До тех пор, пока человек зависит от мнения других и от событий внешнего мира, он крайне уязвим и непременно не счастлив». 3 страница
После смерти мамы отношения с отцом ухудшились. Доходило до рукопашной. Он вечно меня упрекал: слишком вызывающе одеваюсь, слишком поздно возвращаюсь… Когда отец сообщил о своем намерении снова жениться, я решила уйти из дому.
Собиралась временно пожить в доме покойной бабули. Но отец ключей не дал: «Проваливай, куда хочешь…» Брат стоял рядом, ничего не говоря. Они были заодно. Одним целым. Через неделю я уехала из России…
На вопросы о родных отвечаю: «Погибли в автокатастрофе». Вычеркнула из памяти нашу московскую квартиру, ненавистных отца с братом, лицемерных родственников. Теперь я одна, сама за себя в ответе. Стамбул принимает такой, какая я есть.
Задаюсь вопросом: повезло ли мне в жизни? Следом за этим вопросом рождаются еще и еще десятки вопросов. Закуриваю четвертую сигарету, вновь возвращаясь к мыслям о настоящем. В настоящем не вижу никого кроме себя, Босфора, Дневника. Клиенты не в счет, как и толпы на улицах. Я опасаюсь приближаться к людям.
…Появление брата в Стамбуле похоже на сон. Было или не было? Спешу в отель. Звонил Джемаль: ждут двое клиентов. Состоятельные арабы, отлично заплатили, за целую ночь. Мужчины и деньги – вот приметы моей реальности. В ней проще жить и легче дышать. О везении мы побеседуем с Аллахом на том свете. Если верить священному писанию, Аллах отвечает на самые безответные вопросы. Надеюсь, безвозмездно…
Для нас, проституток в чужой стране, самый страшный сон – оказаться за решеткой. В холодной турецкой hapishane,[25] где кормят баландой, не отапливают камеры, и от сырости разбухают вены. Вчера вычитала в «Хуррийете»,[26] что в «Кадын ве чоджук»[27] отбывают наказание около 50 русских женщин. Часть из них сидит за распространение наркоты, проституцию. И все они – за подделку виз. Закончится срок, будут депортированы из страны. Турция не встретила их с распростертыми объятиями, напрасно тешили себя «восточной сказкой». Восток не всегда гостеприимен… Проблемы сутенера зачастую становятся нашими проблемами. К примеру, замечаю, что у упрямца Джемаля возникли «денежные» препирательства с полисменами, и моментально подключаюсь к разговору. Отзываю сутенера в сторонку, предлагаю десять сотен: «Возьми, заткни им рты. Нам головная боль не нужна». Вынуждена отдавать из «копилки». Если Джемаль откажется платить полиции, ему, а значит, и мне несдобровать. А я не хочу коротать свои деньки в турецкой тюрьме. Хочу быть свободной: видеть Босфор, слушать чаек, покупать любимые жареные каштаны у уличного торговца… Полицейские в Стамбуле специально от сезона к сезону повышают сумму взятки. Своего рода «чистка»: отказывающихся платить арестуют и покажут по телевидению с анонсом: «Бдительные правоохранительные органы Стамбула обнаружили очередной очаг разврата». А тех, кто быковать не станет, оставят в покое на время.
…В июле 2003 года четырех русских проституток Зия арестовали за распространение наркотиков. Они периодически ширялись – подсели на кокаин «от сложной жизни». Однако продажей кокса девочки, уверена, не занимались: я знала двоих из них. Нату с Катей. Когда-то работали вместе в «русском Стамбуле» – Лалели.[28] Девочки стали козлами отпущения: Зия, спасая свою ШКУРУ просто-напросто сдал их. Когда Светка сообщила об этом, я долго не могла прийти в себя. Два дня пила, впала в депрессию. Натка до сих пор находится в «Кадын ве чоджук», Катя умерла от туберкулеза на третьем месяце заключения. В Брянске осталась ее одинокая мать, диабетик в «инсулиновой» стадии. Она жила на деньги, посылаемые единственной дочерью.
