Первое нашествие 1223 года

Обширная Татаро-монгольская ' империя Чингис-хана была создана за очень короткое время. В начале XIII века племена ко­чевников, населявших северную часть теперешней Монголии и зем­ли вокруг озера Байкал, не имели какой-либо формы политического объединения. Однако в 1206 году собрание вождей различных ро­дов, курилтай, назначило верховным правителем главу одного из монгольских племен, Тимучина, который подчинил себе основные племена татар, кераитов и найманов. Ему было дано имя и звание Чингис-хан. Завершив объединение и организацию военных сил Чингис-хан начал свой великий поход на Северный Китай. Война продолжалась, то затухая, то разгораясь с новой силой, в течение двадцати лет; к 1215 году Пекин был в руках монголов и большая часть Северного Китая и Маньчжурии находилась под монгольским правлением. После завоевания королевства КараКитай в Центральной Азии монголы захватили огромную, но раздробленную Хорезмскую империю Мухаммеда II, охватывавшую тер­риторию современных Узбекской, Таджикской и Туркменской союз­ных республик, а также Афганистан и большую часть Ирана. Дойдя до Азербайджана, самого западного района Хорезмского государ­ства, военачальники Чингис-хана Джебе и Субедей попросили ве­ликого хана разрешить им продвинуться дальше на север и на­нести удар по «западным землям». Пока Чингис-хан со своими тремя сыновьями, Джучи, Чагатаем и Угедеем, завершали завое­вание Хорезмских земель, Джебе и Субедей разгромили Азер­байджан и Грузию и двинулись на Северо-Кавказскую равнину. Там во второй половине 1222 года они столкнулись с аланами (осе­тинами) и кипчаками (кочевыми племенами половцев). Арабский историк Ибн-ал-Асир (1160—1233) сообщает, что, хотя осетины и половцы объединились для сопротивления монголам, тем удалось разбить этот союз с помощью простого приема, позднее, в 1223 году, повторенного в неудачной попытке внести раскол между русскими и половцами. К кипчакам были направлены послы с подар­ками, призывавшие их оставить осетин на том основании, что монголы и кипчаки были «одного рода», тогда как осетины — из дру­гого племени. Уловка подействовала, и монголы сначала наголову


разгромили осетин, а затем своих «братьев по крови» — кипча­ков . Взяв в начале 1223 года Судак (Сурож) на южном побережье Крыма, монголы, по-видимому, перегруппировались в южнорусских степях Дешт-и-Кипчак перед тем, как продолжить нанесение удара по «западным землям».

Создается впечатление, что русские либо ничего не знали о походах и завоеваниях полчищ Чингис-хана, либо не делали об этом записей, по непонятным причинам игнорируя военные успехи татаро-монголов. Весть о том, что в южных степях появился но­вый враг, Мстиславу Мстиславичу в Западный Галич принес его тесть хан Котян, чьи кочевья располагались, вероятно, невдалеке от самой восточной излучины Днепра 3. Через короткое время рус­ские потерпели свое первое поражение от татар. События 1223 года описаны во многих русских источниках 4. Некоторые из них очень подробны, точны, изобилуют фактами; другие черпают сведения из вторых рук. Летописи, воспроизво­дящие эти источники, часто основаны на двух и более из них, и хотя они могут противоречить друг другу в каких-то деталях и часто несут на себе печать местнических интересов, тем не менее они дают неискаженные сведения из локальных летописей тех рай­онов, которые были вовлечены в события 1223 года.

Всего сохранилось четыре летописи, отражающие древнейшие описания. Самая краткая из четырех (летописец Переславля Суздальского) воспроизводит в смягченном виде несохранившуюся киевскую княжескую летопись и в то же время отчасти отражает взгляды летописцев Владимира и Ростова на события, до которых им не было особенного дела, или по крайней мере они так счи­тали. Новгородская Первая летопись содержит значительно более полную версию Киевской летописи, но, естественно, ничего не сооб­щает об отношении к происходящему новгородцев, поскольку они не принимали никакого участия в совместном походе на восток. Тон рассказа опять-таки довольно нехарактерен для стиля новго­родских летописей: настроение апокалиптического смирения, пол­ное отсутствие враждебности к татарам, особенно подчеркивание роли бога в нашествии татар («приидоша пакы попущени богом»), горький антиполовецкий тон — все это больше подходит для стояв­шего на пороге катастрофы Киева, граничившего со степью, чем для процветавшего торгового Новгорода. Юго-западная Ипатьев­ская летопись дает контаминацию рассказов, где заметны сужде­ния летописцев Черниговского княжества и Волынской земли; под­виги местных князей Даниила и Василька легли в основу второй половины летописи 6. Подвиги Даниила и его западнорусских соотечественников (особенно доблестного Мстислава Ярославича из Луцка), исходя из того, что мы уже знаем, вполне могли быть пло­дом воображения летописца; но подчеркивание роли Мстислава Святославича, наследовавшего после своего брата Глеба княже­ский престол в Чернигове, и значительное внимание, уделяемое черниговскому княжеству и его мелким князькам, не оставляют сомнений в том, что рассказ, содержащийся в Ипатьевской летописи, основан в первую очередь на еще одной несохранившейся


