Глава третья Гром сверху 8 страница

— Не больно хитро? — усомнился Яковлев.

— А наркоманы — народ изобретательный. Сами вряд ли возьмутся, а вот организовать исполнение могут в лучшем виде. Так что нам, видимо, придется хорошенько прощупать теперь и его, этого покойника, окружение. Там у него вдова, говорят, осталась, надо попробовать.

— Что?! Опять я? Да побойтесь бога! — закричал Владимир.

Грязнов захохотал:

— Я не в том смысле! Хотя… кто его знает, что это за вдова такая?.. Ладно, пока действуй, а там посмотрим…

Тут и подъехали Турецкий с Поремским. В дверь позвонили, и Грязнов отправился открывать.

Чувствуя себя полностью «поправленным», Вячеслав Иванович, как гостеприимный С…РѕР·СЏРёРЅ, предложил Рё СЃРІРѕРёРј гостям, если есть желание, немного того, вместе СЃРѕ свежезаваренным чайком. РќРѕ Поремский поблагодарил Рё решительно отказался, Р° Турецкому после этого уже ничего РЅРµ оставалось, как сосредоточиться РЅР° деле. Рљ чему РѕРЅ тут же Рё приступил, заставив Грязнова РїРѕРґСЂРѕР±РЅРѕ пересказать РІСЃРµ обстоятельства его встречи СЃ агентом. Особенно его заинтересовали данные Рѕ Додике. РќСѓ Рё, разумеется, Рѕ возможной находке Гали Романовой.

— А что, похоже, сдвинулось, Славка, с мертвой точки?

— Да, похоже на то. Если бы еще эта Ева Абрамовна что-то знала, — добавил Грязнов задумчиво.

— Кто такая? — нахмурился Турецкий.

— А я разве не сказал? Вдова Додика, о коем рассказывал вам битый час.

— Ах ну да, — закивал Турецкий. — Адрес есть? Давай сюда. Давненько что-то я оперативкой не занимался! Ты как считаешь? Сколько ей может быть лет?

— Додик был семидесятого, вряд ли она старше.

— Ну вот и посмотрим, — ухмыльнулся Турецкий.

— Я-то думал Владимира твоего попросить, — кивнул Вячеслав Иванович на Поремского, слушавшего их с улыбкой.

— Мне кажется, что я это сделаю быстрее, — как отрезал Турецкий, и они перешли к следующей теме.

Р’РѕРїСЂРѕСЃ стоял серьезный — как помочь Гале Романовой. Р’СЃРµ понимали, что бросать девушку РЅР° РїРѕРёСЃРє конкретного исполнителя очень опасно, даже несмотря РЅР° то что РѕРЅР° оперативник хоть Рё СЃ небольшим, РЅРѕ РІСЃРµ-таки стажем, однако РЅР° прошлых делах ей, случалось, РЅРµ хватало выдержки, именно РєРѕРіРґР° уже обозначался след. Р’РѕС‚ отыскать РІ куче соломы почти незаметную иголку РѕРЅР° могла. РўСѓС‚ терпения Рё смекалки ей хватало. РќРѕ РєРѕРіРґР° цель РїРѕРёСЃРєР° уже обозначалась, Галя могла забыть РѕР±Рѕ всем Рё ринуться напропалую. РўСѓС‚ Рё подстерегала ее опасность.

Но и помогать ей следовало так, чтобы эта помощь для нее самой не выглядела этаким благодеянием — обидчивая девушка, вполне способна неправильно понять заботу о ней же. И налепить одну ошибку на другую. А потом беги выручай ее! Сколько уж раз бывало подобное…

И двух мнений быть не может, что если бомбист действительно профи, он без всяких размышлений уберет Галю с дороги. Он лишь исполнитель, а думают за него другие.

— У нее, кстати, просьба была, — заметил Грязнов. — Она Яковлеву ее передала, а сама отключилась. Не выходит на связь, я уже начинаю беспокоиться.

— А что за просьба? — спросил Турецкий.

— Надо позвонить Алексееву домой и выяснить у него, вызывал ли он к себе в тот злополучный четверг мастера с телефонной станции, и, если да, то приходил ли он и как выглядел?

— Ну так звони, чего ждем?

— Я думал, тебе это удобнее, ты же знаком с ним.

— Давай аппарат, — решительно ответил Александр Борисович.

Алексеев был дома и звонку Турецкого не удивился. Даже не спросил, как идет расследование. А когда Турецкий поинтересовался, почему не спрашивает, тот ответил:

— Да тут у нас уже весь дом говорит… Не знаю, правильно ли мы с вами поступили, Александр Борисович. Впрочем, ладно, что сделано, того назад не воротишь… Так что вы хотели?

