Свободу каждый должен отбивать для себя сам
Город золотой
У него масса самых неожиданных предложений на тему того, как обустроить Петербург: установить двести чугунных котов, договориться с духами места, чтобы те позволили облагородить город, снести тюрьмы и на их месте построить дома для художников и артистов... Поэт, написавший когда-то: "Но мне выпало жить здесь, среди серой травы, в обмороченной тьме, на болотах Невы", - в разговоре с МАРИНОЙ ГОНЧАРОВОЙ продолжает размышлять о своем городе.
ELLE: Какие у Вас отношения с Петербургом?
БГ: Мне кажется нужно просто жить в этом городе и не позволять ему властвовать над собой. Мы придумывали себе нечто, что помогает отвлечься от ничегонеделанья. Мои отношения с городом стали складываться, когда я уже учился в университете. До того я практически с ним не общался, так как жил в районе теперешней станции метро "Московская" и особенно оттуда не выбирался. А этот район, безусловно, не город. Учась в университете, я, по идее, ехал на факультет, к Смольному, но, как правило, до места назначения не доезжал, а сворачивал где-нибудь по дороге. Бродил, сидел в тихих сквериках, читая интересные книжки, пил кофе, дальше шлялся, шел в "Сайгон". И отношения мои с городом были очень милыми, как с хорошим другом. Я чувствовал себя в нем, как на собственной кухне - так же уютно. Хотя, конечно, наш город не очень приспособлен для жизни. Те, что приспособлены, уже к XVIII веку были огромными и обжитыми, а здесь тогда и города как такового еще не было, только полувоенное поселение. Место, не предназначенное для жизни. Это очевидно. От того, что он сейчас отстроен, место не стало лучше. Но я родился там, где должен был родиться. "Если не можешь быть с тем, кого любишь, люби того, кто рядом", - сказал Стив Стиллс. Я люблю Петербург потому, что я тут родился.
ELLE Памятуя, что Вы не любите, когда занимаются интерпретацией Ваших песен, все же процитирую одну из новых: "Там, где я родился, основной цвет был серым..."
БГ: Для Петербурга это до сих пор характерно. И для России тоже. Для Петербурга это даже вдвойне характерно.
ELLE Вы не даете оценки, а просто принимаете это как данность?
БГ: Да. Я не понимаю, что такое "хорошо" и что такое "плохо", поскольку это мне кажется совсем не нужным. Но город таков, каков он есть, и, с моей точки зрения, за последние пять лет стал гораздо лучше. Он стал более обжитым. Есть ощущение, что о нем начали заботиться. В десять раз медленнее, чем нужно, но все равно. В начале 90-х годов он был похож на сплошную баррикаду. Я с нетерпением жду, когда найдутся люди, которые займутся им по-настоящему. Я жду, чтобы этот город стал нормальным. Уютным, приспособленным для житья. Посмотрите на его карту. Какое количество разваленных фабрик в самом центре! Вот район Обводного канала - чем не центр? Во всяком случае, географический. Квадратные километры складов. Почему их не снести? Там можно устроить рай на земле. В окрестностях только одно мертвое место, против Духовной академии, где никогда ни чего нельзя было строить. Но оно одно. А в основном-то все хорошо, Париж можно возвести. Да, нужны миллиарды долларов. Но неужели город того не стоит?! Вот мой двор, например, сделали благоустроенным, приятно зайти. Зато соседние дворы... У меня даже нет слова подходящего для характеристики. Трущобы. А между тем совсем несложно сделать их красивыми.
ELLE А может, Ваш двор привели в порядок оттого, что Вы там живете?
БГ: Сильно сомневаюсь. Может, оттого, что он напротив "Невского паласа". Вообще, есть тысячи мест, в которые пора начинать тыкать пальцем. Да, нужны деньги. Но Петербург того стоит. Вложения окупятся, и не один раз.
ELLE Вы полагаете, что неблагополучные места можно облагородить посредством реконструкции?
БГ: Сначала нужно принести бескровную жертву духам местности, договориться с ними. Затем нужно очистить город от мертвецов. Все шаманы, которые к нам приезжают, в один голос утверждают, что здесь огромная концентрация не отпетых мертвецов, и это правда. А вот уже потом нужно укреплять почвы и начинать строить, собрав предварительно большие деньги. Почему мы не строим дворцы, в которых людям хорошо жить? Не корпуса бетонные, не хрущобы, а дворцы? Кто мешает сейчас построить дворец в стиле XIX века? Я считаю, что Петербург не должен быть хуже Европы. Да, согласен, он часть Европы, но пока эта часть третьего сорта. А хотелось бы повысить степень величия.
ELLE Невский проспект по-прежнему является для Вас символом жизни?
БГ: Не знаю, насколько символом жизни, но так получается, что я все время живу неподалеку от него. Я должен знать, что он рядом, с его шумом и людностью, и что я всегда имею возможность на него выйти.
ELLE Помнится, у Вас была идея об установке по всему городу двухсот чугунных котов...
БГ: Да, и я продолжаю пребывать при своем мнении, что установка двух сотен чугунных котов разных видов и размеров сильно украсила бы город, внесла бы в него элемент жизни. Это мои мистические предвидения. Я так чувствую. Красть их вряд ли будут, чугун мало кого интересует. Ну даже если начнут красть, то быстро устанут. Максимум двадцать котов утащат. А их же будет двести. Отчаянно нужны спонсоры для воплощения этой идеи. Кстати, делюсь еще одной бредовой мыслью. Мне очень не нравятся ленинградские церкви, несмотря на то что я их люблю. Все они построены по довольно паршивому католическо-западному образцу, исконно же русских церквей у нас в городе нет. Почему бы не построить три-четыре церкви XI-XII веков?
ELLE Вы не желаете принять практическое участие в обновлении города?
БГ: Практическое - это поступить в маляры и начать красить дома? А если речь о снонсорстве, то спонсор из меня так себе - я всю жизнь не мог себе позволить купить новую машину и до сих пор не могу.
ELLE Есть ли городские ландшафты, которые Вы особенно любите?
БГ: Как правило, по городу я езжу. Мне страшно нравится, что открыли трассу вдоль Смольного собора, единственную, по которой можно ездить с удовольствием. И когда у меня есть возможность, я ставлю Оззи Осборна и гоняю по ней как сумасшедший.
ELLE Вы по-прежнему считаете, что в городе остались одни некрасивые люди, а все красивые уехали?
БГ: Да. По поводу людей у меня тоже есть фантастическое предложение. Сначала поднять те районы, что заполнены складами, построить там хорошие особняки в два-три этажа, сделать Новую Коломну, потом дать возможность поселиться там людям со всей России. Людям, которые что-то делают, а не мучаются бездельем.
ELLE Хотите возродить петровскую концепцию Петербурга?
БГ: Да, именно так, собрать интеллигентных людей. Я знаю, многие такие люди хотели бы поселиться в Ленинграде, и даже небесплатно. Их по России миллионы. Нужно снова заселить город интеллигентными людьми, которые что-то делают: музыкантами, экономистами, художниками, банкирами. Кстати, и не только из России. Многие западные артисты и инвесторы хотели бы иметь здесь квартиры.
ELLE Вы предлагаете обновить кровь Петербурга?
БГ: Да, и на самом серьезном уровне. Если наш город - вторая столица, то пусть он ею и будет. А то в 30-е всех скосили, потом все вымерли, а потом заставили всех уехать. Нам нужны новые Бродские, новые все. Количество здоровой крови Петербурга находится около опасного нуля. Да, и кстати, сразу нужно прокладывать кабели для Интернета. Почему в Индии во время ремонта деревень сразу прокладывают кабели для Интернета? Необходимо заботиться о создании современной инфраструктуры. И делать это должен губернатор. А окупится все через пять лет.
ELLE А спальные районы представляются Вам органичными для города?