летописи, а именно черниговской. Интересно отметить, что в ней нет и следа христианского смирения или предчувствия неминуе­мого апокалиптического бедствия, присущих киевской летописной традиции. Не предпринимается никаких попыток оправдать татар (в первых словах они названы «безбожными моавитами», а их «лживость» подчеркивается в заключительных эпизодах) или же очернить половцев — их «великый князь Бастый», кто бы он ни был, даже изображается принимающим христианство во время приготовлений к бою. Таким было типичное отношение к собы­тиям западнорусского летописца. Удаленность Волынской и Галицкой земель позволяла ему относиться к половцам без злобной враж­дебности; и хотя географическое положение Западной Руси не смогло защитить ее от захвата семнадцатью годами позже, тем не менее оно освободило священников этих земель от необходи­мости раболепствовать перед татарами.

Четвертая летопись, отражающая подлинное описание событий 1223 года,— это Софийская Первая, которая, как и несколько со­кращенная версия в Новгородской Четвертой летописи, происхо­дит от предполагаемого свода 1448 года.

Таким образом, мы располагаем свидетельствами всех основных заинтересованных сторон: Киева, Чернигова, Волынской и Галицкой земель, Смоленска, а также, возможно, Владимира и Росто­ва7. Необходимо, конечно, помнить, что все эти описания созда­вались в первую очередь личными летописцами князей и отражали пристрастия, неприязнь и интересы каждого из них. Однако при сопоставлении этих запутанных свидетельств возникает ясная кар­тина того, что в действительности произошло.

Как только вести о степном нашествии достигли Западного Галича, Мстислав Мстиславич, впечатленный щедрыми дарами своего тестя («кони, и вельблуды, и буволы, и девкы» ) и предсказаниями грядущих бедствий, созвал в Киеве, традиционном для южнорус­ских князей месте сбора, военный совет. Три сильнейших князя: Мстислав Мстиславич из Галицкой земли, Мстислав Романович из Киева и Мстислав Святославич из Чернигова — приняли реше­ние о том, что русские и половцы должны двинуться на восток в степь и напасть на врага там, где встретят его, а не ожидать его появления по эту сторону Днепра («Луче ны [нам] бы есть приняти я [их] на чюжеи земле, нежели на своей»9). Основное войско пошло на юг до Заруба на западном берегу Днепра, как раз напро­тив Переяславля . Здесь князей встретили татарские послы, ко­торые пытались отговорить их от сражения и убедить в том, что врагами татар были не русские, а исключительно половцы. Сло­ва, вложенные в уста татарских послов новгородским летописцем, большей частью выдуманы и соответствуют лишь точке зре-


ния, слишком хорошо известной по ранним русским летописям (национальные бедствия — это следствие божьего гнева, а, значит нашествие — это «кара божья»), но тем не менее они выражают нежелание татар ввязываться в крупную войну с русскими и вторгаться в земли к западу от Днепра. «Се слышим, оже идете про-тиву нас, послушавше половьць; а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, нъ придохом Богомь пущени на холопы и на конюси свое на поганыя половче; а вы възмите с нами мир; аже [половцы] выбежать к вам, а биите их оттоле, а товары емлите к собе: занеже слышахом, яко и вам много зла створили; того же деля и мы бием» ". Послы были казнены, и войско, усиленное подкреплениями из Смоленска, Чернигова и Галицкой земли, двинулось дальше на юг, к Протолочам, важнейшей переправе в самой восточной излучине Днепра, где дру­жину встретил второй разъезд татарских послов. Князья еще раз выслушали клятвенные заверения в том, что русские не враги татарам, и получили туманное предупреждение: «А есте послушали половьчь, а послы наша есте избили, а идете противу нас, тъ вы пойдите; а мы вас не заяли, да всем [будет судьею] Бог» 12. На этот раз русские отпустили посланников.

