Партизанской тропой Гайдара 6 страница
Гайдар слушал, понимающе кивал и записывал.
И лейтенант, растроганный тем, что встретился ему прямо на дороге душевный человек, который так искренне посочувствовал, снял вдруг с пояса парабеллум в повой кобуре и благодарно протянул вместе с запасной обоймой Гайдару.
Возьмите, пригодится, — сказал лейтенант.— Машинка хорошая. Что-что, а это они делать умеют.
Аркадий Петрович поблагодарил и взял. И уже в дороге:
- На тебе, Саша, мой наган.— И потом добавил:— Если достанешь нож, то я тебе на память кое-что вырежу.
Ольхович достал. И вот теперь он стоял с наганом в руке. На деревянных щечках рукоятки, с обеих сторон, было вырезано: «Гайдар».
Аркадий Петрович вернулся к тому месту, где оставил Ольховича, вечером. У края дороги темнела полуобгоревшая полуторка. Гайдар узнал ее только по номеру.
Случилось это 18 сентября.
Глава XVI
СЮЖЕТНЫЙ ПОВОРОТ
Эта книга была уже написана, то есть все факты изложены, главы расставлены, основные эпизоды еще раз проверены, когда в редакции журнала «Юность» мне передали письмо.
Пришло оно с Украины. Подпись: Е. Белоконев... Евгений Белоконев...
Фамилию эту я знал. Ее мне называли. Но после войны Белоконева никто не встречал, и молчаливо считалось, что в живых его нет.
Читаю письмо...
И еще одна ошеломляющая новость: Евгений Федорович виделся с Гайдаром в Киеве девятнадцатого или двадцатого сентября.
Белоконев был комиссаром, представителем Военного совета Юго-Западного фронта на киевских переправах. И с Аркадием Петровичем они познакомились у Цепного моста.
Пишу Белоконеву. Спрашиваю, правильно ли я его понял, что он впервые встретил Гайдара после того, как город был оставлен.
«Да, вы поняли меня правильно»,— ответил Евгений Федорович.
Но Ольхович рассказывал, что из Киева они выехали восемнадцатого сентября, миновали Цепной мост, добрались до Борисполя, и только здесь Ольхович потерял Аркадия Петровича из виду. То же самое утверждал и Борис Абрамович Абрамов из «Красной звезды», который вместе с Гайдаром покидал город, только на своей «эмке».
Как же Аркадий Петрович снова очутился в Киеве, у последней, не взорванной еще переправы, соединявшей окруженный, опустевший город с другим берегом?
Как?!
Очень просто - Гайдар вернулся.
Глава XVII
ГАЙДАР УХОДИТ ПОСЛЕДНИМ
- Ну, — сказал он, вскакивая на коня,— не поминайте лихом, товарищи. Жив буду, вернусь через два часа.
Аркадий Гайдар, «У белых»
Взрыв переправ был подготовлен давно: в первые недели обороны города, когда гитлеровцы рвались к мостам, понимая, что захват любого из них ускорит и захват Киева.
Никто из защитников столицы Украины еще не знал, что пройдет сравнительно немного времени и фашистский генерал Бутлар признается: на подступах к древнему Киеву немцы потеряли те «несколько недель», которые были им нужны «для подготовки и проведения наступления на Москву». А начальник Генерального штаба гитлеровских сухопутных войск Гальдер назовет сражение у стен этого города «величайшей стратегической ошибкой в восточном походе».
А пока что, пропустив отступающие части, взлетели в воздух Дарницкий и Петровский железнодорожные мосты, переправа близ урочища Наталка, деревянный Наводницкий. Оставался последний, Цепной, для войск прикрытия и гражданского населения, которое оставляло город вслед за армией.
Под каждой опорой моста было заложено по тонне взрывчатки. Замаскированные, тянулись к фугасам тонкие нити проводов.