И Турецкий рассказал про телефониста. Алексеев помолчал, а потом спросил:

— Это имеет какое-нибудь значение?

— Имеет, и серьезное. Я вам позже объясню. Мы подозреваем, что он поможет нам выйти на убийцу.

— Вон как? Даже так? Что ж, попробую вспомнить…

Он действительно велел вызвать мастера, поскольку городской телефон, когда Алексеев приехал домой, не работал. Просто молчал, будто где-то перерубили кабель. Подобное уже бывало, вокруг несколько лет назад кипела стройка, и с телефонами было одно мучение. К тому же тогда еще далеко не в каждой семье имелись мобильники. Это сейчас только что в футбол ими во дворе малышня не играет…

Звонил, естественно, не сам. Велел это сделать Вене, личному шоферу. Тот позвонил со своего сотового и вызвал. Обещали прислать еще до вечера, поскольку узнали, кому требуется. Но позже произошел взрыв, потом приехала милиция и врачи, а потом вообще стало уже не до городского телефона. Они, кстати, после взрыва чуть ли не во всем доме перестали работать.

Турецкий отметил для себя водителя Вениамина Каменского, чтобы позже связаться и с ним. Ни одного факта ведь нельзя оставлять непроверенным, хотя с общей картиной этого происшествия у него уже в голове прояснялось. И он поделился своими соображениями со Славкой и Володей.

Дело, скорее всего, было проделано совершенно элементарно. Явившийся в дом якобы по вызову Алексеева телефонный мастер мог попросту сам отключить на щите связь. Потом он, возможно, дождался приезда Алексеева и установил взрывное устройство. После чего мог подняться, к примеру, на верхний этаж и оттуда проникнуть в чердачное помещение, где и дождаться взрыва. Чтобы потом спуститься к подъезду вместе с паниковавшей публикой, убедившись предварительно, что задание им выполнено.

— Примитивно, ребята, просто! — воскликнул Турецкий. — А когда наконец явился подлинный телефонный мастер, в его услугах в доме уже никто не нуждался. Было не до него. Вот и весь расклад. Здорово придумано!

— Что-то больно легко у нас все получается… — пробормотал недовольным тоном Грязнов. — Не нравится мне это дело, Саня.

— А кому нравится? Тут вся штука в том, что они оставляют следы, будучи при этом уверенными в своем, скажем так, алиби. Но преступления без следа не бывает, для этого должен быть не один, а поголовно все настоящими профессионалами. Однако в нашей современной жизни этого быть не может по одной простой причине — сейчас время не профи, а обнаглевших дилетантов. И так во всем! Вот и результат.

— Согласен. Но как же нам тогда нащупать твоего бомбиста?

— Он может неожиданно всплыть в окружении того Додика. Странный парадокс, смотри: человек утонул, а свидетели выплывают вместе с ним! Как тебе?

— Я думаю, по твоей философии рюмка плачет, — ответил Грязнов.

— Ну что ж, раз так, наливай! И давай сюда домашний телефон Додика. Его, кстати, уже похоронили, не знаешь?

— Наверняка, неделя, считай, прошла.

— Отлично!

— Чего ж тут отличного, Александр Борисович, я тебя не понял? — вмешался молчавший доселе Поремский.

— А тем, что на похоронах обычно бывают провожающие. Не отрицаешь?

— Не отрицаю, иначе гроб некому нести.

— Правильно. А еще многие стараются при этом запечатлеть свой лик на память для потомков. Мол, он-то уже того, а мы еще ого-го! Фотографы-то, поди, были, куда от них сегодня денешься? Особенно если провожали «верные друзья»?

— Согласен.

— Р’РѕС‚ Рё посмотрим РЅР° РёС… скорбные лица… Алло? Ева Абрамовна? Извините, РЅРµ РјРѕРіСѓ вам сказать «добрый вечер». Какой СѓР¶ РѕРЅ добрый!.. Да-РґР°, СЏ знаю… Примите РјРѕРё самые искренние соболезнования… Простите, СЏ, кажется, РЅРµ представился… — Турецкий зажал ладонью микрофон трубки Рё сказал РіСЂРѕРјРєРёРј шепотом: — Ребята, просто охренеть, какой голос! — И продолжил РІ трубку: — РЇ первый помощник Генерального РїСЂРѕРєСѓСЂРѕСЂР° РРѕСЃСЃРёРё Турецкий, Р° Р·РѕРІСѓС‚ меня Александр Борисович, Рё СЏ готов предвосхитить ваш РІРѕРїСЂРѕСЃ Рё объяснить, какое отношение имеет Генеральная прокуратура Рє безвременной Рё трагической гибели вашего супруга…

Он снова зажал микрофон ладонью.

