Калаба, ну, может, ты ей скажешь, — разочарованно произнес Прим. — Тебя-то она послушает. 23 страница

Вымывшись и одевшись, она тщательно скрыла свой синяк. Будет лучше, если родители подумают, что у нее с мужем все прекрасно. Она надеялась, что Марка не будет дома. Он ее знал слишком хорошо, и его провести будет очень непросто.

Мать была рада видеть Юлию, обняла ее и стала задавать вопросы о ее семейной жизни, когда они пошли к отцу. Юлии было приятно видеть, как отец улыбнулся ей. Он тоже обнял ее и нежно поцеловал в ту щеку, которую она ему подставила. Децим выглядел худым и каким-то высохшим. Юлия задумалась было о том, насколько серьезна его болезнь, но тут же постаралась отбросить от себя эту мысль.

—Ятак соскучилась по вас, — сказала Юлия, поняв, что это действительно так. Как странно, что она не понимала этого до того самого момента, пока не увидела их сейчас. Они были ей так дороги. И они, в свою очередь, любили ее.

Счастливая и радостная, Юлия рассказывала о тех пирах, на которых были они с Каем. Она говорила о зрелищах и гладиаторах, которых ей довелось видеть. Рассказала о дорогих подарках, которые Кай ей преподнес, и показала свои новые жемчуга. При этом она не сразу заметила беспокойство родителей или не сразу увидела, как нарастает их смятение, по мере того как она рассказывала им о своей новой жизни и о своем муже.

Она спрашивала родителей о том, что произошло за последнее время у них в доме, но все эти разговоры лишний раз напоминали ей, что ей надо поговорить с отцом и матерью еще кое о чем.

— Енох, принеси мне вина. Очень хочется пить, — сказала Юлия и, как только он принес ей вина, выпила половину кубка. — Х-м-м, это вино не такое хорошее, как то, что покупает Кай, но оно все же освежает, — сказала она и допила оставшееся в кубке вино. Увидев выражение лица матери, она хихикнула: — Мама, я ведь уже не ребенок. От одного кубка вина я не опьянею.

Децим задавал вопросы о Кае.

Феба приказала принести ужин.

— Садись сюда, Юлия, — сказала она, указав на место рядом с собой.

Юлия едва дотронулась до нарезанного мяса, фруктов и хлеба и продолжала рассказывать о тех деликатесах, которые она ест на пирах.

— Иногда я ем до тех пор, пока мне не покажется, что я вот-вот лопну, — засмеялась она. — Енох, еще вина.

— Ты выглядишь такой же стройной, какой и была всегда, — сказала Феба.

— Спасибо, мама, — сказала Юлия со счастливой улыбкой. Она не рассказала матери о том, как Калаба научила ее очищать желудок, чтобы не прибавлять в весе. Поначалу такая процедура казалась ей неприятной, но теперь ей достаточно было оказаться в уединении на несколько минут, чтобы запросто проделать эту процедуру. Сейчас Юлия просто старалась не есть слишком много. Кусок мяса она положила обратно на серебряный поднос и вместо него взяла виноград.

В комнату вошла Хадасса с двумя небольшими сосудами теплой воды и полотенцами. Увидев Юлию, она приветливо улыбнулась, но стала обслуживать Децима и Фебу. Юлия испытала досаду, когда увидела, что точно такой же сосуд для мытья рук ей принесла Вития. Хадасса ее, а не их служанка. Родители только одолжили ее.

Юлия вымыла руки, вытерла их и вернула полотенце Витии.

— Хадасса, собери свои вещи. Ты возвращаешься ко мне. — Почувствовав, какая наступила тишина после этих слов, Юлия с вызовом спросила: — Я что-то не то сказала?

— Хадасса, оставь нас, — мягко обратился к рабыне Децим.

— Делай то, что я тебе сказала, Хадасса, — сказала ей вслед Юлия, потом повернулась к отцу.

— Насколько я понял, у тебя сейчас более чем достаточно служанок, и в ней ты больше не нуждаешься, — сказал он.