Те же саперы, которые после каждой бомбардировки терпеливо заделывали пробоины в настиле и очищали его от разбитых телег, отвечали теперь за то, чтобы мост в нужную минуту был уничтожен.
Уже не было заторов и пробок. Не слышалось безостановочного рева перегретых моторов, гудения клаксонов, лошадиного ржания, криков, треска, стука — этих печальных звуков отступления.
Лишь изредка со стороны города появлялся грузовик, иногда легковая машина. Они проносились на большой скорости. Брели по двое, по трое наши бойцы. И беженцев тоже становилось все меньше.
Наступила та странная, полная тревожных ожиданий Пора, когда город был уже оставлен, а противник, опасаясь ловушки, все еще не решался в него войти, памятуя, какими ударами встречал его Киев, стоило только к нему приблизиться.
В это самое время близ моста и появился человек, который сразу привлек к себе внимание.
Он был в гимнастерке и пилотке. С пистолетом на поясе, полевой сумкой в руке. Ни в том, как он был одет, ни в его походке не было ничего странного, если не считать одного обстоятельства: человек шел не из Киева. Человек направлялся в Киев.
Его задержали. Проверили документы. Отвели на командный пункт.
Это был Гайдар.
На командном пункте он нашел начальника переправ, полковника Кознова, и старшего политрука, по фамилии Белоконев. Аркадий Петрович попросил у них разрешения остаться на переправе, обещав, что уйдет, когда все уйдут.
Оставайтесь,— ответили ему командиры и вернулись к своему разговору.
Суть его сводилась к тому, что связь со штабом фронта прервалась. В последнем полученном приказе говорилось: с отходом наших войск уничтожить мост. К взрыву все было готово. И даже вторая, дублирующая нитка проводов на всякий случай протянута тоже. Поворот рукоятки подрывной станции — и переправы нет.
Но как знать, когда эту рукоятку повернуть?.. Что, если на окраине идет бой и там дерется наш полк, уверенный, что до последней минуты их будут ждать саперы? А когда бойцы, отстреливаясь на ходу и неся раненых товарищей, приблизятся к Днепру, то увидят, что моста нет, потому что саперы, по которым никто не стрелял и которых никто не бомбил (теперь уже немцы берегли мост для себя)t поторопились повернуть рукоятку?..
С другой стороны, в любой момент могут появиться немецкие танки. Мост, он, положим, все равно взлетит. Но вот саперный взвод... Куда денется взвод?
Сошлись на том, что нечего ждать приказа, которого, по всей видимости, уже и не будет, а просто нужно послать в город своего разведчика.
Но кого?...
Кознов с Белоконевым пойти не могли. Саперы, их было десятка полтора, круглые сутки находились в состоянии полной боевой готовности. Кроме того, они охраняли мост, подрывную станцию и автомашины. Каждый отвечал за свой участок. И получалось, что послать некого.
- Разрешите мне,— произнес вдруг Гайдар.
- То есть что именно?— недоуменно переспросил его начальник переправ.
- Пойти в Киев. Делать-то мне все равно ведь нечего.
Начальник переправ достал портсигар. Вынул папиросу. Долго стучал ею по крышке. Наконец закурил.
- Будь вы боец какой-нибудь соседней части, мы бы с благодарностью вас послали, — ответил он.— Откровенно говоря, только вы и могли бы нас теперь выручить... Но вы не боец... Вы писатель... Представитель центральной прессы... И рисковать вами мы не имеем права... Нам его никто не давал.
- Я и прошусь не как боец, а как писатель,— сказал Аркадий Петрович.— Иначе я потом никогда себе не прощу, что упустил возможность побывать в Киеве перед самым вступлением в него немцев... А заодно разведаю обстановку.
- Если вы пойдете, мы вас, конечно, подождем,— сказал начальник переправ.— Но ведь может случиться и Такое: только вы ушли — с тыла ударят танки...
- Понимаю... Но ведь другого выхода сейчас нет?
- Другого выхода нет.
