В ЖИЗНИ ВСЕ МОНТАЖНО, ТОЛЬКО НУЖНО НАЙТИ, ПО КАКОМУ ПРИНЦИПУ 2 страница
Потом, освобождая себя от забот, почти не имея на это права, заключает мир с Турцией.
Он знает, что скоро будет война с Францией.
Знает будущее.
Историчен Кутузов, но историчен и роман Толстого, владеющий временем.
Кутузов учитывает зиму, хочет дотянуть хотя бы до осени, а пока на Тульском заводе, который находится почти рядом с имением Толстого, приказывает укоротить ружейные дула, заказывает зимние подковы, пики и вы-
зывает себе с Дона молодых, еще не натренированных казаков.
Он герой не поля битвы, а поля войны.
Он готовит бегство отступающего Наполеона: обставляет охраной легкой кавалерии трубу, по которой должны потечь отступающие французы.
Труба оказалась довольно широкая, и пики плохое оружие. Пики еще остались в армии, и раны от пики редко смертельны. Пики — оружие времен Боккаччо.
Оно доживает свой военный срок здесь, в России.
Когда под Малым Ярославцем, в отступлении, Наполеон хочет выпасть из трубы, вырваться от параллельно следующей за ним русской армии, то Кутузов допускает, что неприятель прорвется. Но он одной волей переиначивает действительность.
«Что ты меня пугаешь, — отвечает он. — За свою жизнь я Аустерлиц проиграл. Я буду полагать, что он не прорвался».
И неприятель не прорвался.
Время в романе Толстого — истинное время; более настоящее, чем время на часах.
Это время сохраняет в себе напряжение, и под Тарутином Кутузов прежде всего хочет не предупредить неприятеля преждевременными победами над ним.
Время длится.
Кутузов провожает Наполеона почти торжественно. Ему не нужно брать этого героя в плен. Он его хочет выпустить из русских границ, потому что Наполеон враг Англии, он почти что союзник; и Кутузов не препятствует выходу его из русских границ.
Проживание романа — это решение старых задач высокого теоретического искусства, задач, которые замечательны тем, что в них нет аксиом; нет аксиом в этой математике.
2 X 2 не 4, а что-нибудь.
Л. Толстой видел, что времени как бы нет — оно «стоит».
Он любил говорить, что у тулупа со временем появилось только две пуговицы сзади, он стал сюртуком.
Он видел иллюзорность настоящего.
Он очень враждебен к индустрии.
И в то же время, может быть, именно вследствие этого,
он хорошо видел как бы насыщенность времени, его плотность, его движение; он знает будущее.
Толстой написал письмо Николаю II (неотправленное).
Толстой писал, что если не будет коренных изменений, нового императора постигнет судьба его несчастного деда — Александра II.
Так вот.
Время в романе «Анна Каренина» реально. Это время определяется обычной работой дня, работой подмастерья. Время определенного костюма, определенной дамской моды, определенного способа здороваться.
Дамы у Толстого уже не делают реверансов, они приседают; так приседает подруга Кити, барынька, там, на иностранных водах, где подчеркнуто притязательно запаздывание обычаев.
Но время трагичнее. Время откладывает бремя войны и вины на всех, ибо люди живут по-разному, но в одних границах.
Николай Толстой, любимый брат, заменял в ранней юности Толстому отца. Он как будто нечаянно посоветовал Толстому Льву ехать на Кавказ.
И было так: Лев, артиллерийский офицер, Николай и Сергей Толстые в те севастопольские времена встретились после войны в Ясной Поляне. В доме не было ни простынь, ни одеял. Трое графов ночевали на соломе. Но земля дорожала, и то, что называется аграрными беспорядками, и отношения между дворянами и крестьянами, грань между ними становилась все железное. Путь между ними как бы увеличивался.
Они были как огромные ледяные поля, которые весною получали трещины и расходятся. Они еще будут сталкиваться во время бурь.
V. ВНУТРЕННИЙ МОНОЛОГ
Последовательность можно строить с любого места, с любого конца.
Временная последовательность.