БГ: Они не очень органичны. К тому же скоро упадут, дома рухнут. Нужно, чтобы пришел хозяин, который мыслит на тысячу лет вперед. У меня есть свои мистические данные, которые говорят о том, что Петербург может стать очень хорошим местом. И работа идет. Но должна быть поддержка физическая. Укрепление почв, строительство красивых домов. Самое смешное - все выгодные места на северных берегах рек с окнами на юг у нас заняты тюрьмами. Снести все тюрьмы и построить дома! Кроме Петропавловки, ее можно благоустроить. Зато у Финского вокзала в освобожденном пространстве легко будет построить еще одну Английскую набережную.
ELLE Вы чаще называете город Ленинградом, реже - Петербургом...
БГ: Для меня нет разницы. Я родился в Ленинграде, и у меня было счастливое хрущевское детство. Вот Питером я не люблю его называть, так говорили солдаты Гражданской войны. И это не самый лучший период нашей истории. Вся чернь в России говорит "Питер". Но кроме черни есть же кто-то еще. Пока наше поколение не вымерло, город будет наполовину Петербургом, наполовину Ленинградом. Но я бы не хотел, чтобы он был Питером. Питер - это Выборгская сторона, роман Горького "Мать". Петербург Достоевского - почти то же самое, что Питер Максима Горького. Вот Пушкин писал про Петербург хорошо. Давайте брать пример с Пушкина, а не с Достоевского или Горького.
ELLE Вы высказали громадное количество революционных идей...
БГ: Да, особенно для одного интервью. Нужно, чтобы Путин занялся своим городом. У нас все делается очень медленно. Был я вчера на Витебском вокзале. Простите... это просто чудовищно. В Париже такой ремонт был бы сделан за три-четыре месяца. А у нас он длится уже больше четырех лет, и конца-краю не видно. А вокзал дико красивый.
ELLE Вы много ездите по России, авторитет нашего города по-прежнему высок?
БГ: Отношение хорошее, но за последние 20 лет все же сильно подпортилось. Высокий пиетет теряется потому, что уже нет той культуры, что была прежде. Но странники сюда по-прежнему стремятся. Все время появляются новые имена, особенно в музыкальном мире. На "Пушкинской, 10" ежедневно висят афиши о концертах четырехсот новых групп. У нас идет новая волна. Вот эту новую волну государство должно хватать и создавать условия для того, чтобы жизнь в Петербурге началась опять.
Интервью: Борис Гребенщиков о религии
Борис Гребенщиков: Я думаю, что у любого подростка некомфортность, неудовлетворенность своей жизнью и в сто раз больше жизнью родителей и окружающим миром есть всегда. Во мне это ощущение было заложено изначально, и меня с такой степенью доставала жизнь окружающего мира, что, когда мне было лет десять-двенадцать, я уже твердо знал, что настоящая жизнь должна быть совсем не такой, как то, что мы привыкли считать жизнью. «Ребята,— думал я, - на самом деле все не так, вы обманываете и себя, и меня». Выход я нашел в «Битлз».
Когда я услышал их музыку - это было в 64-м году, - меня буквально пробило. Из нее била ключом - даже не духовность, а реальная жизнь, настоящая энергия. Тогда я понял, что такое, выражаясь привычной мне теперь буддийской терминологией, чистая земля, то есть истинная жизнь, в отличие от достаточно загрязненной массой условностей иллюзии, которую мы обычно принимаем за жизнь. С тех пор у меня не было вопросов о том, что мне ближе всего, и просто нужно было найти ключи к тому, что есть в музыке. Ведь дело не в «Битлз», не в рок-н-ролле и не в гитарах, а в том, что за этим лежит. В том, что вызывает во мне ощущение искренности.
В.С: Сейчас вы уже достигли такой истинной жизни?
Б.Г.: Ни в коей степени, поскольку во мне еще достаточно своей собственной грязи, которой, чтобы вывезти, хватит на много грузовиков. Но при этом я очень твердо знаю, что настоящая часть меня, истинное «я», можно сказать, Будда или Христос во мне, - все время находится в правильном соотношении с миром, и мне нужно только подтянуть иллюзорную часть.
Как известно, когда Будда достиг состояния просветления, первое, что он сказал, было: «Господи, они же все Будды». У меня такое ощущение было с детства. Я не мог ручаться за всех, но по поводу себя знал, что со мной все в порядке. И всю оставшуюся жизнь через различные философские системы, религии - все, что попадалось мне от духов до кельтов, - я просто искал название и объяснение тому во мне, что «все в порядке».
В. С.: Почему все-таки в итоге вы пришли к буддизму?
Б.Г.: Я сразу сделаю оговорку, что слово «пришел» подразумевает, что я все время куда-то шел, а я никуда не шел. Я как сидел, так и сижу. Просто время от времени ко мне в руки попадает новый набор слов, который еще более точно объясняет все по поводу меня самого.
Когда я только учился писать песни, мне, естественно, было интересно, откуда они берутся. И то, что Харрисон со всей своей группой отправился в Индию, как бы было знаком, где нужно искать. Мы с друзьями начали раскапывать все, что было доступно: начиная с книг по индуизму, тогда еще на детском уровне, а затем до более серьезных вещей, большинство из которых было на английском языке (слава богу, читать я более или менее умел). Это был неосознанный процесс - ведь в мире вообще большинство вещей неосознанны. Половина песен, если не больше, у меня тоже неосознанна, но я как бы знал, что так надо. Спустя пятнадцать лет я понял, почему мне так было надо, и теперь получаю большое удовольствие от этого.
Например, когда в 78-м году мы делали обложку для нашего первого альбома «Все Братья-Сестры», я где-то увидел статую Будды и решил, что она обязательно должна быть в центре обложки. И мы сделали такую фотографию: два человеческих силуэта, а посередине статуя Будды. Я про это совсем забыл, а недавно увидел эту обложку и думаю: все нормально, все сложилось.
Реально первым для меня был дзэн буддизм. Не могу сказать, что очень понимал его, но сама идея была вроде совершенно ясна. Что касается дзэнской практики, естественно, мне было до неё далеко, и вместо этого был рок-н-ролл, что отчасти тоже дзэн буддизм. Кстати, так было всегда: любую духовную практику мне заменял рок-н-ролл до тех пор, пока мне не стало требоваться что-то еще.
В. С.: Какое место в вашей жизни занимает православие и почему вы от него ушли сейчас?
Б.Г.: Начиная приблизительно с 83-84-го года я серьезно открыл для себя православие и на какое-то время задвинул в угол свои остальные устремления. Я решил узнать, что это такое, а потом сравнивать. И был увлечен и до сих пор увлечен фантастической красотой православия и гармоничностью его в России.
Хотя, занимаясь православием, я не переставал изучать и другие вещи, в частности много магических техник. Но выяснилось, что они меня просто не интересуют. Прожив год в Нью-Йорке, год в Лондоне, я имел доступ к огромному количеству книг и пропустил через себя очень многое. Кроме того, у нас с женой есть очень близкая подруга - городская шаманка. Она познакомила меня с философией североамериканских индейцев, - она стала гидом во множестве важных для меня вещей, я даже от нее какие-то посвящения получал. Я не могу назвать себя чисто православным человеком, потому что я не могу позволить себе роскошь сказать, что я умный и правильный, а вы все ребята - дураки. Это то, что всегда возмущало меня в православии. То, чего нет ни в Новом Завете, ни в Писаниях первых святых. Только в процессе долгого врастания православия в жизнь, испытания его государственностью появилось то, чего никогда в нем не было: «Мы правы - все остальные не правы». Я могу подтвердить это сотней примеров из Евангелия, из деяний и писания апостолов. А это, по-моему, оскорбление самого себя и других. И я, честно говоря, всегда знал, что я больше рамок, в которые государственное православие меня загоняет насильно.