- Я пошел собираться.
Гайдар принес шинель, запасные обоймы к «ТТ» и несколько лимонок. Гранаты и обоймы разложил по карманам брюк. Достал из кобуры, проверил и опустил в карман шинели пистолет. Затем вынул из своей полевой сумки три тетради. Две сунул себе в широкие голенища сапог. Третью спрятал, как мальчишки прячут, под гимнастерку за пояс.
Я готов, — сказал Гайдар.
Подойдите, пожалуйста, сюда,— попросил его Белоконев и развернул карту.— Вот наш мост. Если придется его взорвать, то здесь, в северной части города, вас будет ждать катер... Один катер у нас еще остался.
На всякий случай простимся, — ответил Гайдар. И трое почти незнакомых людей обнялись.— Если все-таки я не вернусь... ни сюда... ни к тому месту, где будет ждать катер, доложите при случае в Москву, что я остался в Киеве.
И он вышел. С КП видели: по мосту, а потом по дороге быстро шагал человек.
Прошел час... Два... Четыре... Шесть...
Гайдар не появлялся.
Совсем стемнело. Там, за рекой, неизвестной теперь жизнью жил полупустой город. И в долгом отсутствии Гайдара мерещилось что-то тревожное и недоброе.
И если поначалу весь маленький гарнизон моста с нарастающим нетерпением ждал его прихода, то сейчас вера в то, что ему удастся вернуться, становилась все слабей.
...Гайдар вынырнул из темноты в нескольких метрах от дозорного, охранявшего мост. Шинель на нем была распахнута. И хотя он устал и заметно было, как осунулось его лицо, выглядел он бодрым и даже довольным.
Наших в городе нет,— доложил Гайдар, переступив порог командного пункта. Он подошел к столу, где лежала карта,— Я был вот здесь, в Голосеевском лесу, потом прошел сюда, сюда и сюда... Везде окопы наши пусты. Спрашивал всех, кого встретил. Наших, отвечают, нет. Ушли... Немцы не появлялись пока тоже... Так что...
- Так что, — заключил начальник переправ, — можно взрывать.
- Так что, — повторил Гайдар,— можно взрывать...
Аркадий Петрович снял шинель. Сел на лавку. Больше всего ему хотелось лечь и уснуть.
* * *
Гайдар был одним из последних наших солдат, покидавших Киев. Каким он увидел этот любимый им с детства город, как выглядели люди, которых он встречал, о чем они его спрашивали, о чем просили, может быть, думая, что это разведчик возвращающихся наших частей, что отвечал и что обещал он им,— поведать об этом могут только тетради Гайдара, в которых он записывал, которым доверял все, что узнал в те трагические дни...
* * *
Взрыв был назначен на утро. На рассвете к мосту снова потянулись беженцы.
- Немцы!— повторяли они.
Наконец переправа опустела. Командиры долго всматривались в бинокль, не спешит ли к мосту на другом берегу кто еще. Никого не было. Бойцы, в последний раз проверив, все ли в порядке, отошли в укрытие.
Полковник Кознов повернул рукоятку. Но этого уже никто не видел. Все смотрели в сторону реки. Громадный, дотоле недвижный мост вдруг, будто от боли, вздрогнул. Настил и фермы его медленно приподнялись, как приподнимается живая грудь, замерли и затем бессильно опустились вниз, в Днепр.
Взрыв длился доли секунды. Но для тех, кто его наблюдал, время словно остановилось, настолько отчетливо они видели, как умирал мост.
Когда обломки уже рухнули в воду, до саперов долетел дробный грохот оживших фугасов. Все были потрясены этим грандиозным и трагическим зрелищем.
Молча сели в машины. Гайдар ехал в легковой. За ней следовал грузовик с красноармейцами. Бойцы беспрестанно оглядывались назад. Так оглядывается человек, который только что оставил дом и не знает, скоро ли он в него вернется.
