Глава 32. В комнате было полным-полно национальных гвардейцев и посторонних, которых привело сюда простое любопытство

ШАРНИ

 

В комнате было полным-полно национальных гвардейцев и посторонних, которых привело сюда простое любопытство.

Вот почему королева сдержала порыв и не бросилась навстречу Шарни, чтобы стереть своим платком кровь и шепнуть ему несколько утешительных слов, рвавшихся из самой глубины ее сердца и потому способных проникнуть в душу другого человека.

Вместо этого она лишь приподнялась в кресле, протянула к нему руки и прошептала:

— Оливье!..

Он был мрачен, но спокоен; жестом он отпустил посторонних, прибавив негромко, но твердо:

— Прошу прощения, господа! Мне необходимо переговорить с их величествами.

Национальные гвардейцы пытались возразить, что они здесь именно с тем, чтобы помешать королю поддерживать связь с кем бы то ни было извне. Шарни сжал побелевшие губы, нахмурился, расстегнул редингот, из-под которого показалась пара пистолетов, и проговорил еще тише, чем в первый раз, но с угрозой в голосе:

— Господа! Я уже имел честь вам сообщить, что мне нужно переговорить с королем и королевой без свидетелей.

Он сопровождал свою просьбу жестом, повелевавшим посторонним выйти из комнаты.

При звуке голоса Шарни, а также испытав на себе его мощное влияние, граф де Дамас и два телохранителя воспряли духом, изменившим было им ненадолго, и, подталкивая национальных гвардейцев к двери, очистили помещение.

Тогда королева поняла, как мог быть полезен этот человек в королевской карете, если бы не требование этикета, согласно которому его место заняла принцесса де Турзель.

Шарни огляделся, дабы убедиться в том, что остались только верные слуги королевы, и, подойдя к ней ближе, молвил:

— Ваше величество, вот и я! Я привел с собой семьдесят гусаров, они ожидают у городских ворот; полагаю, что на них можно рассчитывать. Какие будут приказания?

— Скажите прежде, что с вами случилось, дорогой Оливье! — молвила королева по-немецки.

Шарни указал на г-на де Мальдена, давая понять, что тот понимает немецкую речь.

— Увы, увы! — обронила королева по-французски. — Не видя вас рядом, мы решили, что вы погибли!

— К несчастью, ваше величество, — с невыразимой печалью в голосе отвечал Шарни, — погиб снова не я: теперь пришла очередь умереть бедному Изидору…

Он не сдержался и всхлипнул.

— Впрочем, — прошептал он, — наступит и мой черед…

— Шарни, Шарни! Я спросила, что с вами случилось и почему вы исчезли? — заметила королева.

Потом она прибавила вполголоса no-немецки:

— Оливье, вы нас чрезвычайно напугали, в особенности — меня.

Шарни отвесил поклон.

— Я полагал, что мой брат сообщил вашему величеству, почему мне пришлось на время отстать.

— Да, знаю; вы преследовали этого человека, этого негодяя Друэ, мы даже подумали было, не случилось ли с вами во время погони несчастья.

— Со мной в самом деле случилось огромное несчастье; несмотря на все мои усилия, я не успел вовремя его догнать! Возвращавшийся форейтор сказал ему, что карета вашего величества поехала не по Верденской дороге, как предполагал Друэ, а по дороге на Варенн; тогда он бросился в Аргонский лес; я дважды выстрелил в него из пистолетов: они оказались незаряженными! Я сел не на того коня в Сент-Менегу, вместо своего я взял коня маркиза Дандуэна. Что поделаешь, ваше величество: это рок! Тем не менее я все-таки поскакал за ним, но я плохо знал этот лес, он же знал в нем каждую тропинку; да и темнота сгущалась с каждой минутой; пока я его видел, я гнался за ним, как гонятся за тенью; пока я слышал конский топот, я преследовал его по звуку; однако вскоре топот пропал вдалеке, и я оказался совсем один в незнакомом лесу, затерявшись в потемках… О, ваше величество! Я — не из слабых, как вам известно: даже в эту минуту… я не плачу! Но тогда, в лесной чаще, в темноте, я заплакал от злости, я взревел от бешенства!

Королева протянула ему руку. Шарни с поклоном коснулся губами ее дрожащей руки.

— Но никто мне не ответил, — продолжал Шарни, — я блуждал всю ночь, а на рассвете очутился недалеко от деревни Жев, расположенной вдоль дороги, ведущей из Варенна в Дюн… Удалось ли вам ускользнуть от Друэ, как он ускользнул от меня? Это было вполне вероятно; это означало бы, что вы миновали Варенн, и я был не нужен. Задержали ли вас в Варение? В этом случае моя преданность так же не имела смысла, потому что я был один. Я решил ехать в Дюн. Немного не доезжая до города, я встретил господина Делона с сотней гусаров. Господин Делон был обеспокоен, но он ничего не знал; он только видел, как шевалье де Буйе и господин де Режкур во весь опор проскакали в сторону Стене. Почему они ничего ему не сказали? Вероятно, они ему не доверяли; однако я хорошо знал господина Делона; я догадался, что вы, ваше величество, задержаны в Варение, что шевалье де Буйе и господин де Режкур покинули свой пост, чтобы предупредить генерала. Я все рассказал господину Делону, приказал ему следовать за мной вместе с гусарами, что он и исполнил, оставив тридцать человек для охраны моста через Мез. Час спустя мы были в Варенне, — мы проехали четыре мили всего за час! — я хотел немедленно броситься в атаку, опрокинуть неприятеля, чтобы пробиться к королю и вашему величеству: мы натыкались на баррикаду за баррикадой; пытаться их преодолеть было бы чистым безумием. Тогда я попробовал вступить в переговоры: передо мной предстал пост национальной гвардии, я спросил позволения отвести моих гусаров к тем, что стояли в городе; мне было отказано; я спросил, можно ли мне увидеться с королем, дабы получить от него приказания, и так как мне собирались ответить отказом точно так же, как отказали в первой просьбе, я пришпорил коня, перескочил через первую баррикаду, потом — через вторую… Я поскакал галопом на шум и прибыл на площадь как раз в ту минуту, как… вы, ваше величество, отступая, удалились с балкона. Теперь, — закончил Шарни, — я жду приказаний вашего величества.

