Письменное слово каббалы: третий период 5 страница

Как видим, такая классификация представляет не возвышенную, пусть причудливую, традицию Зогара, но низменный и суеверный аппарат Сефер Разиэль и позднее Каббалы, игнорируемый, если и не неизвестный писателям вроде Розенрота. В трактатах, последовавших за Compendious Apology, каббалистические связи Фладда выражены имплицитно и голословно, а не четко, ясно и обоснованно, и, я полагаю, это доказательство того, что он не был знаком с Зогаром. В своей «Космологии Макрокосмоса»85, посвященной его метафизическому и материальному происхождению, он больше обращается к платоническим и герметическим писаниям, и, хотя там приводятся ссылки на многие авторитеты, нет ничего из Каббалы, не считая, разумеется, Тетраграмматона, который фигурирует в треугольнике в одной из иллюстраций. Параллельный трактат о Микрокосме перекликается с Каббалой учением об ангелах и демонах. Слабые следы подобных перекличек можно найти и в других его произведениях; но ни о каком реальном знании Каббалы они не говорят. Приведенная в обсуждении свойств чисел86 (то есть сфирот) и увязываемых с ними Божественных Имен диаграмма, сопровождаемая замечаниями, демонстрирует совершенно неверное представление о каббалистической схеме эманации. То же можно сказать и о некоторых более поздних высказываниях о Метатроне и позитивной и негативной сторонах Древа сфирот87, в которых видно незнание предмета. Отвечая отцу Мересенну, Фладд отстаивает свое понимание Каббалы, но понятие это трактуется у него крайне вольно и имеет слабое касательство к еврейской Каббале88. В заключение следует заметить, что кентский мистик был по преимуществу христианским философом и, как и к другим предметам, к эзотерической традиции Израиля он подходит с позиции христианской.

 

X. Генри Мор

 

Баснаж воспринимает кембриджского платоника как великого каббалиста, а его вклад в Kabbala Denudata как, в известном смысле, открывающий дух и душу еврейской теософии89. Франк, напротив, высказывает сожаление по поводу включения его текстов Розенротом на том основании, что это якобы личные размышления, которые совершенно несообразны каббалистическому учению90. Хотя не может быть никакого сомнения в правоте второго ученого, Мор тем не менее представляет особый интерес своим энтузиазмом и искренностью. К тому же его позиция непосредственно касается нашего исследования, поскольку написанное им неоспоримо принадлежит к английской мистической литературе – или, по крайней мере, примыкает к ней. Начнем поэтому с замечания, что к предмету он подходил как христианин, мечтающий об обращении евреев в христианство, для которого Каббала была подходящим инструментом для осуществления этого замысла, причем не только по отношению к евреям, но и к язычникам. Поэтому к ее изучению и прояснению он подошел не как исследователь вещей эзотерических, не как приверженец доктрины абсолютной религии и даже не ради высшего смысла христианства, а как Пико делла Мирандола, Постель и Рейхлин или как его корреспондент и издатель Розенрот, то есть как человек проникнутый евангелическим духом91.

Мор, как можно предположить, был введен в Каббалу Либер Друшим Ицхака Луриа. Нет оснований считать, что он мог предпринять или действительно предпринял самостоятельное изучение Зогара, а поскольку его вклад в дело изучения этого предмета имел место до появления Kabbala Denudata, из этого вытекает, что его знакомство с ним было далеко не исчерпывающим и вообще недостаточно хорошим. В то же время изучение «Либер Друшим» вызвало к жизни обстоятельное послание, адресованное Розенроту92, и в нем обрисовка сфирот в форме сфер осуждается как фикция поздних раввинов и утверждается их десятеричность. Вместе с тем критическая позиция автора основывается на якобы каббалистическом происхождении пифагорейской десятеричной системы. Это послание сопровождалось рядом вопросов и соображений по части дебатируемой проблемы и прочих сложных вопросов, и все это пунктуально опубликовано Розенротом, для которого, судя по всему, объем не проблема, вместе с его Amica Responsio, где приводятся ссылки на Зогар в поддержку круглой формы сфирот93. Мор откликнулся Ulterior Disquisitio и сопроводил его письмом, в котором утверждает, что постиг истиную Каббалу еврейской Берешит. Письмо на английском и написано весьма витиевато. Вывод подталкивает Розенрота поделиться со своими читателями мыслью о том, «как благодатно это может отразиться на приуготовлении обращения евреев в христианство, поскольку все сложности и препятствия прояснены и сняты правильным пониманием их собственной Каббалы».

