А тема – не твоя, мой друг, забота.
Поэт велением судьбы
В смутное время, которое мы переживаем, нередко услышишь: «Ничего ни в литературе, ни в искусстве не создано сколь-нибудь значительного». Это не так – создано и создаётся людьми, не имеющими звучных имен, но имеющими несомненный талант. Сколь он велик в слове, музыке, живописи, в иных сферах духовного подвижничества определит время. Но нам нужно научиться умению уже сейчас, в наши дни, быть чуткими в проявлении мужества талантливых людей, бросающих вызов властям предержащим и потому не выводимых в теле-и радиоэфир, не издаваемых, никак не популяризируемых. Их не так много – талант всегда редкость, – но они есть!
Я попытаюсь представить читателям одного из талантливых, по моему ощущению, поэтов нашего времени – Юрия Михайловича Берсенева (1934 – 2004). При жизни он не издал ни одного сборника своих стихов, хотя стихи начал писать с ранней юности, еще в суворовском военно-музыкальном училище (окончил его по классу гобоя в 1951 году с отличием). Писал для себя и друзей. Правда, в 1972 году впервые представил свои стихи на суд ценителей поэтического слова и стал лауреатом Пушкинского конкурса (Ленинград). Но на большее так и не решился. Теперь, когда ранние стихи Юрия Берсенева опубликованы, можно сказать, что он формировался как поэт лирико-философского плана. Судите сами, уважаемый читатель.
О, если ты на склоне дня
Вдруг спросишь в краткий миг покоя –
Что Пушкин для меня такое? –
Отвечу, рифмой не звеня:
Он не Кааба дальних Мекк
И не избранник бога Феба,
Он, как никто, далек от неба,
Он просто – трижды человек.
И еще о Пушкине: «Великий узник доли тяжкой… / Нет! Краше – в бездну налегке. / Чем петь державинскою пташкой / В самодержавном кулаке»; «Теперь он будет только медным, / А медь слезами не согреть… / Чтоб в этом мире стать бессмертным - / Сначала надо умереть».Уже в ранних стихах Юрия Берсенева можно обнаружить признак его поэтической зрелости – афористичность: «Немногословен мой сонет. / Где много слов, там правды нет».
Возможно, я ошибусь, но скажу: поэзия молодого и зрелого Юрия Берсенева оригинальна, талантлива, но в ней нет того, что позволило бы ей быть неповторимой, особой, той, которая дает имя поэту, - нет своей темы. Он писал интересно, свежо, но распылялся в многотемье.
Но грянула «перестройка» и за ней – «реформы». В мрачные девяностые поэт выходит на тему бунтарства, вызова власти. Она необходима честному стихотворцу, но это еще не его авторская тема. Однако путь к своему слову в поэзии начат. Мы это находим в стихотворении «Ответ музе».
Я выслушал тебя, мой верный друг,
И совершенно искренне отвечу:
Покуда столько подлости вокруг.
Я буду с ней сражаться, как на сече…
Покуда жизнь бездарна и плоха,
Я – правды раб, до судорог, до пота…
Твоя забота – качество стиха,
А тема – не твоя, мой друг, забота.
Тему беспощадного обличения власти Юрий Берсенев ведет как тему защиты России, растерзанной предательством, добиваемой торжествующим Западом. Каждый удар по достоинству и чести Отечества поэт переживает с глубокой болью – для него это удар по его личному достоинству и чести.В либеральной прессе поднимается вопрос о возвращении Германии культурных ценностей, перемещенных в СССР после разгрома гитлеровского рейха. И Юрий Берсенев откликается на это стихотворением «Ценителям искусства»: «Я вышлю вам ценности все по этапу на радость взволнованной прессе… Но только сначала верните мне папу, убитого вами в Одессе». На принятие России в Парламентскую ассамблею Европы (ПАСЕ) он замечает: «Какая боль, какая грусть… / Какой позор, помилуй Боже… / Европа сгорбленную Русь пустила в «залу» из «прихожей». И бросает в лицо «блудливой Европе»: «О где бы ты была сейчас, в своём «сиянии лучистом», когда б Иван тебя не спас от Бонапарта и фашистов?!»
Кто такой Ельцин и в чём его предназначение, поэт видел, как только «царь Борис» дорвался до власти: «Отец российских «демократов» заморский выполнит заказ, и станем мы одним из штатов с названьем «Корпорейшен – Газ». Начинаются первые забастовки, но у Юрия Берсенева они не вызывают оптимизма – нет в них силы духовного сопротивления, нет готовности к борьбе не на жизнь, а на смерть. Он не отделяет себя от бастующих и говорит жестко, обращаясь и к себе:
Бастует старый академик…
Стучит шахтёр о землю каской…
И все – с трагическою маской…
И всё, конечно, из-за денег…
и нет конца у этой тризны…