Античная драма.
Декамерон.
Толстой.
Чехов.
Но есть внутренняя последовательность.
Фольклор.
Античное построение.
Античное построение на уже известных темах (мифов) — это и есть внутренняя последовательность.
Повторяю, что Пушкин указал смысл смены античной трагедии — драмой.
«Истина страстей, правдоподобие чувствований» пришли на смену притупляющим ощущения кровавым зрелищам.
Второе обстоятельство этой смены в том, что существует «множественность» героев драмы Шекспира, романов Толстого. Это прежде всего смена противоречий в их изменении.
В романах Толстого герой делает то, что нужно, что ему предлагают обстоятельства.
Герой изменяется. Это заметил Н. Чернышевский по первым вещам гения.
В новых обстоятельствах он, по существу, становится новым героем.
Правильно разбирая какое-нибудь художественное произведение, разделяя анализ так, как разделяет работу архитектор, у которого есть нулевой этаж, подготовка почвы, на которой встанет постройка, затем время возведения каркаса, тогда кажется, что художественное произведение расслаивается: — Это зрительное, это, как показал Виноградов, — внутренний монолог героя.
Как бы расслаивается.
Существуют большие поля, возможно, они отделены друг от друга или мы их отделяем друг от друга; отделяем и должны их как-то назвать; как иероглиф называет неназванную тайную жизнь.
Но внутренность этого монолога заключалась в том, что говорилось в публику.
Человек как бы разрывал театр.
Внутренний монолог сохранился и в театре.
Это делал Островский, это сделал Гоголь.
Но вот само дело «о внутреннем монологе», оно непростое.
Монолог «Исповеди» Руссо, он не только «внутренний монолог».
Он предназначается для выступления, это проповедь;
проповедь с примерами, с измерением жизни — из своего опыта.
Лирическое стихотворное произведение скорее может быть целиком названо внутренним монологом.
Когда я беру «Войну и мир», то мне кажется, именно кажется, что в основе книги лежит как бы исследование военного дела — психологии военного дела, анализ того, возможна ли наука о сражениях, что значит воля стратега во время войны.
Любопытно, что высказывание, на которое я наткнулся, на которое мне указали, то, что Наполеон представлял свою роль в истории, в сражении почти так, как представлял свою роль Кутузов. (Об этом писал Лаказ в «Мемориале со Св. Елены», 1823). Можно даже сказать, что это очень похоже.
То есть невольно надо анализировать чужую волю, волю соперника.
Потом надо переорганизовать чужую волю.
Надо анализировать свои возможности.
Карту сражения.
Подумать о состоянии людей, о воле солдата.
Потом увидеть, как это изменяется во время войны.
Я отвлекся. Вернемся к монологу.
И Лев Николаевич, который много раз менял пути своего творчества, соблазнился идеей о том, что народное творчество как бы безлико.
Человек поет, и вспоминает, и создает как бы бессознательно.
В беде он покорен, он покоряется ей, и в результате беда покоряется ему.
Но всякое исследование, и всякое путешествие, и любовные истории, и книги, они не покоряются, они вступают с нами в спор, и иногда собственная книга удивляет автора.
Об удивлении автора перед своим открытием говорил Эйнштейн.
Но тут дело не только в том, что человек мыслит не словами.
Он мыслит переосмысливая.
Мой опыт сравнительно малый, но я вижу, как не соглашается с твоим заданием то, что ты пишешь.
Пушкин не сразу знает, что будет делать Татьяна.
Он так и не узнал, что будет делать Онегин.
Как будто дела Онегина пойдут плохо.
Вот же этот рисунок Пушкина. Он стоит с Онегиным на фоне Петропавловской крепости; стоят на Дворцовой стороне.
Тут могут произойти всеимперские перипетии.
Жизнь, бытие, «переосмысливает» сознание Л. Н. Толстого.
Вернемся к частному вопросу.
В драматургическом произведении или в романе бывает несколько человек, они думают каждый как бы за себя, не за писателя.