Натка иногда звонит с «тюремного» мобильного, за соответствующую плату выдаваемого надзирателями. Минута разговора – 20 долларов. Эсэмэс – 5 долларов. Натка тараторит хриплым голосом: какая в Стамбуле погода? Правда ли, что в Босфор вернулись дельфины? Она, как и я, любит Стамбул. За две минуты разговора не спрашивает ни обо мне, ни о девочках, ни о чем еще, Натка мечтает снова увидеть Босфор. Просит меня выйти на балкон, чтобы она услышала крик чаек. Раз в три месяца позволяет себе послушать свободу. Две минуты свободы за 40 долларов. На прошлой неделе от Натки пришла эсэмэс: «Денег нет, позвонить не могу. У меня нашли туберкулез. Как у Кати. Я не умру. Я хочу жить. Сходи в церковь, помолись!»
После этих страшных историй с девочками у меня нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Если когда-нибудь надо мной нависнет угроза «решетки», покончу с собой. Прячу под шелковой подкладкой в сумочке пузырек с уксусной эссенцией – в критической ситуации выпью и сгорю изнутри… Боюсь даже думать об этом. Не хочу умирать. За свободу я отдам все деньги – я не смогу жить без дыхания Босфора. Не смогу заснуть без колыбельной прибоя. Абсолютно за все надо платить, даже за засохший сыр в мышеловке.
…Джемаль учит Дашу читать Коран. Она четвертый год в Стамбуле. Семь месяцев проработала стриптизершей, в этом году приняла ислам: «Моя надежда теперь на Аллаха». Я подтруниваю над Дашей: «Неужели ты, проститутка, собираешься совершать намаз?» Обижается: «Чистота души важнее, чем чистота тела. Тело – временная физическая оболочка. В Судный день Аллах будет судить нас по намерениям». Джемаль уже привык к тому, что многие русские проститутки в Стамбуле приходят в ислам. Он сам когда-то совершал намаз. Второй год, как перестал: «Стыдно перед Всевышним…» Я тоже верю в Аллаха, но не верю, что ему нужен мой фальшивый намаз. Если Даше намаз чем-то помогает, то пусть молится: религия все-таки лучше, чем наркотики. Слава Аллаху, Дашка не пристрастилась к наркоте. Устояла, выбрав другое. Кстати, проституция – тоже своего рода религия. Только верить надо в себя и в сегодняшний день. Что будет завтра, все равно неизвестно…
…Я разливаю по кружкам кофе, добавляю для запаха коньяка, ложку ванильного сахара. Светка протягивает мне потрепанную пачку «Мальборо». Глаза блестят, кончик носа покраснел, ухмылка на сонном лице. «Не хочу». Она настаивает. «Свет, я на пустой желудок не курю». – «Кончай выпендриваться, я тебе курево не предлагаю, а кое-что покрепче». Открывает крышку сигаретной пачки. Высыпает на стол мелкие оранжеватые таблеточки с мультяшной рожицей Микки-Мауса в центре. Экстази. Света снова подсела на наркотик. Я злюсь: «Слушай, кончай глотать дрянь! Хочешь сдохнуть или в облаву попасть?» – «Эээээ… Хуже-то не будет». Берет одну таблетку, глотает. Пытается запить кофе. «Сдурела?! Кофеин с экстази мешать нельзя, сердце посадишь!»
