О работе духовника над душами людей
больно за несчастного, и я сказал ему. «Послушай меня, благословенная душа. Никогда не начинай свою борьбу с того, что ты не можешь сделать, но начинай ее с того, что ты сделать можешь. Давай посмотрим, что тебе по силам, и ты начнешь с этого. Можешь ли ты ходить в церковь каждое воскресенье?»— «Могу», — ответил он. «А можешь ли ты поститься каждую среду и пятницу?» — спросил я снова. «Могу», — ответил он. «А можешь раздавать в милостыню десятую часть от твоей зарплаты или же посещать больных и помогать им?» — «Могу». — «А можешь ли ты — даже впав в грех — молиться каждый вечер и просить: «Боже мой, спаси мою душу»?» — «Геронда, — сказал мне он, — я буду все это делать». — «Ну так вот, — говорю, — начинай прямо с сегодняшнего дня делать все, что тебе по силам, а Всесильный Бог сделает то единственное, что тебе не по силам». Несчастный юноша успокоился и не переставая повторял: «Благодарю тебя, отче». Видишь: у него было любочестие и Благий Бог помог ему.
К бесстыдным нужно относиться строго, к любочестным — снисходительно
Если человек, имея благое произволение, не получил помощь в детском возрасте, то сказать ему о том добром, что ты видишь в нем [что-то доброе], не будет угодничеством и лестью. Ведь от этого человек получает помощь и изменяется, поскольку на божественную помощь он тоже имеет право. Я сказал одному человеку: «Ведь ты же хороший. То, что ты делаешь, тебе не к лицу». Я сказал ему это, потому что увидел [в его сердце] добрую ниву и брошенное на нее недоброе семя. Я увидел, что внутри человек был добрым, и зло, которое он делал, было внешним. Я сказал ему о том, что он хороший не для того, чтобы ему польстить, а чтобы помочь ему, чтобы в нем начало работать любочестие.
Некоторые живут по следующему «типикону»: независимо от того, есть ли у человека дарование или нет, они в любом случае говорят ему: «Ты бездарь» — якобы для того, чтобы он не впал в гордость и не повредился. То есть уравнивают всех под один знаменатель. Однако если человек отчаивается и из-за того злого, что он делает, и из-за того доброго, что имеет в себе, то как он сможет приобрести уверенность, необходимую для того, чтобы с рвением взяться за духовный подвиг? А вот если сказать человеку о том добром, что он имеет в себе, и возделать в нем любочестие и благородство, то он получает помощь, развивается и преуспевает.
Мой типикон таков: если вижу, что человек отличается неким дарованием или же преуспевает в духовной борьбе, то я говорю ему об этом. Ну а уж если я вижу в нем кривизну — беру в руки тяжелую дубину... Я не думаю о том, что первый или второй способ может повредить душе человека, потому что и в первом и во втором случае присутствует любовь. Если он повредится от того, как я с ним себя поведу, это будет значить, что он уже имел в себе повреждение. К примеру, если какая-то монахиня напишет красивую икону, то я скажу ей о том, что икона написана хорошо. Если же я увижу, что она возгордилась и стала нагловатой, то впредь в общении с ней я буду выдерживать определенную дистанцию. Конечно, если монахиня, несущая послушание в иконописной мастерской, возгордится, то из-под ее кисти будут выходить не иконы, а карикатуры, и она получит взбучку еще и от других. А если она снова смирится, то снова будет делать хорошую работу. Болезненные явления мне не по душе. Я терпеть не могу различные уродливые выверты. Я постараюсь тем или иным способом вернуть все в нормальное положение. А как же иначе? Покрывать разные болезненные отклонения от нормы?
О СИЛЕ ИСПОВЕДИ