Моих друзей-бродяг, ведь я и сам 5 страница
Вроде, зачем сочинять и выдумывать, когда существующее так многообразно и прекрасно. Но первоосновой изобразительного искусства является пластическая идея. А натура — лишь повод для художнического устремления. Натуру не нужно копировать, это удел фотоаппарата. Художнику нужно суметь в обычном увидеть нечто необычайное и запечатлеть его в своём произведении так, чтобы оно было убедительно правдиво, но воспринималось истинным совершенством.
Произведения искусства не спорят с произведениями природы, это невозможно. Они не повторяют их — это и ненужно, и неинтересно. Искусство – суверенная республика, существующая внутри царства природы. Искусство существует для того, чтобы просвещать и возвышать. Созданное по поводу природы, оно, как бы, рождает вторую, новую природу: целиком доступную и приятную человеческим чувствам, дающую пищу уму и духу — более человечную и человечески завершённую.
Моя задача — средствами живописи привлечь и приобщить людей к радостному труду восхождения, ибо оно обязательно влечёт за собой развитие духа и его подъём. Моя цель — перевести людей с горизонтали обыденности, бытовой суетной повседневности — на вертикаль созидательной устремлённости.
Но, чем дольше и дальше странствую, чем больше пережил и узнал, чем интенсивнее и углублённее работаю, чем старше и опытнее становлюсь, тем острее чувствую и глубже понимаю, как мало знаю и умею, как мало видел и понял, что нахожусь ещё в начале пути. С получением диплома, и даже почётного звания, учёба не заканчивается. Она продолжается постоянно всю жизнь. И в каждом новом возрасте, на каждой, более высокой ступени мастерства, открываются новые глубины знаний — ранее неведомые и недоступные. Чем больше человек знает, тем больше он узнать хочет. И может. И должен.
...Ближе к вечеру вновь задул ветер. Небо нахмурилось, все верхи гор затянуло туманом. Но потом солнышко поднатужилось и выжгло туман. И ярко горело до той поры, пока ему не пришло время спуститься на ночь за зубчатый западный окаем. Косые лучи заходящего солнца позолотили горные снега, потом сделали их алыми.
Закатный багрянец разлился по ледникам и скалам, плавно затухая. С гор повеяло ночным холодом. Сиреневые сумерки окутали Базовый лагерь.
...Карина интенсивно лечит Прилепу. Женя послушно глотает таблетки, безропотно терпит уколы, и грустно бродит по лагерю с надетой на лицо прозрачной пластиковой маской ингалятора. С коротким гофрированным хоботом, болтающимся в такт шагам, Жека похож на героев фантастических мультиков.
Сейчас он в пуховке, с надвинутым до бровей капюшоном, завернувшись в пуховый спальник, нахохлившись, сидит в кают-компании с зажатой между ног раскалённой керосиновой лампой, и пытается читать Пикуля. Рядом двое, пришедших в гости испанцев, с аппетитом поглощают пересолённый и переперчённый ужин, от которого мы с Женей отказались. Повар Кули смущённо уговаривает нас хоть чайку попить.
...В 18-30 Ваня Аристов вышел на связь уже из лагеря 6800: — Чувствуем себя нормально... начали плавить снег для ужина... поедим, и спать... завтра с утра работаем вверх…
...В кухонной палатке сгрудились вокруг жарко работающих примусов болгары. Громко смеются.
...Уютно трещит генератор. И при нынешнем безветрии, наполняет окрестности тошнотворным керосиновым перегаром.
...В ночном сумраке лёгкое сияние — снежные и ледовые склоны отражают свет звёзд. Кажется, что счастье совсем близко, совсем рядом. Это оно шуршит по крыше палатки рассеянным светом дальних миров...
14 мая.
В базовом лагере ещё темно, а на высоте уже наступило хмурое утро. Ветер грохочет обледенелой палаткой. Нужно вставать. Кто-то должен сделать это первым. Пересилить свою слабость, подавить раздражение, приказать себе и заставить себя выполнить приказ. И выбраться на жгучий мороз и бесконечный ветер. Всегда кто-то должен быть первым.
