Состав потребительских расходов в 1 и 2 квартале 2002 года 1 страница

( по данным обследования домашних хозяйств)

Источник:Уровень жизни населения.Мониторинг./под ред Смаилова А., Алматы,2001 г., с.15

В составе денежных расходов на покупку продуктов питания преобладают расходы на хлеб и мучные изделия, мясо и мясные продукты, сахар и кондитерские изделия; в расходах на непродовольственные товары значительную долю занимают приобретение одежды, обуви и тканей; в платных услугах – расходы на оплату жилищно-коммунальных услуг.

В соответствии с концепцией определения доходов, принятой в рамках выборочного обследования домашних хозяйств, номинальный денежный доход, использованный на потребление, представляет собой денежные средства, затраченные домашними хозяйствами на личное потребление. Денежные средства, откладываемые домашними хозяйствами на накопление и капиталовложения в производственную деятельность домашних хозяйств, в данный вид дохода не включаются. Среди регионов, где номинальные денежные доходы, использованные на потребление, превысили среднереспубликанский уровень выделяются г. Астана (на 106,6% в 1 квартале 2002 года и на 143,0% во 2 квартале2001 года), г.Алматы (соответственно – на 68,5% и 78,6%), Карагандинская область (на 19,8% и 15,6%), Мангыстауская (на 18,0% и 17,4%). Наиболее низкий уровень номинальных денежных доходов, использованных на потребление, сложился в Жамбылской области (в 1 квартале – на 37Ю7% ниже, чем в среднем по республике, во 2 квартале – на 45,2%), в Кызылординской области )соответственно – на 31,3% и 29,1%), Южно-Казахстанской (на 29,8% и 41,2%) /23/.

Принципы, лежащие в основе мер по преодолению бедности.

Уменьшение стимулов к иждивенчеству. Государственные пособия могут подорвать заинтересованность граждан в самостоятельном обеспечении собственных потребностей и нужд своих семей, а также сократить неформальную поддержку со стороны родственников и друзей.

Определение нуждающихся в помощи (адресность социальной помощи).

Преодоление регионального неравенства. Местные власти могут вносить в программы борьбы с бедностью ценные инновации.

Одним из важнейших условий решения проблемы бедности является повышение жизненного уровня посредством усиления демократических институтов, способствующих более справедливому распределению ресурсов, децентрализации принятия решений, что является необходимым для развития экономики, основанной на поощрении частной инициативы, свободного предпринимательства. Казахстан, хотя и столкнулся с резким ростом бедности, обладает ресурсными преимуществами, которые создают возможности для преодоления нищеты.

На начало текущего года в среднем по городу на каждое вакантное место, заявленное предприятиями в службы занятости приходилось по 4 безработных, но наиболее сложное положение сложилось в Алмалинском районе, где на одно свободное рабочее место могли претендовать 30 безработных. Число граждан, желающих найти работу увеличилось на 16,5 % и составило 20580 человек, из них 99,1% составило трудоспособное население, не занятое трудовой деятельностью.

В городе вопросу социальной защиты населения уделяется особое внимание (более 200 тысяч человек являются получателями пенсий и пособий, в их числе многодетные семьи, малообеспеченные семьи с доходами менее двукратного расчетного показателя, инвалиды по общему заболеванию).

Характерной чертой социальной структуры города является то, что преобладание работников неквалифицированного физического труда существует в отраслях непроизводственной сферы, а в отраслях материального производства – преобладание квалифицированных работников. В городах резко различаются «дневная» и «ночная» социальные структуры. Днем, (т.е. в рабочее время) в городе, больше, чем ночью, людей во всех социальных группах (за счет маятниковой миграции), но особенно – в рабочем классе, так как основная масса захваченных маятниковой миграцией – это рабочие (к тому же не очень сложного труда). Поэтому в дневной социальной структуре (структуре занятых) доля рабочих выше, чем в ночной социальной структуре (структуре населения). Разнообразие социальной структуры города приводит к тому, что здесь гораздо чаще распространено такое явление, как социально-гетерогенные семьи, у детей которых затруднительно устанавливать социальное происхождение. В городах большой размах имеют социальные перемещения, существуют тенденции к их резкому ускорению. Наконец, в городе гораздо большее развитие имеет процесс стирания существенных различий между умственным и физическим трудом.

