Майерс, Гарни, Подмор и привидения
Фредерик Майерс, один из членов Общества психических исследований, писал в 1900 году: «Нужно сказать, что мы больше похожи на тех критиков, которые нападают на нашу работу последовательно и скрупулезно, чем на тех, кто полностью принимает информацию на веру, не проводя собственных исследований. Мы должны бесстрашно экспериментировать; мы должны продолжать разоблачать обманы и собирать подлинные факты; при этом нам не следует целиком уходить в бессодержательную мистику и заниматься неосознанным самообманом» (Gauld. 1968. P. 143). Майерс выражал не только собственное мнение, но и мнение своих коллег, которые совсем не соответствовали современным стереотипным представлениям об исследователях в области психики как о людях сентиментальных и некомпетентных.
Собственные исследования Майерса были посвящены, в основном, бессмертию сознания. Он приводит множество фактов на этот счет в своем двухтомнике «Human Personality and Its Survival of Bodily Death» (Myers. 1903). Майерс считал, что если признать существование экстрасенсорного восприятия, то естественным образом выстроится цепочка фактов и доказательств того, что эта способность «присуща той части нашего существа, которая не происходит из материальных элементов, не связана никакими механическими ограничениями, но способна пережить смерть тела и, не получив при этом никаких повреждений, выполнять действия в духовном мире» (Myers. 1903. Vol. 1. P. 24). В книге «Human Personality…» Майерс начинает эту цепочку фактов такой способности человеческого сознания, как телепатия. Затем он приводит свидетельства «проецирования фантомов», когда одни люди видят призраки других, ныне живущих, людей. Затем он анализирует появление призраков людей в момент их смерти, после чего переходит к появлению призраков умерших и общению с ними. Для каждой категории явлений Майерс приводит множество документальных свидетельств. Для целей данной главы, которая призвана продемонстрировать существование такого связанного с человеческим организмом элемента, как ум, действия которого не всегда объяснимы ныне известными законами физики, мы остановимся на собранных Майерсом сведениях о телепатии, проецировании фантомов и появлении призраков человека в момент его смерти. Появление призраков умерших людей и общение с ними будет рассмотрено в восьмой главе. Некоторые из своих исследований Майерс проводил совместно с другими членами Общества психических исследований Эдмундом Гарни и Фрэнком Подмором. Результаты исследований были опубликованы в «Phantasms of the Living» (Gurney et al. 1886). Рассмотрим самые интересные случаи.
Рано утром 2 ноября 1868 года в Индии мистер Р. В. Бойл увидел очень реалистичный сон. Он стоял на пороге дома в Брайтоне (Англия). На кровати он видел своего тестя, Уильяма Хэка, и его жену, молча стоявшую рядом. Бойл был уверен, что его тесть умер. Он тут же проснулся. Когда же Бойл опять заснул, сон повторился. Он был так поражен реалистичности сна, что записал его в своем дневнике. Через 15 дней Бойл получил телеграмму из Англии о том, что его тесть умер 1 ноября в Брайтоне. Уильяму Хэку было 72 года, но его здоровье было в порядке, и Бойл не получал от жены никаких сообщений о его болезни. В то время, когда Бойл увидел в Индии этот сон, в Англии было еще 1 ноября. Член Общества психических исследований Эдмунд Гарни подтвердил достоверность записи в дневнике Бойла (Myers. 1903. Vol. l. Pp. 138–139).
18 декабря 1883 года M. T. Менир, директор колледжа Торре в Торквее (Англия) рассказал о событии, случившемся 26 лет назад. В то время брат его жены мистер Веллингтон жил в Сараваке у сэра Джеймса Брука, британского путешественника, ставшего раджой этого царства. Однажды ночью жена Менира проснулась и рассказала о приснившемся ей кошмаре. По словам Менира, «жена увидела во сне своего брата обезглавленным; он стоял у кровати, а рядом в гробу лежала его голова». Той же ночью сон повторился еще раз. Через некоторое время стало известно, что мистер Веллингтон был убит и обезглавлен во время восстания китайцев против Брука, которые приняли мистера Веллингтона за сына Брука. Похоронить удалось только голову. Менир писал: «Я вычислил приблизительное время убийства, и оно соответствовало тому времени, когда жене приснился этот кошмар» (Myers. 1903. Vol. l. Pp. 424–425). Член Общества психических исследований Генри Сайджвик беседовал с Мениром, и тот подтвердил, что у жены не было причин считать, будто ее брат в опасности (Myers. 1903. Vol. 1. P. 425).
Воскресной ночью в ноябре 1881 года мистер С. Х. Б. попытался проецировать свой образ таким образом, чтобы его увидели две его знакомые: двадцатипятилетняя мисс Л. С. Верити и одиннадцатилетняя мисс Е. С. Верити. Они в это время отдыхали в своей спальне на втором этаже дома 22 по Хогарт‑роуд, в Кенсингтоне, одном из районов Лондона. Мистер Б. жил в доме 23 по улице Килдэр Гарденс, что примерно в пяти километрах от их дома. Мистер Б. не рассказывал об этом эксперименте ни одной из девушек, поскольку эта идея пришла ему в голову только вечером, когда он вернулся домой. Эксперимент был проведен около часа ночи. Мистер Б. рассказывал: «В следующий четверг я пришел к девушкам в гости, и в разговоре (без каких‑либо наводящих вопросов с моей стороны) старшая рассказала о том, как в воскресенье ночью она испугалась, увидев меня стоящим возле ее кровати, и вскрикнула, когда призрак направился к ней. Крик разбудил ее младшую сестру, которая также меня увидела. Я спросил, действительно ли она проснулась в тот момент, и та ответила утвердительно, добавив, что времени было около часа ночи. По моей просьбе девушка изложила свой рассказ на бумаге и подписалась под ним» (Gurney et al. 1886. Vol. 1. P. 105).
Ниже приводится заявление мисс Л. С. Верити, сделанное 18 января 1883 года: «Это произошло около года назад в одну воскресную ночь в нашем доме в Кенсингтоне на Хогарт‑роуд. Приблизительно в час ночи я явственно увидела в своей комнате мистера Б. Все это происходило наяву и очень напугало меня. От моего крика проснулась младшая сестра. Она тоже увидела призрак. Три дня спустя, встретив мистера Б., я рассказала ему об этом случае. Мне потребовалось какое‑то время, чтобы оправиться от потрясения, и воспоминания о произошедшем до сих пор живы в моей памяти» (Gurney et al. 1886. Vol. l. P. 105).
Один из авторов «Phantasms of the Living» подробно расспрашивал сестер Верити и выяснил, что раньше у мисс Л.С. Верити никогда не было галлюцинаций. Он также удостоверился в том, что мисс E.C. Верити тоже видела призрак. Третья сестра, мисс A. С. Верити, вспомнила, как они рассказывали ей о странном появлении мистера Б. в их спальне в час ночи. Автор также писал, что мисс Л. С. Верити «не верила в чудеса и, тем более, в существование призраков» (Gurney et al. 1886. Vol. 1. P. 105).
В феврале 1850 года миссис Джорджиана Полсон устраивала у себя дома, в Вулстоуне, что в графстве Беркшир, прием. Она поднялась наверх дать горничной указания относительно обязанностей другой служанки, девушки из Корнуэла. Миссис Полсон вспоминала: «Когда я поднялась по лестнице, мимо меня прошла леди, которая уехала незадолго до этого. Она была одета в черное шелковое платье с муслиновой вуалью на голове и плечах, и я слышала шелест шелка. Я только мельком взглянула в ее лицо. Она скользнула мимо меня почти без шума (не считая шороха платья) и скрылась в конце длинного пролета, который вел в мою спальню. Я воскликнула «О Каролина!», и вдруг поняла, что происходит что‑то странное. Я вернулась в гостиную и, опустившись на колени рядом с мужем, лишилась чувств. Лишь спустя какое‑то время я с трудом пришла в себя» (Gurney et al. 1886. Vol. 1. P. 178). Каролина (миссис Генри Гиббс) приходилась миссис Полсон двоюродной сестрой. Она гостила у них и уехала несколькими днями раньше. Миссис Полсон сразу начала писать ей письмо, но не успела его закончить.