Нет необходимости вдаваться в подробности этой дружеской переписки, которая к тому же, надо признать, становится утомительной в Ulterior Disquisitio. Однако Мор выдвигает новые тезисы относительно Видения Иезекииля, то есть это некий Каббалистический Катехизис и опровержение учения о том, что мир не есть продукт творения ex nihilo; и в этом последнем пункте платоник явно не понял Каббалу.

Из всего этого особый интерес представляет Mercavae Expositio, где содержится девятнадцать постулатов, пятьдесят два вопроса по поводу текста пророка Иезекииля и ответы на них. В трактате утверждается: а) что все души ангельские и человеческие, и Мессии в том числе, были созданы от начала мира94; б) что материальный мир в своем первом состоянии был прозрачным, или ясным; в) что он состоял из двух основных элементов – Духа Природы и сосуда Духа Святого; г) что он был разделен на четыре части, и это и есть Четыре Мира Каббалы; д) что все души первоначально находились в мире Ацилут, но подверглись влиянию революции в других мирах; е) что души, которые Божьей волей были отправлены в мир Асия, но свободны от удобопреклонности греху, поддерживаются Божиим Произволением и непреложно вернутся в Ацилут; ж) что в Ацилут души и ангелы полностью поглощены Блаженным Видением, но в мире Брия они имеют тяготение к вещам внешним; з) что душа Мессии в Ацилут настолько преуспела в Божественной Любви, что соединилась с Предвечным Словом в некоем Гипер-Ацилутическом и Ипостасном виде и сделалась таким образом Главой всех душ и Царем Четырех Миров; это событие произошло в начале Бриатического мира, и это особое наследие Мессии. В этом пункте христианин-каббалист вводит аспект креста и порывает всякую связь со схемой еврейской теософии.

Mercavae Expositio содержит многочисленные ссылки на другой труд Мора, озаглавленный Conjectura Cabbalistica95, предшествовавший переписке с Розенротом. Это изложение буквального, философского и мистического или божественно-нравственного смысла трех первых глав Книги Бытия (Генезиса). Она была получена, как уверяет нас автор, ни от человеков, ни от ангелов, и, кстати, эта «догадка» лучше всего иллюстрирует критику Франка, поскольку она имеет мало общего как со старой, так и позднейшей Каббалой, как она бытует в еврействе. Буквальное толкование – это смелая парафраза скриптурального рассказа о сотворении и падении человека. «Философская Каббала» основывается на десятеричной системе в таком фантастическом духе:

Архетипический Мир = Монада, 1.

Первоматерия = Дуада, 2.

Обитаемый Порядок = Триада, 3.

Сотворение Звездных Небес = Тетрада, 4.

Создание Рыб и Птиц, или Единство Активного и Пассивного Начала = Пентада, 5.

Создание Зверей и Скота, но главным образом Человека = = Гексада, 6.

Что происходит дальше, до десяти, не выявлено. В своем первобытном состоянии Адам был полностью эфирным, а его душа была землей, благословенной Богом, вследствие чего она произвела всякое благоприятное дерево и всякое благопроиз-растающее насаждение Небесного Отца. Древо Жизни в саду человеческой души было сущностным произволением Бога, тогда как Древо Познания было произволением самого человека. Это ключ к аллегории, весьма красивой и совершенно несущественной. Заметим еще, что сон, в который погрузился Адам, был следствием утомления от Богосозерцания. «Нравственная Каббала» признает два начала в человеке, а именно дух и плоть. Она, по-видимому, дает синопсис дела восстановления, описывая прежде всего духовный хаос, когда человек находится во власти плоти; затем рассвет небесного начала, соответствующий Божественному «Да будет»; но аналогия в большинстве случаев кажется и слабой, и переусложненной. Например, деревья плодоносящие – добрые дела, появление солнца – это любовь к Богу и нашим ближним и т. д. В целом можно резюмировать, что связь Мора с Каббалой это интересный эпизод в жизни симпатичного ученого, но толку от этого практически никакого.