Исходя из этого, можно сделать вывод о том, что города (как конкретные поселения) отличаются друг от друга следующими элементами социальной структуры:

1) различным соотношением тех или иных социальных групп;

2) степенью развитости этих групп (например, по уровню образования, культуры, доходов);

1) долей неработающего населения;

2) наличием или отсутствием колхозников;

3) обеспеченностью жителей данного города различными материальными и духовными благами.

Проживание в том или ином городе оказывает в настоящее время на судьбу человека не меньшее влияние, чем принадлежность к той или иной социальной группе. К примеру, образ жизни алматинского интеллигента в первую очередь определяется именно тем, что он алматинец; черт, объединяющих его с интеллигентом какого-нибудь райцентра, значительно меньше, чем объединяющих его с алматинским рабочим.

Люди, стоящие у руля в крупных «капиталистических» образованиях, как правило, относятся к высшему классу.

Наемные работники этих структур, а также владельцы фирм поменьше, являются основой сегодняшнего алматинского среднего класса. Хотя для того, чтобы средний класс стал основным стержнем общества, обязательно наличие в нем научной и технической интеллигенции, она, к сожалению, пока и в Алматы не является его реальной составляющей.

В Алматы значительно больше возможностей попасть в высший класс и особенно в средний, хотя бы потому, что даже в процентном отношении к остальному населению в Алматы эти социальные слои по своим размерам больше, чем в остальных городах.

Очень часто провинциальные бизнесмены, заработав определенное количество денег на своей малой родине и продолжая иметь там какой-то источник дохода, переезжают жить в Алматы, поближе к развитому бизнесу, а также и местом, где деньги можно тратить (казино, рестораны, дорогие магазины и проч.) То же самое можно сказать о людях, получивших конкурентоспособное образование, в основном в области менеджмента и маркетинга. В силу большей развитости экс-столичного бизнеса им проще найти устраивающую их работу в Алматы, чем в любом другом городе. Следует также учесть, что у алматинцев гораздо больше возможностей получить хорошее образование (или переквалифицироваться), адекватное применение которому можно найти в современной рыночной ситуации.

Однако в сегодняшних экономических условиях основание стратификационной пирамиды в Алматы, как и во всем Казахстане, еще очень велико; можно отметить только лишь незначительное утолщение середины пирамиды за счет более стремительного формирования среднего класса и более внушительную верхушку.

Таким образом, можно считать, что по целому ряду объективных и субъективных причин Алматы представляет собой идеальный объект для изучения и весьма удобен для апробации новых методов исследования как социальной стратификации в целом, так и социально-территориальной дифференциации, о которой речь пойдет в дальнейшем.

Каким образом основные факторы расселения жителей крупного города влияют на социальную работу?

Изменение социальной структуры и становление нового общества относятся к числу важнейших задач на пути дви­жения к 21 веку. На городском уровне эти задачи преобразуются в частные, локальные. Они рассматриваются, во-первых, с учетом общественных функций городских территориальных общностей, нацеленных на обеспечение оптимальных условий для социально-демографического воспроизводства всего населения; во-вторых, с учетом специфики условий конкретного города и региона. Правильное решение данной совокупности проблем требует:

- определить интеграцию и дифференциацию городского населения;

- выявить его группы, тенденции их развития и факторы, стиму­лирующие процессы сближения данных групп; установить степень различий городских общностей, отличающихся по функциональ­ным характеристикам и другим показателям развитости жизнен­ной среды;

- исследовать региональные особенности потребностей и потребления, факторы, режимы и механизмы воспроизводства социальной структуры.