Переправа через Днепр, стычки и бои с татарскими заставами, девятидневный 13 переход на восток через степь, главное столкно­вение 31 мая на Калке (вероятно, приток реки Калмиус впадающей в Азовское море к западу от Дона), героическая послед­няя схватка и гибель Мстислава Романовича и двух других кня­зей, отказавшихся отступить, когда положение разгромленных рус­ских и половецких сил стало очевидным, измена бродников (см. прим. 22), предавших Мстислава Романовича, бегство русского войска, преследуемого татарами до Днепра, захват Новгорода Святополча на западном берегу Днепра и откат татар на восток — все эти события описаны с различной степенью точности, ясности и связности в четырех основных летописных рассказах. Несмотря на первые успехи русских передовых отрядов, русско-половецкое войско было разбито и понесло большие потери в живой силе. Нет никаких сведений о разрушенных в княжестве Южного Переяслав-ля городах или деревнях, по территории которого, по всей види­мости, татары преследовали отступавших русских. В единствен­ном месте, где татары переходили Днепр,— у брода возле Новго­рода Святополча к югу от Киеваu — они убили только жителей города и не пытались захватить крепость.

Каков был размах военных действий? Почему русские потер­пели поражение? Объясняется ли это военным искусством татар, элементом внезапности, неготовностью русских и половцев, меньшей численностью их войска? Источники, к сожалению, не дают возмож­ности однозначно ответить на эти вопросы. Описания сражений, как правило, даны при помощи стандартных оборотов, никаких деталей не сообщается, стиль изложения — бесстрастный, сухой, невыразительный, что тоже характерно для описания военных действий в ранних русских летописях. Количественные данные также


 

условны и явно преувеличены: 500 человек из Смоленска в основное войско , первыми через Днепр переправились Мстиславом Мстиславичем 1000 человек16, 10 000 киевлян погибло только один из каждых десяти рядовых русских воинов 18 остался жив. Так что из этих сведений ничего нельзя узнать о масштабе военных действий.

Однако некоторые косвенные данные все же обнаруживаются, дон знаем, например, сколько князей принимало участие в походе и какие земли послали свои дружины: три Мстислава (из Галицкой земли, Киева и Чернигова), по-видимому, выставили основную часть войска; кроме того, Владимир Рюрикович из Смоленска, Даниил Романович из Волынской земли, сын киевского князя Мстислава Всеволод, Мстислав Ярославич из Луцка — все приняли участие и прислали дружины. Мелкие районы Черниговского княжества (Курск, Трубецк и Путивль) тоже послали какие-то силы, были также дружины из Галича (посланные независимо от Мстислава Мстиславича), Турово-Пинска и, вероятно, из ряда других городов. Иными словами, оказывается, что если не все, то большинство южных и западных княжеств участвовало в походе, не говоря' уже о половцах, которые приняли на себя основную тяжесть пер­вого будара татар. Подозрительно отстутствие дружин из Новгорода и Пскова, не упоминаемых ни в одном из источников, но бо­лее всего — из Суздальской земли. Одна из летописей, Ипатьевская, подчеркивает, что «Юрья же князя великого Соуждальского не бы» '9 на военном совете в Киеве. Однако местный летописец Суз­дальской земли сообщает, что было направлено обращение к вели­кому князю владимирскому и что Юрий послал чисто символи­ческую дружину на юг под началом Василька Константиновича из Ростова. Не исключено, однако, что это лишь плод его вообра­жения и не более чем попытка спасти честь Всеволодовичей и из­менить впечатление об их полной бездеятельности: «силы» Ва­силька не встретились с союзниками, и, как только Василько узнал о разгроме, он «възвратися от Чернигова» — самая южная точка, которой он достиг,— «схранен Богомь и силою креста честнаго и молитвою [покойного] отца своего Костянтина и стрыя (дяди) своего» Юрия 20. Не стоит и говорить, что ни в одном другом источ­нике «вклад» Суздальской земли не упоминается. Г В летописях дается только один ключ к пониманию неудачи Русских сил, а именно в рассказе из Ипатьевской летописи, где Упоминается о «великой вражде» между тремя ведущими Мстисла­вами. Прямо перед последним сражением на Калке Мстислав Мсти-ЗДавич приказал Даниилу Волынскому перейти реку и ударить по позициям татар. Когда он отдавал приказ идти в бой, «Мьстиславу [Романовичу Киевскому] же и другому Мьстиславу [Святосла­вичу .Черниговскому] седящима въ стану (в боевом лагере) не ве-ДУЩема. Мстислав [Мстиславич] же не поведа (не сообщил) има зависти ради, бе бо котора (распря) велика межю ими» 21. Даже 1 допуская направленность этой части Волынско-Галицкой летописи | пРотив Мстислава Мстиславича — в конце концов правление Мсти­слава в Галиче в 1219—1227 годах было больше похоже на бедствие