Однако я не могу сказать, что я ушел от православия или перерос его. Я думаю, что православие нельзя перерасти. Просто оно подходит для специфического типа людей, к которым принадлежит, наверное, большая часть русского народа. Получается так, что оно живет во мне, но мне нужно чуть более тонкое, более острое, более действенное оружие. Христианство, по моим личным ощущениям, - почему князь Владимир его и выбрал для России - устоялось потому, что история России очень заполнена насилием от момента принятия христианства до теперешнего времени. И в той форме, в какой мы его знаем, дает мощное утешение всем. А также дает возможность работать с людьми, которые несчастны и пострадали и которые самостоятельно делать ничего не будут. Им нужен внешний бог - внешний утешитель, к которому они смогут прибегать в любую минуту, чтобы он им реально помог. Православие дает этих утешителей, дает реальную помощь, дает полное утешение и надежду на избавление от страданий. Что касается святых, я не сомневаюсь, что то, в чем пребывал, скажем, святой Сергий или Серафим Саровский, есть чистая земля. Она и описывается так близко к ней, насколько возможно. Это лишь мои личные ощущения, подтвержденные определенным мистическим опытом. И у меня нет сомнения, что все святые наши потому и святые, что руководствовались этим. Я уверен, что вся эта святость, мощи - не слова, а существуют на самом деле. И они живы, общаются, помогают, дают все, что нужно в мире. Но путь отрешения от мира, путь аскезы с двадцатилетним затвором в монастыре - точно не для меня. Я все время входил в противоречие с этим. Мое существо требует каких-то вещей, которые выходят за рамки предписанного православием. У меня слишком много своих желаний, чтобы быть святым, слишком много вещей крайних, пограничных. Поэтому в итоге меня мои православные основы привели за ручку к Ваджраяне и передали с рук на руки, как ребенка. «Он хороший, но возьмите-ка его, потому что похоже, что он ваш». Я продолжаю испытывать глубочайшую любовь к православию, но знаю, что это не та система, которая может мне позволить выразить себя целиком. Мне недостаточно общего страдания.
В.С: Действительно, в буддизме основное место занимает концепция не страдания, а сострадания. В чем вы лично видите это сострадние для себя?
Б.Г.: Я много думал по этому поводу. В русском языке страдание и сострадание практически идентичные слова. Но в английском они совершенно различны. Сострадание - это сочувствие, то есть когда ты понимаешь, что у тебя природа такая же, как и у всех. И ты страдаешь, и они страдают, но вы не страдаете вместе, а можете посочувствовать друг другу, поделиться своим пониманием, любовью, чем-то таким еще. А в православии - культ страданий: ты страдаешь, я страдаю, мы все страдаем и будем страдать вместе, потому что тогда наша тяжелая доля приведет нас в конце концов в рай. И мы верим, что Христос приведет нас туда, - он и в самом деле приведет, но что делать, если меня не устраивает все время страдать. На самом деле я понимаю, что за этим стоит, но у меня немножко другой склад натуры: мне хочется не страдать, а работать. И сострадание в том, что у меня слишком много всего и я могу отдавать без ущерба для себя, много могу отдавать.
В. С.: А что это, чего много?
Б.Г.: Ощущение радости, покоя, полноты жизни. И у вас у всех, ребята, жизнь полная, только вот вы бы это поняли еще - вот как вам было бы хорошо. Я для этого и песни пою, через них у меня передается многое из того, что я хочу. Это то, что я могу. Все остальное у меня получается меньше, может, потому, что и не очень надо.
Кстати, кроме прочего, у меня есть критерий любой религии, будь то даосизм, каббала, - все, что угодно: «Судите дерево по плодам его». Иными словами, если человек занимается чем-то и при этом способен быть и светльм, и добрым, и энергичным, отчего всем вокруг него светло и хорошо, значит, эта практика работает, как бы она ни называлась, - хоть «Вуду». А если человек практикует то, что называется самыми светлыми именами, но при этом от него тяжело и легче никому не становится, он давит и никого не очищает, - тогда, простите, я буду искать что-то другое. Пока, судя по примеру Оле Нидала и других лам, о которых я слышал, Ваджраяна в этом смысле - безотказная вещь. Я не хочу никого обидеть, говоря, что одно плохо, другое хорошо. Любая практика так или иначе работает, но для меня лично подходит то, что приносит самому практикующему и всем, кто его окружает, чистую, ясную, позитивную энергию.
В. С.: Но ведь буддизм, как и православие, тоже религия со своими нормами и рамками. Что же все-таки вас так привлекает сейчас в нем?
Б.Г.: Буддизм - это система практик, которая исходит из того, что каждый из нас абсолютно просветлен, каждый из нас Будда, в каждом из нас есть все. Он не требует веры, он требует знания и работы с этим знанием и дает невероятное количество техник по работе с каждым отдельным аспектом своего собственного ума, сознанием других людей и сознанием всего мира. Все это - то, что меня целиком устраивает, и я потратил бы с удовольствием много тысяч жизней на овладение этим богатством. А пока я только кинулся в дверь, которую приоткрыл для меня Оле Нидал, и начал рыться в этой сокровищнице. Я говорю именно о Ваджраяне, поскольку мало знаком с другими ветвями буддизма.
Конечно, и помимо буддизма существует множество других практик по работе с сознанием, которые нередко объединяют термином «нью эйдж». Но весь нью эйдж, насколько я понял на своем опыте, привязан к личности человека, а личность - как раз то, что меня больше всего достает в каждом человеке и, главное, в самом себе. Я стараюсь сделать все, что я могу, чтобы со своей личностью покончить. Личность - это та клетка, которую мы надеваем на самого себя - на настоящего - для узнаваемости. Иными словами, со словом «я» связан весь набор ограничений наших ограничений, а Будда по определению не ограничен ничем. Поэтому, отождествляя себя с ним, а не со своим «я», можно многое в себе преодолеть и изменить к лучшему. Хотя у меня идет большая внутренняя борьба со всей, чисто восточной экзотикой буддизма, и мне, естественно, трудно представить себя в виде Будды. Но при этом я знаю, что эта система очень древняя, и как только я смогу преодолеть внешние экзотические вещи, внутри там все будет точно.
Свободу каждый должен отбивать для себя сам
Здравствуйте, Настя, не напомните ли вы мне имена трех волхвов? - такими словами меня встретил перед одним из своих концертов Борис Гребенщиков, когда я пришла брать у него интервью для "Огонька". В голове лихорадочно вертелось совершенно не к месту одно-единственное: "Металл, металл... При чем тут металл? Как на экзамене, сейчас провалю, и ничего не выйдет". Из-под желтоватых затемненных очков человек в красной, вышитой розочками жилетке и белой рубашке с жабо и застегнутыми на запонки манжетами смотрел на меня насмешливо и с интересом. Имен Мельхиора (вот при чем металл-то), Каспара и Валтазара, как их на Западе называют, я не вспомнила.
АС: А вы что, тоже забыли?
БГ: Нет. Не забыл. Я просто тогда был в другом месте.
(Так, на грани шутки и серьезного, интервью и прошло.)
АС: Сейчас праздничная рождественская неделя идет. Для вас Рождество имеет какое-нибудь значение?
БГ: В Рождество родился Господь наш, Иисус Христос!!! (Ударяет кулаком по столу и смеется.)
АС: Вы в чудеса и сказки верите" у вас на сайте www.aquarium.ru под рубрикой "Книжная полка" - большая подборка литературы в жанре фэнтези...
БГ: Это мой подбор. В данном случае я выступаю как посол группы и поэтому имею наглость делиться тем, что мне нравится. А вы что, считаете это сказками?
АС: В частности, предложенного вами Льюиса с "Хрониками Нарнии" я считаю переложением Библии для детей...
БГ: Да. Но если выбирать между двумя произведениями: одно, как говорят, написано Богом, другое, как говорят, написано Льюисом - какое бы вы выбрали? Какое из них легче читается? Вот вы Новый Завет читали? Наверняка, частями. Как начинается Евангелие от Матфея? Не помните. А как начинаются "Хроники Нарнии" все, кто читал, помнит - дети попадают в шкаф.
Еще вопрос: чем отличается произведение Джона Роналда Руэла Толкиена от большинства книг, вышедших и ставших популярными в XX веке? Говорите, там есть место чуду? Место чуду и в нашем мире есть, просто мы закрываем на это глаза. Попасть в созданный Толкиеном мир, если подумать, тоже не очень хочется. Чем он отличается от нашего мира, кроме того, что там идет чудовищная война и вот-вот все человечество будет втоптано просто в полное дерьмо... У нас такого пока еще нет. Наша действительность, с этой точки зрения, лучше.