Королева сжала руки Шарни в своих руках. Потом она обернулась к королю, по-прежнему находившемуся в оцепенении.

— Государь! — проговорила королева. — Вы слышали, о чем рассказал ваш верный слуга граф де Шарни? Король не отвечал. Тогда королева встала и подошла к нему.

— Государь! — молвила она. — У нас нет времени, а мы, к несчастью, и так слишком много его потеряли! Вот граф де Шарни, у него в распоряжении есть семьдесят надежных людей, как он утверждает; он ждет ваших приказаний.

Король покачал головой.

— Государь, небом вас заклинаю! — продолжала настаивать королева. — Каковы вашу приказания?

Шарни умолял короля взглядом, пока королева молила вслух.

— Мои приказания? — переспросил король. — Мне нечего приказывать: я — пленник… Делайте, что считаете возможным.

— Ну что ж, — подхватила королева, — это все, чего мы от вас просим.

Она потянула Шарни в сторону.

— Вы вольны в своих действиях, — продолжала она, — поступайте так, как сказал король, то есть делайте, что считаете возможным.

Потом она прибавила шепотом:

— Но делайте это быстро и действуйте энергично, иначе мы пропали!

— Хорошо, ваше величество, — кивнул Шарни, — позвольте мне переговорить с этими господами, и то, что мы решим, будет немедленно сделано.

В это мгновение вошел герцог де Шуазель.

Он держал в руке какие-то бумаги, завернутые в окровавленный платок.

Ни слова не говоря, он подал сверток Шарни.

Граф понял, что это были бумаги, обнаруженные у его брата; он протянул руку, принимая наследство, поднес сверток к губам и поцеловал.

Королева не сдержалась и зарыдала.

Но Шарни даже не оглянулся и, спрятав бумаги на груди, молвил:

— Господа! Не угодно ли вам будет помочь мне в предпринимаемой мною последней попытке?

— Мы готовы пожертвовать ради этого своей жизнью, — отвечали те.

— Можете ли вы положиться на дюжину верных людей?

— Нас осталось девять человек.

— В таком случае я возвращаюсь к гусарам; я буду атаковать баррикады с фронта, вы же отвлеките неприятеля с тылу; благодаря этому отвлекающему маневру я захвачу баррикады силой, и, соединившись, мы вместе пробьемся сюда и увезем короля.

Вместо ответа молодые люди протянули графу де Шарни руки.

Тот обернулся к королеве.

— Ваше величество! Через час вы будете свободны или я умру.

— Граф! Граф! Не говорите этого слова, его слишком больно слышать!

Оливье в ответ поклонился, будто подтверждая свое обещание, и, не обращая внимания на шум и ропот, снова донесшиеся с улицы, он пошел к двери.

Но в ту самую минуту, как он взялся за ключ, дверь распахнулась, пропуская новое действующее лицо, явившееся словно для того, чтобы еще больше запутать и без того непростую историю.

Это был сорокадвухлетний человек с мрачным и строгим выражением лица; воротник его рубашки был расстегнут, сюртук распахнут; красные от усталости глаза и пропыленная одежда свидетельствовали о том, что он, подгоняемый какой-то страстью, тоже проделал неблизкий путь.

Он был вооружен парой пистолетов и саблей.

Запыхавшись и почти не имея сил говорить в тот момент, как он распахнул дверь, он успокоился только тогда, когда узнал короля и королеву; мстительная ухмылка пробежала по его губам, и, не обращая внимания на второстепенных персонажей, находившихся в глубине комнаты, он прямо от двери, загородив ее своей мощной фигурой, протянул руку со словами:

— Именем Национального собрания объявляю вас своими пленниками!

Герцог де Шуазель бросился вперед с пистолетом в руке, собираясь застрелить вновь прибывшего, который превосходил наглостью и решимостью всех, кто до сих пор приходил в эту комнату.

Однако королева успела остановить герцога, обратившись к нему вполголоса:

— Не надо ускорять нашу гибель! Будем осмотрительны! Так мы выиграем время, ведь маркиз де Буйе уже, должно быть, недалеко.

— Да, вы правы, ваше величество, — согласился герцог де Шуазель.

Он спрятал пистолет.

Королева взглянула на Шарни, удивившись, что не он бросился на обидчика, но странное дело! Шарни будто не хотел попадаться незнакомцу на глаза и, чтобы остаться незамеченным, отошел в самый темный угол.

Однако хорошо зная графа, королева догадывалась, что в нужную минуту он выйдет из тени.