— Сейчас она вытрет слезы и продолжит слушать… Дело в том… — В голосе Турецкого вдруг появились такие глубокие и взволнованные нотки, что Грязнов с Поремским изумленно переглянулись. — Дело в том, — повторил Турецкий, — что гибель вашего супруга рассматривается нами в контексте целого ряда преступлений, совершенных в последнее время одной опасной мафиозной группой. И этот факт стал немедленно предметом рассмотрения следственных органов. Вот в этой связи, прекрасно понимая при этом ваше нелегкое душевное состояние… да, мне известно, что вы его недавно похоронили… но я, как руководитель следственно-оперативной группы, просто вынужден вас побеспокоить. Надо задать несколько вопросов, которые, могу искренне обещать, не будут вам в тягость… Как, разве уже поздно? — искренне удивился Турецкий. — А мы у себя еще пашем вовсю! Нет, но, если вы продиктуете мне адрес, по которому находитесь, я постараюсь быть у вас ну, скажем, в течение ближайшего получаса… Где это? Ах ну да, на «Семеновской», разумеется, это же фактически рядом. Но мне необходимы все ваши дверные коды, чтобы еще раз не беспокоить напрасно… Записываю! Благодарю, еду!

Турецкий положил трубку, подумал, оглядел товарищей несколько отсутствующим уже взором и сказал:

— Пожелайте мне удачи. Иду на растерзание, так мне почему-то кажется…

— А может, не стоит? Может, запустим вперед молодежь? — подначил Грязнов.

— Старый конь борозды не испортит.

— Но и глубоко не вспашет…

— Рђ поглядим. Голос РІРґРѕРІС‹, РІРѕ РІСЃСЏРєРѕРј случае, волнует. Рђ потом ее приятно удивило, СЏ чувствую, что разговаривал СЃ ней сам помощник генерального. РќСѓ как послать после этого Рє ней обыкновенного «важняка»? Рђ никак! Раньше надо было думать!

И Турецкий вышел, сопровождаемый нахальным смехом Вячеслава Ивановича и Владимира Дмитриевича.

Глава пятая Охмуреж

Подруга обманула, не появилась в условленное время. И настал момент уже, когда Варвара, истомленная не таким уж долгим, впрочем, ожиданием, была готова, кажется, ознаменовать самым недвусмысленным образом их знакомство прямо здесь же, на лестнице, не отходя от запертой двери.

Некоторые рукотворные действия девушки, которая еще в машине — в «Жигулях» шестой модели, которые были выделены Яковлеву по указанию Грязнова из гаража МВД, — успели убедить ее, что у капитана милиции, правда одетого в гражданскую одежду, все в порядке с его мужскими достоинствами. И ей попросту не терпелось. И тогда Володя предложил ей свой вариант.

Ключ от конспиративной квартиры в Северном Бутове у него давно «томился» в кармане, и, если бы не упрямство девушки, пожелавшей отметить их первое знакомство почему-то в гостях у подруги, все давно бы уже получилось самым распрекрасным образом. И главное — можно было бы перейти к тому главному делу, ради которого Яковлев и решился на это знакомство.

Словом, желание поломало заранее выстроенные планы, и через полчаса парочка входила в однокомнатную квартиру на первом этаже с окном на зимний лес. Занавески и плотные шторы были немедленно задернуты, зажжен ночник у изголовья разложенного широкого дивана, случайная простыня найдена в платяном шкафу, а больше ничего и не потребовалось. Даже рюмки для общего настроя…

Время, отмечаемое лишь утомленными стонами да прерывистыми вздохами, летело незаметно. Но его опять же было достаточно, и Володя прилагал все усилия к тому, чтобы Варвара, потребовавшая, чтобы он звал ее только Варькой — так, мол, она больше возбуждается, — поскорее выбилась из сил. Но, увы, девушка была неутомимой…

Только под утро она стала зевать, собираясь, видимо, отдохнуть перед уходом на работу. Володя представил себе на миг, как она будет сегодня весь день зевать у себя за столом в диспансере, проклиная бесконечных посетителей, а после рваться домой, под крылышко строгих родителей, так и не сумевших справиться со своей упрямой дочерью, и, по-своему искренне, даже жалел ее. Но служба требовала полной ясности. И он неожиданно «вспомнил».

— У меня сегодня тоже будет длинный и тяжелейший день, — заметил он, как бы намекая, что и сам не возражал бы немного вздремнуть. Но — дело! Проклятое дело!

И стало видно, что он сильно расстроился.