В палатке очень тесно. А нужно и завтрак приготовить, все доспехи, сбрую и амуницию надеть, и рюкзаки упаковать. Не повернуться. Спинами, плечами, локтями и коленями не разминуться.
Завтрак — насколько возможно обильный, плотный. Ну, естественно, лишь в той мере, в какой на этой высоте можно заставить себя поесть. Необходимо что-то калорийное в себя впихнуть. Хоть что-нибудь, кроме жидкостей. А пить хочется постоянно, жажда мучит.
И ещё одышка убивает. И мороз, этот постоянно угнетающий холод, уже достал... Руки, ноги и мозги работают плохо. Зашнуровать ботинки, одеть кошки, застегнуть пряжки на рюкзаке, молнии на пуховке и штормовой куртке — сложная проблема. Её преодоление требует значительных физических усилий и большого морального напряжения. Утренние сборы для выхода из палатки растягиваются надолго. Одновременно всем собираться невозможно. Только после того, как один оденется и соберётся, борясь с собственной беспомощностью и полным безразличием к происходящему и предстоящему, начинает собираться и одеваться другой. Движет людьми лишь чувство ответственности, слабо светящееся в затуманенном мозгу. Все уже обессилены, все измотаны, выжаты. Здесь человек, как батарейка — лишь расходуется. Энергетическая подзарядка, эмоциональная подпитка, восстановление физических и моральных сил – здесь это невозможно. Здесь невозможно уменьшить накопившуюся усталость, и она неотвратимо нарастает с каждым днём, с каждой ночью. Выше шести тысяч метров простирается «зона смерти» — в организме начинаются необратимые разрушительные процессы, гипоксия уничтожает живые клетки. Здесь человек медленно умирает – нужно успеть взойти на вершину и спуститься до того, как наступит конец.
...В 8-00 начал вызывать лагерь 6800. Ответа нет. О том, что ребята ночуют как раз там, где недавно ледовый обвал чуть не убил их, стараюсь не думать. Да и говорят, что снаряды дважды в одну воронку не падают. Безрезультатно вызываю Ивана 30 минут подряд. Может с рацией что-то? На всякий случай заменил аккумулятор. Досадно, что теперь у меня лишь одна радиостанция — базовая, со стационарной антенной. Постоянно нужно быть на прослушивании, и я не могу отлучиться далеко от кают-компании. А хочется рисовать. Да и нужно! А то что-то на гималайском пленэре у меня творческая результативность низкая. А лагерь 6800 всё молчит...
...В 8-40 Ваня, наконец, откликнулся, тяжело дыша: — Всё нормально... работаем вверх... Снег отвратительный: глубокий… рыхлый... все перила засыпаны... приходится откапывать... Трудно... Кулуар в жутком состоянии... Лавиноопасно...
Всё нормально, они работают вверх. Как не было это трудно и противно, они выползли из палатки, поднялись в рост и вошли в новый огромный день. Вновь, которую уже неделю, преодолевают высоту, крутизну, ветер, мороз. И самих себя.
...Снимаю с подрамников законченные холсты, натягиваю чистые. Болгары готовятся выдвигаться на 6800. В жертвеннике горит священный огонь, шерпы молятся за удачу.
...В 10-30 болгары пошли вверх. Завтра уйдут в вышину Скрипко, Наседкин (если сегодня придёт снизу) и Женя Прилепа (если выздоровеет). Долечивается он сегодня сам – Карина тоже ушла наверх, чтобы со своей аптекой быть ближе к назревающим событиям.
Следом за болгарами по русским следам двинулись австрийцы, чехи, испанцы, мексиканцы и аргентинцы. Уходя наверх, восходители, на всякий случай, оставляют мне номера своих домашних телефонов и наличные деньги. Никогда в моих карманах не было столько долларов!
...В базовом лагере безветренно. Солнце ласково струится сквозь золотистые облака. А над вершиной и вдоль всего Северо-Западного гребня появились снежные флаги, вершина вновь загудела.