Комплекс­ное социально-экономическое планирование должно опираться на обоснованную концепцию социальной структуры и воспроизвод­ства городского населения.

Исследователи социальной структуры до сих пор, как пра­вило, ставили своей целью: определить общие тенденции разви­тия социально - классовой структуры общества; выявить внутриклассовые группы и отношения между ними. Анализ осуществлялся главным образом на двух уровнях: а) обще­ства в целом; б) производственного коллектива (особенно в связи с задачами социального планирования). Изучалась и социальная структура населения города и села. И город и село рассматрива­лись как «поле» для получения отсутствующих в государственной статистике данных о социально-классовой структуре общества в ее городских и сельских срезах. Эти ранее проведенные исследования были выполнены на уровне производственных коллективов. Поэтому при переходе на «городской масштаб» внутренние сечения социально-классовых групп, присущие производственным коллективам с их админист­ративной и общественно-политической организацией, формально незакрепленной структурой, либо исчезали (должностные и про­фессионально - квалификационные подгруппы), либо сохранялись (социально-профессиональные слои), но, во всяком случае их ме­сто и роль в системе внутри-городских социальных связей не кон­кретизировались. Присущие же городу как особым образом орга­низованной социально-экономической системе социальные компо­ненты и отношения не рассматривались. Лишь позднее была осознана необходимость изучать специфические для города компо­ненты и отношения, характеризующие социальную структуру го­родского населения.

Для городских общностей характерна социально-классовая структура, присущая обществу в целом. В то же время пропорциональность социально-классовых групп в городах иная, чем в целом по стране; она также существенно разнится в горо­дах и городских агломерациях разного типа. Различия в пропор­циональности социально-классовых групп, по-видимому, влияют и на отношения между ними. Аналогичным образом обстоит дело и со слоевым составом населения. Помимо разной пропорциональ­ности, отличий в профессиональном составе слоев, здесь надо учесть следующее обстоятельство. Если группы рабочих и интел­лигенции всегда наличествуют в структуре населения любой го­родской общности, то отдельные их внутренние слои могут прак­тически отсутствовать. Наконец, нужно принять во внимание то обстоятельство, что деятельность по потреблению осуществляется именно в территориальных общностях. Она охватывает всех чле­нов общества, в том числе и не включенных в общественное про­изводство (учащиеся, пенсионеры и т. д.). Поэтому возникает надобность выделить (наряду с доминирующей группировкой го­рожан по месту в системе общественного производства) специаль­ную группировку населения по месту, занимаемому в социально-культурном и бытовом потреблении.

Раскрытие всего многообразия отношений и контактов горо­жан — предмет обширных специальных публикаций. Здесь же мы рассмотрим два вопроса:

1) социальные слои городского населения;

2) функции внепроизводственной деятельности в дифферен­циации городского сообщества.

Важнейшим принципом анализа социальной структуры явля­ется классовый подход. В основе его лежит причинное объясне­ние социальных отношений и различий в условиях материальной жизни.

Социальные слои — основные компоненты внутриклассовой структуры — выделяются посредством критериев, которые отражают объективно сущест­вующую диалектическую взаимосвязь свойств слоев и классов. При этом признаки класса выступают как общее, а признаки слоя — как частное.

Слоевая структура суть отображение сущностной дифферен­циации людей, обусловленной социально-экономической неодно­родностью труда, т. е. разделением труда на умственный и физи­ческий, организаторский и исполнительский, квалифицированный и неквалифицированный. Этот неравный труд, закрепленный за различными группами людей, получает разную общественную оценку. Из сказанного вытекает следующее определение. Слои — это социальная общность, возникшая в результате закрепленности за ней разделенного и неоднородного труда, когда различия в ха­рактере труда приводят к различиям в потребностях, средствах их удовлетворения и структуре внепроизводственной деятельно­сти.

