Цистерна навыворот»
*БЕЛОК*:
(или чувства, которые испытывал Данеил к образу Венеры Милосской, когда наступила глубокая ночь, в Танжире).
Я глянул из телефонной будки вниз. В глазах у неё сияли слёзы…Рядом со знаком дорога. Я повернулся к ручке вперёд и посмотрел на покрытую загаром кожу… Она…
Всё то, через что мы прошли в последний раз, когда мы были во сне, в домашних условиях ,будто наэлектризованные …(для вдохновения я попытался ещё пару раз вслух умереть)…низко и медленно летало.
В ту ночь мы плавали в лучащихся, титраобразных строках на экране.
Я кивнул и включил микрофон:
--Почему обязательно случается так, что ваши мнения совпадают?
--Они могут предполагать что угодно. Однако глубоко в наших сердцах мы знаем то, что очаровывает нас.
Страстная одержимость чем-нибудь. Вот ключ к уединению…прежде чем я стал догадываться о Венере, человек в футбольных бутсах замялся и взглянул на мою одежду.
Её глаза, в доме Страсти с Женщиной, за которой повсюду расплёскивается след танцующих лет, я где-то уже видел.
Она курит, не может удержаться. Убийство на кушетке ,на улице сумерки, ледяной холод прокатился по спине. Я вынес на улицу внутренний голос.
--Добрый вечер!
(я был голоден) Вывеска кафе , в следующий миг официант, затем я подобно воздушным змеям на привязи, наслаждался чашечкой инжирного чая ,паря в воздухе.
Начинающие пилоты, жизнь из газет, телерадиоавтографы—тянулись в мягких переплётах с удовольствием, не спеша, как будто очень далеко.
Когда очертания сквозь стекло телефонной будки зашевелились и коснулись меня, --«ЭТО» вздрогнуло и замедлило тишину.
Я попытался повернуть голову, быть крохотной частичкой замороженного мгновения во всём. Однако образ астрального высочайшего уровня изготовления автомобиль, поросший испанским мхом: смыл всё новой волной, перевоплотившись в следующее мгновение, в образ всё тоё же Венеры Милосской.
Я спросил сам себя: «Почему закодированные голограммы должны умирать ,подобно хищным птицам ?»(они голодны, как только здесь), последовал ответ откуда-то из-за стены.
Внутри кафе звучала грязновато-пятнистая музыка, на столах лежали фосфоресцирующие книги, а на стульях –деревьях сидели тени владельцев цистерн навыворот.
Она взглянула на себя, а затем на меня в растерянности…
--Как только освободишься от суеверий, связанных с путешествиями в сто-рону аэропорта,--сказала она,--мужчина ,старый механик, вдали за глу-бокими водами, почтительно, держа руки за спиной, сожмёт рукоятку ре-вольвера и скажет: « К вашим услугам! Полёты Любви!»
Но дело в том, что лицо механика было неотъемлемой частью его страхов.
Я обратился к ней нежной интимной улыбкой, как прирождённый лётчик.(ей нравилось ,когда кто-то так делал)
--Она поцеловала меня, воскликнув: «Это—зелёноглазая молния, единствен-
ная новая жизнь!» И слова высыпались большими взрывами солнца, из бес-конечного разнообразия дюймовых форм-фигурок.
Как бы ни была она запрограммирована ,её стремление посвятить себя роле друга,(вмешаться, стать на дороге чёрными буквами, распластаться во всей красе, играя эротический восторг собственной влюблённости )(она вращалась , смотрела на меня, а я собирался найти её во сне в виде слова и сцены, выявить те независимые стороны в мире любви, которые освободили бы причины летать в красочных фейерверках) и снова сиять так же, как странно ощущать ,возвращаясь домой, лелея в руках одолженную свободу, осознанную слабость—были первичными…
--Ты умрёшь, будет два трупа!,--сказала она,-- на моей застенчивой яхте, в сумерках.(при этих словах она внимательно изучала стеклянную гладь)
Грубые тёмные стены-ресницы. Разрыв связи с системой, как в искрометном состоянии, как лететь и говорить: о фильмах-свиданиях, о встречах-секундах ,о путешествиях-удовольствиях, о рукописях-механизмах.
(люди -- их связи ранимы. Ведь вокруг лавина светящихся потоков и миллион пляшущих иллюзионов)