...После отдыха пришёл снизу Олег Наседкин. Судя по виду, не очень-то он восстановился.
…Передал в Краснодар репортаж. Дело к вечеру. В очередной раз пытаюсь изобразить Макалу и, вроде бы, неплохо получается. Пишу, стоя за этюдником рядом с палаткой кают-компании, не отходя далеко от рации. Разгулялся морозный ветер, студит руки. Холст сильно вибрирует, и трудно попасть кистью в нужное место.
...В 19 часов Дойчин доложил, что они добрались до 6800. Там сильная метель, полное отсутствие видимости.
Из базового лагеря мне видна мутная снеговая туча, накрывшая склон Горы. Курящийся сдуваемым снегом гребень пока ещё освещен закатом. Но туча быстро растёт, её клубящийся верхний край тянется всё выше.
...Началась пурга и у меня на 5700.
В 20-00 Олег Кравченко сообщил, что они прошли кулуар, выбрались на гребень и сейчас, задыхаясь, откапывают лагерь 7400. Мешает сильный снегопад.
...Скорчившись в спальнике, мечтаю согреться. Холод гложет ноги сквозь толстый слой пуха, меховые чуни и две пары шерстяных носков. Как же мерзнут сейчас ребята, ночующие на два километра выше!
...Всех донимает кашель. Его причина в сухости воздуха. И ещё в учащённом дыхании ртом на сильном морозе. От этого лёгкие застужены, и постоянно у всех ангины, и зубы болят.
Всё время мучит жажда. Но никак не удаётся напиться. Слишком долго и трудно добывается вода из промороженного, сухого снега. А пить необходимо. Из-за сухости высотного воздуха и обезвоженности организма кровь сильно густеет, и может произойти закупорка сосудов. Тем более, что низкие температуры приводят к их сужению. А из-за недостатка влаги и сопротивляемость организма холоду сильно снижается. Так что, как бы ни мучила усталость, нужно вновь и вновь зачерпывать в пурге за палаткой снег и подсыпать его в стоящую на примусе кастрюльку...
Дышать трудно. Вернее дышать нечем — кислорода в воздухе ничтожно мало. И его не хватает организму даже в покое, тем более при неизбежных здесь высочайших физических нагрузках-перегрузках. А колебания атмосферного давления ещё сильнее снижают насыщение крови кислородом. Ветер угнетает нервную систему. Всё это, вместе взятое, провоцирует и усугубляет сердечную недостаточность.
...Дрожит у локтя немощный огонёк свечного огарка, отражаясь в инее на потолке палатки. За тряпичной стенкой печально поёт вьюга, заметая следы вдоль края бездны. Завтра нужно вытаптывать новые следы и вести их цепочку выше.
Сквозь снегопад ярко вспыхивают зарницы. Сон всё не приходит, не в силах одолеть напор тревожных мыслей.
Муссон уже совсем близко.
15 мая.
Медленно разгорается свет высокогорной зари, чуть розоватый, как слабый раствор марганцовки.
Сознание, воля, ответственность — кажется, всё сгорело в организме вместе с калориями. Всё сожгла безмерная многонедельная усталость. Остались лишь гордость и упрямство. Это единственное, на чём здесь можно жить и продолжать работу. Уже в душевном оцепенении. Почти бездумно.
Зачем же, всё-таки, мы здесь? Что изменится, если кубанцы взойдут, или так и не взойдут, на пятую вершину планеты?
Или всё же что-то изменится, ну хоть чуть-чуть?
Эпохальные изменения, как к лучшему, так и к худшему, слагаются из миллионов чуть-чуть. Мы мечтаем об изменениях со знаком «плюс». Океан состоит из капель. Чем больше капель, тем шире, и глубже, и красивее океан. Нужно встать и идти. Нужно работать вверх.
...Проснулся в полпятого, показалось, что ливень хлынул. Оказалось, по палатке забарабанила снежная крупа с градом. Это длилось недолго, снег вновь повалил большими мягкими хлопьями.