Слой — это не статистическая совокупность людей, выделен­ных по какому-то отдельному признаку или ряду частных при­знаков. Под слоем подразумевается реальная социальная группа, входящая в состав общественного класса или находящаяся на гра­ницах между классами и характеризуемая общностью условий существования и близкими формами деятельности в разных сферах жизни, детерминированными общими классовыми чертами.

Социальные слои объединяют людей, которые выполняют сход­ный пo содержанию и социальной оценке общества труд и поэтому имеют сходный уровень образования, квалификации, до­хода, условий труда и быта, сходные социальные связи. Эти со­вокупности людей закреплены за экономически различными ро­дами труда (трудовой деятельности) и поэтому вносят неравный вклад в развитие экономики и культуры, в различной мере разви­вают свои способности, для них характерен разный уровень соци­ально-политической активности.

Как известно, исходным материалом для суждений о доле работников неквалифицированного труда, процессах их сокраще­ния служат профессиональные переписи, которые охватывают только рабочих промышленности и строительства. Совсем иные возможности открывает в этом отношении перепись населения. Несмотря на сложность обработки, она является единственным источником, позволяющим установить и долю неквалифицирован­ного труда, и динамику социальных слоев рабочего класса и ин­теллигенции в масштабах всего общества.

Территориальная структура городов, в том числе и социальная среда, изучались в Советском Союзе не очень широко. При этом факторная экология города - специальная методика изуче­ния среды - применяется еще реже. Все же накоплен некоторый опыт применения факторного анализа при изучении Москвы, Тбилиси, Казани и Таллина. Небольшая распространенность экологии городов связана, по нашему мнению, со слабым развитием социальной экологии и со­циальной географии, а также теории городов и, конечно, с отсут­ствием или нехваткой спроса со стороны практики. На основе сравнительного анализа факторной экологии наз­ванных больших городов, в особенности Таллина, поставлены за­дачи выявить основные факторы дифференциации человека и сре­ды и определить роль территории в образовании внутригородских различий /128/.

Важно отметить, что исследование внутренней структуры го­рода - это одновременно - и исследование расселения. С одной стороны, каждый город и его внутренняя структура - результат развития данной системы расселения (страны, области, района), а с другой - каждый большой город - это скопление поселений - участков города.

Общество, в котором мы живем, - городское: люди живут вплотную друг к другу, много передвигаются; выполняя свои повседневные дела, они вступают в самые различные пространства, населенные самыми разными людьми, переезжают из одного города в другой или из одной части города в другую. В течение дня мы встречаем так много людей, что не можем узнать их всех. И в большинстве случаев мы не можем быть уверены - разделяют они наши стандарты или нет. На каждом шагу нас поражают новые картины и звуки, которые мы не вполне понимаем; хуже того, у нас едва хватает времени остановиться, подумать, постараться что-то как следует понять.

Мир, в котором мы живем, представляется нам в основном населенным чужаками, это мир универсальной отчужденности. Мы живем среди чужаков, для которых сами мы - чужаки. В таком мире нельзя чужаков запирать или держать в страхе, с ними надо уживаться. Это не значит, что описанная выше практика разделения совсем не используется в новых условиях. Если взаимно отчужденные группы не могут быть полностью эффективно разделены, т.е. четко прочертить свои границы, то их взаимодействие все еще может быть ограничено (осуществляться нерегулярно и потому быть безобидным) практикой сегрегации, которая, однако, теперь должна быть изменена.

В Оксфордском социологическом словаре дается следующее определение сегрегации (разделения): « социальные процессы, проявляющиеся в индивидах и социальных групп разделенных между собой и имеющих минимум или вообще отсутствие взаимодействия. Почти универсальным видом сегрегации являются раздельные общественные туалеты для мужчин и женщин. Люди с общими характерными чертами как общая культура, национальность, раса, язык, занятия, религия, уровень дохода или другие общие интересы, имеют тенденцию собираться в одну группу в социальном пространстве… Социальная политика может быть направлена на разрушение сегрегаций в интересах достижения большей социальной интеграции…».