Спустя полчаса Светка подрывается с дивана, несется в туалет. Ее тошнит. Явная передозировка: видимо, вчера ночью приняла много таблеток, еще сегодня повторила. Бегу на кухню, смешиваю с двумя литрами воды чайную ложку перца, полпачки йогурта, молотую гвоздику. Отлично средство от интоксикации. Света пить «настойку» отказывается – матерится, требует оставить в покое. Заставляю все-таки. Спустя час она засыпает…
Я плохо переношу наркотики, даже самые легкие. Полностью теряю самообладание. Могу кричать, плакать или громко хохотать. Однажды пыталась покончить жизнь самоубийством – девчонки удержали. Джемаль, узнав о произошедшем, чуть не выбросил меня на улицу. Законченная наркоманка никому не нужна. Потом все-таки пожалел… Почти всю зиму 2002-го «просидела» на коксе. Хотелось забыться, заглушить депрессию, Я отказывалась от еды, мало спала, вечерами обслуживала клиентов. Ложилась подо всех подряд. Без разбору. Приняв кокаин, становилась батарейкой «Энерджайзер». За ночь «обрабатывала» не меньше десяти мужиков…
Конечно, Джемалю такая активность была выгодна. Но он понимал, что в таком режиме долго не протяну. Я была и остаюсь востребованной девушкой в его «батальоне» – терять золотую жилу не хотел. На две недели отправил меня, измученную, к своей бабушке на азиатскую окраину Стамбула. Представил, как очередную жену брата-ловеласа. Запретил выпускать на волю. Наказал насильно кормить два раза в день, заталкивать в душ по утрам, поить через каждые шесть часов какой-то гадостью со вкусом грецких орехов. Я не брыкалась. Когда действие кокаина ослабевало, сама понимала, так дальше продолжаться не может. Хотела жить и смогла найти в себе силы… За 14 дней в изоляции смирилась с отчаяньем, внутренней болью. Решила жить дальше… Вернулась к Джемалю посвежевшей и с тех пор ни-ни. Иногда чувствую на языке холодно-металлический налет кокаина. Джемаль успокаивает: «Скоро пройдет. Ты покупала самый сильный кокс – нужно время, чтобы вся дрянь вышла…» Когда девочки предлагают покайфовать, еле сдерживаюсь. Однако стоит произнести «нет», и искушение моментально исчезает…
…В Стамбуле многие русские проститутки подсаживаются на наркотики. В основном глотают экстази, из-за доступности. Меньшая часть нюхает кокаин. Он дороже. Удержаться удается, может быть, десятерым из ста, остальные девочки буквально живут на наркотиках. Кто-то умирает от передоза, кто-то попадает в тюрьму за хранение и распространение… Здесь сегодня достать наркоту проще простого, как полиция ни старается. По вечерам подозрительных лиц могут остановить прямо на улице: проверить сумку, одежду, обувь… Торговля расцветает после девяти вечера. В любом клубе на Бейоглу[29] без проблем можно купить экстази – все остальное нужно заказать заранее. Кокс, как правило, попадается отвратительного качества. Слабого действия, с примесями. Нужно иметь надежного продавца. Я «отоваривалась» у толстого армянина Симона, тот продавал кристально чистый кокс, давал в рассрочку, по желанию с доставкой на дом. В прошлом месяце Симона арестовали во время крупной сделки в одном из неофициальных гей-клубов Таксима.[30]
…Никто из моих клиентов не использует «Виагру». Турки с проблемой слабого разогрева, как правило, за полчаса до секса принимают экстази. Запивают таблетки подсоленной водой для усиления эффекта. Мне плевать, как «разогревается» клиент. От себя могу предложить для возбуждения минет, станцевать стриптиз, исполнить массаж. Дальше дело за партнером… Экстази реально спасает при слабой эрекции. Но Джемаль говорит, разрушает печень, почки, сосуды: достаточно пару месяцев ежедневно принимать пилюли, чтобы слечь с отказом органов. Однако экстази остается «черным символом» клубной жизни Стамбула. Особо проворные пытаются вывезти наркотик в другие страны, из-за этого на границе ужесточились проверки. Недавно поймали турка, везшего мешочек экстази в Питер…
Садык
Полные губы темно-вишневого отлива, карие глаза с короткими ресницами, мужественный подбородок. Очки в квадратной оправе. Шрам на левой щеке. В юности он подрался с дворовым мальчишкой – «авторитетом»: он дрался кулаками, а «авторитет» вытащил нож. Полоснул по щеке безоружного противника, но тут же и поплатился, через считанные минуты перестав быть «авторитетом» двора… Рельефная грудь с легкой волосатостью. Крупные коричневые соски, накачанный пресс. Он не метросексуал, как сейчас модно. Не делает маникюр, не удаляет волоски в носу, не бреет подмышки. У него сильные руки, грубоватая кожа, обволакивающий голос, крепкие ягодицы, страстный взгляд. Он чист, опрятен. Его мужественность – природная. Родился настоящим мужчиной. Рядом с ним и чувствую себя защищенной. Как за каменной стеной. Я уверена, что он никогда не унизит женщину. Мужчина, уважающий даже проститутку, уважает женское в женщинах. Для него жена – это навсегда. Жена – «мать моих детей». А проститутка – просто отличный, ни к чему не обязывающий секс. Во всяком случае, так рассуждают на Востоке…
…Клиент может понравиться, но ему нельзя говорить об этом. Клиент остается клиентом, что бы там ни было. При любой внешности. При любых обстоятельствах. С ним ты должна быть такой же, как со всеми. Ты – проститутка, он – клиент.