Но никто не догадывался, что Гайдару в эту минуту тяжелее вдвойне: он за свой короткий век оставлял город второй раз...
Впервые это случилось в гражданскую.
Глава XVIII
«МЫ ОПЯТЬ ЗДЕСЬ БУДЕМ!»
Август в 1919 году выдался жарким. С утра и до вечерней зари нещадно палило солнце, выматывая последние силы.
Пятый день, переменив уже пятую позицию, дралась «Железная бригада» курсантов — последний заслон на пути белых к Киеву.
Уже замолчали на флангах пулеметы. Уже не слышно стало последней батареи, уже, заглушив на мгновение всё, ахнул необъятным облаком пара бесстрашный, пойманный в ловушку белыми бронепоезд.
А курсанты дрались. Немало их, в новых командирских гимнастерках, полегло, немало, томясь от жары и боли, металось, на тряских телегах и стонало в беспамятстве в случайных избах.
Все тоньше вытягивалась линия обороны, пока и ее не прорвал белый кавалерийский эскадрон. Оставалось одно - отойти.
Приказ Подвойского — любой ценой задержать Петлюру — был выполнен. Время, необходимое для эвакуация города, выиграно. Большего никто не требовал.
Но Аркадий Голиков, вступая с остатками шестой своей роты на окраину Киева, испытывал острую тоску.
Чем ближе был центр, тем чаще встречался торопящийся народ — беженцы, в основном бедняки, мелкие ремесленники, рабочие, которые не ждали ничего хорошего от Петлюры.
Остатки роты двигались не останавливаясь. Вот и бывшая обитель курсов. Молчал черными пятнами распахнуты окон покинутый корпус, С чердаков изредка раздавались трусливые выстрелы по отступающим. Бухали колокола — где тревожным набатом, где праздничным перезвоном.
Голиков с товарищами переправлялся по Цепному мосту. Люди текли по нему сплошной рекой, тесно прижавшись друг к другу…
Красноармейцы миновали слободку и свернули в лес. Было совсем темно. Сотни груженых подвод тащились по дороге. Повсюду, спотыкаясь, брели беженцы, курсанты, красноармейцы. Многие дремали на ходу.
Голиков с бойцами своей роты остановился на высоком лесистом бугре, всматриваясь в сторону Киева.
- Ну, прощай, Украина! — сказал один.
- Прощай!— эхом повторили товарищи.
Мы опять здесь будем!
- Будем!
«Точно последний, прощальный салют уходящим, ослепительно ярким блеском вдруг вспыхнуло небо. Потом могучий гул, точно залп сотен орудий, прокатился далеко по окрестностям. Еще и еще...
Это рвались пороховые погреба оставленного города»— так писал об этом трагическом дне 1919 года в повести «В дни поражений и побед» Аркадий Гайдар.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В тылу врага
Глава XVIII
АБРАМОВ ИЗ «КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ»
О «Континентале», его суматошном и суровом быте, об отступлении из Киева мне впервые рассказал Борис. Абрамович Абрамов, бывший специальный корреспондент «Красной звезды».
Телефон его разыскала и сообщила Лия Лазаревна Соломянская. Но Абрамов долгое время не мог меня принять: сердечные приступы случались с ним почти ежедневно, а разговор о сорок первом годе требовал сил, и немалых.
Наконец, когда я позвонил Абрамову в очередной раз, он решительно сказал: «Давайте приезжайте... Это может повторяться без конца, а вам надо работать...»
- Довелось мне бывать с Аркадием и на передовой,— вспоминал Борис Абрамович,— и я никогда не забуду испуга на лицах мальчиков-лейтенантов, недавних его читателей, когда они видели, что Гайдар норовит попасть туда, где всего опасней.
- Аркадий Петрович, пожалуйста, не надо,— упрашивали они его.
- Есть, есть,— шутливо брал он под козырек своей каски. И в самом деле больше под огонь не лез. Разумеется, до следующего раза.