Для примера возьмем один из методов сегрегации - ношение четких, легко распознаваемых знаков групповой принадлежности. Такой указующий на принадлежность к группе внешний вид может быть предписан законом, и попытка “сойти за кого-нибудь другого” будет наказуема. Но этого можно добиться и без помощи закона. На протяжение почти всей истории городов, как известно, только богатые и привилегированные люди могли позволить себе роскошное, хорошо сшитое платье; приобрести его можно было, как правило, лишь там, где оно было сшито (всегда согласно местным обычаям), а нездешних людей всегда можно было легко отличить по наряду, нищете или нелепости их внешнего вида. Теперь же сделать это не так просто. Относительно дешевые копии превосходных платьев производятся в огромных количествах, их могут приобрести и носить люди относительно небольшого достатка (и, что еще важнее, может носить чуть ли не каждый). Более того, эти копии настолько искусно сделаны, что их трудно отличить от оригинала, особенно на расстоянии. Из-за широкой доступности любой моды одежда практически утратила свою традиционную функцию сегрегации, что, в свою очередь, изменило “социальный адрес” портняжных новшеств. Большинство из них теперь не связано с каким-либо определенным классом или группой: вскоре после своего появления они становятся доступными широкой публике.

Мода также утратила свой локальный характер и стала поистине “экстерриториальной”, или космополитичной. Одни и те же или почти неразличимые платья можно приобрести в местах, отдаленных друг от друга. Теперь одежда скорее скрывает, нежели демонстрирует, территориальное происхождение и мобильность своих владельцев. Это не значит, что внешний облик и одежда не разделяют людей; наоборот, одежда играет роль одного из первичных символических средств, используемых для публичного заявления человеком о своей референтной группе и о том качестве, в котором он хотел бы быть воспринят другими. Это равносильно тому, как если бы я, выбирая одеяние, заявила всему миру: “Вот к какому сорту людей я принадлежу, и будьте любезны воспринимать меня такой и обращаться со мной соответствующим образом”. Следовательно, выбирая одежду, я могу давать любую информацию о себе, в том числе ложную; замаскировавшись, я могу выдать себя за кого-то другого, что мне не позволили бы сделать в другом случае; я могу, таким образом, не показывать (или, по крайней мере, скрыть до поры до времени) социально навязанный мне статус.

Нельзя считать мое одеяние надежным показателем моей идентификации, как и я не могу верить в информативную ценность внешнего облика других людей. Они могут по своему желанию ввести меня в заблуждение: то надеть, то снять отделяемые от них символы, по которым я их различаю. По мере того, как разделение по внешнему виду утрачивало свое практическое значение, возрастала роль разделения по пространственному признаку. Территория общего городского обитания постепенно подразделялась на районы, где вероятность встретить людей одного типа становилась гораздо выше, чем людей другого типа, или где маловероятно столкнуться с людьми определенного типа, и, таким образом, вероятность ошибиться в идентификации людей значительно уменьшается.

Даже в специфических районах, куда доступ весьма ограничен, вы, находясь среди чужаков, можете с уверенностью утверждать, что все эти чужаки принадлежат примерно к одной категории людей (или, точнее, что большинство других категорий исключается). Разделение по районам приобретает свою ценность для ориентации по методу исключения, или выборочного и поэтому ограниченного доступа. Ложа в театре, швейцар, телохранитель - все это явные символы и средства, применяемые в таких случаях. Их наличие предполагает, что только избранным доступно то место, которое они охраняют и контролируют.