Книга Толкиена отличается от большинства произведений XX века только одним: в ней есть герои, которым хочется открыть сердце. В этой книге есть люди, которые лучше, чем мы с вами. В то время как в нормальной книге XX века все герои не лучше, чем мы с вами, а иногда хуже. Толкиен вернул нам людей, о которых приятно читать, которым хочется подражать. А в большинстве остальных книг подражать некому и ни с кем не хотелось бы поменяться местами. И поэтому, с моей точки зрения, хорошее фэнтези - это никак не сказки. Это то, к чему мы стремимся. Ведь мы стремимся стать немножко лучше, чем мы есть. Вернее, раскрыть свой потенциал. И нормальная литература нам в этом помочь не может, потому что нормальная литература живет на том, что все ущербны, плохи, у всех мрак и похмелье. Фэнтези возвращает нам "нормальных нас".
АС: В 2005 году выходит ваш новый альбом - когда, как будет называться?
БГ: Новый альбом был закончен 5 декабря. Выйдет он, вероятно, в начале февраля. Название его я должен держать в тайне. Я обещал. В нем звучат африканские инструменты. Это решение пришло благодаря естественному процессу развития. Африка - это страна, которая помогает нам вновь обрести свои эмоции, поэтому мы уверены, что небольшое вливание африканских эмоций никому не помешает. Сам в Африке я практически не был, это все еще впереди.
АС: Почему вы говорите, что Африка помогает нам вновь обрести свои эмоции?
БГ: Объясняю: человек рождается в каждой культуре для того, чтобы обрести какие-то навыки. Умные люди говорят, что люди рождаются в Африке для того, чтобы обрести связь со своими глубинными эмоциями, базовыми эмоциями, для которых в человеческом языке даже нет названия. Поэтому наш альбом будет чем-то очень особенным. Такого мы еще никогда не делали.
АС: Там хотя бы слова, тексты есть?
БГ: Да, несколько. (Смеется.) Иногда мы поем песни со словами. В наши времена - это редкость. Но я считаю, что это незаслуженно забытый жанр - "песня со словами".
АС: В альбоме "Сестра Хаос" есть песня "Брат Никотин". Для нового альбома была записана песня "Мама, я не могу больше пить", которая выставлена на сайте "Аквариума". Это что, борьба с пороками прошлого?
БГ: Нет у нас пороков. Мы пытались найти хоть один порок в группе, но так и не смогли. А песня "Мама, я не могу больше пить" в новый альбом не войдет. Но там есть такие песни, как "Бессмертная сестра Хо", а есть - "Бессердечные братья Забодай". Там много чего есть.
АС: Зачем вы искали пороки в группе?
БГ: Нам нужны были какие-то пороки, чтобы эффективнее проводить сценическую политику. Объясняю: люди приходят на концерт для чего? Глупцы и простаки считают, чтобы слушать музыку. Нет, это абсолютно не так. Люди приходят на концерт исключительно для того, чтобы посмотреть, как музыканты борются со своими пороками на сцене. Для этого мы и искали пороки в своей группе, но к своему стыду поняли, что у нас пороков практически нет. Мы настолько близки к ангелам, насколько это возможно.
Тур по Германии, который мы предприняли в декабре, стал первой ступенью к новой стадии "Аквариума", во время которой мы будем культивировать пороки. Иначе музыка грозит зайти в тупик. Эта новая стадия развития "Аквариума" началась вместе с новым альбомом. (Смеется.) На самом деле в последнее время все возвращается на круги своя. То, что происходит сейчас на русской так называемой эстраде - прямое возвращение к 1970-м. Все слушают сейчас 70-е. Вся политика, следуя моде, тоже возвращается к 70-м. То есть начинается грандиозный новый застой. И поэтому нам приходится действовать. Как мы были в 70-е альтернативой и оппозицией происходящему на большой эстраде, так и теперь нам приходится занимать это место.
Началось все с немецкого декабрьского тура. Мы приехали в Германию с серией "домашних концертов". На сцене, скажем, не было барабанов. Мы переносим "домашние концерты" в новую фазу. Теперь мы играем только их, даже если эти "домашние концерты" играются на Куликовом поле. "Аквариум" собирается сыграть концерт на Куликовом поле 5 марта. А к следующей зиме мы, может быть, подготовим Ледовое побоище. А летом собираемся сыграть концерт на месте Трафальгарской битвы (сражение парусного флота у Атлантического побережья Испании. - Ред.) Это будет первый плавучий концерт "Аквариума". (Смеется.)
АС: Что значит в вашем творчестве образ бесшабашного, не следующего общепринятым правилам растамана - это вы сами, вся ваша группа?
БГ: Нет. Это идеальный образ растамана. Как Лев Толстой вывел в "Войне и мире" идеальную девушку Наташу Ростову, так же "Аквариум" выводит в своих песнях идеальный образ растамана. Наш растаман - это то же, что толстовская Наташа Ростова.
АС: Образец для подражания?
БГ: Образец для обожания!
АС: В реальной жизни несуществующий?
БГ: Почему же, любой специалист в области литературы вам скажет, что наташ ростовых у нас в России хоть пруд пруди. Ну если не пруд, то полпруда точно.
АС: И в моем поколении есть? По поводу моего поколения, молодежи до 30-ти: к нам приклеили ярлык "поколения 0" или "поколения никаких" - не боремся, не протестуем, не хиппуем, идеалов нет. Часть из нас - ваши поклонники, вы видите нас со сцены, общаетесь. Согласны ли с этим ярлыком?
БГ: Вы - дети разночинцев. Вы строите светлое будущее. А сами разночинцы ваше величие понять не могут. Потому как они, разночинцы да передвижники, замкнуты в своем кругу, порочном кругу... Вы - поколение, которое за пределы этого круга вышло, поэтому вас и не понимают. А идеалов у вас быть не может, потому что все идеалы отцы пропили.
АС: Борясь за свободу и против системы на кухне?
БГ: Да, надо сказать, что борьбу на кухне они положительно проиграли. Кухня как была, так и осталась.
АС: Постойте, как осталась? А как же завоеванные "демократия и свобода всего" - высказываний, передвижений? Свобода, которой мы вроде как достигли и о которой теперь трубят повсюду?
БГ: Если бы свободу можно было купить или если бы свободу можно было отбить в неравном бою с властью, то получилось бы, что миллионы людей смогли бы насладиться не заслуженной ими свободой, за которую погибнут пять-десять человек, а все остальные получат ее на халяву. Но, к сожалению, со свободой так не выйдет. С ней совершенно другая история. Свободу каждый человек должен отбивать сам для себя.
АС: Вы отбили?
БГ: Не знаю. Не могу взглянуть на себя со стороны.
АС: А те, кто живет в России, в будущем отобьют?
БГ: Как человек, интересующийся сегодняшним днем России, могу смело сказать, что будущее ее от меня скрыто. Потому что когда ты видишь, что происходит в стране сегодня, становится немного не до будущего... Но от распространения листовок и выдирания зубами чеки из гранаты вы сегодня можете воздержаться. В свое время это никому не помогло, кроме как партии большевиков быстро взять власть. Что ни к чему хорошему, как мы видели, не привело.
Но дело в том, Настя, что в интервью "Огоньку" нелепо делиться секретами подпольной работы, давать адреса явок и подпольных типографий. Тем более, что нет ни тех, ни других. Они никому не нужны, как мы только что определили.
Важно другое - то, что есть в музыке. Не только в нашей, а в любой хорошей музыке. Это "то" очень трудно описуемо словами. И поэтому "его" нельзя поймать, "его" нельзя схватить за шиворот, "его" нельзя продать, "его" нельзя использовать в неблагих целях. Вот, скажем, Иоганн Себастьян Бах, 2-й Бранденбургский концерт. За что Баха сажать в тюрьму - вроде там ничего плохого нет? Однако то, что содержится во 2-м Бранденбургском концерте, во второй части, например, значительно благотворнее действует на людей, чем любая подпольная работа.