Но это не было бравадой, смею вас уверить... Понимаете, в нем чувствовался профессиональный военный, опытный, бывалый командир. И потому отношение к происходящему у него тоже было особое, командирское.
И в самое пекло он порой лез, чтобы увидеть интересное, может быть, ему одному. У меня сейчас такое ощущение, что Аркадий там, в окопах, что-то все время для себя решал...
А вы знали полковника Орлова?— спрашиваю Абрамова напоследок.— Существует мнение, что из Киева Аркадий Петрович выходил с его группой...
Я вам уже рассказывал, что восемнадцатого сентября Гайдар выехал из Киева вместе с нами. Потом мы с ним потерялись под Борисполем. Что касается Орлова, то лично я его не встречал. Аркадий мне тоже ничего не говорил. Может, они встретились после? Во всяком случае, тут я вам помочь уже не могу.
...Мы расстаемся с Борисом Абрамовичем друзьями. Уславливаемся о новых встречах.
А в январе 1964 года звоню по телефону, и мне вдруг говорят: «Абрамов скончался...»
Глава XX
ЗАБЫТОЕ ПИСЬМО
Снова ищу… В небольшом кабинете с двумя непрестанно звонящими телефонами перебираю письма о Гайдаре, присланные в Союз писателей.
И вдруг... Что это?!
Правлению Союза писателей СССР. Нет сомнения,— читаю я,— что в Союзе советских писателей СССР есть люди, проявляющие большой интерес к жизни и деятельности, в особенности к последним дням жизни писателя Аркадия Гайдара.
Мне кажется, что период со второй половины сентября... 1941 года мало известен тем, кто пишет о Гайдаре... А поэтому... если это представляет интерес, то краткие сведения об Аркадии Гайдаре за период с 22 сентября могу сообщить... С ним мне пришлось совершить путь от Борисполя…
От Борисполя — но ведь это значит, что автор письма встретил Аркадия Петровича там, где его потерял Абрамов, где с ним расстался Ольхович. А раз это произошло 22 сентября, то, значит, встретились они уже после взрыва Цепного моста. Автор письма предлагает рассказать о событиях, связанных с Гайдаром после ухода из Киева и до прихода в партизанский отряд.
Кто же этот человек?
Почерк крупный, буквы угловатые, словно выведенные дрожащей рукой. Подпись — Коршенко Виктор Дмитриевич, бывший батальонный комиссар, гвардии майор запаса, член КПСС с 8 февраля 1919 года. Адрес. Телефоны — рабочий, домашний.
Дата — 24 февраля 1957 года.
Спрашиваю:
- Когда пришло письмо, человеку ответили?
- Кажется, ответили... Да, точно ответили... Поблагодарили за внимание.
- А написать, как все было, попросили?
- Зачем просить? И так все ясно...
«Мы ленивы и не любопытны»,— сказал Пушкин о своих современниках, прошедших мимо жизни и смерти тоже погибшего в 37 лет Александра Грибоедова.
Читаю дальше: С ним [то есть с Гайдаром.— Б. /С.] мне пришлось совершить путь от Борисполя через село Рогозов до северной окраины села Ерковцы, а затем на село Подолье, Волгнов, Московцы, Борщев, переправляться через реку Трубеж и реку Недра... участвовать примерно в десяти боевых схватках с немецкими оккупантами. Много пришлось при этом разговаривать на разнообразнейшие темы.
Заканчивалось письмо так: Если у кого-либо из писателей либо иных собирателей... данных об этом славном человеке — патриоте — борце будут ко мне вопросы, то в меру возможности буду отвечать.
Письмо отправлено в феврале 1957 года.
Сейчас ноябрь 1962-го. г
Пять с половиной лет!
За это время человек мог получить новую квартиру, назначение в другой город, ног выйти на пенсию, переехать к детям, отправиться в путешествие по родным местам и там остаться. Да мало ли как может повернуться судьба за пять с половиной лет!