Он – платит, ты – выполняешь… С Садыком мне не сложно перешагнуть черту дозволенного. Когда на мне бьется в конвульсиях его тяжелое тело, когда жесткая шерсть на его ногах колет гладкую кожу моих бедер и чувствую внутри горячие волны неостановимой страсти, я становлюсь другой. Маленькой женщиной в объятиях большого мужчины. Он ведет за собой, я беспрекословно подчиняюсь. Когда Садык во мне, я ощущаю себя любимой. Женщиной. Оказывается, еще могу чувствовать… Садык не оригинален в постели. Он не знает разных поз, не разбирается в ласках, предпочитает миссионерскую позицию. Нежно раздвигает мои ноги, целует грудь, ложится сверху, мгновенно проникая в самую глубину. Ничего сверхъестественного. Но этого достаточно, чтобы уже через мгновение меня накрыло волной удовольствия. Рождает страсть больше энергетика Садыка, чем тело. С ним хочется растянуть минуты в часы, продлить ночь, не впускать в окна утро…
Ему 31 год. Араб по происхождению. Родился в Измире, вырос в Марокко, учился в Азербайджане, затем в Кельне. Теперь уже больше полугода в Стамбуле. Пригласили работать по контракту в Центральную клиническую больницу, Садык – выдающийся хирург-онколог. Работу свою любит. Выбрал по настоянию матери: «Аллах благословляет тех, кто помогает людям», и не пожалел. Садык проводит в клинике по 20 часов в сутки, проводит минимум три операции в день. К нему приезжают больные со всего Востока. Он пьет много кофе, отказался от сигарет, меня навещает два раза в месяц. Говорит: разрядиться, забыть обо всем, Платит щедро, в долларах.
Супруга Садыка Фатима живет со свекровью в Марокко, воспитывает двоих пацанов. «Жаль, редко удается ездить к ним. Скучаю. Жена воспротивилась переезжать сюда: не любит Стамбул. Только на Рамадан[31] привозит сыновей. Вместе проводим праздничные дни»…
На самом деле я практически не общаюсь с клиентами. Садык – исключение. После секса мы лежим на кровати и часами болтаем. Смотрим в потолок. Прижимаюсь к его влажному телу, он гладит мои волосы. Нам хорошо. В закоулках подсознания понимаю: так нельзя. Проститутке вредна любая связь с клиентом, кроме физической. Проститутке нельзя влюбляться. Восточные мужчины шлюх в жены не берут… Садык признается, что я – единственный его друг в городе контрастов. Со мной он такой, какой есть: «Спокойно мне около тебя. С тобой я могу расслабиться, смягчиться, дать волю эмоциям. С Фатимой такого себе не позволяю. Мы с ней почти не занимаемся сексом: раз в год, чтобы зачать ребенка. Когда пытаюсь любить ее, она плачет, что ей больно, и я спешу быстрее кончить. Заложить в нее семя. В нашей семье принято иметь 5 детей, у нас пока двое. Мама ждет еще троих…» Он рассказывает сонным голосом, пьет мартини. Я смотрю на этого уставшего мужчину с грустными глазами. Сильного внешне, мягкого внутри. Настоящего мужчину Таких ведь совсем мало. Думаю о Фатиме, не осмеливаясь высказаться в слух. «Чужая семья – темный лес». Может, Садык дома другой? Нет, ерунда! Человек с такой душой плохим быть не может.