На следующее утро миссис Полсон узнала, что ее служанка из Корнуэла видела тот же самый призрак. Миссис Полсон сообщили, что девушка видела «сидевшую рядом с ней леди в черном, с чем‑то белым на голове и плечах, и руками, скрещенными на животе». На следующее утро миссис Полсон навестил мистер Тафнелл, сосед из Уффингтона. Услышав о видении, мистер Тафнелл записал рассказ в записную книжку и посоветовал миссис Полсон поинтересоваться здоровьем ее двоюродной сестры. Она немедленно написала своему дяде, священнику C. Кроули из Хартпури, что недалеко от Глостера, и узнала, что «Каролина очень больна, находится в Бельмонте и вряд ли выживет». Через некоторое время миссис Полсон узнала, что Каролина умерла «в тот самый вечер, когда ее видели в доме». Это было 16 февраля 1850 года, как гласит некролог в газете «Таймс» (Gurney et al. 1886. Vol. 1. P. 178).
Во время беседы с одним из исследователей, автором «Phantasms of the Living», миссис Полсон подтвердила, что у нее никогда не было галлюцинаций ни до, ни после этого случая. Письменное свидетельство было составлено в 1883 году, когда миссис Полсон жила во Франции, в Ницце, по адресу Nouvelle Route de Villefranche, 4. Экономка миссис Полсон 11 января написала об этом случае следующее: «Много лет назад я вместе с мистером и миссис Полсон, а также их детьми, сидела вечером в гостиной в Вулстоуне. В какой‑то момент миссис Полсон вышла из комнаты, и вскоре вернулась. Она молча сделала несколько шагов и на моих глазах упала в обморок. Когда она пришла в себя, то рассказала, что видела на лестнице миссис Гиббс. Я также слышала, что одна из служанок, девушка из Корнуэла, тоже видела миссис Гиббс» (Gurney et al. 1886. Vol. 1. P. 179).
Вечером 21 августа 1869 года миссис Джеймс Кокс сидела в спальне в доме своей матери в Девонпорте. Между 8 и 9 часами вечера ее семилетний племянник вошел в комнату с испуганным видом и сказал: «Тетя, я только что видел, как папа ходил возле моей кровати». Миссис Кокс ответила: «Должно быть, тебе это приснилось». Мальчик ответил, что это не был сон, и отказался возвращаться в комнату. Миссис Кокс уложила его спать на своей кровати, и он заснул, а она еще какое‑то время бодрствовала. Потом миссис Кокс вспоминала: «Между 10 и 11 часами я заснула. Примерно час спустя я сквозь сон посмотрела на камин и четко увидела своего брата сидящим в кресле, и меня особенно поразила мертвенная бледность его лица. (Мой племянник в это время крепко спал.) Я была так напугана, что спрятала голову под одеяло. Я точно знала, что мой брат находится в Гонконге. Вскоре я услышала, как он зовет меня по имени; он повторил мое имя три раза. Когда я посмотрела в ту сторону, его уже не было». На следующее утро миссис Кокс рассказала о случившемся матери и сестре и описала это событие в своем дневнике. Вскоре из Китая миссис Кокс пришло письмо о том, что ее брат умер. Это случилось 21 августа 1869 года в Гонконге. Вскоре пришло и официальное подтверждение его смерти из морского министерства. Миссис Кокс написала рассказ об этом 26 декабря 1883 года, находясь в Ирландии, в Саммер‑Хилле. 21 февраля 1884 года мистер Джеймс Кокс ответил на письмо одного из авторов «Phantasms of the Living», подтверждая от имени жены детали этого случая. Мистер Кокс был секретарем главнокомандующего военно‑морским флотом в Девонпорте. В личной беседе с автором «Phantasms of the Living» миссис Коукс говорила, что с ней никогда не случалось ничего подобного ни до, ни после этого случая (Gurney et al. 1886. Vol. 1. Pp. 235–236).
Скептики объясняют подобные видения случайностью, что заставляет исследователей обратиться к статистическим данным. А статистика, похоже, свидетельствует о том, что появление призраков людей, находящихся в критической ситуации, не может быть случайностью. Уильям Джеймс, например, приводит данные исследований, где показано, что призраки умирающих появляются в 440 раз чаще, чем это можно объяснить случайностью (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. Pp. 35–36). Таким образом, можно предположить, что появление этих призраков как‑то связано со способностью ума получать информацию от органов чувств на больших расстояниях, за пределами обычного физического восприятия.
Помимо «Записок Общества психических исследований», аналогичные случаи упоминаются и в других источниках. Следующий случай появления призрака живого человека очень интересен, поскольку повторялся несколько раз. В 1863 году мистер С. Р. Уилмот плыл на корабле из Европы в США. Он делил каюту со своим знакомым Уильямом. Д. Тэйтом. Ночью Уилмот спал на нижней койке, а Тэйт – на верхней. Расположение коек было несколько необычным. Верхняя койка была расположена не прямо над нижней, а немного сдвинута назад. Ночью Уилмоту приснилось, что его жена вошла в каюту в ночной рубашке. «Она остановилась в нерешительности в дверях, увидев, что там находится еще один пассажир, затем приблизилась, поцеловала меня, ласково погладила и исчезла». На следующее утро Тэйт дал Уилмоту понять, что видел женщину, приходившую к тому ночью. Его описание полностью соответствовало сну Уилмота. Когда Уилмот вернулся домой, жена сразу же спросила, не видел ли он ее в минувший вторник. Уилмот сказал, что это было невозможно, поскольку в то время он плыл на корабле. Жена ответила: «Я знаю, но мне кажется, что я приходила к тебе». Она рассказала ему, что очень беспокоилась за него и вдруг почувствовала, как в своих мыслях летит над морем в поисках корабля. Найдя корабль, она вошла в каюту к мужу и заметила необычное расположение коек. Она сказала: «Мужчина на верхней койке посмотрел на меня, и я сначала побоялась войти, но потом подошла к твоей кровати, нагнулась, поцеловала тебя, обняла и ушла» (Griffin. 1997. Pp. 225–226).
Философ Дэвид Рэй Гриффин писал о таких случаях появления призраков (Griffin. 1997. P. 211): «Большинство людей, рассказывающих о встречах с призраками, никогда до этого не сталкивались с ними. Появления призраков никак не связаны с болезнями человека, который их видит, причем телепатическая связь, как правило, проявляется визуально (в отличие от слуховых галлюцинаций, которыми страдают психически больные люди)».
Сэр Уильям Крукс (физик)
Исследования сэра Уильяма Крукса, нобелевского лауреата по физике и президента Королевского общества, занимают важное место в истории психических исследований. Некоторые эксперименты, которые проводились им совместно с сэром Альфредом Расселом Уоллесом, были описаны в пятой главе. Крукс проводил много опытов с медиумом Даниэлем Дангласом Хоумом, которого ни разу не уличили в обмане.
Для некоторых экспериментов с Хоумом Крукс изготовил специальные «весы». Они состояли из доски красного дерева (длина 90 см, ширина 24 см, толщина 2,5 см). Одним концом доска опиралась на край стола, располагаясь горизонтально, как продолжение стола. Свободный конец доски опирался на пружинные весы, которые при горизонтально лежащей доске показывали 1,5 килограмма. Хоум сидел на низком стуле, кончики его пальцев лежали на том конце доски, который лежал на столе, не далее 5 сантиметров от ее края. Крукс заметил, что другой конец доски начал при этом покачиваться вверх‑вниз, и стрелка весов тоже покачивалась, отмечая изменения веса. Дабы убедиться, что Хоум не давит на доску, Крукс положил между его пальцами и доской спичечный коробок. Если бы Хоум действительно надавливал на доску, коробок бы сломался, но он остался целым. Во время этих опытов весы зарегистрировали увеличение нагрузки от 1,5 до 3 килограмм. Однажды Крукс встал на тот конец доски, который лежал на столе, и весь вес его тела увеличил нагрузку всего лишь на 700–900 грамм. В опыте также участвовал Уильям Хаггинс, известный физик и астроном, который, как и Крукс, был членом Королевского Общества (Crookes. 1871a. Цитируется по: Medhurst, Goldney. 1972. Pp. 28–29). Крукс провел еще ряд опытов, не предусматривающих прямого физического давления на доску. Пальцы медиума были опущены в стакан с водой, стоявший на отдельной подставке, которая лишь слегка соприкасалась с доской. Результат был тем же.