АС: Как вы восприняли выборные события на Украине?
БГ: Я прочитал где-то в интернете такое скользкое и достаточно едкое замечание: Украина показала, что они не совсем азиаты. Потому что азиаты заранее знают, что все уже предопределено, что их голоса будут подсчитаны так, как это кому-то нужно. И поэтому никто даже рыпаться не станет.
АС: А россияне - азиаты?
БГ: Я думаю, что если у нас будут какие-нибудь выборы, то никто не будет особенно бороться за их результаты, потому что все заранее знают, что результат уже определен. И сколько бы народу ни ходило голосовать, в итоге окажется ровно столько и те "бюллетени", сколько уже заранее было подсчитано.
А по поводу Украины я был немного смущен тем, что в разгар так называемых событий на Украине мои попытки посмотреть по телевидению то, что там происходит, закончились тем, что по всем 12 каналам я увидел развлекательные программы. Узнать происходившее можно было только из интернета, посмотрев, что пишет Би-би-си или даже Lenta.ru. А вот по телевизору все мягко спускалось на тормозах. Я это воспринял как еще одну характерную черту современной жизни. И порадовался, потому что мои ощущения нашли подтверждение: у меня и раньше не было доверия к тому, что показывают по телевизору, и теперь у меня его нет. Даже когда по телевизору показывают новости 24 часа в сутки, у меня тоже складывается ощущение, что мне показывают далеко не все, а только то, что кто-то хочет, чтобы я видел. Поэтому лучше уж ничего не показывать.
Вообще я смотрю телевизор только в период стихийных бедствий. Я и газеты читаю только тогда, когда у меня есть утром свободные полчаса. За чашкой кофе в какой-нибудь гостинице, если там есть The Times или International Herald Tribune, я могу их почитать.
АС: Российские газеты не читаете?
БГ: Моему самосознанию претит читать что-то, что специально исковеркано для моего потребления. А The Times доверяет весь мир. И они это знают. И чтобы не потерять своего лица, они держат определенную планку.
АС: Вам не так давно была вручена высокая государственная награда - орден "За заслуги перед Отечеством". У вас были мысли от него отказаться?
БГ: Зачем же? Для меня этот орден очень приятен. Он симпатичный. И я считаю, что большого зла я своему Отечеству не приносил. Критикам такого рода орденов хотел бы задать достаточно ехидный вопрос: а из чьих рук они бы хотели принять орден? (Смеется.)
АС: Слава вас не раздражает? А поклонники, которые пристают, просят автографы?
БГ: Тем, кого слава раздражает, предлагаю отказаться от нее: отрастить усы, сделать пластическую операцию. Я думаю, что люди, которые говорят, что их раздражает слава, кривят душой. Люди, которые не хотят быть никому известны, они и будут неизвестны. "Уставшие от славы", боюсь, обманывают. Они втайне очень хотят быть известными.
Но славе я обязан тем, например, что не могу пойти ни в один клуб, мне сложно ходить в театр, потому что, вместо того чтобы смотреть, что там происходит, мне приходится давать автографы. Это достаточно сковывает. Людям как-то хочется вступить со мной в контакт, а это немного ограничивает свободу передвижения. Но это не такая большая цена. Я вполне готов ее платить.
АС: Вы долго на сцене - ощущение рутины от того, что вы делаете, не появилось?
БГ: Пока такого не было. Когда мы выходим на сцену, мне (надеюсь, что и у всех нас такое ощущение) выпадает возможность сделать лучшее из того, что я могу. А когда ты можешь сделать лучшее из того, что ты можешь делать в жизни, я не представляю себе, как это может надоесть или стать рутиной. Это же всегда вызов! Всегда приходится доказывать, что ты не баран!
Ответы на вопросы читателей
Б.Г.: Техническое предупреждение возможным слушателям: вы имеет дело с компьютерно генерированным изображением Александра Кана и Бориса Гребенщикова. Вы сами понимаете, что оригиналы находятся в других местах, занимаются своими делами, а вы наблюдаете испытания новой очень интересной нано-интернетной программы, где компьютерно генерированные изображения разговаривают, как будто бы они были настоящими людьми
Би-би-си: В Лондон тебя привел концерт, состоявшийся 21 мая в лондонском "Ройял Альберт холле". Об этом концерте мы уже рассказывали и в радиопрограммах, и на нашем сайте, но тем не менее, не всем еще поклонникам группы "Аквариум" об этом известно. Что это был за концерт, как он случился и что означал для тебя?
Б.Г.: "Ройял Альберт холл" - для непосвященных - это, вероятно, главный концертный зал по крайней мере Европы, если не всего мира, который функционирует непрерывно уже 137 лет. И за это время там происходила масса интересных событий, включая концерты Cream, Хендрикса, Led Zeppelin, Rolling Stones и Beatles одновременно на одной сцене и очень многих других достойных людей. И мы счастливы, что мы первыми из русских артистов, работающих в этой области, появились на сцене "Альберт холла" и представили собой русскую музыку.
Би-би-си: Как появление "Аквариума" в Альберт холле в Лондоне оказалось именно под эгидой фонда Шри Чинмоя?
Б.Г.: Дело в том, что концерт был личным подарком Шри Чинмоя мне и "Аквариуму". Не знаю, как гуру догадался, что мне будет приятно там сыграть, потому что я ему про это не говорил. Но он подумал и неожиданно при нашей встрече в Болгарии в начале года он сказал, что хочет, чтобы я сыграл в "Альберт холле". Я подумал: "Конечно, гуру может все", но для меня это было приятной неожиданностью... Через полтора месяцев он мне позвонил и сказал: "Выбирай число". Это была для меня большая честь.
Би-би-си: Какие ощущения от сцены, от зала, от той атмосферы, которая была?
Б.Г.: Я очень доволен тем, что произошло и даже тем, как мы сыграли. Зал удивительно приятный, такое ощущение, как будто мы там всю жизнь играли. И мне приятно, что мы там играли ну точно то, что всегда в Костроме или, допустим, в Харькове, то есть не пришлось ничего подлаживать специально под эту площадку. За одним маленьким исключением: мы сделали перерыв - по просьбе "Алберт Холла", они просят в середине концерт делать перерыв - и была возможность сыграть даже немного больше того, что мы обычно играем. В итоге мы были на сцене три часа.
Би-би-си: На концерте было объявлено "Борис Пурушоттама Гребенщиков". Это то самое духовное имя, которое ты получил от гуру? Как ты теперь будешь относиться к этому имени? Будет ли новое имя лишь эпизодом, связанным с этим концертом, или нет?
Б.Г.: Здесь все проще, потому что это не первое мое духовное имя, мне не раз давали имена тибетцы, и другие люди тоже. Если гуру видит меня так и хочет называть так, то, естественно, "Пурушоттама" легче произносить, чем "Борис Гребенщиков". И для меня это большая честь, потому что мне приятно, что горячо любимый мной человек отличает меня от всех остальных настолько, что дал мне особое имя, и даже не пришлось стоять в очереди. Многие его ученики ждут получения имени очень долго, а на меня это как-то неожиданно свалилось. Мне просто приятно, что у нас с ним такая связь вот так выразилась. Я не думаю, что в автобусе или в метро или гаишники будут называть меня Пурушоттама, но это и не обязательно.
Би-би-си: А на афишах и на пластинках?
Б.Г.: Я думаю, что вообще фамилия "Гребенщиков" должна исчезнуть, потому что если это музыка, то это "Аквариум". То, что на лондонских афишах было выделено "Гребенщиков", это просьба местных организаторов в условиях Лондона. Потому что когда я в "Аквариуме" - я в "Аквариуме" я ровно на том же положении, что и все шестеро.
Би-би-си: С этим связан как раз один из наших вопросов, присланный Юрием Гордоном, пользователем Rambler.ru. "Аквариум" последних лет - это все-таки группа, или Борис Гребенщиков и несколько людей, которые нужны ему для самовыражения, спрашивает он. Он поясняет, что на вопрос его натолкнуло количество участников группы и частая смена состава.