Он уходит, и я забираюсь в душ. Включаю горячую воду. Кипяток. Обжигаюсь и плачу. Не по Садыку, я не влюбилась. Мне просто мучительно покидать сказку, возвращаться в жестокую реальность. Там, точнее здесь, ждут Джемаль с парой прилипчивых клиентов и очередной zalim akşam… Иногда мне хочется попросить Садыка больше не приходить. Порекомендовать ему Дашу, что ли? После арабского хирурга тяжело осознавать реальность, в которой я обычная проститутка без будущего… Очень прошу тебя, не надо больше!
Тамара
Во время разговора часто повторяет «ладно уж». Задумчивая, эмоциональная. Одевается в серое, обожает серебряные изделия, игнорирует косметику. От природы имеет густые брови – и давно перестала их выщипывать. Безумно красивая грудь. Небольшая, четко очерченная, с оттопыренными абрикосовыми сосками. Много читает. Предпочитает Саган, с ее книгами не расстается ни на минуту: считает что «волшебная Франсуаза» приносит ей удачу. Тамара – белокожая, по-кавказски волосатая, привлекательная худощавая брюнетка. Морщинок у нее почти нет, а вот вены ног опухли от постоянной ходьбы, кожа на пятках трескается от плоской обуви. Подагра активно прогрессирует. Жалуется на хроническую усталость: «В принципе нагрузка не такая, как раньше. Наверное, я сейчас переживаю взрыв усталости, накопившейся за десятки лет. Ладно уж… Судьбу не перепишешь…»
Всю молодость она пропахала на трех работах. Одна содержала семью: двух дочерей, пожилую мать. С 9 до 5 трудилась на ткацкой фабрике, с 6 до 9 вечера подрабатывала в кондитерском цеху. До полуночи мыла полы в районной трехэтажной школе. Муж к тому времени уже спился и покончил с жизнью. Он был прозаик, член Союза писателей Грузии. Восхищался Нодаром Думбадзе. Сам выпустил одну повесть на грузинском, на русский переведена не была. «Такого мужа мне выбрала мама, она дружила с матерью Резо. Насильно выдала замуж в 18. Через полгода я забеременела, родила двойняшек… Честно говоря, Резо не любила, он был занудлив, страдал депрессиями, клянчил деньги у родителей. Отказывался работать, мол, «быт уничтожает вдохновение». Когда свекровь умерла, мы стали голодать. Пришлось идти работать мне…» Резо умер через четыре года после рождения двойни, перерезал вены в кульминационный период черт знает какого по счету творческого застоя. Тамара о нем не сокрушалась: «Понимаешь, гогона,[32] меня раздражают люди, не осознающие, что жизнь – это вечная борьба. Борьба без конца. Конец – это смерть. Как можно жить, летая в облаках?! Элементарно ведь надо себя, близких кормить, стремится чего-то достичь. Каждый день потеть во имя этих целей. Ладно уж… Каждый сам выбирает свой путь»…
Сейчас Тамаре 57 лет. Она лихо матерится, курит крепкие сигареты. Искренняя женщина, простодушная, верит в справедливость. Турки таких называют kemiksiz balik.[33] «Я грубой никогда не родилась, это жизнь такой сделала. Да и с кем мне любезничать? С торгашами?! С ними надо быть жесткой: сдала товар, подсчитала общую сумму, скидку сделала и получила свои деньги – всё! А уж они наваривают: впаривают народу дешевую турецкую одежду по тройной цене. Ладно уж, бог судья…»
Тамара – профессиональная челночница, с пятнадцатилетним стажем. Два раза в год добирается автобусом до Стамбула, закупает здесь шмотки среднего качества. Поставляет в Тбилиси и Москву, сдает товар владельцам тамошних «точек»: «Это выгодный бизнес, если знаешь, где закупать барахло. Я договорилась с двумя стамбульскими мелкими фабриками, за приемлемую сумму скупаю у них летнюю, осеннюю одежду. Если джинсы стоят 4–5 долларов, отдаю перекупщикам за 10. Так и дорожные затраты покрываются, и еще прилично остается…» Тамара занимается челночным бизнесом уже для себя. Раньше на вырученные деньги кормила семью. «А вот теперь на себя трачу. Маму похоронила, дочерей выдала замуж. Спокойно живу в двухкомнатной квартирке. Отремонтировала ее, купила новую мебель, на каникулах внуки у меня гостят… Мне два раза в год приезжать сюда достаточно. Я здесь душой отдыхаю, плюс дела делаю, к тому же с тобой повидаться могу…»
Мы знакомы с Тамарой около трех лет. Познакомились в кафешке недалеко от Лалели, разговорились… Я познакомила Тамару с Джемалем, и теперь, приезжая в Стамбул, она останавливается в нашем отеле. По утрам вместе завтракаем, потом ходим по рынкам. Тамара откровенничает, делится историями из жизни, призывает меня «держать хвост пистолетом». И не осуждает, даже поддерживает: «Ты красивая девка, на тебя и спрос большой. Хотя турки-то не очень привередливы, им лишь бы «дырка» была. Кстати, твой Джемаль стал ко мне липнуть! Я, конечно, сразу остудила, крепко приложила… А ладно уж, я не злюсь. Он неплохой мужик, правда, хитрый кобель».