— Юлия, — более конкретно обратилась к дочери Феба, — зачем тебе сейчас Хадасса, когда у тебя столько рабынь?

— Они не служат мне так, как я того хочу.

— Так научи их, — кратко и с досадой сказал Децим. Он видел блеск в глазах Хадассы. Хадасса была здесь счастлива. Она была лучше всех тех рабынь, которые были здесь до нее. И у Децима не было ни малейшего желания отсылать ее обратно к эгоистичной и своевольной дочери, тем более что у Юлии теперь было гораздо больше рабынь, чем ей было нужно.

— Я бы научила, если бы они умели хоть немного думать, — сердито произнесла Юлия. — Кая волнует только одно — чтобы они были красивыми. Большинство из них сродни эфиопке Октавии. Совершенно безмозглые. Одну из них я уже дважды отхлестала, а она все равно еле шевелится. А Кай не хочет, чтобы Хадасса мне прислуживала, потому что она иудейка, к тому же страшная.

— Ну и что с того, что она иудейка? — пожал плечами отец.

— И никогда она не была страшной, — вступилась за Хадассу Феба.

Юлия глянула на нее.

— Ты, мама, просто привыкла к ней.

— Не понимаю, что Каю не нравится в иудеях? — спросил Децим, и Юлия поняла, что наговорила лишнего. Она и сама не могла толком объяснить родителям, почему Кай не любит иудеев.

— Несколько его друзей погибли при осаде Иерусалима, — придумала она на ходу.

— Тогда Хадассе лучше всего остаться здесь, — сказала Феба.

Юлия так и вспыхнула от возмущения.

— Как ты можешь так говорить? Она моя. Ты сама мне ее отдала.

— Но ведь ты же ее вернула матери, — парировал Децим.

Юлия встала со своего места.

— Я не возвращала! Я только отдала ее на время. Я никогда тебе не говорила, что ты можешь взять ее насовсем, мама.

— Последние шесть месяцев она служила так хорошо, — тихо сказала Феба. — По-моему, просто непорядочно по отношению к ней передавать ее туда-сюда.

Юлия уставилась на мать, не веря услышанному.

— Непорядочно? Что значит непорядочно?! Она всего лишь рабыня! А как же я? Ты совсем не думаешь обо мне!

В этот момент в комнату вошел Марк, который тут же радостно улыбнулся сестре.

— То-то я гляжу, что разговор такой бурный, как в старые времена. Добро пожаловать домой, Юлия, — он подошел к ней и нежно ее поцеловал. — О чем здесь такой жаркий спор, сестрица?

— Они не отпускают Хадассу, — ответила Юлия, взглянув на отца. — Она принадлежит мне, и мама еще говорит о порядочности! Какая-то рабыня им дороже собственной дочери.

— Юлия! — возмущенно сказала Феба.

— Да, это так! — настаивала на своем Юлия, и ее глаза заблестели от слез. Она нуждалась в Хадассе, эта рабыня была ей нужна во что бы то ни стало. — Отец хоть раз спросил меня, все ли у меня в порядке? Он вообще знает о том, что мне приходится терпеть?

Децим нахмурился, с интересом наблюдая за таким всплеском эмоций.

— И что же тебе приходится терпеть? — спросил он ее сардоническим тоном, и Феба, дотронувшись до его руки, умоляющим взглядом попросила его помолчать.

Марк всмотрелся в лицо Юлии.

— Что с тобой случилось?

— Ничего, — ответила она, вся дрожа. — Ничего! — Потом она повернулась к матери. — Ты отдала ее мне.

— Да, это так, — сказала Феба, вставая и подходя к дочери. — Конечно, ты можешь забрать ее. — Она обняла дочь за талию и почувствовала существенную перемену в ее настроении. Фебе тут же показалось, что она знает истинную причину такого эмоционального состояния Юлии. — О, моя дорогая, мы даже не представляли, почему ты так в ней нуждаешься. Можешь взять ее с собой. — Она почувствовала, как Юлия тут же подобрела. — Хадасса очень хорошо служила нам, но у нас есть другие. — Она поцеловала Юлию в лоб. — Пойду, поговорю с Хадассой.