Заранее уговариваю себя, что ничего из этого не выйдет и пишу Коршенко письмо.
Приходит ответ.
Виктор Дмитриевич по-прежнему готов поделиться воспоминаниями, встретиться со мной, если я буду в Киеве. Аркадий Петрович не тот человек, о котором с годами можно забыть.
Второе письмо — на десяти страницах — прибывает с извинениями: Виктор Дмитриевич был нездоров и не мог написать мне сразу. Тут же, у почтового ящика, все прочитываю: совершенно неизвестные эпизоды, размышления Гайдара, его шутки в такой обстановке, когда не до шуток.
...Виктор Дмитриевич приглашает меня в комнату, гостеприимным жестом показывает на широкий диван.
Я смотрю, какой он, бывший батальонный комиссар Коршенко,— невысокий, седой, в очках. Правая рука — выше кисти — пробита осколком и потому плохо слушается. Так что писать Виктору Дмитриевичу совсем не просто.
Говорит чуть медленно, с украинским акцентом. Он и сейчас не вполне здоров. Вчера только вышел впервые на улицу, но разговору о Гайдаре болезнь не помеха.
Виктор Дмитриевич рассказывает пять часов подряд.
Каждые восемнадцать минут я меняю кассету магнитофона.
Глава XXI
ПОД БОРИСПОЛЕМ
А кругом все горит: деревня горит, костел горит... Это от снарядов. А дальше у матери все смешалось: как отступали, как их окружали...
Аркадий Гайдар»
«Военная тайна»
ЗНАКОМСТВО
Батальонный комиссар Коршенко — он носил на петлицах две шпалы — стоял возле своей машины и с тревогой глядел вперед, пытаясь понять, отчего застопорилось движение на шоссе и долго ли придется торчать так вот, под открытым небом, ожидая налета бомбардировщиков.
Перед ним вырос военный с автоматом и полевой сумкой.
Козырнув, незнакомец сказал:
- Я корреспондент «Комсомольской правды». Не позволите ли занять свободное место в вашей машине?
Коршенко рассеянно кивнул, а сам продолжал стоять, поглядывая то на небо, то на дорогу, пока не заметил, что все снова тронулось.
В машине познакомились. Коршенко долго и обрадованно тряс руку случайному своему попутчику, когда узнал, что это Гайдар.
- Вы только представьте, какое совпадение,— удивляясь случившемуся, рассказывал Гайдару Виктор Дмитриевич.— Совсем недавно приходит из библиотеки мой сын, Феликс, и приносит книжку «Тимур и его команда». «На, говорит, папа, прочти...» У нас так заведено: если попала в дом хорошая книга, то читают ее уже все. Прочел, знаете ли, сразу. По-моему, настоящая вещь. А главное, не было у нас такой. Сколько знаю, не было.
- Велик ли сын? — улыбнулся Гайдар.
- Да уж большой... Пятнадцать ему.
- Где он сейчас?
— Эвакуировался. Был курсантом военно-морской спецшколы. Началась война — спецшколу расформировали. Ребят эвакуировали.
- А Тимуру моему в декабре будет четырнадцать,— неожиданно произнес Гайдар.— Тоже на флот собирается. Я его незадолго перед отъездом видел. На войну просился... Кажется, пока отговорил.
Разговор о детях здесь, на Бориспольском шоссе, когда люди только и думали что об окружении и бомбежках, был Гайдару приятен.
- Знаете, Виктор Дмитриевич,— сказал Гайдар.— Раз уж так получилось, что мы встретились и сыновья у нас сверстники, то давайте крепко держаться друг друга, чтобы вернуться живыми с войны.— И потом добавил:— Хотя сыновья наши уже большие, мы им, наверное, еще пригодимся...
«Эмка», в которой ехали Коршенко и Аркадий Петрович, поминутно останавливалась, Гайдар всякий раз выходил из машины и возвращался озабоченный.