15 июня 1871 Крукс направил отчет о проведенных опытах в Королевское общество и попросил секретарей Общества, профессора Шарпея и профессора Стокса, прийти и увидеть эксперимент своими глазами. Шарпей отказался, а Стокс сказал, что придет взглянуть на весы, но не хочет встречаться с медиумом и участвовать в экспериментах. Крукс ответил 20 июня, и снова пригласил Стокса на эксперимент. Крукс обещал, что опыт будет ставиться при строжайшем контроле и что любые результаты будут опубликованы.
Стокс так и не пришел, но задал несколько вопросов о предыдущих опытах. Крукс ответил: «Для получения наблюдаемого нами результата даже с учетом всех ваших требований мистер Хоум должен был приложить силу в 34 килограмма. А если принять во внимание то, что он сидел на низком стуле и за ним пристально следили четыре человека, дабы удостовериться, что он не прилагает никаких усилий, а просто держит пальцы на доске, то становится очевидным, что никакого давления на доску не было» (Crookes. 1871b. Цитируется по: Medhurst, Goldney. 1972. P. 45). Стокс предположил, что колебания стрелки весов могут частично объясняться вибрациями от проезжавших за окном экипажей. Крукс ответил: «Движение стрелки вверх и вниз было очень медленным и плавным, на каждый подъем и опускание уходило несколько секунд. Что же касается вибраций от проезжавших экипажей, то они вряд ли могли вызвать стабильный ход стрелки с 1,5 до 3 килограмм в течение нескольких секунд» (Crookes. 1871b. Цитируется по: Medhurst, Goldney. 1972. P. 46). В письме Стоксу Крукс также писал: «Сейчас эти странные феномены изучают столько ученых (включая многих членов Общества), что не пройдет и нескольких лет, как этот предмет будет представлен ученому миру таким образом, что отмахнуться от него будет уже невозможно» (Crookes. 1871b. Цитируется по: Medhurst, Goldney. 1972. P. 46).
Хоум также умел играть на аккордеоне, держа его одной рукой, с другой стороны от клавиш. Скептики сразу возразят, что это трюк. Чтобы отбросить такую возможность, Крукс купил новый аккордеон, которого Хоум никогда не видел и не держал в руках. Кроме того, можно было предположить, что Хоум каким‑то образом использовал для игры свободную руку. Чтобы исключить такую возможность, Крукс поставил под столом специально изготовленную для этих целей клетку. Аккордеон находился в клетке, и Хоум должен был просунуть туда одну руку и взять инструмент с той стороны, где не было клавиш. Аккордеон при этом играл как обычно. Крукс писал: «Аккордеон как будто находился в чьих‑то руках, хотя теперь Хоум полностью отпустил его, положил ранее державшую его руку на стол, и ее взял сидящий рядом человек. Таким образом, обе его руки были видны всем присутствовавшим. Я и еще двое видели инструмент парящим в клетке без всякой видимой причины. Это повторилось два раза с небольшим перерывом. Потом мистер Хоум опять взял аккордеон одной рукой, и тот заиграл сначала гаммы и аккорды, а потом известную заунывную мелодию, причем исполнение было очень красивым и безукоризненным. Пока играл аккордеон, я взял мистера Хоума за руку чуть ниже локтя и провел по руке до аккордеона. Ни одна мышца на его руке не двигалась. Другая рука лежала на столе и ее видели все, а его ноги были под столом рядом с ногами соседа» (Crookes. 1871a. Цитируется по: Medhurst, Goldney. 1972. P. 27).
На другом сеансе Хоума Крукс наблюдал, как сами по себе пишутся послания. Сеанс проходил при хорошем освещении в доме Крукса, в присутствии его друзей. Крукс изъявил желание получить послание. Вот как он описывает произошедшее: «На середине стола лежал карандаш и несколько листков бумаги; вскоре карандаш приподнялся на своем острие и, совершив несколько неуверенных рывков по направлению к бумаге, упал. Затем он поднялся опять и упал. После трех безуспешных попыток маленькая деревянная планшетка, которая лежала поблизости на столе, скользнула по направлению к карандашу и приподнялась на несколько дюймов над столом; карандаш снова приподнялся и, опираясь на планшетку, пытался вместе с нею коснуться бумаги. Он упал, и после этого еще раз были совершены совместные усилия. После третьей попытки планшетка сдалась и вернулась на свое место; карандаш как упал на бумагу, так и остался лежать там, и набранное алфавитным способом сообщение сказало нам: „Мы пытались сделать то, что вы просили, но наша сила исчерпана“» (Crookes. 1874. P. 93).
На очередном сеансе Хоума 22 мая 1871 года, где также присутствовал Уоллес, Крукс наблюдал следующее: «На этот раз стол несколько раз взмывал в воздух, а участники сеанса взяли свечу и, встав на колени, тщательно изучили расположение ног мистера Хоума. При этом они заметили, что все три ножки стола полностью оторвались от пола. Это повторялось до тех пор, пока все не убедились, что левитация не была результатом механических движений со стороны медиума или кого‑либо еще из присутствующих» (Crookes. 1889. Цитируется по: Gauld. 1968. P. 214).
Хоум не только заставлял предметы летать. Он и сам поднимался в воздух. Крукс наблюдал это три раза и слышал и располагал сотней свидетельств о полетах Хоума. О тех случаях левитации, которые Крукс наблюдал у себя дома, он рассказывал следующее: «Хоум встал в свободной части комнаты, тихо постоял минуту и сказал, что взлетает. Я увидел, как он медленно взмыл в воздух, и несколько секунд оставался в 15 сантиметрах над землей, а потом медленно опустился. Никто из присутствующих в это время не двигался. В другой раз меня пригласили на сеанс к Хоуму, и когда он поднялся на полметра от пола, я провел руками у него под ногами, вокруг него и над его головой… Иногда Хоум поднимался в воздух вместе с креслом, в котором сидел за столом. Обычно он делал это намеренно, при этом он ставил ноги на кресло и вытягивал руки всем на обозрение. Однажды я присел рядом с креслом и убедился, что все его ножки оторвались от пола, а ноги Хоума подняты. В редких случаях его силы хватало, чтобы поднять других участников сеанса. Однажды он заставил парить в воздухе мою жену вместе с креслом» (Carrington. 1931. P. 158).
Такие достоверные и внушающие доверие сообщения о левитации Хоума заставляют вспомнить и другие, более ранние, свидетельства о полетах католических святых. Например, несколько человек видели, как летает Франциск Ассизский (1181–1226). Приблизительно в 1261 году святой Бонавентура писал о том, как излучающий сияние святой Франциск во время молитвы иногда поднимался над землей (Thurston. 1952. P. 6). В книге «The Little Flowers of St. Francis» говорится, что брат Лео, член ордена францисканцев, не раз был свидетелем того, как святой Франциск «в состоянии духовного экстаза взмывал над землей на три или четыре локтя, а иногда даже на высоту букового дерева» (Thurston. 1952. P. 5). В одном локте приблизительно 45 сантиметров.
Уильям Джеймс (психолог)
Уильям Джеймс (1842–1910), один из основателей современной психологии, был активным членом как американского, так и британского Общества психических исследований, и некоторое время (1894–1896) возглавлял последнее. Многие известные психологи, сыгравшие значительную роль в становлении этой науки, также были членами Общества психических исследований. Фрейд и Юнг публиковали статьи в журнале Общества и его «Записках» (Gauld. 1968. Pp. 338–339). Джеймс был очень высокого мнения о научных публикациях Общества психических исследований. Он говорил: «И если бы меня попросили указать научный журнал, в котором бдительность и неусыпное внимание по отношению к возможным источникам заблуждения было бы представлено особенно ярко, я думаю, что мне пришлось бы указать на „Записки Общества психических исследований“. Обычный поток статей, скажем, психологической тематики в других профессиональных изданиях характеризуется, как правило, значительно более низким уровнем критического сознания» (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballon. 1960. P. 29).