— Нет, — Юлия схватила ее за руку. Ей очень не хотелось оставаться наедине с отцом, к тому же она уже заметила, как смотрит на нее Марк своим острым, недоумевающим и в то же время подозрительным взглядом. — Пошли к ней Марка. Пусть он прикажет ей собраться. Через несколько минут мне уже надо возвращаться домой, и эти минуты я хочу провести с тобой... и с отцом.

Марк увидел Хадассу сидящей в перистиле. Когда он подходил кней, его пульс забился чаще. Она встала, и все ее поведение говорило о послушании. Марк вдруг подумал о том, как много раз хотел поговорить с ней. Иногда он просыпался рано утром только для того, чтобы посмотреть, как она молится на восходе солнца своему Богу. В такие минуты искушение подойти к ней становилось почти невыносимым. Но он знал, что отец прав. Она была совершенно не похожа на всех остальных. И если он будет относиться к ней так, как относился ко всем остальным служанкам, это погубит ее. Он сам не мог понять, что с ним происходит, но факт остается фактом — он дал слово оставить ее в покое.

— Мать сказала, чтобы ты собрала свои вещи. Ты идешь с Юлией.

—Да, мой господин, — сказала Хадасса и уже хотела идти собираться.

—Постой,— взволнованнымголосом произнес Марк. — Хадасса, посмотри на меня. — Когда она подняла голову и взглянула ему в глаза, он увидел еепечаль, и ему захотелось прикоснуться к этой девушке. Но вместоэтого он сказал резким тоном: — Ты ведь не хочешь уходитьотсюда,разве не так? — это прозвучало как обвинение, и взгляд Хадассы стал испуганным. Марк уже давно не видел у нее такого взгляда, и, испытывая угрызения совести, он импульсивно обхватилладонями ее лицо. — Я ни в чем не виню тебя. Ты хорошослужила нам. Не бойся, можешь сказать мне правду. —Ее кожа былатакой мягкой, ему так захотелось погладить Хадассу по щекам, по волосам. Его руки стали вдруг жесткими. Когда он теперь сможет ее увидеть? Он не хотел ее отпускать.

Хадасса, смущенная его прикосновением, слегка отстранилась. Если бы у нее был выбор, она, конечно, осталась бы здесь, с Фебой и Децимом. Она была бы рядом с Марком. Ему очень нелегко. Жизнь была для него войной, и каждый его успех был для него битвой, в которой нужно одержать победу. Но, может быть, то, что она уходит, — к лучшему. Она не имела права полюбить его, но чувство росло в ней с каждым днем. Кроме того, она дала Фебе слово, что будет заботиться о Юлии. И, конечно, о Юлии тоже нужно было подумать. Что-то тут было не так. В какой-то момент Хадасса поняла, что жизнь Юлии с Урбаном не столь удивительна и прекрасна, как это описывала Юлия.

— Я нужна госпоже Юлии, мой господин.

Марк почувствовал ее желание уйти к себе и отпустил ее. Отвернувшись, он ощутил разочарование.

— Моему отцу ты нужна не меньше, — «И мнетоже», — подумал он, понимая, как ее присутствие подействовало на него.

Хадасса опустила голову.

— Рядом с ним всегда твоя мать, мой господин.

Он снова взглянул на нее острым взглядом.

— А о Юлии может позаботиться Урбан и добрая дюжина рабов.

—Тогдапочему она пришла за мной? — мягко спросила Хадасса.

Маркснова повернулся к ней.

—Тыне доверяешь Урбану точно так же, как и я.

— Я немогу судить, мой господин, — осторожно сказала она.

— Но утебя ведь есть свое мнение обо всем, разве не так? Ты боишься его?

—Он необратил на меня никакого внимания.

—Онобратил на тебя внимание, и ты об этом знаешь. Он не захотел,чтобы ты служила Юлии, — сказал Марк. И тут ему стало не по себе. — А что, если Юлия начнет посылать тебя к нему, как когда-то к Клавдию? Урбан явно не будет расположен к мудрым беседам.