 

XI. Томас Воэн

 

После несметных вопросов, сложностей и доморощенных схем Генри Мора полезно будет по контрасту рассмотреть отношение к Каббале его современника Евгения Филалета, иначе Томаса Воэна. Исследователи христианской Каббалы не должны упускать из виду это своеобразное явление в мысли XVII столетия. Речь идет о споре этих двух писателей, запечатленном в памфлетах, которыми они обменялись. Когда Воэн начал свои занятия теософией и опубликовал два трактата о природе человека и об универсальном Духе Природы, Мор, который в конечном итоге был больше платоником, чем мистиком, и с трудом переносил мистическую терминологию, опубликовал желчный ответ на них, на что валлийский мистик откликнулся злой сатирой в духе времени. Сам этот спор достоин забвения, но Томас Воэн получил репутацию, я полагаю, заслуженную, главного мистика, теософа и алхимика, за одним исключением в последнем пункте, имевшим место в Англии; а поскольку он умер за двадцать пять лет до появления Kabbala Denudata, источник и охват его каббалистических познаний поможет нам оценить состояние знаний в этой области в Англии до формирования кружка кембриджских платоников. Воэн в своих ранних трудах называет себя учеником Агриппы, и «Три Книги по Оккультной Философии»96 могут служить общим мерилом его знакомства с эзотерической традицией евреев, тогда как мнение, которое у него сформировалось на этой основе, следует соотнести с Retractation его наставника – восхитительной работой «Тщеславие Наук и Превосходство Слова Божьего». Я не хочу этим сказать, будто это единственное, что он читал; по одному поводу он цитирует пассаж из Porta Lucis97, которого нет у Агриппы; есть еще один или два примера98, но в основном он довольствуется презентацией своей модели и первого вдохновителя. Если мои читатели согласны с таким суждением, они сами должны истолковать его собственное заявление о том, что он провел годы и годы в поиске и созерцании Каббалы рефлективно, а не библиографически, что поможет им дальше увидеть, как своеобразный мистицизм Томаса Воэна в отдельных точках соприкасается с Зогаром без этого руководства по Каббале, тогда еще не переведенного, и если и знакомого нашему мистику, то лишь по выдержкам в латинском переводе.

В его беседе о Древности Магии мы видим, сколь чуток он – совсем в духе своих предшественников – к проблеме различения истинной и ложной Каббалы. Последняя красноречиво, как это свойственно тому времени, описывается как выдумка разбросанных по свету бродячих раввинов, «чьи мозги рассеяны еще более того рассеяния, которому подвергла их судьба» и поглощены «сноровкою в обращении с алфавитом, всегда заканчивают буквой, с чего начали, и в этом суетном искусстве весьма плодовиты». Что же касается «более древних и вещественных преданий Каббалы», говорит Томас Воэн, то их он с радостью принимает за содержащиеся в них священные истины99. Признает он и метафизическую традицию, в которой величайшей тайной является символика Лестницы Иакова. «Здесь перед нами две крайние точки – одна Иаков у подножия лестницы, а другая Бог, Кто стоит над ней, emittens formas et influxus in Jacob, sive subjectum hominem. Круги или ступени лестницы означают опосредующую природу, посредством которой Иаков соединен с Богом»100. Этому символизму он противопоставляет «ложную грамматическую Каббалу», которая «состоит только из круговращения алфавита и перестановок букв в тексте, отчего писание претерпевает многие страдания и раны». Истинная Каббала использует буквы только для уловки, то есть с целью сокрытия101. О вещественной стороне подлинной традиции он дает незаконченное представление на алхимическом языке, который претерпевает некое преображение, поскольку Томас Воэн понимал алхимию вместе и как духовную и как физическую науку, процессы которой происходят и в бесконечности, и в царстве минералов. Для него сфирот суть десять тайных начал, из коих первое – это дух in retrecesso suo fontane, второе – Голос Духа, третье – другой Дух, выходящий из Духа и Голоса, а четвертый – «некая вода», исходящая от третьего Духа, из которой эманирует Огонь и Воздух102. Как видим, рефлексии валлийского мистика на аппарат Каббалы не прояснены, и, хотя он приводит атрибуты сфирот из Сефер Йециры, они не во всем согласуются с ней.