Первое крупное исследование Джеймса в области психики было проведено с медиумом миссис Леонорой Ф. Пайпер. Она узнавала информацию об участниках сеанса с помощью сущности, которую звали Финуит, и которая говорила с ней, пока медиум была в трансе. Скептически настроенные ученые считали, что либо у медиума хорошие осведомители, либо она получает информацию о посетителях от них же самих, пользуясь специальными психологическими приемами. Узнав о миссис Пайпер от своей свекрови, Джеймс отправился к ней и провел ряд экспериментов. В 1885 и 1886 годах Джеймс отправил к миссис Пайпер в общей сложности 25 неизвестных ей человек, и ни один из них не назвал ей своего настоящего имени. Обнаружив, что миссис Пайпер располагала информацией о каждом из них, Джеймс убедился в том, что ни о каком шарлатанстве в данном случае не может быть и речи (Gauld. 1968. Pp. 251–253).
В 1887 году в Америку приехал Ричард Ходжсон, чтобы возглавить американское Общество психических исследований. Он намеревался разоблачить миссис Пайпер. Ходжсон был выходцем из Австралии, поэтому миссис Пайпер вряд ли могла что‑либо знать о нем. Тем не менее, она рассказала Ходжсону о его семье, включая его умерших родственников. Ходжсон устроил еще несколько сеансов в 1888 и 1889 годах. Чтобы исключить возможность обмана, Ходжсон нанял детективов. Они выяснили, что ни сама медиум, ни ее друзья или родные ни к кому не обращались с подозрительными расспросами. Не пользовались они и услугами нанятых агентов. Тогда Ходжсон и Джеймс отправили миссис Пайпер в Англию. Там исследователи отбирали участников сеансов произвольным образом и представляли их миссис Пайпер непосредственно перед сеансом. Но даже тогда миссис Пайпер рассказывала участникам сеансов самые неожиданные вещи о них самих и их родных. Когда медиум вернулась в Бостон, Ходжсон на протяжении многих лет продолжал исследовать ее, пока полностью не поверил в ее способности (Gauld. 1968. P. 254–258). Джеймс писал в отчете: «Я убежден в честности медиума и в подлинности транса, в который она погружается; хотя сначала я думал, что ее „угадывания“ были либо счастливой случайностью, либо основывались на знании сидящего перед ней и его семейных дел. Сейчас я уверен, что с ней сотрудничают некие силы, которые мы пока не можем объяснить» (James. 1886–1889. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 97).
Тем не менее, Джеймс понимал и своих оппонентов. Он говорил (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballou 1960. Pp. 39–40): «Отвращение (а я не могу подобрать более мягкого слова), которое у многих честных ученых вызывают упоминания о „психических исследованиях“ и „исследователях психики“, не только естественно, но и в каком‑то смысле похвально. Человеку, который сам не способен вообразить такие психические явления, остается лишь недоумевать, почему Гарни, Майерс и компания так восторгаются этими никак не связанными друг с другом чудесами. И какими чудесами!» Джеймс подчеркивает, что ученые должны рассматривать психические явления в контексте таких теорий, которые эти явления допускают. Как отмечает Джеймс, большинство критиков потому отрицают существование определенных психических явлений, что те идут вразрез с их представлениями о законах природы. Но Джеймс понимал, что «чем чаще мы отрицаем определенные факты на основе своих допущений, тем слабее становятся сами эти допущения, и со временем они могут просто исчерпать себя» (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 40). В частности, Джеймс понимал, что факты телепатии в случае с Пайпер и другими медиумами выбивают почву из‑под ног ортодоксальных ученых, уверенных, что в сознании человека нет ничего, что бы выходило за рамки физических восприятия и понимания (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. Pp. 40–41).
Джеймс считал, что окончательным решением всех споров на тему реальности психических явлений мог бы стать «непреложный факт, рассеивающий сбивающую с толку тьму». «Для меня, – говорил Джеймс, – таким фактом стали сверхъестественные способности Пайпер. Когда я наблюдал ее в состоянии транса, то не мог отделаться от мысли о том, что те знания, которые у нее вдруг появлялись, нельзя получить с помощью обычных органов чувств или бодрствующего ума… И когда я рассматриваю другие факты, например, связанные с призраками, то не могу полагаться на свой „строго научный ум» с его неизменно предвзятыми представлениями о том, как „должен быть» устроен мир» (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 41).
Джеймс не только был полностью убежден в реальности ментального аспекта медиумизма, но также не отрицал и его физический аспект (как, например, в случае с «парящим» аккордеоном Хоума). Четко документированные свидетельства полтергейста заставляли Джеймса относиться к доверием и к другим явлениям, происходящим на сеансах медиумов. В президентском обращении к Обществу психических исследований Джеймс перечислил десять достоверных случаев полтергейста и появления привидений. Он писал: «Во всех этих случаях, если мне не изменяет память, множество свидетелей видели, как различные предметы двигались без посторонней помощи при ярком свете дня. Во многих случаях таких предметов было много… Я вынужден признать, что, пока эти или аналогичные случаи не получат позитивного объяснения, я не смогу сказать, что… проблему медиумов… можно считать закрытой» (James. 1896. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. Pp. 62–63).
По поводу случаев обмана со стороны медиумов, время от времени имевших место, Джеймс говорил, что «ученые и сами нередко вводят других в заблуждение своими лекциями, вместо того чтобы признать, что большинство их экспериментов заканчиваются неудачно» (James. 1911. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 312). Джеймс приводил в пример нескольких физиков, которые специально настраивали аппаратуру так, чтобы получить желаемые результаты при публичной демонстрации. Джеймс даже сам признался в такого рода мошенничестве. Однажды профессор Ньюэл Мартин давал публичную лекцию с демонстрацией по физиологии сердца черепахи. Присутствующие на лекции могли видеть теневое изображение сердца черепахи, спроецированное на экран. При стимуляции нервов сердце должно было совершать определенные движения. В какой‑то момент сердце совсем перестало работать. Джеймс, который присутствовал там в качестве ассистента, вспоминал: «Указательным пальцем… я стал непроизвольно симулировать ритмические движения, которые, по словам моего коллеги, должно в таком случае совершать сердце. И до сих пор, вспоминая ту ситуацию, я не могу строго относиться к медиумам, которые умышленно направляют ход событий в нужное русло, если нет возможности добиться этого иным способом. Если исходить из принципов Общества психических исследований, то мое поведение на той лекции должно дискредитировать меня на всю оставшуюся жизнь, и все, что я пишу в этой статье, тоже должно считаться ложью, что явно несправедливо» (James. 1911. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 313). Дальше Джеймс возражал против политики Общества психических исследований относительно отказа от работы с теми медиумами, которые хотя бы раз были уличены в обмане.
Джеймс готов был согласиться с существованием самых разных явлений, а не только тех, которые укладывались в представления ортодоксальной науки. Это очень важно, поскольку факты, принимаемые наукой, во многом влияют на теории и законы, которые в дальнейшем устанавливают связь между этими фактами. Когда наука признаёт определенную категорию фактов, строит теории и законы на их основе и затем использует эти теории и законы для объяснения и прогнозирования возможной связи и отношений между этими фактами, то становится трудно серьезно рассматривать те факты, которые в эти схемы не укладываются. Джеймс (1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 26) писал: «Явления, не подлежащие классификации в соответствии с критериями существующей системы, считаются парадоксальными и абсурдными, а потому отвергаются как заведомая ложь». Он называл эту коллекцию парадоксов «неклассифицированным остатком». По наблюдениям Джеймса (1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. Pp. 25–27): «Никакие другие явления из разряда „неклассифицированного остатка“ не вызывают у ученых столь презрительного отношения, как те, что обычно принято относить к мистике … А эти явления, тем не менее, лежат на поверхности истории. На какой бы странице вы ни открыли анналы истории, вы обязательно столкнетесь с тем, что носит название пророчеств, божественных откровений, одержимости бесами, привидений, транса, экстаза, чудесных исцелений и наведения порчи, а также других сверхъестественных способностей, дающих отдельным людям власть над своим окружением».