Услышав его предположение, Хадасса покраснела.

— Она не любила Клавдия, мой господин. Но этого человека она любит.

Марк глубоко вздохнул. Конечно, Хадасса была права, и он с облегчением вспомнил о том, что его сестра действительно не испытывала к своему первому мужу никаких нежных чувств. Более того, Юлия его просто ненавидела. А вот по Каю она прямо с ума сходит. Поэтому было маловероятно, что она пошлет к нему рабыню вместо себя. И даже если в какие-то минуты ссор или непонимания в Урбане или Юлии могло пробудиться чувство гнева, все равно вряд ли Урбан мог принять вместо своей жены кого-то еще. Марк не думал, что Кай был таким же понимающим, уступчивым или гибким, как Клавдий.

Кроме того, Кай тоже с ума сходил по Юлии, когда она была рядом. Это сразу бросалось в глаза, когда Марк был несколько раз в тех же местах, куда приходили и они и где он мог наблюдать за ними. Более того, от их проявлений страсти Марку становилось даже неловко. Это не имело ничего общего с теми проявлениями любви, которые он видел в отношениях своих отца и матери. Между его сестрой и Урбаном было что-то нехорошее и в то же время сильное. И вот теперь Хадассе предстояло жить в том доме.

Хадасса посмотрела на Марка и увидела его беспокойство. Она знала, насколько Марк любит свою сестру. Он был верным и любящим братом. Она взяла его руку в свои ладони.

— Поверь мне, мой господин. Я тоже ее люблю. И буду заботиться о твоей сестре настолько, насколько у меня хватит сил.

— Но кто позаботится о тебе?

Она удивленно посмотрела на него, и ее щеки покраснели. Она отпустила его руку.

В бессильном гневе Марк отвернулся и пошел обратно в дом. Юлия пила вино и, когда он вошел, повернулась к нему.

— Где Хадасса? — спросила она требовательным и властным тоном, который подействовал на его и без того расшатанные нервы.

— Не смей говорить со мной таким тоном. Я тебе не прислуга. Глаза у Юлии расширились.

— Я вижу, что мне здесь никто не рад, — сказала она и опустила свой кубок на стол с таким стуком, что вино пролилось через край. Несколько капель оказалось на ее одежде, и она издала капризный звук, говорящий о ее глубоком разочаровании. — Ну вот, посмотри, что происходит. — Она попыталась оттереть пятна, но они уже впитались в тонкую шерсть. — Кай подарил мне этот наряд несколько дней назад! Марк не раз видел капризы Юлии и раньше, но этот ее эмоциональный взрыв не был похож на них. От гнева Марка не осталось и следа.

— Но это всего лишь несколько капель вина, Юлия.

— Но наряд пропал. Он пропал!

В этот момент в комнату вошла Хадасса, держа в руке небольшой узелок — одну смену белья. Увидев, в каком состоянии пребывает Юлия, она оставила свои вещи и подошла к ней. Наклонившись, она посмотрела на наряд Юлии.

— Не волнуйся, моя госпожа. Я знаю, как избавиться от этого пятна. Все будет как новое. — Юлия посмотрела на нее, и Хадасса увидела у нее на скуле синяк, который Юлия так тщательно скрывала. Взглянув в глаза своей хозяйке, Хадасса увидела и поняла очень многое. — Я рада, что ты пришла за мной, госпожа Юлия, — мягко сказала она. — Я с большой радостью буду снова служить тебе.

Юлия крепко взяла Хадассу за руки.

— Мне так не хватало тебя, — прошептала она, и ее глаза наполнились слезами. — Ты мне нужна. — Она заморгала, пытаясь стряхнуть слезы, чтобы их не видели ни родители, ни брат. Отпустив руки Хадассы, она решительно встала со своего места, снова всем улыбаясь.

Только после того как Хадасса и Юлия ушли, Марк обратил внимание на узелок, оставленный у двери.

— Хадасса забыла свои вещи. Занесу их завтра.

Децим посмотрел на него.

— Думаешь, это разумно?