Благодарная девица, каким бы черствым ни было ее сердце — в отличие от всего остального, — не могла не спросить, чем он озабочен. И спросила, как тут же подумал Володя, на свою голову. А он, словно воспользовавшись удобным случаем, стал ей рассказывать о своих оперативных заботах, суть которых сводилась к тому, что он обязан в буквальном смысле отследить знакомых, друзей и недругов доктора Баранова, чтобы суметь сделать вывод, кто из них может быть причастен к покушению на него.

Поворот темы для девицы был неожиданным, и она заинтересовалась подробностями — опять-таки на собственную голову. И вскоре, совершенно потеряв сон, под неуловимым нажимом Володи стала обозначать обширный круг знакомств своего шефа. Яковлев старательно запоминал — было бы большой ошибкой вытащить сейчас из кармана брюк, валявшихся на другом конце комнаты, как, впрочем, и платье его дамы, блокнот с авторучкой и производить записи. Нет, память, исключительно память!

Ну еще, чтобы быть до конца уже честным, то маленькая коробочка японского диктофона, которую вручил ему на всякий случай Вячеслав Иванович Грязнов, напутствуя перед важной операцией, тоже присутствовала и работала совершенно неслышно, фиксируя каждое сказанное слово.

И вот теперь Яковлев аккуратно подвел Варьку к тому понедельнику, который стал днем похорон доктора Артемовой, где, естественно, присутствовал и доктор Баранов. Этот день она помнила — еще бы, в первый раз Вячеслав Сергеевич провел с нею всю ночь и так старался! Девушка была отчасти совестливая и не стала называть вещи своими именами новому любовнику, но сладость, с которой она вспоминала ту ночь, была явной. Так что еще произошло тогда?

А, ну как же! Она еще не легла в ординаторской, куда услал ее доктор, когда к нему приехал симпатичный такой парень, которого Вячеслав Сергеевич называл Додиком, на большой черной машине с четырьмя кольцами на радиаторе.

— «Ауди», — подсказал Яковлев.

— Наверное, — согласилась она. И продолжала.

У них — у Додика с доктором — был громкий разговор в кабинете, даже они вроде бы ссорились немного. Но потом наверняка помирились, а доктор сделал Додику какой-то укол. Собственно, какой, можно и не сомневаться — определенно связанный с наркотиками. Потому что скоро голос того Додика стал много громче, он не говорил, а почти кричал. И речь у них шла о каком-то МЧС. Кто это такой, Варька не знала. А после Додик уехал, Варька сама видела в окно, как он садился в свою черную машину, которая стояла на стоянке рядом с «семеркой» Баранова.

Эту ночь Вячеслав Сергеевич, всю напролет, вот как сейчас они с Володей, провел с ней. И только где-то в шесть утра сказал, что ему надо быстренько съездить домой, чтобы переодеться и взять некоторые документы.

И еще одну фразу она запомнила, но, не разобравшись сквозь сон в ее смысле, переспрашивать так и не стала. Доктор сказал, что она самое дорогое его алиби. Но больше в тот день — это был, совершенно правильно, уже вторник — она Баранова не видела.

Сначала над ней подшучивала старшая медсестра Ольга: что ты натворила с доктором? Ольга знает свое дело, она давно уже с Вячеславом Сергеевичем спит, поэтому ее все и побаиваются в диспансере — ее слово для всех закон. А потом, у нее рука легкая, лучше любой медсестры уколы делает. Она Варьку, кстати, сама и оставила в тот вечер на дежурстве, когда Баранов куда-то умчался после чьего-то телефонного звонка. Варька видела, как он садился в чужую, тоже черную машину, которую по телевизору называют «бумером». На ней же и вернулся вскоре, но какой-то злой или вздернутый, — чтобы встретиться с тем Додиком. Ну а уж позже он и показал ей, где раки зимуют…

Девушка была проста, как дождевая капля — прозрачная и неожиданная.

Словом, уже к обеду, дозвонившись до Вячеслава Сергеевича, Ольга выяснила, что у него под дверью обнаружился такой же, видимо, заряд, как и в доме покойной Артемовой… А через два или три дня, уже ближе к вечеру, Баранов вернулся из прокуратуры, куда его вызывал следователь, очень расстроенный, даже не поздоровался, а позвякал в кабинете какой-то склянкой и снова убежал вниз. Варька посмотрела — на стоянке, возле «семерки» доктора пристроился прежний черный «ауди». Доктор сел к водителю, но вскоре вышел, а машина уехала.

— Это было в котором часу? — насторожился Яковлев. — Припомни поточнее, это очень важно!

— Я ж говорю, во второй половине дня. В полвторого я обедала в кафе напротив, а вскоре прибыл и Вячеслав Сергеевич. Наверное, три-полчетвертого. Темнеть уже начинало.

— И он, вернувшись, ничего не говорил?

— Нет, просидел в кабинете до конца дня, а потом поехал к себе домой.