Толстой сам отмечает, что и человек, который умирал на Бородинском поле, не думал об истории, вероятно, и о Наполеоне; он думал о себе, о близких.
Я думаю о людях Толстого.
После краткого замечания о разности семейств и их судеб Толстой как автор попадает в плен к Стиве Облонскому.
Он мыслит мыслями предполагаемого к воплощению человека.
Его предметами, соотношением предметов с живыми людьми.
Все помнят выражение сна Облонского — «графинчики-женщины», стеклянные столы поют что-то приятное.
Это снится герою, герою, мышлением которого Толстой владеет лучше всего.
Сон Стивы Облонского одновременно и его внутренний монолог, как бы уже драматизированный, «специализированный» номер для самооправдания.
Он виноват, Стива, он изменил жене, но «графинчики-женщины» прекрасны и обладают той прекрасной особенностью, что они не имеют души, они только собственность.
Все герои «Анны Карениной» имеют свой мир, ведут собственный внутренний монолог.
Самый трагический монолог у Анны Карениной.
Потому что она всех винит и не оправдывает даже себя.
Внутренние монологи Алексея Каренина иные.
Он оправдывается, как учреждение.
Он отписывается встречными бумагами.
И только момент смертельной болезни Анны снимает с него маску: он иначе говорит, иначе представляется.
А он человек, который мог бы быть хорошим, но заключен в собственную бюрократическую канцелярию.
Трудно поддающееся словам величие Толстого в том, что он этого человека там, за стенами его оболочки, как бы греет своими руками, своим дыханием.
Во всем романе «Анна Каренина» автор не выступает сам.
Это сказано правильно, если не считать размышлений Левина, если поверить, что Левин вовсе не Лев Николаевич, и понять, чем этот человек выделен Львом Николаевичем, у него есть свое хозяйство, свои хлопоты, свои неприятности.
Анна Каренина другой человек.
Она мыслит «внутренним монологом».
Это видно особенно в последних сценах, когда женщина поссорилась с любимым, для которого она переделала свою жизнь.
Она видит мир, но видит мир отстранение, как бы отделенным от вчерашнего и сегодняшнего дня.
Она видит себя со стороны.
Как оценивают ее кружево проходящие горничные. Как перед ней показывают себя люди, стараются казаться аристократами, хорошо говорящими по-французски. Все вещи, даже вывески которых не помогают мыслить, поражают своей неожиданной бессмысленностью. Пьяные, мороженщик, человек, который приносит записку от Вронского, они все переосмыслены внутренним монологом.
Толстой передает свое мышление другим людям. Это он сам как бы умирает от горячки. Сам жалеет и почти любит старика Каренина, а Каренин думает сам за себя, и Вронский думает сам за себя.
Пытаюсь сделать замечание.
Роман «Анна Каренина» весь построен на внутренних монологах, как бы на непонимании людей друг другом.
Может быть, это сказано неожиданно, но, перечитывая книгу не в первый раз, удивился больше, чем читая Достоевского. Там герои мыслят одинаково, как будто они читали с детства одного автора — Достоевского.
ПУТЬ ТОЛСТОГО
Трудно писать о Толстом, .потому что у него одно произведение лежит над другим, сомнения писателя сказываются не только на перемене хода одного произведения.
Человек ищет, человек имеет несколько формулировок того, что он видит.
Положение молодого барина в деревне все же было положением барина, и видел он своих крепостных.
Привычно близких — и навсегда чужих.
Писатель надеялся, что эти отношения могут быть как-то очеловечены.
Несколько лет писал он «Роман русского помещика»,
Писал человек, который уже создал «Детство», «Отрочество».
Взаимоотношения людей удалось передать через ощущение ребенка, у которого нет возможности прямых решений.
И нет социальных решений.
Толстой считал крепостное право «милым злом». Так сформулировать свое отношение к окружающему смог — для себя, в дневнике — только Толстой.
На войне, сперва на Кавказе, потом в Севастополе, Толстой увидел крестьянина — солдата — и сам был солдатом.
В это время создавались «Севастопольские рассказы».