— Может быть, и нет, — задумчиво сказал Марк, — но мне хочется узнать, что происходит у них в доме, почему Юлия в таком состоянии. А тебе?

— А ты думаешь, Хадасса за один вечер узнает?

— Нет, но я думаю, что Юлия, возможно, будет откровеннее, если сможет поговорить со мной наедине.

Децим кивнул.

— Пожалуй, ты прав.

— Лучше не торопись говорить с ней, Марк, — сказала Феба. Она опустилась на диван, широко улыбаясь. — Я думаю, вы просто зря беспокоитесь. И думаю, что у Юлии нет ничего такого серьезного, о чем мы бы не узнали в течение ближайших месяцев.

Децима удивила беспечность Фебы.

— Тогда почему она в таком состоянии? Рассорилась с Каем?

— Нет, — глаза у Фебы засияли, когда она взяла мужа за руку, — просто, как мне кажется, наша дочь ждет ребенка.

От неожиданности Децим даже издал короткий смех.

— Но она, наверное, дала бы нам об этом знать.

— Во многом она еще сама ребенок, Децим. Думаю, она сама еще не знает, но это только мои предположения. Я навещу ее завтра. У меня есть к ней вопросы, которые я хотела бы ей задать, чтобы во всем убедиться самой.

Децим снова удивленно посмотрел на свою жену. Она говорила совершенно серьезно.

— Ребенок, — задумчиво произнес он. Готовый поклясться всеми богами, он понял, что ради этого стоит жить.

Марк хотел надеяться на то, что мать ошибается. Глядя на счастливые лица своих родителей, он испытывал серьезные сомнения в том, что его сестра обрадуется такой новости.

Более того, он просто был уверен в том, что для Юлии это станет настоящей трагедией.

Юлия горько плакала.

—С тех поркак ясказала Каю о ребенке, он вообще перестал со мной разговаривать.Он не ходит со мной на зрелища или в гости к тем, кто нас приглашает.Как будто я одна виновата в своей беременности, а он вообщек этому не причастен!

Калабашептала ей утешительные слова.

—Он вообщесчитает меня уродиной, — сказала Юлия сквозь слезы.

—Он самтебе это сказал? — спросила Калаба, зная, что Кай способен и не натакое.

— Да ему ине надо ничего говорить, Калаба. Я это и так чувствую каждыйраз, когда он на меня смотрит. — Юлия сжала руки. — Я знаю,что он проводит время с другими женщинами, — сказала она ивстала. Она отвернулась, потому что не хотела, чтобы Калаба виделаее лицо, и прижала руки к груди, как будто это могло остановить боль.— Вчера ко мне приходила Октавия.

Калабаслегка откинулась назад, и на ее лице появилась сардоническаяулыбка.

— Дорогая,миленькая Октавия. Ну, и что она тебе поведала?

—Она спревеликим удовольствием рассказала мне, что видела Каяфлиртующим с дочерью сенатора Евсевия. Она сказала мне, что они куда-то удалились, и добавила, что уединились они явно не дляполитических бесед. — Тон Юлии был полон горечи и сарказма. — Тыможешь себе представить, что она заявляется ко мне и рассказываетподобное? Я ее ненавижу, Калаба. Слышишь, я ненавижуее.Клянусь всеми богами, мне так хочется, чтобы они наслали на нее самые страшные проклятия! Ты бы только видела, с каким злорадством она все это говорила.

— И это еще не все, — продолжила Юлия гневным тоном. — Она мнепохвасталась, что ходит в лудус и видится с Атретом. — Переменивтему, Юлия совсем забыла о Кае. — Но ведь я увидела его первой. Знаешь ты об этом? Я видела его на дороге возле Капуи еще дотого, как он стал знаменитым, и вот теперь она видится с ним чуть лине каждый день, тогда как я заперта на этой проклятой вилле,как пленница. Она сказала...