Б.Г.: Это вопрос сложный и долгий, но по сути своей очень простой. Конечно, об этом нужно спрашивать не меня, а ребят, которые играют в группе. Пусть они скажут, как они это все видят. Для меня это шесть человек, которые занимаются одним и тем же делом, и каждый в своей области имеет право вето. Нынешний состав для меня, наверное, даже в большей степени группа, чем любимая стариками группа 70-80-х годов, где, на самом деле, в концертах участвовал тот, кому было не лень прийти. Так что теперь наш состав значительно более постоянный.
Би-би-си: Но старый состав был всем хорошо известен, а новых музыкантов мало кто знает. Может, стоит рассказать немного о нынешней группе?
Б.Г.: С удовольствием расскажу о группе, но чтобы уж поставить еще одну точку над еще одним "i", я скажу, что, когда тот старый состав действовал, он был совершенно никому не известен. Потому что до 1987 года о нас ни одна собака не писала.
С 1987-89, пока мы еще играли реально, состав уже начал меняться. Сева всегда приходил и уходил, большую часть этого времени его просто не было; Ляпин и Курехин появлялись и исчезали, как они хотели; Дюша приходил потому, что у него была масса своих дел, тоже появлялся и исчезал; реально был Тит и я, два человека, которые были всегда. Остальные приходили и уходили.
О каком таком золотом составе идет речь, сложно понять, потому что этого состава реально никогда не существовало. Но если людям нужна легенда, я счастлив им представить легенду - да, все было именно так, как вы думаете. Правда, я не совсем знаю, что вы думаете...
Би-би-си: Ну, хорошо, тогда о сегодняшнем составе.
Б.Г.: Сегодня в составе помимо меня пять человек. Я пою и играю на гитаре, пишу песни и принимаю участие в их аранжировке.
Боря Рубекин играет на клавишах, но большей частью он находится в компьютере и является нашим компьютерным центром, организатором и распорядителем. Он все записывает, он все играет, все редактирует, сводит, и без него никого из нас никто бы не услышал.
Игорь Тимофеев - гитара, саксофон, флейта, дудук, кларнет, мандолина...
Би-би-си: У него ведь джазовое прошлое, правильно?
Б.Г.: Когда я его взял в группу, мне просто понравилось, как он играет, и замечательный человек. Каково же было мое удивление, когда я через года полтора игры вместе с ним залез в интернет и прочитал, что он, оказывается, один из выдающихся молодых саксофонистов России, что у него огромная джазовая карьера, которую он бросил ради нас. Я ему говорю: "Игорь, может, на саксофоне поиграть?" Он: "Нет, мне на гитаре больше нравится". "Yes, ok".
Би-би-си: На самом деле жаль, мне кажется, больше саксофона бы украсило звучание группы.
Б.Г.: Поверь, я стараюсь, пытаюсь всунуть саксофон в каждую возможную паузу, и не всегда это получается, не всегда Игорь этого хочет.
Андрей Суротдинов - классически выученный барочный скрипач, который наступил на горло собственному барочному смычку и играет с нами совсем другое, не переставая при этом играть старинную музыку тоже. У него огромный опыт в классической музыке, он продолжает это делать. По счастью, он единственный человек в группе, с которым можно выпить и обсудить барочные исполнения Иоганна Себастьяна Баха часа два с полным удовлетворением.
Андрей Светлов, уроженец Парижа, Латвии и всего остального мира, посол, как бы это сказать, грува. И, как посол грува, не всегда бывает понят, не всегда бывает принят, но последние полтора года, что мы с ним играем, всегда вносит в песни большое оживление. И тот факт, что суфии сообщества Gnawa признают его за своего и в качестве приза и доказательства дали ему какой-то безумный музыкальный инструмент, который он иногда использует, говорит о том, что человек он очень не случайный.
Ну и the last, but not the least, Шар - перкуссионист, который теперь стал ритмическим сердцем коллектива.
Би-би-си: У него тоже джазовое прошлое, я помню, что он играл в группе "Zet".
Б.Г.: Да, у них всех большое темное прошлое, от которого они отреклись, то есть карьеру всем этим людям "Аквариум" испортил.
Би-би-си: Многие из присланных нам вопросов касаются глубокой истории. "Правда ли, что название группы происходит от неофициального названия старой пивной, когда-то существовавшей на Будапештской улице Ленинграда?"
Б.Г.: Такова версия моего друга Толи Гуницкого, с которым мы вместе и основали "Аквариум" летом 1972 года. Но я с ней абсолютно и полностью не согласен. Потому что пивом я не интересовался никогда - ни тогда, ни сейчас. И я твердо знаю, что название "Аквариум" было придумано в самой середине теперешнего Троицкого моста через Неву, приблизительно между серединой и выходом с моста к Петропавловской крепости, в результате того, что мы в течение трех суток перебирали все возможные слова.
Би-би-си: Вы были вдвоем с Гуницким?
Б.Г.: Да, мы ходили по городу, ездили по городу, передвигались всеми методами и перебрасывались трое суток, без сна и отдыха, сочетаниями слов, одно из которых должно было стать названием группы. Мы были умные люди, значительно умнее своих лет, и мы поняли, что для удачной группы в первую очередь нужно название. Музыка, умение играть и все остальное - приложится. Если будет правильное название, то фэн-шуй сразу ляжет как надо.
Двое с половиной суток мы этим занимались, и примерно в 17 часов на этом мосту, то ли он, то ли я, вот этого я уже сказать не могу, сказал: "Аквариум". Мы остановились, посмотрели друг на друга и сказали "О! Может быть".
Би-би-си: Вот еще вопрос к этой же поре, от Игоря, читателя нашего сайта. "Когда вы написали первую песню? Что побудило к этому? Кем вы ощущаете себя прежде всего - художником, который многое может выразить, или лишь проводником высших сил?"
Б.Г.: Первую песню я написал на английском языке, в девятом классе средней школы. Написал даже сразу несколько, по-моему, потому что я играл в школьной группе на танцах, в абсолютно другом районе города, и мне нужно было что-то изображать. Я попробовал написать песню, получилось хуже, чем у "Битлз" и "Стоунс", немножко, но мы ее тоже играли.
А потом было озарение: я шел по улице и понял, что то, что я хочу передать, на чужом языке, известном, в общем, по наслышке, не выразить. Что настоящее можно передать только на своем языке. Тогда мне пришлось поставить крест на карьере song-writerа с английскими текстами, которая, безусловно, принесла бы мне много денег, и пришлось писать песни по-русски.
Меня все долго уверяли, что это делать невозможно, что русский язык просто не приспособлен для рок-песен, как это тогда называлось. Меня отговаривали все в течение двух-трех лет. А я говорю: "Ну не может же быть, должно же быть что-то такое"... Мне говорили: "Нет, у нас этого нет, и быть не может, потому что русский язык не приспособлен ".
Мне пришлось доказывать, что это не так. От доказательств я и начал писать песни. Первую такую песню я написал за месяц до основании "Аквариума", она называлась "Все должно пройти", и, по соображениям приличия, эта песня похоронена навеки и никогда вспомнена не будет, потому что она была не самая интересная из тех, что я написал в жизни. Хотя все равно аккорды там были смешные.
А потом, как только "Аквариум" появился, песни начали потихонечку идти... Они были довольно странные. Первые приличные песни я начал писать примерно в 1976-77 годах, и появились они в альбоме "Все братья - сестры", который мы с Майком записали. Это на самом деле была первая пачка приличных песен, и, как ни странно, по сей день многие из них остаются в программе.
Что касается второго вопроса: я, безусловно, не художник и не пытаюсь ничего выражать, и оставленный сам по себе выражать ничего бы и не стал, мне и так хорошо. Но писание песен - увлекательная вещь. Иногда я слышу какое-то безумно красивое сочетание звуков, слов, чего-то еще... , и мне становится интересно, как в детективе, узнать, что будет дальше, куда это может привести. И поддаваясь этому соблазну, я пишу песню, это может занять от получаса до десяти лет. Но это того стоит. Когда это случается, я очень счастлив.
