярно.

Джонни Кэрр улыбнулся Вилли, который следовал за ними на почтительном расстоянии, и Элизабет подумалось, что слуга, видимо, обязан стройностью своей фигуры беспрестанным путешествиям по коридорам и лестницам замка, протянувшимся на целые мили. Хотя Англия и Франция находились в состоянии войны, шотландский парламент снял запрет на закупки французских вин.

— У нас есть богатый выбор французских вин, а вот англичане вынуждены ввозить их контрабандой, — объяснил Джонни Элизабет, когда они наконец добрались до самой верхней ступеньки, — так что не стесняйтесь и требуйте то, что вам больше всего по душе. В наших погребах вы также найдете замечательные запасы рейнвейна. Это объясняется тем, что англичанам и голландцам прошлой осенью удалось отстоять Рейн. Вилли с полным основанием гордится своим умением разбираться в винах, так что, если вас станут мучить сомнения, можете полностью положиться на его вкус.

Сияющее лицо Вилли словно подтверждало правоту слов его хозяина, и Элизабет захотелось сделать приятно этому милому человеку.

— Я целиком и полностью отдаю себя в ваши руки, Вилли, — сказала она.

— Очень хорошо, миледи, — ответил польщенный слуга.

Через несколько секунд они уже входили в комнату, расположенную в башне и предназначенную для Элизабет. Это было просторное и роскошно обставленное помещение с тремя окнами, из которых открывался изумительный вид. Потолок был украшен искусной лепкой, стены расписаны итальянскими художниками, которых удалось заманить в Равенсби прежнему лэйрду. Плиточный пол устлан толстыми турецкими коврами, которые так и звали сбросить обувь и пройтись по ним босиком, а мебель, украшенная искусной резьбой, в которой преобладали классические и средневековые сюжеты, больше подошла бы для какогонибудь богатого аббатства.

— Уж не волшебники ли приложили руку ко всему этому? — осведомилась Элизабет, пораженная изысканной роскошью комнаты. Повернувшись к Джонни, чтобы высказать ему свое восхищение, она увидела, что тот наблюдает за ней с напряженным вниманием. Увидев, что взгляд Элизабет устремлен на него, эрл немедленно надел на себя маску гостеприимного хозяина и ответил:

— Если бы волшебники были на моей стороне, вы бы сейчас оставались в Харботтле, а я велел бы гномам вызволить Робби из подземелий вашего отца. Боюсь, что вину за украшение этой комнаты следует возложить на мою мать. Именно она распорядилась отделать ее таким образом.