— «Она сказала, она сказала...» — воскликнула Калаба, стараясь встряхнуть Юлию. Ей был знаком тот гладиатор, о котором говорила Юлия. Горы мускулов, красоты и страсти. Самый настоящий варвар. И что Юлия в нем нашла? Калаба никак не могла этогопонять. Это было просто непостижимо. — Почему тебя так волнует, что тебе говорит Октавия, Юлия? Да кто она такая? Взбалмошная мелочная шлюха, которая до смерти завидует тебе. Неужели ты так этого и не поняла? Она была влюблена в Кая, а он даже в ее сторону не смотрел. Он на минуту показался в этой комнате, а она уже и растаяла.

— Я не могу больше говорить, — только и смогла ответить Юлия, испытывая гнев и жалость к самой себе.

— Никогда не надо отчаиваться, Юлия, и прекрати паниковать, не будь сумасбродкой. Ты меня уже раздражать начинаешь. Иди сюда, сядь, и поговорим обстоятельно. — Юлия послушно подошла, села, и Калаба взяла ее за руку. — Ты хочешь ребенка?

Юлия отдернула руку и снова встала.

— Да ты что? Какой ребенок?! Ведь тогда вся моя жизнь пропала. Я и так по утрам встать не могу. У меня уже давно круги под глазами, потому что я ночами не сплю, думая о том, что там делает Кай, когда его нет дома. К тому же я страшно толстею.

— Ты вовсе не толстая, — сказала Калаба, довольная тем, как Юлия быстро забыла об Атрете. Она разгладила сделанную из тонкой шерсти тогу Юлии и невольно залюбовалась подругой. Юлия была такой красивой, грациозной в своих движениях — настоящее произведение искусства. Калаба могла сидеть и часами без устали смотреть на нее. Мысль о ребенке, который испортит ее фигуру, показалась Калабе отвратительной. — Сколько уже времени?

— Не знаю. Не помню. Никогда не задумывалась над этим, пока не прекратился цикл. Думаю, месяца три, может быть, четыре. Ты действительно считаешь, что я не толстая? — спросила Юлия, поглядев на свои руки, которые она положила себе на живот. — Или говоришь это только для того, чтобы утешить меня?

Калаба посмотрела на нее оценивающим взглядом.

— Ты выглядишь немного усталой, измотанной, но никто не подумает, глядя на тебя, что ты ждешь ребенка. Пока...

— Пока, — мрачно повторила Юлия. — Ну почему это произошло со мной именно тогда, когда я почувствовала себя по-настоящему счастливой? Где справедливость? Мама сказала, что боги улыбаются мне. Как же, улыбаются! Да они смеются надо мной! По-моему, я даже слышу их смех.

— Ну, так покончи с этим, — сказала Калаба своим рассудительным тоном, скривив губы в блаженной улыбке.

— С чем мне покончить? — равнодушно спросила Юлия, снова вытирая слезы. — Со своей жизнью? Неплохая мысль. Я и так уже практически не живу.

— Не говори ерунды. Я советую тебе прервать беременность. Разве тебе нужен ребенок, который сделает тебя несчастной?

Юлия даже подняла руки в знак удивления.

— Но как?

— Какой же ты еще ребенок, Юлия. И зачем только я время на тебя трачу? Неужели ты никогда не слышала об аборте?

Юлия побледнела и уставилась на Калабу тревожным взглядом.

— Ты хочешь сказать, что мне следует убить собственного ребенка?

Вздохнув, Калаба встала, испытывая раздражение.

— Хорошо же ты обо мне думаешь! Я никогда в жизни не толкну тебя на такое. Но сейчас, в настоящий момент, на ранней стадии беременности, то, что в тебе, еще нельзя назвать человеческой жизнью. Оно не обладает никакими человеческими качествами и не будет обладать еще несколько месяцев.

Юлия засомневалась.

— Мать и отец так обрадовались этой новости. И то, что во мне, они считают живым ребенком.

— Разумеется. Это очень тонкий способ заставить тебя делать то, что хочется им. Они хотят, чтобы ты рожала им внуков.

Юлия отвернулась от темных завораживающих глаз Калабы.

— Никто из них не одобрит аборт.