А перед этим писался очерк «Как умирают русские солдаты».
Потом было увлечение школой.
Вырастить своих учеников-крестьян, которые ему верили, которые казались равными, когда создавалась статья «Кому у кого учиться писать, — крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят».
Вот в это время писалась и не могла быть кончена великая вещь «Казаки».
Что происходит в Севастополе?
Убыль русских войск в Севастополе оценивается современниками в 500 тысяч человек. Издержала Россия около 500 миллионов рублей. Посылаемые подкрепления более чем наполовину погибали в пути.
Бомбардировку Севастополя англичане сами сравнивали с толчением какого-то материала в ступке.
И в это время Толстой переживал очень сложные мысли. Сложные и простые.
Каждый человек какой-то частью своего сознания хотел не быть на этой войне.
В бумагах Толстого сохранились листки, названные «Началом фантастического рассказа». Рассказывается, как был вечер в Севастополе с песенниками. Он не удался. Молодой офицер, приехавший по собственному желанию в Севастополь, очень образованный человек, знающий
немецкий и итальянский языки, разочарованный, едет отдыхать.
Над ним дугами проходят раскаленные ядра. Это — удары пестика о ступку Севастополя.
Площадь большая, мокрая, потому что идет дождь.
Ехать неудобно, потому что мокро. И вдруг офицер чувствует, что ехать стало как-то удобнее, и перестал лить дождь, и залаяли какие-то собаки. Слышатся их «знакомые голоса». И офицер въезжает в свое собственное имение. Открывает дверь и понимает, что подал к самому себе через восемь лет.
Выходит жена.
Она была беременна. Выходит брат. Он вырос. Жена совещается с ним, отлучать ли от груди ребенка. А ребенок его. И он не знает, как себя вести, потому что он — и человек своего времени, и человек из другого времени, из времени воины; ребенка и беременной жены и многого другого еще не было.
Что переживал Толстой? Прежде всего глубокое разочарование не только в русской военной силе, но и в самом устройстве России.
Он увидел воровство, невежество. Войска сражались на территориях, которые не были просмотрены по карте. Скоплялись и элементарные ошибки.
Толстой вернулся к себе, в Россию, но вернулся разочарованным. А была великая страна, которую он так знал по рассказам в детстве, по рассказам отца, друзей отца, крестьян, — была победа над Наполеоном. Армия, собранная со всей Европы, ушла полностью разбитой, в позорной малочисленности; это не повторилось в Севастопольской кампании.
Второе разочарование, которое пережил Толстой, — это его разочарование в последствиях войны. Он думал, что все преобразуется, что люди спохватятся, образумятся, причем это обновление он представлял себе как возвращение какой-то доброй старины, которой, однако, не оказалось.
Толстой пишет рассказ «Два гусара». Он писал об откупщике Кокореве, крупном откупщике, который торговал водкой. Он был самым влиятельным в группе русских коммерсантов. Кокорев говорил -о славе России: «И грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; а во всех городах задавались с речами обеды в честь солдат-героев.
Им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки на старых дорогах». Трынка — это старое название трехкопеечной монеты.
Старая Россия была в глазах Толстого обесславлена, и появление Толстого в журнале, в котором работали Белинский и Чернышевский, не было случайным. Толстой писал в то время про Чернышевского, что он «умен и горяч».
Но все же идея морального реванша, реабилитации России была для Толстого связана с 1812 годом. И вот тогда Толстой задумал «Войну и мир». Вернее, он задумал книгу, как он всегда это делал, эпопею, которая изображала победу над каким-то несчастьем. Так он задумал повести «Детство», «Отрочество» и «Юность». Так он задумал роман о помещике. Так он задумал роман, в котором были 1805 и 1812 годы. То есть он хотел показать, как переходила Россия и как переходил русский человек своими собственными силами от неудачи к удаче.
Первое начало «Войны и мира» — это рассказ о том, как возвращается будущий герой романа Пьер, старый декабрист, аристократ, выдержавший каторгу, и его жена, значит, жена декабриста, имя ее Наташа. Тема уже прославлена Некрасовым.