Джеймс надеялся, что будущие поколения психологов и антропологов тщательно изучат эти явления «с надлежащим терпением и непредвзятостью» и включат их в систему научных взглядов, вместо того чтобы просто «принимать их на веру или безапелляционно отрицать». Тот факт, что этого до сих пор еще не произошло, Джеймс считал самым настоящим «научным скандалом» (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 31). Он говорил: «Я осознаю насущную необходимость перестроить науку таким образом, чтобы подобные явления получили в ней достойное место» (James. 1897. Цитируется по: Murphy, Ballou. 1960. P. 42).
К сожалению, этого до сих пор не произошло. Поэтому Джеймса можно считать главным вдохновителем этой книги и, в особенности, данной главы, в которой я попытался в общих чертах охарактеризовать неклассифицированный остаток научных наблюдений, связанных с человеческим сознанием. Еще больше, чем наука, неклассифицированным остатком пренебрегает религия, что приводит к печальным результатам, если принять во внимание влияние религии на общество. Если ситуация и изменится, то толчок к этому даст, скорее всего, именно наука – наука, прекратившая свои давние заигрывания с материализмом и переставшая закрывать глаза на целый ряд явлений, доступных рациональному изучению.
Результатом подобных перемен может стать признание скрытых сил индивидуума в качестве объяснения действительно имевших место явлений. Одной из особенностей современной науки является ее нежелание рассматривать возможность субъективных, личностных причин естественных событий. Джеймс (James. 1897) писал: «Систематическое отрицание наукой личности как одного из условий событий и непоколебимая вера в то, что мир по своей сути совершенно безличен, возможно, очень удивит наших потомков» (Murphy, Ballou. 1960. P. 47). Предсказание Джеймса начали сбываться, и я уверен, что уже в текущем веке это произойдет полностью.
Лорд Рэлей (физик)
Джон Уильям Стретт, третий барон Рэлей (1842–1919), внес огромный вклад в развитие физики. Он изучал математику в Кембридже, а потом увлекся физикой. Рэлей ставил множество опытов в собственной лаборатории, которую устроил у себя дома. Он часто общался с физиком Джеймсом Клерком Максвеллом. В 1871 году Рэлей женился на Эвелин Бэльфор, сестре Артура Джеймса Бэльфора, который позже стал премьер‑министром Англии. После смерти Максвелла в 1879 году Рэлей занял его место в Кембридже. С 1905 по 1908 год он был президентом Королевского общества, а в 1904 году получил Нобелевскую премию по физике за открытие аргона.
В 1919 году Рэлей стал президентом Общества психических исследований. В президентском обращении (Rayleigh. 1919. Цитируется по: Lindsay. 1970) он обобщил собственный опыт и высказал свое отношение к научному исследованию сверхъестественных явлений. Рэлей начал свою речь с того, что почтил память сэра Уильяма Крукса, который тоже был нобелевским лауреатом по физике и возглавлял Общество с 1896 по 1899 год. Рэлей отметил, что его собственный интерес к психическим исследованиям проявился еще во время учебы в Кембридже и усилился после прочтения работы Крукса «Notes of an Enquiry into the Phenomena called Spiritual during the years 1870–73». Рэлей знал о безупречной репутации Крукса как ученого и был уверен, что тот способен отличить истину от иллюзий. Поэтому Рэлей с большим доверием отнесся к отчетам Крукса о психических феноменах.
Наибольшего доверия, по его мнению, заслуживали сеансы Крукса с медиумом Даниэлем Дангласом Хоумом. Скептики считали, что Крукс стал жертвой мошенничества, но Рэлей говорил: «Я считал (и считаю) невозможным объяснить эти случаи „встречей мошенника с дураком“». Поэтому он полагал, что «следует признать возможность существования многих явлений, которые идут вразрез с общепринятыми представлениями» (Lindsay. 1970. P. 231).
Рэлей решил поставить собственные опыты и пригласил для этого медиума миссис Дженкен. Сеансы проводились в его загородном доме, где медиум провела две недели. Рэлей получил интересные результаты, но не настолько невероятные, как у Крукса с Хоумом. Рэлей писал: «Перед сеансом комнату тщательно проверили, двери заперли. Кроме миссис Дженкен, на сеансе была леди Рэлей и я сам. Иногда приходил мой брат или кто‑нибудь из друзей. Мы сидели за небольшим, но довольно тяжелым столом на одной ножке; когда что‑то начинало происходить, мы держали миссис Дженкен за руки и следили за ее ногами; делать это на протяжении всего сеанса не имело смысла» (Lindsay. 1970. P. 232). Рэлей рассказывал, что разные мелкие предметы вроде ножа для бумаги летали по комнате. Больше всего их поразил свет, появившийся в темной комнате и светивший в разные стороны. «Светящиеся предметы могли быть ватой, пропитанной фосфором, – писал Рэлей, – но как миссис Дженкен могла управлять ими, когда мы держали ее руки и ноги, мне непонятно» (Lindsay. 1970. P. 233).
«Мне также сложно объяснить еще одно событие, – продолжал Рэлей, – которое произошло в конце сеанса, когда мы все встали. Стол, за которым мы сидели, начал опрокидываться, и круглая столешница почти коснулась пола, а потом стол медленно вернулся в обычное положение. Миссис Дженкен в это время стояла рядом с нами. Я с тех пор несколько раз пытался опрокинуть стол двумя руками. Мне удалось добиться некоторого подобия того, что произошло на сеансе, но миссис Дженкен явно не могла сделать это сама. Для данных целей больше подошло бы приспособление из крюков и проволоки, но миссис Дженкен – хрупкая женщина, по‑видимому, не обладающая большой мускульной силой, а стол, несмотря на свой размер, довольно тяжел» (Rayleigh. 1919. Цитируется по: Lindsay. 1970. P. 233). Рэлей отрицал возможность того, что все это было галлюцинацией. После загадочных движений стола участники сеанса не сомневались в реальности произошедшего. Рэлей также присутствовал на сеансах медиума из Италии Эусепии Палладино, о которых мы еще расскажем. Его реакция на увиденное была следующей: «Она, безусловно, использует какие‑то хитрости, но этот мой вывод не окончательный» (Lindsay. 1970. P. 235).
Талантливый ученый‑экспериментатор, Рэлей признавал, что есть разница между обычными физическими явлениями и явлениями психическими, которые «нельзя повторить по желанию или подчинить систематическому экспериментальному контролю» (Lindsay. 1970. P. 236). Но он отмечал, что в истории науки были и другие случаи, когда редкие, единичные феномены, противоречащие научному знанию, впоследствии принимались как факт. В качестве примера он приводил метеоры. До XIX века ученые отказывались верить сообщениям о камнях, падающих с неба. Рэлей писал: «К свидетелям таких явлений относились с таким же пренебрежением, как и к свидетелям любых необычных явлений, а их так называемые заблуждения просто высмеивали. Это неудивительно, поскольку очевидцев падения метеора обычно было немного, они не знали методику проведения наблюдений, были напуганы увиденным и услышанным, а также отличались вполне объяснимой склонностью к преувеличениям и суевериям» (Lindsay. 1970. P. 236). Однако со временем ученые все‑таки признали существование метеоров. Рэлей писал: «Я хочу напомнить об этом тем ученым, которые настолько уверены в своем знании законов природы, что считают себя вправе без всякого рассмотрения отрицать сообщения о тех случаях, которые противоречат устоявшимся взглядам» (Lindsay. 1970. P. 237).
В обращении к своим коллегам‑современникам Рэлей говорил: «Если бы серьезные исследователи могли меня услышать, то я бы попросил их уделять больше внимания работе нашего Общества, руководимого опытными учеными, среди которых, кстати, есть и скептики, и не делать поспешных выводов на основе сомнительных газетных публикаций или глупых сплетен, распространяемых неосведомленными людьми. Многие члены нашего Общества отдают себе отчет о связанных с его работой априорных трудностях не меньше, чем любой посторонний человек» (Lindsay. 1970. P. 239).