— А им какое до всего этого дело? — сказала Калаба. Она стояла, приняв властную позу, потом подошла к Юлии. — Меня вообще бесит такой образ мыслей. Неужели ты не понимаешь, чего они хотят, Юлия? Неужели не видишь ничего? Лишая тебя возможности выбирать, они лишают тебя права заботиться о своем физическом, умственном и эмоциональном здоровье. Ради какого-то символа они хотят лишить тебя всего человеческого.

Обняв ее одной рукой, Калаба продолжила:

— Юлия, поверь мне, я желаю тебе только добра. И ты знаешь это. Мы говорим сейчас о твоей жизни, а не о жизни твоей матери. И не о жизни твоего отца. Твоя мать делала свой выбор, и он был хорош для нее. — Она отпустила Юлию. — А теперь тебе пришло время сделать свой выбор. Кто ты? Что ты хочешь? Юлия, посмотри мне в глаза. Посмотри мне в глаза, дорогая. Тебя явно пугает эта беременность. Кай не хочет ребенка. Он ясно дал тебе это понять. Если он не хочет ребенка, и если ты его также не хочешь, тогда зачем он тебе?

— Просто я не думала, что с этим можно что-то сделать, — сказала Юлия, вся дрожа под пристальным взглядом Калабы.

— Твое тело принадлежит тебе, Юлия. И только тебе решать, будет у тебя ребенок, или нет. Никто за тебя это не сделает.

— Да, но отец никогда мне этого не простит...

— А зачем твоему отцу вообще что-то знать об этом? Это же не его дело, разве не так? И если тебя начнут расспрашивать и тебе придется что-то им отвечать, можешь им сказать, что у тебя был выкидыш. Юлия устало вздохнула.

— Не знаю, Калаба. Не знаю, что делать. — Она выглянула в сад и стала наблюдать, как Хадасса подстригает там цветы. Как может кто-то оставаться таким спокойным, когда в доме такое происходит? Как бы ей хотелось выйти сейчас на солнышко, посидеть с Хадассой, послушать ее песни и забыть обо всем на свете. Как бы ей хотелось забыть выражение лица Кая, когда она сказала о своей беременности.

«Как ты могла додуматься до такой глупости?!» — до сих пор звенели у нее в ушах его слова, а на смену им пришли слова Октавии, которая с таким весельем передала ей новость: «Не могу сказать, занимались они любовью или нет, но отсутствовали они довольно долго».

Кай гулял на стороне. Юлия была в этом просто уверена. Он уже несколько недель не спал с ней, но его страстная натура при этом никуда не делась и заставляла его искать приключений с кем-то еще. Найти женщин ему не доставляло особого труда. Как и в случае с Марком, женщины гурьбой вились возле мужа Юлии.

Чтобы не заплакать снова, Юлия закусила губу. Она не хотела беременности, не хотела, чтобы в ее жизни наступили радикальные перемены. Она не хотела становиться толстой и некрасивой и потерять Кая. Она только хотела найти выход из сложившейся ситуации, чтобы все проблемы исчезли, и жизнь опять стала такой, как прежде. Юлии невыносима была сама мысль о том, что Кай изменяет ей, хотя, с другой стороны, она вряд ли нашла бы в себе силы удержаться от желания снова оказаться в его объятиях, пусть и не сейчас, когда она еще не отошла от новостей о его измене. В одном Юлия не сомневалась — ей очень хотелось, чтобы Кай снова смотрел на нее так, как раньше, — как если бы она была самой красивой женщиной в мире, а он бы желал ее.

Юлия уставилась на Хадассу. А что бы она сказала обо всем этом? Юлии захотелось поговорить с ней.

Тут подошла Калаба, которая сразу отвлекла внимание Юлии от сада и Хадассы.

— Милый мой ребенок, неужели за несколько недель ты забыла все то, чему я тебя учила? Хозяином своей судьбы можешь быть ты и только ты. И никто другой.

Юлия слегка вздрогнула, будто внезапно подул прохладный ветер. Калаба была права. Это единственный выход. И все же Юлия пребывала в нерешительности. Внутренний голос призывал ее не делать этого.

— При аборте испытываешь сильные боли? — тихо спросила она.