В общем, мы склоняемся к такому выводу: связь Воэна с каббалистическими текстами аналогична его сношениям с Братством розенкрейцеров. Он ничего не знал о последних «относительно их личностей», как он сам говорит в своем предисловии к переводу Fama and Confessio Братства, и точно так же о еврейской мистике он знал из вторых рук и основывался на размышлениях об услышанном. Со временем, когда он вырос из помочей, на которых водил его Корнелиус Агриппа, он отошел от своих каббалистических интересов, и, хотя он не забыл очарования, которое ощутимо в его ранних работах, он далеко продвинулся на путях духовной алхимии, где Эш ха-Мецареф был уже ему не помощник. В трактате Евфрат, или Воды Востока, опубликованном в 1655 г., уже нет и следа традиции Израиля. В Lumen de Lumine, вышедшем в свет четыре года спустя, есть некоторые ссылки на этот предмет, а одна действительно составляет как бы набросок христианской Каббалы, как запечатлелась она в любознательном мозгу роялиста-мистика. Поводом для ее включения в книгу послужила мистическая спекуляция об «Огне-Душе», или осведомляющем духе земли, который описан как влияние Всемогущего, оказываемое через посредничество terra viventium. Это посредствующая сущность, описанная темным языком, оказывается Вторым Лицом и тем, кого «Каббала называет Сверхприродным Востоком». Объясняя эту символику, Воэн говорит: «Как Природный Свет солнца первым является нам на Востоке, так Сверхприродный Свет был впервые явлен во Втором Лице,

Он же есть Principium alterationis, Началом путей Божиих, или Первой Манифестацией Света Его Отца в Сверхприродном Рождении. Из этой Terra viventium, или Земли Жизни, исходит всякая Жизнь и Дух»103. В качестве авторитетного подтверждения этой мысли в Каббале приводится аксиома: «Omnis anima bona anima nova filia Orientis»104. Восток, о котором здесь идет речь, – это Хохма, что противоречит каббалистическим положениям, а Хохма – это Сын Божий, что также противоречит сфиротической схеме, с которой мы знакомы, хотя, впрочем, какие-то следы соотнесенности трех высших сфирот с Отцом, Сыном, Невестой можно найти у ранних каббалистических писателей, но с ними, как говорят – что несколько странно, – позднейшие раввины якобы пытались как-то разобраться, чтобы снять возможность христианского прочтения. В любом случае Воэн интересен как странный свет христианской мистики, а не как толкователь Каббалы.

 

XII. Кнорр фон Розенрот

 

Пожалуй, интереснее выявить мотивы, которые двигали издателем Kabbala Denudata в его размышлениях над еврейской теософией, чем мотивы, которые двигали всеми другими исследователями в этой области. Христиану Кнорру фон Розенроту оккультист Викторианской эпохи обязан фактически всем, что он знает о Зогаре, поскольку предшествующие ему ученые-библиографы давали только скудные примечания относительно этого Magnus opus Каббалы, а Корнелиус Агриппа о нем даже не упоминает. А между тем Розенрот занимает место, которое такие «оккультисты», как Мазерс и Уэсткотт, равно и как их идейный вдохновитель Элифас Леви, даже не удосужились отметить, потому что, по-видимому, ничего не знали о своем главном просветителе в области теософии Израиля. Я попытаюсь показать, что он был движим тем же миссионерским рвением, что характерно для всех христианских интепретаторов до него105, но начну с перечисления одного-другого пунктов, которые доказывают, что, возможно, у него были и чисто оккультистские интересы. Этот представитель германской знати, барон по происхождению, родился в 1636 г.; на историческую сцену он выходит вскоре после того, как уже почти забылся всеобщий интерес к тайне розенкрейцеров. Живы были еще Иоахим Юнг, Йоханн Валентин, Андреас и Эгидиус Гутманны – три личности, которым соперничающие гипотезы приписывают создание сей Тайны106; Роберт Фладд, английский апологет Братства, был на пороге смерти, но еще не покинул сей мир; Томас Воэн был еще школяром; Ириней Филалет только что написал свой Introitus Apertus, дабы доказать адептам алхимии, что он им брат и ровня107; Сендивогиус исчерпал свою прожектирующую пудру и жил в затворничестве на границе Силезии, будучи уже человеком преклонных лет108; Джон Баптист ван Гельмот, который задолго до того свидетельствовал, что собственными глазами видел и трогал философский камень – цветом как пудра шафрана, но тяжелый, искрящийся и сверкающий, как толченое стекло109, крестил своего сына Меркурия; а Меркурий ван Гельмот, современник и друг Розенрота, разделял его неутомимые подвижнические усилия, направленные на поиск секрета трансмутации металлов и изучение Каббалы. Розенрот, каббалист, как и Гельмот, был, вероятно, как и Гельмот, химиком, как понимали этот термин в XVII в., а на густо исписанном титульном листе его великого труда он характеризуется как Scriptum omnibus philologis, philosophis, Theologis omnium religionum, atque philochymic quam utilissimum. Оправданием может здесь служить то, что Loci Communes Cabbalistici включает Compendium Libri Cabbalistico-Chymici, Эш ха-Мецареф dicti, de Lapide Philosophico. В шестой книге я уже имел случай писать об этом трактате.