Пьер и Мария Кюри
Мария Кюри и ее муж Пьер Кюри известны своими открытиями в области физики, за которые Мария получила две нобелевских премии, а Пьер одну. Но мало кто знает, что супруги Кюри также занимались серьезными исследованиями в области сверхъестественного. В конце XIX века Пьер Кюри исследовал тайны обычного магнетизма и одновременно заинтересовался спиритическими опытами нескольких европейских ученых, включая Шарля Рише и Камилля Фламмариона, чьей работы мы также коснемся в этой главе. Первоначальный интерес Пьера Кюри к сверхъестественным явлениям объяснялся его надеждами, что систематическое изучение этих явлений поможет ему ответить на некоторые вопросы о магнетизме (Hurwic. 1995. P. 65). Своей невесте Марии, с которой он обвенчался в 1895 году, Пьер Кюри писал: «Признаюсь, меня все больше начинают интересовать эти спиритические явления. Мне кажется, что они каким‑то образом связаны с физикой» (Hurwic. 1995. P. 66). Из дневников Пьера Кюри явствует, что он в то время читал много книг по спиритизму (Hurwic. 1995. P. 68).
Через десять лет внимание ученого под влиянием его жены переключилось с магнетизма на радиоактивность. И он снова решил, что спиритизм может дать ему ответы на некоторые вопросы в области физики. Супруги снова начали посещать спиритические сеансы. Историк Анна Хурвик в биографии Пьера Кюри пишет: «Он надеялся отыскать в спиритизме источник неведомой энергии, которая раскрывает тайну радиоактивности. Может быть, именно поэтому он с одними и теми же методами подходил и к спиритизму, и к радиоактивности. Например, он замерял уровень ионизации воздуха в комнате, где проходил сеанс. Кюри приходил на сеансы не как сторонний наблюдатель, и его целью было вовсе не общение с духами. Он рассматривал эти сеансы как научные опыты и старался фиксировать данные, составляя подробные отчеты о каждом наблюдении. Он был по‑настоящему заинтригован Эусепией Палладино» (Hurwic. 1995. P. 247).
О нескольких сеансах Эусепии Пьер Кюри писал физику Жоржу Гюи в письме от 24 июля 1905 года (Hurwic. 1995. P. 248): «На собрании Психологического обществе мы провели несколько сеансов с медиумом Эусепией Палладино. Было очень интересно. Действительно, явления, которые мы наблюдали, не казались нам какими‑то фокусами – стол вдруг поднимался над полом на метровую высоту, разные предметы неожиданно приходили в движение, мы чувствовали прикосновения чьих‑то рук, которые то щипали, то гладили нас, и вдруг возникало какое‑то свечение. Нас, наблюдавших за происходящим в комнате, было немного. Мы все хорошо знали друг друга, и сообщника у медиума среди нас быть не могло. Обман возможен был лишь в том случае, если медиум обладала незаурядными магическими способностями. Но как объяснить все эти явления, если мы сами держали ее руки и ноги, а освещения в комнате было достаточно, чтобы видеть все, что происходит?»
Кюри продолжал вести подробные отчеты о сеансах, которые посещала и его жена. О сеансе 6 июля он вспоминал: «На секунду стол поднялся в воздух на высоту более метра, затем резко опустился вниз» (Hurwic. 1995. P. 249). 6 апреля 1906 он писал: «Стол поднялся на высоту более метра… полный контроль [над медиумом] с моей стороны… горизонтальные движения стола без прикосновения к нему кого‑либо из присутствующих; хороший обзор с обеих сторон» (Hurwic. 1995. P. 250). Хурвик замечает: «Мы можем судить о том, насколько он верил в эти явления, по тому факту, что собирался включить их в официальные отчеты о своих исследованиях» (Hurwic. 1995. P. 250).
14 апреля 1906 году Пьер писал Жоржу Гюи: «Мы с Марией работаем над точной дозировкой радия с помощью его собственного излучения; казалось бы, работы не так уж и много, но мы занимаемся этим много месяцев и только сейчас получаем хоть какие‑то результаты. Мы посетили еще несколько „сеансов“ с Эусепией Палладино (мы уже бывали на ее сеансах прошлым летом). В итоге, я более не сомневаюсь в реальности этих явлений. В подобное невозможно поверить, но это так. С этим невозможно спорить после ряда сеансов, которые проходили при тщательном наблюдении и контроле» (Hurwic. 1995. Pp. 263–264). Затем, в дополнение к описанным ранее явлениям, он рассказал, как медиум материализует человеческие конечности. Пьер Кюри писал Гюи: «Я хочу, чтобы вы посетили несколько подобных сеансов и не сомневаюсь, что это убедит и вас» ((Hurwic. 1995. P. 264). Как и Рэлей, Кюри признавал, что подобные явления не всегда можно повторить, но надеялся, что целенаправленные исследования принесут свои плоды. Он сделал следующий вывод: «Я считаю, что это совершенно новый пласт фактов и физических состояний пространства, о которых мы ничего не знаем» (Hurwic. 1995. P. 264). Как отмечает сама Хурвик: «Для ученого‑экспериментатора такое заявление, по меньшей мере, необычно» (Hurwic. 1995. P. 263).
Пьер Кюри сохранял интерес к спиритизму до самой смерти – 19 апреля 1906 года, когда он погиб в автокатастрофе. Вспоминая события, происходившие за день до смерти мужа, Мария Кюри говорила о беседе Пьера и французского математика Жюля Анри Пуанкаре: «В какой‑то момент вы заговорили о Эусепии и вызываемых ею явлениях. Пуанкаре возражал со скептической улыбкой, хотя эта новая тема явно заинтересовала его, а ты [Пьер] настаивал на реальности увиденных тобой явлений. Ты говорил, а я смотрела на тебя, восхищаясь твоим лицом, озаренным улыбкой, и твоей чарующей речью. Это был последний раз, когда я слышала, как ты излагал свои мысли» (Hurwic. 1995. P. 262).
Камилль Фламмарион (астроном)
Камилль Фламмарион (1842–1925) – французский астроном, известность которому принесли его труды о двойных звездах и топографии Марса. В 1861 году Фламмарион стал членом Общества психических исследований, с чего и началась его длительная карьера исследователя сверхъестественного. В 1870 году его попросили написать отчет для Лондонского диалектического общества, которое созвало комиссию для изучения «явлений, предположительно вызываемых духами» (Flammarion. 1909. P. 289). В письме комиссии Фламмарион признавал, что расследования в области сверхъестественного усложняются случаями обмана и непостоянством самого феномена (Flammarion. 1909. P. 302). Проведению подобных исследований также препятствовали скептики. Фламмарион говорил, что любые исследователи, свободные от подобных предрассудков, могут убедиться в реальности сверхъестественных явлений. Он и сам проверял их достоверность.
Во втором томе своей замечательной книги «Death and Its Mystery» (Flammarion. 1922) Фламмарион приводил документальные свидетельства появления призраков как здравствующих людей, так и находящихся на пороге смерти. Фламмарион писал: «Похоже, что мы наблюдаем здесь передачу образа посредством психических волн от одного мозга другому, причем оба мозга настроены в унисон, и один мозг служит передатчиком волны, а другой приёмником» (Flammarion. 1922. P. 37).
Фламмарион рассказывает о следующем случае появления призрака живущего человека (Flammarion. 1922. P. 47). Впервые это сообщение появилось в английских газетах, в том числе и в «Daily News» от 17 мая 1905 года. Член парламента, майор сэр Карн Рашс заболел гриппом и потому не мог присутствовать на вечернем заседании парламента, хотя очень хотел поддержать правительство при голосовании по одному важному вопросу. Друг Рашса, сэр Гилберт Паркер, был очень удивлен, увидев его на заседании. Сэр Гилберт рассказывал: «Мой взгляд упал на сэра Карна Рашса, который сидел почти там же, где обычно. Я знал, что он был болен, и махнул ему рукой со словами: „Надеюсь, вам уже лучше“. Но он не подал виду, что узнал меня, и это весьма меня удивило. Он был очень бледен, сидел, подперев голову рукой; лицо было совершенно невыразительным и словно застывшим. На мгновение я задумался, что мне делать, а когда я опять повернулся к нему, то он уже исчез. Я пожалел, что он ушел, и отправился его искать, надеясь застать его в вестибюле. Но его там не было, и никто его не видел». Сэр Артур Хейтер сказал, что также видел Рашса и говорил о нем с сэром Генри Баннерманом. Как отмечает Фламмарион, сам Рашс «не сомневался, что его дух действительно был в парламенте, поскольку все его мысли были только о заседании и обсуждении, которое крайне интересовало его» (Flammarion. 1922. P. 48).