— Не сильнее, чем при родах, — ответила Калаба.

На смену неопределенности пришел страх.

— Ты так говоришь, будто сама это знаешь.

— Чтобы знать о том, что смерти нужно избегать, не обязательно умирать самому, — улыбнулась Калаба. — Я всегда тщательно избегала беременности. Мне никогда не хотелось быть настолько толстой, чтобы не видеть собственных ног и не ожидать от будущего ничего, кроме боли. Мне довелось видеть роды, и скажу тебе, Юлия, что это мучительное, непристойное и кровавое зрелище. Длится оно часами. Некоторые женщины, даря жизнь своим детям, умирают. Ну, а те, которые выживают, всю свою оставшуюся жизнь превращают в каторгу. Знаешь ли ты, какая это ответственность — растить ребенка? Мужчины в этом деле не помогают. Они и не должны этого делать. Кай уж точно тебе не поможет. Так что воспитание и обучение твоего ребенка целиком ляжет на твои плечи.

Юлия опустилась на диван и закрыла глаза, пораженная той ужасной картиной, которую только что нарисовала Калаба. После нестерпимой боли наступит жизнь, полная каторжного труда.

— Но моя мама никогда не говорила мне, что существуют способы избежать беременности.

— Она и не скажет никогда! — сказала Калаба полным жалости тоном. — Для нее это просто немыслимо, Юлия. Твоя мать до сих пор держится за старые традиции, придуманные и навязанные ей теми бездумными поколениями, которые жили еще до нее. В детях она видит весь смысл своего существования. — Калаба села и взяла Юлию за руку. — Разве ты этого до сих пор не понимаешь? Традиции веками порабощали женщин. И вот настало время нашей свободы, Юлия. Разорви свои оковы! Наступает новый век.

Юлия вздохнула.

— Мне так не хватает твоей мудрости, Калаба, и твоей уверенности.

Калаба улыбнулась и поцеловала Юлию в щеку.

— Начнешь ли ты когда-нибудь понимать те великие истины, которым я тебя учила в последние месяцы?

— Скажи мне, что я должна сделать, — умоляла Юлия.

— Ты должна сама принимать решения, родная моя, — Калаба встала и, подойдя к окну, выглянула в сад. Она казалась такой волшебной и красивой, и в то же время настолько таинственной, особенно в солнечном свете, который сейчас ее окружал. — Ты, Юлия, должна планировать свою жизнь, чтобы она была такой, какой ты сама хочешь ее видеть. Представь ее воочию. Держи свою жизнь в сознании, делай все для того, чтобы твои планы исполнились. — Она оглянулась на Юлию. — Твое счастье скрыто в тебе самой и зависит от твоей внутренней силы.

Юлия слушала ее, и уверенный тон Калабы давал ей надежду.

— Я знаю, что ты права. — Юлия вздохнула и посмотрела в сторону, задумчивая и потрясенная. — Единственным выходом является аборт. — Она сцепила руки перед собой. — Трудно найти того, кто сможет это сделать?

— Вовсе нет. К аборту сейчас прибегают многие. Лично я знаю нескольких врачей, которые делают аборты каждый день.

— Но это болезненно?

— Будет неприятно, но несильно и недолго. На все уйдет несколько часов, после чего ты вернешься к той жизни, которой ты хочешь. — Калаба подошла, села рядом с Юлией и положила свои руки на нее. — Когда ты хочешь все сделать?

Юлия посмотрела на нее, побледнев.

— Наверное, через неделю, или две.

— Очень хорошо, — тихо вздохнув, сказала Калаба и убрала руки. — Только учти, Юлия, чем дольше ты будешь тянуть, тем большему риску себя подвергнешь.

Страх снова охватил Юлию.

— Тогда, может быть, сделать это прямо сейчас?

— Это нужно сделать как можно скорее. Если я обо всем смогу договориться, то завтра утром.

— Куда мне надо будет пойти?

— Никуда. Я знаю одного врача, который сам сможет прийти к тебе.

Калаба встала, и Юлия сжала ее руки, глядя на нее широко раскрытыми глазами, полными страха.