с точки зрения тех, кто поддерживал Даниила и Василька Романовичей,— очевидно, что отсутствовало так необходимое в походе един­ство между тремя ведущими военачальниками. Если добавить к этому отсутствие единого командования войском, предательство бродников 22, неспособность половцев выстоять под натиском татар , неподготовленность русских и несогласованность действии многочисленных отрядов, то становится понятным (по крайней ме­ре отчасти), почему русские потерпели поражение. \i Трудно оценить людские потери хоть с какой-нибудь степенью точности. Сообщение Новгородской Первой летописи о гибели каж­дого десятого в русском войске является, очевидно, преувеличе­нием, и его можно не принимать во внимание; явно легендарны и устные известия («они говорят, что...») о гибели в сражении 10 000 киевлян. Однако один из источников, Новгородская Пер­вая летопись, дает некоторое представление о потерях, перечисляя имена погибших князей: двое из рода Ростиславичей (киевский князь Мстислав Романович и Святослав из Канева 24, вероятно, сын Ростислава Рюриковича 25), двое из Ольговичей (Мстислав Святославич из Чернигова и его сын Дмитрий), двое князей из Западной Руси (Изяслав Ингваревич и Святослав из Шумска, возможно, сын или внук Ингваря Ярославича 2б), двое, вероятно, из района Турова и Пинска (Александр из Дубровицы, убитый вместе с Мстиславом из Киева, и Юрий из Несвижа 27) и один неизвестно из какой местности, зять киевского князя Мстислава Андрей. Поскольку названные девять князей составляют половину тех, о чьем участии в битве сообщается 28, мы можем сделать до­пущение, что в целом потери русских были ненамного меньше поло­вины общей численности войска.

Что касается половцев, то первое татарское нашествие и битва на Калке фактически положили им конец как силе, с которой сле­дует считаться на южных и юго-восточных границах Руси. Правда, хан Котян, как сообщается, принимал участие в военных действиях на западе Руси в 1225 и 1228 годах, помогая сначала Мстиславу Мстиславичу, а затем Даниилу 29, и половцы помогли Ольговичам вернуть Киев в 1235 году. Но это были два исключительных случая, и к середине 30-х годов XIII века преобладанию половцев в южнорусских"степях, по всей видимости, пришел конец30.

Судя по всем доступным источникам, первое татарское нашествие незначительно повлияло на русские княжества. Суздальская земля вообще не была затронута, то же самое относится к Новго­роду и Пскову. Соотношение сил на юге осталось в точности та­ким же, как и прежде: Мстислава Киевского и Мстислава Черни­говского заменили соответственно Владимир Рюрикович Смолен­ский и Михаил Всеволодович. Мстислав Мстиславич и Даниил Романович крепко засели у себя в Галицкой и Волынской землях.

Но вот что нам кажется совершенно необъяснимым — это отсутствие признаков обеспокоенности у летописцев того времени В конце концов, это был новый враг, первый новый враг, появив­шийся в южных степях за последние полтора столетия. Правда, в Суздальской и Новгородской летописях описания событий 1223 го-


да предваряются риторическим введением, в котором видно замешательство автора по поводу происхождения захватчиков и цити­руется так называемое «Откровение Мефодия Патарского» («Тако бо Мефодии речет, яко къ скончанью временъ явитися тем, яже загна Гедеон, и попленять всю землю от встока до Ефранта и от Тигръ до Понетьскаго моря, кроме Ефиопья» 31), но эти слова цитировались и раньше одним из составителей раннекиевской Начальной летописи 32. Целью летописцев было при помощи этого вве­дения привлечь внимание к безбожию половцев («Много бо зла твориша ти оканьнии половци Русьскои земли, того рати всемилостивый Бог хотя погубити безбожныя сыны Измайловы куманы [половцы]»), а не предупредить русских князей о новой степной угрозе.

Печальные события 1223 года оставили у русских ощущение,
что татары как бы растворились в степи. «Татари же възвратив
шася от реки Днепря; и не съведаем, откуду суть пришли и кде
ся деша опять: бог весть, отколе приде на нас за грехы наша» 33. Рус­
ские __р_асвдшди происшедшее как еще одно степное нашествие,
которое_по. крайней мере принесло ту пользу, что нейтрализовало,
половцев. Прошло четырнадцать лет, прежде чем новый враг снова''
появился у порога.