Молодость она вспоминает как-то удивленно: «Я же тоже была молодой, тоже испытывала трудности. Но веришь ли, ни разу не приходило в голову пойти на панель. Может, мы, грузинки, воспитаны иначе? А может, время другое теперь? Ладно уж, я тебе не мать, чтобы ругать или советовать. Одно точно знаю: тебе в этом гадюшнике не место. Будь сильной. Не опускай руки, даже если эти руки отрубят… Тогда все и изменится».
Тамара выпивает вторую чашечку турецкого кофе и пристально смотрит мне в глаза. Я молча киваю, тереблю прядь… Насчет гадюшника она очень права, но есть ли выход? Все равно после общения с ней появляется какая-то надежда на другое будущее.
…Надежда появляется в моей жизни на неделю. Пока Тамара рядом. Как только она возвращается домой, опять погружаюсь в уныние. Иногда так хочется уехать с ней, жить себе тихо в Тбилиси, познакомиться с дочерьми Тамары, может, сидеть с их детишками. Пустые надежды для проститутки – это как сказки для детей перед сном.
«Не опускай руки, даже если эти руки отрубят…» Не опущу.
Я купила черепашку. Карликовую, рыже-коричневую, с выпученными глазками, змееподобной головой. Медлительную и грациозную. Она обошлась дешево, около 15 долларов… Всегда мечтала завести живность, но у мамы была аллергия на собачью шерсть, грызуна запретил отец: «Еще крыс дома не хватало», а кошки у нас не приживались – заболевали и дохли. Аквариум, по словам бабушки Аси, заводить было рискованно: «Кому-то рыбки приносят счастье, а кого-то обрекают на несчастья. Лучше не играть с огнем, внученька». В детстве, несмотря на присутствие брата, я страдала от одиночества. Хотелось привести домой щенка с улицы, кормить его вкусностями, выгуливать до школы и после, засыпать с ним в обнимку. Но маму огорчать не хотелось… Возвращаясь с занятий, я кормила бродячих собак. Завтрак, который мама по утрам клала в портфель, доставался длинноухой дворняге, хромающей на одну лапу. Я называла ее Белоснежкой. За белую шерсть, всю, правда, в уличной пыли.
Белоснежка была жутко пугливой. Я-то наивно связывала это с тем, что собачке страшно спать по ночам во дворе. Как выяснилось позже, Белоснежка страдала от побоев нашего районного электрика Данилы. Ранним утром он избивал несчастную дворнягу, вымещал на ней накопившуюся злость. От Данилы сбежала жена, взяв с собой единственного сына. И мужик сходил с ума… Когда я пошла в 8-й класс, Данилу нашли мертвым в подъезде № 7. Бессердечного электрика убило током. Я безмолвно радовалась за Белоснежку: с тех пор собака перестала бояться прохожих. Спустя год родила пятерых щенят. Теперь моя любимица стала Белоснежкой с пятью гномами…
О карликовых сухопутных черепахах я прочла в «Pakonun sayfasi».[34] На следующее утро побежала в зоомагазин за миниатюрной подружкой. Продавец назвал этот вид черепах «русским», отметив, что их привозят из Южного Казахстана или Ирана. Какая, интересно, связь с Россией?… Также выбрала для черепашки небольшой аквариум и мешочек специального грунта с песком, чтобы засыпать дно, поилку и лампочку. Заплатив за все около 40 долларов, я, осчастливленная, поспешила в отель. По дороге размышляла над именем. Выбрала Хаяль,[35] с ударением на «я». Красиво звучит и со смыслом. Хаяль действительно стала осуществившейся мечтой: наконец-то рядом со мной доброе, молчаливое существо. Не осуждает и не предает. Мы будем вместе и в добрые, и в горькие дни…
Если верить консультанту зоомагазина, Хаяль всего два месяца. Он объяснил мне, чем кормить черепашку, в каких условиях содержать. «Аквариум – оптимальный вариант для сухопутной kaplumbağa»[36]. По дороге из магазина зашла в «For you»:[37] свежие листья салата, по полкило помидоров, огурцов, маложирный творог, несколько видов зелени, все тоненько нарезать и еда для Хаяль готова. Никаких сухих кормов – пусть ест натуральное..