Наверное, я проводник чего-то, красоты скорее всего. Я не проводник, я фан красоты, я люблю красивое. И когда есть красивое, что все остальные не слышат, а я слышу, я пытаюсь это осуществить и донести до людей, вот и все.
Би-би-си: Вопрос от читательницы Rambler Лилии. Довольно ехидный вопрос. "Уважаемый Борис Гребенщиков, как вы думаете, до какого примерно возраста вы будете или сможете петь на сцене? Когда наступит время вовремя уйти, чтобы не стать второй Аллой Борисовной в колготках и детском мини?"
Б.Г.: Вот дело в том, что именно перспектива надеть колготки и детское мини и держит меня на сцене. Иначе я бы давно ушел. Время уйти для меня было в 1986 году - самое лучшее время для ухода. Потом, конечно, в году в 90-91-м было бы идеально, если бы я ушел, если бы я умер, было бы еще лучше. Но, к сожалению для многих людей, все-таки я не умер и не ушел, поэтому появился "Аквариум" версия 2, 3.
И я буду вылезать на сцену иногда, с вашего позволения, когда мне будет этого хотеться. Потому что я могу петь и не на сцене, а сидя дома или в студии. Но поскольку мне глубочайшим образом наплевать на то, что думают обо мне люди, которые сидят в зале... может, они думают: "Старая развалина, пора бы тебе умереть уже лет 20 как и заткнуться и никогда больше не петь"... Я с ними согласен! Но так получилось, что я еще живой, и мне нравится петь. Поэтому пока мне нравится, я буду петь, и, собственно, никто никого не заставляет приходить на концерт.
Но я надеюсь дожить до того момента, когда я действительно выйду на сцену в колготках и детском мини, и тогда вы содрогнетесь.
Би-би-си: Поскольку у нас тут образовалась аналогия с одной звездой российского шоу-бизнеса, то озвучу еще один вопрос от читателя русской службы Би-би-си Сергея из России: "Егор Летов в одной из своих песен поет: "Если бы я смог выбрать себя, я был бы Гребенщиков. Что это: комплимент, шутка, оскорбление?".
Б.Г.: Конечно, комплимент. Наверное, можно повернуть и по-другому, но это красиво. Я тоже рекомендую, да. Я бы сам бы сказал бы то же самое. Я ни с кем, честно говоря, не хотел бы поменяться местами.
Би-би-си: Есть еще несколько вопросов, связанных со свободой творчества, причем не в те прежние времена, когда чувствовался гнет идеологической цензуры, а в сегодняшней России. Наш читатель Алексей Момрозов спрашивает: "Вправе ли вы самостоятельно распоряжаться своими песнями, или же вы связаны контрактом с записывающей студией?"
Б.Г.: Мы не связаны контрактом ни с кем, для каждого нового альбома мы договариваемся с какой-то из фирм звукозаписи, которая его выпускает, и контракт, как правило, довольно недолговременный. Мы стараемся все права удерживать, чтобы никто не мог нами рулить.
Би-би-си: То есть это осознанная тактика?
Б.Г.: Конечно. Любой альбом или набор альбомов продается на какое-то время, и потом мы забираем права назад.
Би-би-си: Переиздавать вы можете как угодно?
Б.Г.: Да. Из имеющихся у нас возможностей эта, наверное, самая оптимальная. Если бы были хорошие честные фирмы большие, которые бы занимались нами в комплексе, то я бы с удовольствием с ними имел дело. Но поскольку у нас в России "фирма" - понятие не очень надежное, они сегодня есть, а завтра могут во что-то другое превратиться, или перестать существовать, или что-то еще... Поэтому мы предпочитаем политику коротких альянсов.
Би-би-си: Вот еще вопрос от читателя BBCRussian.com Андрея Гильванова из Ванкувера: "Был ли случай, когда вы писали что-то на заказ?"
Б.Г.: Я написал на заказ шесть или восемь песен для Свердловского ТЮЗа в 1982 году . По счастью, песни достаточно глубоко похоронены. Не то что бы они были чудовищные - они были значительно хуже, чем чудовищные, но меня попросили, и я написал. В общем, я не очень ими доволен, надеюсь, что они не выплывут на свет божий, там нечему выплывать.
Потом я написал пару песен для телевидения примерно году в 1984. Тоже что-то ужасное. Они тоже не выплыли, но честное слово, там и нет смысла... Вот те два случая, которые я помню. Боюсь, что больше не было таких искушений, потому что никто в здравом уме мне песню не закажет - у меня не получится. У меня получается, только когда я сам по себе. В неволе не размножаемся.
Би-би-си: Я знаю, что ты всегда тщательно следишь за музыкальными новинками. Эльза из России, наша читательница, спрашивает, есть ли у тебя любимая новинка 2007 года?
Б.Г.: Боюсь, что в 2007 принципиально нового что-то не слышал. Есть группа Battles смешная, о которой все в Англии говорят. Я послушал, но пока не уверен, что это так уж хорошо, но по крайней мере это интересно. Томпсон, Маккартни, Робин Вильямсон - все выпускают, но ничего нового принципиально там нет.
Я рассчитываю, что в lo-fi области где-то что-то бродит очень смешное... Да, вышел "Future clouds and radar", группа бывшего солиста Cotton Mather Роберта Харрисона. Очень люблю эту группу. Он выпустил двойной альбом, очень неплохой, без того напора, который был в Cotton Mather, но все равно очень интересный.
Но я ищу, на самом деле, бредятину, мне надоела прямая музыка.
Би-би-си: Твои энциклопедические музыкальные знания как нельзя лучше накладываются вот на эту новую роль радио ведущего. Читательница сайта русской службы Би-би-си, зашифровавшись под ником Светосила спрашивает: "Что вам дает работа на радио, и как вы оцениваете работу других коллег Макаревича и Дилана?"
Б.Г.: Я не слышал ни того, ни другого, к сожалению. Не успел пока. Archie Fisher тоже, кстати, радиоведущий, даже в большей степени, чем певец, хотя я его очень люблю.
Но моя работа - это потрясающая возможность отвечать за базар. Потому что так легко сказать: "Ну, Иоганн Себастьян Бах...", а когда мне приходится делать передачу, 46 минут, 10-11 минут трепа, но мне нужно знать, что я говорю. Я зарываюсь, и у меня получается такой мини-университет - сегодня это, завтра это, послезавтра это, и я открываю мир для себя, я начинаю понимать, что я что-то теперь знаю... . Так что за ваш счет, дорогие мои слушатели любимые, я устраиваю себе образование.
Би-би-си: Ну, это как определение журналистики: удовлетворение собственного любопытства за чужой счет.
Б.Г.: Совершенно верно, это именно оно и есть. Еще вспомнил из новых веселых вещей - был такой ди-джей Гонзалеса, его альбом "Gonzales Uber Alles" у меня дети слушали. Он теперь переключился на фортепиано, и просто записал фортепианную пластинку, которая очень интересная. Она никакая, ничем не привлекательная, но в ней шарм офигительный.
Би-би-си: Наша читательница из Киева Наташа спрашивает: "В каком году ждать нового альбома?"
Б.Г.: Я должен сразу сказать, в эпоху всемирного потепления и глобализации ждать чего-либо не стоит, природа непредсказуема, и невозможно предугадать, что будет дальше.
В данный момент мы не заняты никаким альбомом. Более того, если я найду какую-то форму не альбомную, которая будет идти поперек шерсти и не будет влезать ни в какие форматы, я это сделаю первым делом.
Но, сказав это, я должен сказать, что со вчерашнего вечера я увлекся одной новой идеей, о которой рассказать я никак не могу, и которая мало имеет отношения к тому, что мы делали доселе. И сегодня на набережной Темзы я уже начал ее писать. Я сидел и играл на укелеле и писал, очень симпатично пока получается. Но это будет что-то, чего никто от нас не ожидает по счастью. И вернувшись домой, я первым делом начну это пробовать. Так что что-то у нас есть, а в какой форме мы это выпустим - следите за сайтом.