Еще один пример, который приводит Фламмарион, касается английского физика, доктора Роланда Боустеда (Flammarion. 1922. P. 87). Однажды, играя в крикет, он и еще один игрок преследовали мяч до забора. По другую сторону забора Боустед заметил своего шурина в охотничьем костюме и с ружьем. Тот улыбнулся и помахал Боустеду. Что же касается друга Боустеда, игравшего с ним в крикет, то он ничего не увидел. Когда Боустед вновь посмотрел в сторону забора, там уже никого не было. Несколько подавленный, он отправился к своему дяде и рассказал ему об увиденном. Было десять минут второго. Боустед писал: «Два дня спустя я получил письмо от отца, где говорилось, что мой шурин умер именно в то время, когда я его видел. Смерть шурина была необычной. Утром того дня он как раз поправился от болезни и сказал, что поедет на охоту. Шурин взял ружье, повернулся к моему отцу и спросил, послал ли тот за мной. Отец ответил отрицательно. Шурин пришел в ярость и ответил, что встретится со мной, несмотря ни на что. Вдруг он упал, словно пораженный молнией. Смерть наступила от разрыва кровеносного сосуда в легких. Он был в охотничьем костюме и с ружьем, в точности таким, каким я увидел его».
10 ноября 1920 года мсье Аньель, член марокканского филиала Французского астрономического общества, писал Фламмариону о солнечном затмении, которое наблюдал в тот день. К письму он приложил описание случая телепатического общения. В 1906 году Аньель жил в Ницце. Как‑то раз он без предупреждения решил заглянуть в гости к сестре в Нимсе. Его сестра любила цветы апельсина, и Аньель купил их в поезде. Он писал: «Я был в купе один, и решил поэкспериментировать, пока поезд находился на полпути между Гольф‑Жуаном и Канном. Я сосредоточил мысли на цветах, закрыл глаза, мысленно отправился в Нимс, в дом сестры, и сказал ей: «Я еду. Я еду навестить тебя и везу тебе цветы, которые ты любишь». Я представил себя стоящим у ее кровати и протягивающим ей букет цветов, мысленный образ которых создал до этого» (Flammarion. 1922. Pp. 98–99). Когда следующим утром Аньель встретил сестру, она сказала: «Очень странно. Минувшей ночью мне приснилось, что ты приедешь и привезешь мне цветы апельсина!» (Flammarion. 1922. P. 99).
В третьем томе «Death and Its Mystery» Фламмарион (Flammarion. 1923) рассказывает о появлениях призраков умирающих. Одно такое сообщение публиковал журнал «Luce e Ombra» в 1905 году. В 1882 году два офицера итальянской армии заключили своеобразное соглашение: если один из них будет при смерти, он даст об этом знать другому, мысленно пощекотав его ногу. 5 августа 1888 года один из них, граф Чарльз Галатери, лежал в постели с супругой, которая вдруг сказала: «Не щекочи мне ногу». Галатери возразил, что он ничего не делал, но жена все равно чувствовала щекотку. Они решили, что в постель забралось какое‑то насекомое, взяли свечу и стали искать его под одеялом, но ничего там не нашли. Когда же они легли спать, графиня Галатери воскликнула: «Смотри! Смотри, там, у тебя в ногах!» Но граф ничего не видел. Графиня сказала: «Вон стоит высокий молодой человек в колониальном шлеме. Он смотрит на тебя и смеется! Несчастный! Какая ужасная рана у него в груди! Да еще и колено сломано! Он машет тебе с довольным видом. А теперь он исчезает!» На следующий день графиня рассказала об этом друзьям и родственникам. 14 августа в газете появилось сообщение, что лейтенант Виргини, давний друг графа, погиб во время военных действий в Эфиопии. Его ранило в колено, а вторая пуля попала в грудь (Flammarion. 1923. P. 59).
Можно ли объяснить это видение случайностью? Фламмарион так не считал: «В «Les Hallucinations telepathiques» мсье Марилье провел вычисления, из которых вытекает, что вероятность случайного совпадения составляет… в случае зрительной галлюцинации всего 1/40 000 000 000 000; иначе говоря, из сорока триллионов зрительных галлюцинаций только одну можно объяснить случайным совпадением . Фактически, это сводит вероятность совпадения к нулю» (Flammarion. 1922. P. 167).
Фламмарион был уверен, что определенный вид вибрации передается умирающим человеком его благожелателю, чей организм затем преобразует эту вибрацию в ощущения, подобно тому как радиоприемник преобразует электромагнитные волны в звук. Фламмарион писал: «Все эти наблюдения доказывают, что человек состоит не только из тела, которое можно видеть и осязать, строение которого хорошо известно всем и, в особенности, медикам. Человек состоит еще и из психического элемента, неощутимого и имеющего присущие лишь ему одному способности действовать независимо от физического организма и проявляться на любом расстоянии с помощью законов природы, о которых мы пока еще ничего не знаем. Этот психический элемент не ограничен рамками времени и пространства» (Flammarion. 1922. P. 369). В моей системе этому психическому элементу соответствует ум.
Как и Кюри, Фламмарион серьезно изучал способности Эусепии Палладино. Первый его сеанс с ней прошел 27 июля 1897 года в доме семьи Блеч в Париже. Один угол комнаты был отгорожен светлым занавесом. В этом импровизированном кабинете находились небольшая кушетка, гитара и стул, на котором стояли колокольчик и музыкальная шкатулка. Кабинет был оборудован по просьбе Эусепии, которая объяснила, что эти условия необходимы для получения ожидаемого эффекта. Фламмарион предпочел бы не отгораживать угол комнаты, однако он понимал, что для любого научного опыта могут потребоваться специальные условия. «Если проявлять фотографическую пластинку на свету, она засветится и ничего не получится. Тот, кто отрицает существование электричества только потому, что не может получить искру при сыром воздухе, глубоко заблуждается. Не намного умнее ведет себя человек, не верящий в существование звезд, потому что их видно только ночью» (Flammarion. 1909. P. 68). Хотя Фламмарион и принял условия, поставленные медиумом , он отмечал, что «при этом важно не дать себя одурачить» (Flammarion. 1909. P. 68). Вот почему Фламмарион тщательно осмотрел кабинет и всю остальную часть комнаты, убедившись, что там нет никаких скрытых механизмов, батарей и проводов – ни в полу, ни в стенах. Перед началом сеанса, чтобы снять с Эусепии все возможные подозрения, мадам Зельма Блеч, чью честность Фламмарион не ставил под сомнение, лично раздела и одела медиума.
Сеанс проходил при разном освещении – от яркого света до тусклого красного. Эусепия сидела снаружи занавеса, повернувшись к нему спиной. Перед ней стоял прямоугольный деревянный стол, весящий семь килограммов. Фламмарион осмотрел стол и не нашел в нем ничего подозрительного. Он и еще один участник опыта, сидевшие по обе стороны взяли медиума за руки и наступили ей на ноги. В дополнение к этому, Фламмарион положил свободную руку на колени медиуму. Комната была ярко освещена керосиновой лампой и двумя свечами.
Фламмарион рассказывал: «Через три минуты стол начал покачиваться то вправо, то влево, приходя затем в равновесие. Через минуту он полностью оторвался от пола приблизительно на двадцать сантиметров и оставался на этой высоте две секунды» (Flammarion. 1909. P. 70). На этом же сеансе наблюдались и другие случаи левитации, после чего Фламмарион сделал вывод: «Объекты поднимались в воздух сами, преодолевая закон гравитации, без помощи чьих‑либо рук» (Flammarion. 1909. P. 70). Затем круглый столик, стоявший справа от Фламмариона, самопроизвольно соприкоснулся со столом, который парил в воздухе. Фламмарион говорил, что столик как будто пытался забраться на прямоугольный стол. Затем он перевернулся и упал. Все это происходило при ярком свете. Затем медиум попросила уменьшить освещенность. Обе свечи погасили, а лампу притушили, но света все же было достаточно, чтобы видеть все происходившее в комнате. Круглый столик, который Фламмарион поднял и поставил на ножки, опять сделал несколько движений, словно пытаясь забраться на прямоугольный стол. Фламмарион пытался сбросить его на пол, но тот сопротивлялся (Flammarion. 1909. P. 71). Фламмарион решил, что действия столика не подчинялись медиуму.