Сейчас Хаяль помещается в мою ладошку. Сразу начинает принюхиваться к пальцам, расширяя ноздри. В основном ест, спит в светлое время суток. Такая же «сова», как ее хозяйка… Дрыхнет со мной – я перекладываю ее из аквариума в маленькую коробку из-под шоколадных конфет, наполненную сорванной на улице травой. Хаял зарывается под свое зеленое «одеяло», затихает. Иногда во сне тихонько сопит, ерзает в «кроватке». А я иногда среди ночи вынимаю «мечту» из коробки, укладываю подле себя в луночку в пышном одеяле. Она моментально засыпает, даже не пряча в голову в панцирь…
Если светит солнышко, выходим на прогулку. В парке выпускаю Хаяль на волю, и под моим присмотром она ползает в траве. Замирает у одуванчиков. Видимо, отыскала деликатес себе по вкусу… Джемаль пока не в курсе о пополнении в своем отеле, благо карликовую черепашку трудно заметить. Ни сутенер, ни клиенты присматриваться к пустому, на первый взгляд, аквариуму не станут. Подумают, один из элементов декора комнаты. Сам Джемаль – не любитель животных, однажды не позволил мне завести котенка из-за возможности «мерзкого запаха в отеле». Надеюсь, о Хаяль он и не узнает. Честно говоря, мне наплевать на его мнение, черепашка уже стала частичкой моего стамбульского настоящего. Буду бороться. Я и без того отказалась от будущего, не позволю отнимать у меня настоящее.
Месуде
Гадалка – полная бледнокожая женщина с коричневой родинкой над губой. Голубые глаза, лучезарная улыбка. Шеи почти не видно, волосы собраны под бежевой косынкой, одета в мышиного цвета балахон с длинными рукавами. Принимает посетителей в маленькой комнате старинного дома. Дворик перед входом переполнен худыми кошками. Комната у нее простая: стены побелены, у двери продавленный диван, у окна журнальный столик с подкосившимися ножками. В центре на полу истоптанный ковер с широкой золотистой подушкой, похожей на лепешку. Гадалка сидит на ней, по-турецки скрестив ноги…
Она и встречает, и провожает с улыбкой. Я и не знала, что ясновидящие могут быть такими дружелюбными. И, кажется, на деньгах не помешана: кто даст, тому спасибо; кто не даст – скатертью дорога. Мы сидим с Дашкой на диване, как испуганные котята. Прижались друг к другу. Даша нервно моргает. Я пристально наблюдаю за прорицательницей: «Ноş geldiniz!»[38] – и она с головы до ног укрывается огромным куском зеленой ткани. Открывает Коран, бубнит под нос какую-то молитву. Спрашивает мое имя. «Александра». Потом имя матери. «Лидия». Ясновидящая повторяет за мной имена со смешным акцентом. «Bismillahir-rahmanir-rahim… Lidyanın kizi Alesandra…[39] Затем продолжительная пауза. Я жду предсказаний. Даша по-прежнему дергается: увидит, мол, что мы проститутки, нашлет проклятие… «Даш, уймись, а? – шиплю ей: – К ней все шлюхи Стамбула бегают. Мы не первые и не последние. Внимательно слушай, запоминай. Вдруг я что-то пропущу…»