«Война и мир» как бы начата в севастопольском отрезвлении, после русской аракчеевщины, после того поражения, которое потерпели Пьер Безухов и Давыдов и другие люди, которых он знал; был Аракчеев, и был мало думающий, по-своему добросовестный, хороший хозяин Николай Ростов.
Значит, надо сказать так, что Толстой начал описание русской победы над Наполеоном с рассказа о том, что произошло после победы. Это грустное начало.
Искусство очень сложно. Оно всегда, будучи однократным, обладает разноосмысливанием.
В войне очень важно иметь перед противником рокадную дорогу, то есть дорогу, параллельную фронту. Эти рокады помогают и в современной войне. Так вот, писатель подходит к реалистическому фронту, фронту действительности, имея рокаду.
У Льва Николаевича Толстого рукопись «Войны и мира» имеет более 5000 листов, а почерк у писателя убористый. Но, кроме того, он правил бесконечно корректуры, он останавливал набор на годы и начинал работу за-
ново. То, что мы называем полем влияния вещи, это следы поисков, это не только обработка стиля, не только доработка фигур, это исследование действительности. Это работа, цель которой увидеть мир, увидеть как бы заново.
Открытия великих писателей как будто неожиданны, и они часто опровергают сами себя.
Лев Николаевич хотел в лице Андрея Болконского показать аристократа, умнейшего человека, показать героя, который по-своему и точно и верно переосмысливал войну, разгадал ее. Но в ходе работы оказалось, что истинными героями произведения были солдаты, рядовые офицеры, такие, как Тушин, такие, как старый, участвовавший еще в штурме Измаила Тимохин, который как будто и не вышел в люди, но его военный опыт нужен был и он способствует удаче невозможного боя под Шенграбеном.
Герои осознаются в работе, написании.
Образ Кутузова разгадывается самим Толстым мало-помалу, так же, как разгадывается сущность войны, сущность истории. Человек, великий человек, входящий в постройку нового здания, открывающий новые материки, не знает их, он даже не знает значения своей попытки.
Толстой пишет роман долго. Пишет, останавливается, бросает. Бросает, уже найдя главное, уже увидев по-новому свое время.
Ему нужно заблудиться, чтобы найти, перестроиться.
Оказывается, что дело идет не о войне, не о мире.
Дело идет о народе, о его самосознании, о том, почему его нельзя победить, если он не покорился внутренне, если он не признал своего поражения, если он не хочет возить сено для коней победителей ни за бумажные деньги, ни за серебряные, а просто не признает победителя. И побеждает.
Долго писалась «Война и мир».
«Долго» — это обозначает десять лет.
Немного позднее Толстой написал «Кавказский пленник».
В этой очень просто написанной вещи не показана любовь между офицером и девушкой гор, так, как было у Пушкина.
Жилин дружит с девочкой как равный.
Она ему помогает спастись из ямы.
Она заинтересована его искусством. Примитивной лепкой.
Эту свою вещь Толстой считал безукоризненной.
«Война и мир» создана человеком, знавшим армию, видящим поражения, понимающим солдат.
«Воина и мир» как бы апелляция на тот приговор русскому обществу, который .вынес Толстой, — незнание своего дела, грабеж солдат, плохая техника, незнание мести битвы.
Все описано правильно, но надо помнить, что Диккенс в свое время, как журналист, описал Севастопольскую войну. Он писал с уважением к медведю, так он называл Россию; Англию он называл быком.
Медведь не пустил быка дальше побережья.
«Война и мир» начинается с семейной истории и захватывает в описание грандиозные сражения времени.
Это как бы исследование о причинах поражения и попытки понять, как добиваются победы.
Вещь написана широко, с включением исследование. В ней есть герой Андрей Болконский, герой положительный, но этот положительный герой не мог быть главным в описании войны.
Кутузов понят только в конце написания книги.
Кутузов был поднят на свое место мнением народа.
Он думал вместе с армией.
Не верил в бумажную теорию войны и воевал против всех правил и не был поэтому побежден.