«— Боюсь, не к немцам ли в лапы мы с вами едем?— сказал он Виктору Дмитриевичу. — Лейтенант, которого я только что видел у автобуса с радиостанцией, говорит, что впереди, в Переяславе, никто не отвечает ни на шифрованный текст, ни на открытый...
Донесся приглушенный высотой одинокий прерывистый гул. Аркадий Петрович высунулся из окна и глянул вверх. Над колонной повис немецкий двухфюзеляжный самолет разведчик — «рама». За ним должны были появиться бомбардировщики.
И когда между деревьями с правой стороны показалась проселочная дорога, как потом выяснилось, на Ерковцы, Гайдар сказал шоферу:
- А ну-ка, Ваня, сворачивайте!..
И Ваня свернул. Впереди по проселку, мягко покачиваясь на выбоинах, шло несколько грузовых и легковых машин. «Эмка» весело покатила, обгоняя полуторки, «ЗИСы», другие «эмки», словно радуясь, что не надо тащиться, как на похоронах.
Гайдар и Коршенко сразу повеселели. Впервые за несколько часов появилась надежда, пусть и окольным путем, добраться до передовых частей, а то и до линии фронта, которая не могла уйти далеко.
Впереди оставалось не более двух-трех машин, и уже свободно можно было разглядеть Ерковцы — с крепкими деревьями и беленькими хатами, огороженными плетнями.
С дороги село просматривалось насквозь. Единственное, что настораживало, — пустынность села.
Деревня была совсем рядом, когда из-за плетней и с чердаков раздались автоматные очереди. Прежде чем машины успели затормозить, перед самыми колесами метнулись фонтанчики пыли.
Очереди тут же смолкли.
- Рус, бросай оружие! Иди к нам! — донеслось из-за плетней.
Реакция Гайдара была мгновенной. Отбросив дверцу, так что она сразу стала щитом, Аркадий Петрович полоснул из автомата через открытое окно.
Но стрелять из окна было неудобно, и Гайдар кулем вывалился из кабины и пополз к канаве.
Коршенко и Ваня бросились за ним. Неровной цепью по обеим сторонам дороги залегли командиры и бойцы из других машин. Началась перестрелка.
Рядом с Аркадием Петровичем очутился молодой красноармеец. В руках у него была винтовка, но стрелял он, не поднимая головы. Дрожащими руками боец взводил затвор, нажимал спусковой крючок и взводил снова.
- Что же ты палишь, дружище, в белый свет? — насмешливо спросил Аркадий Петрович.
Боец вздрогнул, повернулся и посмотрел на Гайдара, но головы в большой каске от земли не поднял.
Аркадий Петрович выбрался из канавы и подполз к нему.
- Дай-ка на минутку,— попросил он, беря винтовку.
Боец, так же настороженно косясь, протянул. Аркадий
Петрович, лежа на боку, отвел затвор. Звенькнув, выскочила и упала в траву гильза, но желтый новый патрон не появлялся: магазин был пуст.
- Обойму!
Боец протянул. Гайдар легким ударом загнал ее в магазин и закрыл затвор.
- А теперь...— Гайдар приподнялся на локтях.— Э, да у тебя и прицел не поставлен.— Метнув глазом, Аркадий Петрович передвинул прицельную планку.— Смотри.
Боец чуть приподнялся и стал смотреть: то на странного военного, который к нему вдруг привязался (нашел время когда учить!), то на плетень, куда был наведен ствол винтовки.
Перестрелка продолжалась, а незнакомец лежал неподвижно, словно не имел к ней никакого отношения.
Но вот над плетнем появилась голова в каске.
Выстрел.
Каска словно в изумлении замерла, а потом медленно, боком исчезла за изгородью.
- Вот как надо стрелять,— произнес Гайдар, возвращая винтовку и беря свой автомат.— Понял?
Парень кивнул. Руки его по-прежнему дрожали, но он приподнялся на локтях, поправил каску и начал старательно длиться.