Из окна на сидящую гадалку падает луч солнца, будто привносит благословение с небес. Она заговаривает неожиданно. На турецком, с непонятными мне арабскими словами. Видно, из Корана. «Вижу слезы. Плачет дерево твоей жизни. Слезы капают в черное озеро. В нем плаваешь ты. Голая. Рядом двое мужчин. Один из них дьявол. Сероглазый. У него в руках твой стыд. Он покажет его всему миру. Посмеётся над тобой…» Становится жутко. Я начинаю поспешно задавать вопросы. «Бесполезно пересаживать дерево. Оно уже пустило корни. После вечернего намаза завтра познаешь неизвестное. Смирись». Что за абракадабра? «Хорошо, предположим, судьба опять даст мне пинок под зад. Ну а что-нибудь положительное в моей жизни ты видишь?» – «Ты любишь телом. Скоро полюбишь душой. Как полюбишь, на твое плечо сядет ворон смерти. Захочет украсть душу. Сражайся, не отдавай… Выиграешь сражение – получишь награду». Я в недоумении. Почему она говорит так загадочно? Только собиралась озвучить последний вопрос, как гадалка скинула покрывало, захлопнула Коран, встала на ноги: «Доченька, ты расплачиваешься несчастьями за будущее счастье. Больше тут нечего добавить. Аллах в помощь». Она покидает комнату, и трусиха Даша тут же выбегает за ней. Я оставляю 10 долларов на подушке и выхожу следом…
Я узнала о Месуде от Джемаля, тот частенько ходит к гадалкам. «При такой рискованной работе без их помощи нельзя. Они указывают на врага, пока он не нанес первый удар. Месуде раз десять меня спасала. Вот Али из соседнего квартала однажды попросил нехилую сумму в долг. Я отказал, и он взбесился. Решил обчистить мой кабинет, потом поджечь отель. Месуде предупредила меня. Я пошел к Али, открыто заявил, что в курсе его паршивых намерений. Пригрозил убить его двух дочерей, если посмеет поджечь отель. Али обалдел и угомонился». Джемаль и мне не однажды предлагал сходить к ясновидящей, но я отказывалась. Сразу в памяти всплывали слова бабушки – она была верующей, ходила в церковь, в сложных ситуациях советовалась с батюшкой. И вот бабушка говорила, что гадалки быстро умирают, не доживают и до пятидесяти, потому что каждое гадание сокращает жизнь. «Нельзя заглядывать в будущее, иначе лишишься настоящего…» Страх перед гаданиями засел во мне навсегда. Даже в старших классах, когда девчонки по воскресеньям собирались на даче у Леры погадать, я избегала поездок под самими хитроумными причинами…
А недавно сидела в компании с Босфором и задумалась о своей жизни. В голове ожили вопросы… И в этот момент позвонил Джемаль: «Я отъеду на часок поболтать с Месуде, а ты возвращайся быстрее, к семи у тебя будут гости…» Я слушала Джемаля, произносила после каждого его слова «о'кей», про себя выбирая день для похода к гадалке. Я решилась. Интересно, что она скажет? Уж мое-то будущее – сплошной туман…
…Месуде проникает в судьбу обратившегося к ней человека через Коран. Между строк Писания она видит загадочные фразы на арабском, с тайным подтекстом. Нужно уловить суть предсказания, связать его с событиями настоящего. Джемаль говорит, что только шарлатаны выкладывают все прямым текстом, а настоящие ясновидящие редко называют имена – максимум первые буквы. Зато четко описывают внешность. И часто ошибаются в датах – событие предсказывают, но не время его исполнения. Джемалю виднее – он обошел почти всех прорицательниц Стамбула. Интерес к гадалкам в Турции повышенный, хотя в глазах верующих турков гадалки – дьявольские посланники… Рекламу в газетах, как в России, здесь прорицатели не размещают: о даре или шарлатанстве какой-либо ясновидящей можно узнать из уст в уста. Одни знакомые спрашивают у своих знакомых, эти знакомые спрашивают у родственников своих знакомых. Целая цепочка. Мне повезло, у Джемаля без проблем узнала адрес и, прихватив Дашу за компанию, поехала на западную окраину…