Великая эпопея вся построена на анализе массового движения.
Булочник, уходящий из Москвы, и боярыня, богачка, уезжающая куда-то на Волгу, потому что она не хочет быть слугой Бонапарта, — они обладают общим решением.
Вещь удалась во всех составляющих, кроме Андрея Болконского, который, как кажется, явно не нужен самой войне: он мог бы быть героем иного романа, тогда роман был бы лжив.
Болконский, решавший свою личную задачу, вопрос о любви Наташи Ростовой, ее измене, это сделано очень серьезно; вопрос об измене женщины уже поставлен, и рана для мужчины так смертельна, что Андрей Болконский как герой эпопеи может простить свою невесту, во сам погибает в случайном попадании в районе действия старых орудий того времени.
Зато Наташа Ростова была одновременно раскрыта, понята в образе женщины, возвращающейся с престарелым мужем, каторжником, декабристом.
Она нянчит мужа. Она почти старшая для него.
Это та самая Наташа, про которую в первоначальном плане романа было сказано, что она любит постель. Это та самая Наташа, которая девочкой спросила маму, можно ли выйти за двоих. Ей двое очень нравились — Андрей Болконский и Анатоль Курагин.
Этот вопрос был снят другой, другая Анна, по фамилии Каренина, как про нее говорил в стихах Асеев.
Анна не разрешала вопроса.
Между тем жены Декабристов в сознании народа были равны своим мужьям, но время изменилось.
Все изменилось во времени и никак не могло уложиться.
Женщина, которая могла бы быть по крайней мере внучкой Наташи Ростовой, пережила тяжелый роман.
Узнала тяжелые муки совести.
Новая нравственность еще не существовала.
В романе Анна Каренина права.
Важно, что после эпопеи, в которой двигаются герои, решается судьба Европы и, может быть, всего мира, Толстой после попытки написать роман о Петре I или о Павле, о чем-то грандиозном, лично побеждающем
— пришел к семейному роману.
Я решусь сказать слово «семейный» потому, что в этом романе все герои даны в круге личных интересов.
Они не только говорят внутренние монологи; они видят мир из своего окна.
Не могу включить в свою книгу анализа «Войны и мира», потому что включение это. было бы огромно, а я стар.
А такие головастые ребята очень трудно рождаются.
Когда все перевернулось и никак не могло уложиться, то личная история выросла и стала самым главным, все еще не решенным.
И этот вопрос Толстой долго хотел решить с религией вместе.
Может быть, создать новую религию.
Может быть, создать новое монашество.
Может быть, превратить крестьянскую психологию в общечеловеческую психологию.
Великий роман, одновременно и семейный, и социальный, удался.
Цель жизни Анны Карениной удалась меньше, чем жизнь Наташи Ростовой.
Наташа Ростова, правда, увидела каторгу, которую в более тяжелом виде увидела женщина, к которой мы подойдем только потом, — Катюша Маслова.
Женщина, которая возвышается среди толпы.
Мир первой жизни Анны Карениной очень узок. Молодая женщина, она почти с благоговением, как говорит, скрывая иронию, Толстой, относилась к делам своего мужа — важного чиновника Алексея Каренина.
Человека, о котором знали даже за границей.
Нигилисты, теоретики нового времени, люди, которые могли бы по-своему понять если не Андрея Болконского, то Пьера Безухова, они все время присутствуют в «Анне Карениной».
Но они как будто за сценой.
Колеблют стены того, что могло бы быть названо декорацией.
Они упоминаются во всех черновиках.
Нигилист Базаров, коротко описанный, реалистически показанный, стал, душевно, образцом для великих людей; его понимали такие люди, как Пирогов, Иван Павлов. Вот человек, который умел жить и умирать.
Брат Константина Левина Николай — нигилист.
Он пытается наладить артель.
В одном он сильнее Константина, хотя он не может бороться со своим братом еще и потому, что у него гораздо меньше места в романе.