Медиум попросила еще притушить свет. Керосиновую лампу погасили и зажгли лампу, похожую на те, что используются в фотолабораториях. От лампы шел тусклый красный свет, которого хватало, чтобы видеть все вокруг. На сеансе произошло множество странных вещей, среди которых наиболее интересно следующее. Сначала за занавесом заиграла музыкальная шкатулка, как будто кто‑то крутил ее ручку. При этом руки и ноги медиума по‑прежнему были под контролем Фламмариона и еще одного участника сеанса (де Фонтене). Эусепия шевельнула рукой, которую держал де Фонтене, и взяв его палец, дотронулась им до щеки Фламмариона, делая пальцем круги, словно вращая ручку шарманки. Когда она переставала это делать, музыкальная шкатулка умолкала; когда же она опять начинала двигать пальцем, игра шкатулки возобновлялась. По словам Фламмариона, начало и конец игры музыкальной шкатулки полностью совпадали с началом и концом движения пальца по его щеке (Flammarion. 1909. P. 72). Описывая происходящее на этом сеансе, я ловлю себя на мысли о том, что некоторые явления лучше опустить. Они кажутся мне слишком невероятными. Но все же я расскажу о них. Маленький круглый столик подвинулся к столу, за которым сидели участники сеанса, и встал на него. Все услышали, как за занавесом заиграла и начала двигаться гитара. Она появилась из‑за занавеса, подлетела к сидящим за столом, поднялась на стол и легла на плечо де Фонтене. Затем она поднялась над головами участников сеанса, издавая при этом звуки. Фламмарион отмечал: «Все это происходило в течение пятнадцати секунд. Было хорошо видно, как гитара парит в воздухе, а на ее блестящей поверхности отражается свет лампы» (Flammarion. 1909. P. 73). Фламмарион наблюдал и другое поразительное явление: «После этого из кабинета появился стул и встал рядом с миссис Блеч. Затем он поднялся в воздух и опустился миссис Блеч на голову» (Flammarion. 1909. P. 74).
После сеанса в доме Блеч Фламмарион провел восемь сеансов у себя дома. Он писал: «Перед каждым сеансом Эусепию раздевали и одевали две дамы, следящие за тем, чтобы у нее под одеждой не было никаких скрытых механизмов» (Flammarion. 1909. P. 85). Артур Леви, который был настроен весьма скептично, так описывает сеанс от 16 ноября 1897 года. Леви осмотрел комнату, уделив особое внимание кабинету за занавесом. Он убедился, что там нет никаких механизмов и никаких входов и выходов, кроме занавеса, который все время находился перед зрителями. Пять участников сеанса и медиум сидели за белым прямоугольным столом перед занавесом. В кабинете лежало несколько музыкальных инструментов.
Один из участников сеанса поставил на стол весы для взвешивания писем. Эусепия положила руки по обе стороны от весов на расстоянии десяти сантиметров от них, и стрелка начала двигаться. Леви писал: «Эусепия сама предложила нам убедиться в том, что между ее руками и прибором нет никакой нити или волоса, с помощью которого можно было бы управлять чашами весов. Эксперимент проходил в ярко освещенной гостиной» (Flammarion. 1909. P. 88).
Леви и Жорж Матье держали медиума за руки и за ноги. Руки всех остальных лежали на столе. «Через несколько мгновений, – писал Леви, – стол начал колебаться, вставать на одну ножку, стучать другими ножками по полу, подниматься на дыбы, полностью отрываться от пола иногда на двадцать сантиметров, а иногда и на тридцать… Все это происходило при ярком свете» (Flammarion. 1909. P. 88). Эусепия попросила притушить свет, сказав, что от яркого света у нее болят глаза. Лампу поставили на пол за фортепьяно. Но света все равно было достаточно, чтобы видеть происходящее. Бубен и скрипка вылетели из‑за занавеса и упали на стол. Леви взял бубен в руку, и невидимое существо попыталось отнять его, при этом порезав Леви руку. Стол сильно трясся. Затем из‑за занавеса вылетел аккордеон. Леви писал: «Я взял его за нижнюю часть и спросил Невидимку, может ли тот взять аккордеон с другой стороны, чтобы заставить инструмент играть. Занавес взметнулся в мою сторону, аккордеон начал ритмично растягиваться и сжиматься, клавиши нажимались сами собой, и было сыграно несколько нот» (Flammarion. 1909. P. 90). Эусепия попросила всех соединить руки в цепь. Затем она бросила пронзительный взгляд на большую кушетку, и она, по словам Леви, «подошла» к столу. Эусепия взглянула на кушетку «с дьявольской усмешкой», дунула на нее, и та вернулась на место.
На этом чудеса не закончились. Леви писал: «Бубен поднялся почти до потолка; подушки начали играть друг с другом, опрокидывая все на столе; M. M. [мистера Матье] сбросили со стула. Тяжелый стул из черного ореха поднялся в воздух, встал на стол с громким стуком, а потом был сброшен на пол. Эусепия вся съежилась, и казалось, что происходящее пагубно влияет на нее. Мы пожалели ее и попросили прекратить все это. Но она закричала: „Нет, нет!“ Эусепия встала, и мы встали вместе с ней; стол оторвался от пола, поднялся на шестьдесят сантиметров и со стуком упал на пол» (Flammarion. 1909. Pp. 91–92). Вскоре сеанс, который длился два часа, закончился. Леви утверждал: «Мы приняли все меры, чтобы не стать жертвами обмана… И сейчас, когда при воспоминании об этом у меня начинают закрадываться сомнения, я вынужден признать следующее. Если принять во внимание условия проведения эксперимента, то ухищрения, с помощью которых можно было бы вызвать увиденные нами явления, заслуживают, по меньшей мере, такого же восхищения, как и сами эти явления. Как же тогда охарактеризовать эту загадку?» (Flammarion. 1909. P. 93).
Миссис Фламмарион составила описание сеанса, который прошел 19 ноября того же года. Комната освещалась неяркой ночной лампой, стоящей недалеко от стола. Двое из участников сеанса, мистер Бриссон и мистер Паллотти, следили за медиумом. Миссис Фламмарион и миссис Бриссон сидели чуть поодаль от стола, лицом к Эусепии. Вдруг занавес за спиной медиума зашевелился. «И что я увидела? – пишет миссис Фламмарион. – Маленький трехногий столик (явно пребывая в хорошем настроении) подпрыгивал, находясь сантиметрах в двадцати от пола, а позолоченный бубен подпрыгивал на таком же расстоянии от стола, громко звеня» (Flammarion. 1909. Pp. 126–127). Миссис Фламмарион обратила на это внимание миссис Бриссон. «Затем, – писала она, – стол и бубен начали танцевать в совершенном согласии, один из них, словно по принуждению, падал на пол, а другой – на стол» (Flammarion. 1909. P. 127). Во время сеанса 21 ноября Фламмарион и другие участники увидели, как сквозь занавес прошла книга. Фламмарион писал: «Книга прошла сквозь занавес, не оставив в нем отверстия – ткань осталась целой» (Flammarion. 1909. Pp. 129–130). Супруга Фламмариона, заглянув сверху через занавес, увидела, как книга, пройдя сквозь занавес, оказалась в кабинете. Фламмарион, находившийся в это время по другую сторону занавеса, писал, что книга «исчезла из поля зрения всех присутствующих, включая мистера Баше, мистера Бриссона, мистера Ж. Буа, мадемуазель Фуртон и меня самого… Коллективная галлюцинация? Но мы все были спокойны и полностью владели собой».
В свою книгу по исследованиям психики Фламмарион также включил наблюдения других ученых. В 1891 году выдающийся итальянский психиатр Чезаре Ломброзо, узнав о феномене Эусепии, поехал в Неаполь, чтобы лично присутствовать на ее сеансе. В опыте принимали участие шесть человек. Комната освещалась свечами. Ломброзо и еще один из участников контролировали действия Эусепии. На этом сеансе левитировал стол. Затем было проведено еще несколько сеансов, и на каждом происходили необычные явления (Flammarion. 1909. Pp. 142–146).