Виктор Дмитриевич, который был невольным свидетелем необычного этого урока, только и подумал: «Ну и ну!»
И когда другой фашист, высунувшись с чердака, крикнул: «Рус, бросай оружие!»— Гайдар вскинул автомат, нажал плавно гашетку и чуть повел стволом.
Солдат уронил голову и в неловкой позе, правым плечом вперед, застрял в окне.
Гитлеровцы не ожидали сопротивления, да и было их немного, и они отступили.
Но путь на Ерковцы оказывался все равно закрытым. Нужно было возвращаться обратно, на шоссе, и пробовать выйти к линии фронта в другом месте, тем более что ходили слухи, будто у села Скопцы крепко стоят части 37-й армии.
«БУДЕМ ДО КРАЙНОСТИ БИТЬСЯ».
К селу Скопцы подошли под вечер. За день только и удалось что выпить по кружке молока с куском белого хлеба, но есть не хотелось.
У села неожиданно открылась ошеломляющая панорама. Рылись окопы в полный профиль. И там, где они были закончены, бойцы обживали их, как землянку: отдельно полочки и ямки для автоматных и пулеметных дисков, отдельно — для винтовочных обойм и гранат.
Из-под веток и лопухов, на случай появления танков, выглядывали пол-литровые бутылки с горючей смесью (к ним обычно давалась серная, как от спичечного коробка, дощечка: перед броском этой дощечкой полагалось чиркнуть о головку бутылки); связки гранат, скрепленные желтой трофейной проволокой, а также немецкие — на длинной деревянной рукоятке. Бойцы их быстро освоили, но предпочитали наши.
Обживались пулеметные гнезда, выкапывались небольшие котлованы для пушек. Орудия по самый ствол уходили в землю, но в любое мгновение могли быть повернуты или вовсе отсюда вывезены.
Невдалеке дымились полевые кухни, подъезжали грузовики. С них тут же снимали ящики, мешки, цинковые коробки, а то и просто в спешке наваленные, наверное где-то подобранные гранаты.
Озабоченно ходили командиры. Кому-то что-то приказывали.
Кого-то в крепких выражениях ругали.
И хотя картина эта мало чем отличалась от виденных прежде на любой передовой, только что занятой для продолжительной обороны, в том, как выслушивались приказания и потом с готовностью выполнялись, в том, с каким остервенелым скрежетом врубались в землю лопаты и почти бегом переносились тяжелые ящики, бревна разобранных изб, стальные плиты минометов,— во всем ощущался такой подъем» словно люди готовились к празднику.
Впервые за несколько суток Гайдар и Коршенко видели бойцов, неизвестно каких и неизвестно какими судьбами попавших сюда полков и батальонов, которые готовились к нешуточному сопротивлению.
Лишь тот, кто все эти месяцы оборонял Киев, а потом перенес мучительный стыд отступления, кто брел по пыльному Бориспольскому шоссе, бессильно сжимая кулаки, когда появлялись вражеские бомбардировщики, или с горя стреляя по ним из винтовки,— лишь тот мог понять воодушевление тех, кто теперь вгрызался в землю.
И хотя с точки зрения большой стратегии эта линия обороны могла показаться бессмыслицей: если поломался весь фронт, если прервана связь со штабами, если не приходится рассчитывать на помощь, то удержать этот «пятачок» сколько-нибудь долго будет невозможно,— никто не думал, что может получиться из этой обороны через двое-трое суток.
Каждый жил сегодняшним днем и ожиданием близкого боя, когда всю скопившуюся ненависть и отвагу можно будет вложить в удобный изгиб курка, в короткий и сильный бросок гранаты.
И внезапно донесшиеся откуда-то звуки гармони, звуки старинной матросской песни о бесстрашном крейсере «Варяг», неожиданно и так вовремя зазвучавшей в этой сухой украинской степи, несли в себе то настроение и ту решимость, которая жила в каждом.