Когда Константин рассказывает брату Николаю свой план ведения хозяйства — создание заинтересованности рабочего в прибыли, — брат, нигилист, говорит: ты повторяешь старые мысли (это коммунизм), но ты убрал самое главное (вопрос о собственности).
Толстой восхищается Кити, она умеет не обидеть бывшую проститутку, которая сейчас является фактической женой Николая.
Толстой видит, что Кити не боится смерти, потому что она религиозна.
Но погубивший свою жизнь дворянин-нигилист, судящийся со своими братьями за наследство, тоже умеет умирать.
Когда священник сказал: «Умер», то умирающий ответил: «Нет еще, скоро».
Он умеет умирать не хуже, чем умирал на глазах Толстого русский солдат.
Так умирал Павлов.
Когда Ленин говорит о противоречивости Толстого, он замечает самое важное и главное, он связывает эту противоречивость с самым главным — с историей страны.
Страна быстро и парадоксально противоречиво изменялась. Она изменялась так, что разные куски, пласты ее жизни находились в прямом противоречии.
Искусство идет рокадной дорогой вдоль фронта жизни.
10. ИСТОРИЯ НАПИСАНИЯ «АННЫ КАРЕНИНОЙ»
Что значит обыденное выражение — мысли путаются?
Это значит: мы не знаем порядка мыслей.
Не знаем точек пересечения доверия и недоверия к собственным мыслям.
Проследить путь мышления человека, создавшего «Анну Каренину», задача почти безнадежная. Мы только видим, происходит борение решений — пересмотр решений.
Поэтому выбор метода нашего узнавания — скажу так — прост. Мы даем отрывки из писем времени создания «Анны Карениной» и время написания письма.
Поэтому мы и даем эти странички, похожие на какую-то решетку, отцеживающую нечто реальное из неточно сказанного.
Толстой; нет, скажу по-другому — легкая бричка Толстого; нет, снова скажу иначе — Толстой, кажется, что он писал с почти моцартовской легкостью; волшебная коляска катилась как будто легко и свободно.
Так же легко вкатилась, врезалась в огромное, непроходимое тесто жизни. Человек этот почти сразу взялся за перемешивание, укладывание, взялся за дело; взялся сюжетом промывать этот мир, который все время как бы запутывается.
История написания «Анны Карениной» огромна, сложна и проста.
Сам термин «энергия заблуждения» родился в ходе этой истории, истории, которая течет рядом с историей печатания романа.
Впервые на слова Толстого о заблуждении обратил внимание Борис Михайлович Эйхенбаум.
Цитата нужна. Я говорил или еще скажу, что мы ходим, держась за стену цитаты.
И в то же время ничего нет невернее цитаты, и чем сложнее дело, тем сложнее дело цитирования; и Толстой, дело которого, душа которого беспрерывно жива и беспрерывно растет, один из самых трудных примеров.
Анна Андреевна Ахматова, проверяя цитаты Пушкина, говорила, что они все неточны, перенаправлены течением могучего мышления.
Цитаты Маяковского, естественно, неточны.
Потому что они перенаправлены.
Когда говорили ему это, он отвечал: «Я в уме дописал строчку».
Кроме того, само по себе цитирование, помещение мысли в новый контекст, изменяет цитату.
Генезис один и тот же, сохранен и проверен цитатчиком, но мысль эволюционировала; гораздо точнее сказать: чувство все время живет, перестраиваясь.
В истории религии цитаты встречаются часто, они обыкновенно подтверждают генезис, но неизбежность эволюции жизни делает их средством спора и как бы преднамеренной ложью.
И Лев Николаевич, прочитав богословскую книгу, ища в ней оправдание тайн, написал в адрес комментатора, т. е. цитатчику: «Идите вы к отцу вашему — дьяволу».
И вот, после того, что сказал, перечитаем по письмам Толстого историю написания «Анны Карениной». Она есть история поиска истины.
Повороты души его, повороты работы, энергия дела, воображения оставляют следы своего в его письмах.
И это в точности так, как следы на песке, это не ритм, а только следы ритма.
Роман «Анна Каренина» начат в 1873 году, окончен в 1877 году.