Критерии отбора бывают разные. В случае с ложей в театре самым важным критерием являются деньги, хотя билет на входе могут и не принять, если человек не удовлетворяет некоторым другим требованиям, например, приличный костюм. Швейцар и телохранитель определяют, “имеет ли право” данный человек войти туда, куда он захочет. Любой, кому разрешается войти, должен доказать свое право находиться внутри; причем весь груз доказательства ложится на того, кто хочет войти, а право решать, является ли это доказательство удовлетворительным, сосредоточено всецело в руках тех, кто контролирует вход. В результате установления права на вход создается ситуация, когда вход бывает заказан людям до тех пор, пока они остаются совершенными чужаками, т.е. до тех пор, пока они никак конкретно себя “не определяют”.

Сам акт идентификации превращает безликого члена “серой”, беспорядочной массы чужаков в “конкретного человека”, в “человека со своим лицом“. Тем самым раздражающе непроницаемая завеса отчужденности хотя бы частично, но приподнимается, тогда как запретная территория, отгороженная охраняемыми воротами, совершенно свободна от чужаков. Каждый, вступающий на такую охраняемую территорию, может быть уверен, что все, кто на ней находится, до известной степени избавлены от присущей чужакам неопределенности и что кто-то позаботился, чтобы все “вхожие” были хотя бы в некоторых отношениях подобны друг другу и благодаря этому причислены к одной категории. Тем самым неопределенность, сопряженная с пребыванием в обществе людей, “которые могут быть кем угодно”, существенно уменьшается, хотя лишь на ограниченное время и в ограниченном пространстве. Власть запрета на вход реализуется с той целью, чтобы обеспечить относительную однородность, недвусмысленность некоторых избранных пространств внутри плотно населенного урбанизированного и безличного мира. Мы все используем эту власть, правда, в несравнимо меньших масштабах, когда, например, печемся о том, чтобы в контролируемое пространство, называемое нашим домом, допускались только те, кого мы каким бы то ни было образом можем опознать; когда отказываем в этом “совершенно чужим”. И мы верим, что другие тоже используют свою власть в отношении нас и даже в большем масштабе. Таким образом, мы чувствуем себя относительно безопасно, в какие бы охраняемые пространства мы ни вступали.

Как правило, день нашей жизни в городе делится на отрезки времени, проводимые в такого рода охраняемых пространствах и затрачиваемые на перемещения между ними (мы едем из дома на работу, в институт, в клуб, в ресторан или в концертный зал, а потом назад - домой). Между замкнутыми пространствами, обладающими способностью исключать “чужих”, простирается обширная область свободного входа, где каждый, или почти каждый, - чужак. В целом мы стараемся сократить время, проводимое в таких промежуточных областях, до минимума, если не удается исключить его совсем (например, переезжая из одного строго охраняемого места в другое, мы полностью изолируемся от них в наглухо захлопнутой ракушке своей машины). Таким образом можно отчасти сгладить наиболее неприятные стороны жизни среди чужаков или хотя бы сделать их на время менее раздражающими, но вряд ли можно избавиться от них вовсе. Несмотря на самые искусные методы различения, мы не можем полностью избежать тех людей, кто близок к нам физически, но далек духовно, кто живет среди нас, как непрошенный гость, и чей приход и уход мы не можем контролировать.

В социальном же пространстве (которого мы никак не можем избежать) мы ни на минуту не можем перестать замечать их. Эта бдительность обременительна для нас: она словно путы, сковывающие нашу свободу. Даже если мы уверены, что присутствие чужаков не таит в себе никакой опасности (хотя в этом мы никогда не можем быть твердо уверены), то все равно мы постоянно чувствуем на себе их пристальный, придирчивый, оценивающий взгляд, - в нашу “частную жизнь” вторгаются, нарушают ее обособленность. И если не наше тело, то наши достоинство, самооценка и даже самоидентификация становятся заложниками неких безликих людей, чьи суждения едва ли поддаются нашему влиянию. Что бы мы ни делали, мы постоянно должны заботиться о том, как наши действия скажутся на нашем образе, который складывается у наблюдателей.