Таким образом, у нас есть все основания предполагать, что Розенрот – слегка или более глубоко – был заражен алхимическим зудом своего друга, алхимика второго поколения. Вместе с тем мы подозреваем, что он был скорее теософом, чем герметистом; как сообщают, кроме того, он якобы любил размышлять над Священным Писанием и что он знал его наизусть. Как и его соотечественник Кунрат, он был лютеранином, а Элифас Леви говорит о нем как об авторе «Амфитеатра»: «Здесь он скорее немец своего времени, нежели мистический гражданин царства вечного»110. Особое пристрастие в вопросах религии выдает то, что он написал «Изъяснение Апокалипсиса», о котором я не буду говорить, дабы не утомлять читателей. К нашей теме более причастен диалог о евангельской истории, в котором катехумен (неофит) в Каббале задает вопросы по четырем Евангелиям, а христианин отвечает. Сюда же можно причислить трактат Messias Purus, в которой житие Иисуса Христа от зачатия до крещения объясняется по учениям Каббалы. Словом, мотто его корреспондента Генри Мора вполне приложимо и к Розенроту: «Да послужат все наши писания к вящей славе Бога нашего и Его Христа!» В согласии со всем этим он начинает свое перечисление причин, оправдывающих латинский перевод Зогара111, с утверждения, что в эпоху, когда разделение христианства прослеживается до различия философских мнений и метафизических дефиниций, очень важно воссоздать философскую систему, которая процветала в век Христа и его апостолов и из коего источника с избытком вытекали священные оракулы духовной мудрости. В своем предисловии к переводу трех текстов из Зогара он обосновывает свое мнение о том, что каббалистические доктринальные положения восходят к Божественному откровению в силу своей святости и духовности, отмечая также неоценимую помощь, которую они приносят в деле объяснения книг Ветхого и Нового Заветов. Он утверждает также, что, в отличие от позднейших еврейских писаний, в Зогаре нет ни единого высказывания против Христа. Наконец, перечислив двадцать пять оснований, почему христиане должны проявлять терпимость по отношению к иудеям, он упоминает о главных вещах, которые могут способствовать обращению последних. Сюда, раэумеется, включаются расхожие представления о благочестии и обычные способы прозелитизма, но акцент ставится на продвижении изучения древнееврейского и халдейского (арамейского) и на переводе Нового Завета на эти языки112. Вывод достаточно общий, н он важен постольку, поскольку указывает, во-первых, на проект по-настоящему близкий сердцу Розенрота и, во-вторых, на то, как мало он был озабочен эзотерическим христианством или пресловутой Религией Мудрости и вовсе не пытался отыскать в учении Каббалы глубинный смысл христианских догматов, кроме их освящения в глазах евреев путем демонстрации того, что их можно найти в Зогаре. Он не мечтал о том, чтобы христианин сделался каббалистом, но страстно хотел, чтобы еврей-каббалист сделался лютеранином. Говорят, он немало претерпел, помимо непомерных трудов с публикацией Kabbala Denudata, но незачем добавлять, что все его усилия оказались напрасными; Kabbala Denudata дала немногим по-настоящему интересующимся путаные представления о Зогаре и таким же образом снабдила оккультистов богатой пищей для их фантазий: не стоит даже говорить о том, что она способствовала приходу хотя бы одного иудея в лоно церкви Христовой, и как Розенрот потерпел фиаско на общественном поприще, так на склоне лет довелось ему претерпеть и личную трагедию: его дочь под влиянием мужа оставила реформированную религию и приняла католическую веру. Вместе с тем в истории христианина Розенрота есть черты героизма и трагизма, а в свете этого, несмотря на все его ошибки, его талант подлинного ученого достоин всяческого уважения, и потому я считаю, что стоило указать на обстоятельства, в которых он работал, и на мотивы, которыми он был движим113.