Би-би-си: Борис, есть у нас вопросы, которые относятся к тебе скорее как не к музыканту, а к думающему человеку, размышляющему о судьбах России, мира. Наш читатель Вадим из России спрашивает: "Как вы относитесь к современной России? Я понимаю, что вы человек без границ, человек мира, я очень уважаю ваше мнение. Все-таки это гигантское расслоение общества в духовном, нравственном, денежном эквивалентах. Сильно похоже на те времена, когда весь СССР работал на Москву. Я простой врач и, как говорится, "за морем не был". Сильно ли отличается Запад от России? Живу-то я в тьмутаракани, вряд ли уж выберусь за границу со своей зарплатой в 3000 рублей. Очень грустно, Борис, и противно это беззаконие. Вам же пожелаю здоровья и бодрости духа, и не исчезайте так надолго. Вы нужны стране и именно сейчас как никогда".
Б.Г.: Понимаю вопрос и глубоко переживаю вместе. У нас все начнет улучшаться, когда повысят зарплату врачам, учителям, когда власти на местах начнут об этом думать. Расслоение общества в России, насколько я помню, было всегда. Просто были периоды, когда это так маскировалось, так было не принято говорить, что казалось, что все нормально. Но, судя по тому потоку денег, который освободился в 90-е годы, вы можете себе представить, как много денег было у коммунистической партии и у всех остальных. Тогда люди жили значительно лучше, потому что тот ручеек, который попадал к людям, все-таки более-менее поровну распределялся. За последние 15 лет все старые механизмы были разрушены. Вот теперь мне кажется, я могу ошибаться, что пытаются что-то отстроить заново, и для части людей жизнь становится не столь искрометной, как в 90-е годы. В 90-е годы у власти были настоящие бандиты с пистолетами. Сейчас уже не так, и мне кажется, это залог того, что может стать лучше. Но никакие прогнозы в России, насколько я знаю, не действуют. Поэтому остается даже ничего не ждать, а делать свое дело и верить в то, что будет лучше. Я на это надеюсь.
Би-би-си: В этой связи сходны два вопроса - от наших читателей Владимира и от Елены. Елена спрашивает: "Есть ли у вас образ России, в которой вы хотели бы жить?" А Владимир более конкретно, на тему последних лет: "Можете ли вы сформулировать национальную идею?"
Б.Г.: По поводу национальной идеи отвечу сразу. Давайте сформулируем идею женственности и посмотрим, останутся ли потом женщины или нет. Если сформулировать национальную идею России, то страну можно просто вычеркивать из списка живых, потому что формулируемое уже не живо. Ребята, Россия существует довольно давно. И как-то успешно существовала без формулировки, никого не спрашивала. Зачем формулировать, кому это в голову пришло? Или нужен алгоритм, чтобы отличать чистокровных от нечистокровных? Ну, простите, это фашизм. Зачем, я не знаю.
А образ России, в которой я бы хотел жить, - это сегодняшняя Россия, где просто справедливость доведена до нормальной планки. Где люди, которые трудятся, получают за свой труд. От каждого по способностям, каждому по труду :)
Би-би-си: Вот ты упоминал женственность, а я вспомнил, как мы когда-то обсуждали тему матриархата. Ты проповедовал одно время идею того, что у власти должны быть только женщины.
Б.Г.: Я не проповедовал, я как пророк говорил: "Ребята, это наступает, и вы от этого никуда не денетесь!"
Би-би-си: Наша читательница Инна спрашивает следующее: "Времена, когда на российском троне находились женщины, в частности, Екатерина II и Елизавета, были благотворны для страны. Как вы считаете, необходима ли России женщина-президент?"
Б.Г.: Вы знаете, необходимы - не то слово. Когда Россия созреет, думаю, что хуже не будет, будет только лучше.
Би-би-си: А вот еще вопрос, который задает Андрей, через сайт Rambler: "Согласились ли бы вы стать министром культуры Российской федерации? Или же с культурой России невозможно ничего сделать, и она сама развивается эволюционным путем, впитывая и отвергая деградированный опыт?"
Б.Г.: Понимаю, и это вопрос более практический, чем это может показаться, но я считаю, что это не мое занятие. Я был бы плохим министром культуры, поэтому заранее отказываюсь и уже отказался от всего этого, думаю, что мне место в уединении и в созерцании. У меня был момент в жизни, когда я объявил всем своим друзьям, что я складываю с себя все официальные полномочия, которые есть или могут быть, и остаюсь просто человеком. Вот я остался просто человеком и ничем другим уже не буду.
Би-би-си: Среди наших вопросов, связанных с Россией, есть один о религии. Юра Гордон прислал вопрос на сайт нашего партрена Rambler: "Борис, вы человек православный, вроде бы и никогда от этого не отказывались. С чем тогда связаны ваши многолетние и многотрудные поиски на Востоке? Вам не хватает чего-то, что нет в православии, или что-то еще?"
Б.Г.: Спасибо за вопрос. Мне всегда представлялось, что для полноты картины недостаточно знать один язык. Лучше знать несколько языков. Для полноты картины недостаточно знать свою деревню, хорошо бы съездить и в город, и в другую деревню - посмотреть, как там люди живут. Потому что иначе мы падаем жертвами местечковости. Для полноты картины недостаточно знаний об одной религии, потому что тогда впадаешь в ересь и считаешь, что все остальные не правы, а ты прав. Чем и грешат многие православные священники.
Я говорю и простым людям, и священству, и всем остальным людям на земле: не судите, блин, и не судимы будете. Прежде чем критиковать кого-то, или говорить, что они второго сорта, что они хуже - сначала узнайте то, чем они занимаются. К сожалению, не все хотят узнавать. Всем достаточно сказать, что наша религия лучшая, и нам не нужно знать ничего другого. Это печальный взгляд, который может привести к очень искривленной картине мира и совершенно не к тому, о чем говорил Христос.
Перед Богом все равны во всех смыслах. И мусульманин, который называет Бога - Аллах, и православный, который называет Бога так, как он его называет, и католик, и индуист, и все-все-все люди на земле имеют дело с одним Богом. С моей точки зрения, предосудительно и опасно считать, что я прав и я пуп Земли, а остальные все еретики, неправы и не знают, о чем они говорят. Это взгляд невежественного человека, поэтому давайте считать, что религии должны быть разными, также как и разные культуры. Но говорить, что одна лучше другой, опасно и близко к фашизму.
Би-би-си: Близкий вопрос от нашего читателя Алексея из Японии: "Какое влияние оказала на ваше творчество восточная философия, особое восприятие красоты, свойственное людям Востока. И в чем, по-вашему, эта особость?"
Б.Г.: С прискорбием скажу: влияния ну никакого. Я бы так хотел управлять своим творчеством, но абсолютно не управляю. Я хочу писать всю жизнь одно, а пишу совершенно другое. Может быть, восточная философия оказывает влияние на то, как я живу, и тогда это как-то переливается в творчество. Но это абсолютно на не осознанном уровне.
Мне нравится восточная философия тем, что она более или менее деятельная - когда ты знаешь, что делать с собой. В то время как у нас философия - она довольно философская, мы можем сесть на кухне и поговорить, как устроен мир. Но как при этом сделать, чтобы мы сами стали лучше, мы не знаем. Восточная философия мне нравится своими рецептами того, как стать лучше.. Я бы и хотел, чтобы это перетекло в творчество, но не получается.
Би-би-си: Вот мы с тобой сидим в Лондоне, ты живешь в Петербурге, много времени проводишь в переездах. Алексей Степанов прислал вопрос на Rambler: "Существует ли у вас любимый или самый комфортный город мира?"
Б.Г.: Честно говоря, сложно отвечать на это. Лондон, наверное, одно из самых радующих мое сердце мест на земле. Но когда я в Петербурге - городе, в котором я прожил 50 с чем-то лет, я не могу сказать, что он меня не радует, потому что я его знаю наизусть. Естественно, я его люблю. Но когда я приезжаю в Париж, где мне не должно нравится, мне там тоже нравится. И в отдельных частях Нью-Йорка мне нравится, и в Индии, и в Японии. Что со мной делать, не знаю.