Должен добавить, что в вопросе о древности каббалистических доктрин и литературы он, несомненно, не был самым надежным мерилом для своего времени, хотя, похоже, допускал, что в Зогаре могут стоять рядом более поздние тексты и древнейшие фрагменты. Книгу Сокрытия он считал самой древней и самой значительной из его трактатов, и только этот трактат он готов был приписывать авторству рабби Шимона бар Йохая. Другие же могли принадлежать руке рабби Аббы и некоторым из школы, наследующим этим великим мудрецам.

 

XIII. Ральф Кадуорт

 

Достойное имя Ральфа Кадуорта, возможно величайшего теософа своего времени со стороны учености, до сих пор поминается в теологической литературе высокого уровня, хотя, за исключением немногих ученых-исследователей, «Истинную умозрительную систему Универсума» скорее помнят, чем читают. Это настоящая сокровищница платонизма, учености и мудрости, и, кроме того, это глубоко продуманный трактат той эпохи, написанный против атеизма той эпохи; автор победоносно проводит кампанию по всем пунктам, и, листая этот толстый фолиант, едва ли не с грустью думаешь о том, что проблемы XVII в. нас не волнуют и что ответы на все вопросы не могут уже ничем нам помочь. Следует отметить, что Кадуорт хотя и поверхностно, но все же пересекается с Каббалой, и эта связь, какая ни на есть, надолго не задержит нашего внимания. Главный тезис «Умозрительной системы» сводится к тому, что за всеми узорами и шитьем языческой мифологии стоит доктрина монотеизма и что в действительности цивилизованный человек испокон веку поклонялся одному Богу, чья троичная природа была «Божественной Каббалой», или откровением, впоследствии развратившимся и подпавшим соблазнам, пока почти полностью не исчезает, по Кадуорту, среди «частностных единств» Прокла и поздних платоников114. Среди сонма свидетелей, вызванных со стороны защиты этой точки зрения, и поздние раввинские писатели, Халакот Маймонида, Олат Тамид – «Вечное Приношение» Моше Албелда (XVI в.), Иккарим, или «Начала Йосефа Албо» (XV в.), комментарии рабби Давида Кимхи (1160–1235), книга «Ницахон», сборник ссылок и выдержек, который, по крайней мере, свидетельствует о том, что этот ученый христианин предпринял попытку, пусть из чистого любопытства, некоторого ознакомления с миром еврейской литературы. Он приходит к выводу, «что еврейские ученые и раввины были единодушно таких убеждений, что языческие народы древности, по крайней мере образованная элита, признавали Единого Всевышнего Бога всего мира и что все их другие боги были не более чем тварными созданиями и Подчиненными служителями, коим и поклонялись по этим двум причинам, либо полагая, что оказываемая им честь восходит к Всевышнему, либо что они являются их Посредниками, Заступниками, Просителями и Ходатаями перед Ним, причем этих низших богов язычников эти древние евреи разделяли в основном на два рода: Ангелов и Звезд или Сфер, и об этих последних евреи, как и язычники, заключали, что они одушевлены и наделены разумом». Вопрос на сегодняшний день архаичный и фантастический, но по-своему интересный, поскольку служит иллюстрацией разительного контраста, который существует между еврейским умом эпохи Маймонида и той далекой эпохой, когда в песнях Псалмопевца идолы язычников описываются как «серебро и золото, изделия рук человеческих».

В дополнение к «Умозрительной системе Универсума» Кадуорт опубликовал ряд проповедей и беседу «Истинное понимание Тайной вечери»115, позже переведенную на латынь Мосхеймом и с опровержением, отражающим основы лютеранской веры116, и затем помещенную Эдвардом Поллингом в свою «Беседу о Таинствах». Направленность тезиса в сжатом виде представлена в первой главе: «Таков был обычай евреев и язычников совершать празднования по поводу жертвоприношений и обычай христиан приобщаться Телу и Крови Христа, некогда принесенного в жертву на Кресте, на Тайной вечере (Последней Трапезе), аналогично этому». В данном случае я не буду выходить за границы своей задачи и не буду давать оценку этой позиции, но, как христианский мистик, который полагает, что таинство (освящение) есть закон Природы и закон Благодати, замечу лишь, что любая теория, которая низводит Евхаристию до воспоминания и религиозной трапезы, неприемлема мистически. Кадуорт, конечно, не был мистиком, и самое большее, что давала ему рассматриваемая тема, – это лишний повод продемонстрировать свою эрудицию и, можно добавить, незаурядное искусство ее демонстрации. Тезис здесь приводится по той причине, что в нем много ссылок на представителей раввинистической литературы, на глоссы Нахманида, творения Ицхака Абарбанеля, Мишну, комментарий на нее рабби Обадии, комментарии на Книгу Судей, раритетные рукописи иудеев-караимов и т. п. Зогарические тексты не приводятся, но потому лишь, что в них нет ничего по данному предмету: можно не сомневаться, если бы случай представился, Ральф Кадуорт продемонстрировал бы прекрасное знание великого цикла каббалистической литературы.

 

XIV. Томас Бернет

 

С кембриджской школой платоников имя Томаса Бернета, какое-то время бывшего главой Чартерхауса, связано скорее по ассоциации, нежели по подобию интеллектуальных достижений. Он поступил в Колледж Христа в 1654 г., когда Ральф Кадуорт был там ректором, а Генри Мору пошел сороковой год. Вероятно, своими скромными знаниями предмета, благодаря которым он оказался включенным в этот список, он обязан именно этому богослову. Дружеская переписка Генри Мора с издателем Kabbala Denudata появилась, как мы знаем, в этом компендиуме в 1677 г., но «Истолкование ума Моисея» вышло на несколько лет раньше. Когда Бернет опубликовал свою Thelluris Theoria Sacra, он явно не проявлял особого интереса к платоническим и каббалистическим темам: Брюстер называет его милым симпатичным геологическим романом.

Действительно, он посвящен Моисеевой схеме творения, а более важный следующий труд, в котором речь идет о древнейшем учении о происхождении вещей, в сущности, является его развитием или продолжением117. Этот интересный труд, написанный на изящной латыни того времени, tout en grand chapitre, как описан он в библиографии Папюса, посвящен Каббале. Как мы уже намекали, это отнюдь не оригинальное исследование, и все говорит о том, что эти сведения получены не из первых рук, но для нашей задачи он важен, потому что позволяет показать, как эта литература, которая очаровывала, хотя и не убеждала кембриджских платоников, запечатлелась в либеральном сознании смелого, но не слишком ученого мыслителя, относящегося уже к другому поколению. Как и можно было предположить, мы видим, что Бернет не ставит под сомнение мудрость Моисея, под каковой он понимает то же, что понимали все ученые христиане-каббалисты, – знание природных тайн, полученных законодателем еврейского народа в Египте. От других каббалистов он отличается разве что тем, что со всей серьезностью интересуется вопросом о том, что именно из этой мудрости дошло до израильтян. По сложившейся традиции принято считать, что со временем она извратилась118. В частности, Каббала в том виде, в каком мы сейчас ее имеем, изобилует всевозможными эксцессами воображения и мелочными методами. От этой предпосылки, которую можно рассматривать как констатацию общепринятой критической позиции, он переходит к более детальному рассмотрению предмета и приходит к заключениям, которые трудно опровергнутъ и в наши дни. Извращенный характер еврейской традиции в некоторых ее проявлениях должен быть признан теми, кто, с критической или какой иной позиции, пытается искренне отстаивать ее высокое мистическое и теософское значение.

Если попытаться, говорит Бернет, вычленить то, что осталось неизвращенным в Каббале, отделить подлинное от подделки, надо прежде всего отбросить всю нумерологическую, буквалистскую, грамматическую часть, которая ориентирована на выявление тайного смысла алфавита, Божественных Имен и словаря Писания. Магический и суеверный элемент также должен быть отсечен. Далее следует помнить, и это, думаю, особо приложимо к второстепенным пунктам критики, что декларирование расхожих понятий на редком языке не должно считаться истинной Каббалой. Предостережение не менее актуальное всего поколением раньше, чем в дни Томаса Бернета. Зачарованность непонятным языком только в силу самой непонятности была свойственна викторианским оккультистам, точно так же зачарованным театрализованной сумрачностью Аида в Ритуале Смерти, и это во многом необъяснимая и загадочная подоплека всего интереса к данной теме. Впрочем, возможно, в ответ на загадки сфинкса, изреченные столь же монструозным языком, как и он(а) сам(а), можно ответить только банальностями, дабы повергнуть его, как это происходит у Эдипа.