Выглянул наружу — видимость нулевая, лишь неровно колышется мутная тоска снегопада. Вокруг, вровень с палаткой, сугробы. Неужели муссон? Если это так, то теперь вся забота и тревога уже не о том, чтобы вверх идти, а о том, как бы быстрее спуститься — лавинная опасность нарастает поминутно.
...Задул ветер, началась метель.
...В 8-00 связался с высотными лагерями. Там гудит вьюга. Народ лежит в палатках и ждёт, что будет дальше. Спуск — поражение. На повторение штурма уже ни сил, ни времени не будет. Нашим ребятам лавины угрожают меньше, ведь они на гребне. А болгары сегодняшнюю ночь в лагере 6800 провели без сна. Лежали в расстёгнутых палатках, не раздеваясь и не разуваясь, чтобы успеть выскочить, если что...
...Грустные, всё более наполняющиеся безнадёжностью, взгляды наши, вырвавшись из заиндевелой тесноты палаток, неизменно упираются в снегопад. Беспросветное, нескончаемое, плотное, неопределенно бесформенно колышущееся, бестелесное и равнодушно-жестокое белое наваждение! Глотая и наматывая на кулаки сопли, превозмогая раздирающий грудь кашель, стараясь не замечать затруднённость дыхания, боли в горле, в пояснице и суставах – ждём. Ведь иссякнет же когда-нибудь в небесах этот густой, всё наваливающийся и наваливающийся на горы бесконечный снег!
Тучи подступили вплотную. Не хватает простора глазам. И сердцу. И душе.
Толстый слой рыхлого снега нарастает на склонах, и всё чаще сквозь клубящиеся вокруг непроглядные тучи, докатываются реактивно-грозовые гулы сокрушительных лавин.
А снег всё падает и падает, шурша таинственно. Отвратительно! Снег ожидания... Безнадёжного?
...Борислав Димитров, не выдержав нервного напряжения, в 5-30 один пошёл с 6800 вниз. Решил спуститься, пока ещё можно. В 9-07 он ввалился в палатку кают-компании залепленный мокрым снегом, страшно усталый, взволнованный и тревожный. Говорит, что наверху истинное светопреставление. Что там очень опасно и всем нужно срочно спускаться.
Бобби альпинист сильный и опытный. Нынешняя гималайская экспедиция для него седьмая. В шести предыдущих он потерял шесть товарищей. Он был уже не на одном восьмитысячнике. Сейчас, спускаясь по ледопаду, попал в лавину, но сумел выбраться. Бобби утверждает, что пришёл муссон, и ждать улучшения погоды бессмысленно.
...В 9-30 очередная радиосвязь с верхом. Австрийцы и чехи, испанцы, мексиканцы и аргентинцы начали срочный спуск. Наши и болгары заявили, что подождут ещё сутки.
Болгары-то ладно, им спускаться не очень круто. А наших ребят подстерегает жестокая ловушка отвесного кулуара. Ох уж это русское авось! Сработает ли, поможет ли в этот раз?..
Передал в Краснодар очередной репортаж для краевого радио:
«Ну что за невезение! Уже в который раз поднялись кубанцы на 7400, а выше Гора опять не пускает. Если считать по высоте, то уже пять раз подряд взошли на самую высокую гору бывшего СССР — пик Коммунизма, почти неделю на его вершине прожили. Раньше не догадывались, что способны на такие рекорды выносливости.
Пурга буйствует, рвёт, трясёт и засыпает палатки. Путь наверх закрыт. Неприятно об этом говорить, и не хочется, но это правда — ситуация очень напряжённая.
Но, хорошо зная своих друзей восходителей, твёрдо верю, что борьба за вершину не окончена. Своё последнее, решающее слово на Горе кубанские альпинисты ещё не сказали».
Приняв информацию, генерал Агафонов попросил напомнить ребятам, что запрещает рисковать. Пусть без вершины, но главное, чтобы все вернулись домой живыми и невредимыми!
...Спустились в базовый лагерь австрийцы. Уже при подходе к палаткам, они чуть не погибли под неожиданно обрушившимся сераком. А сколько раз все под ним вверх-вниз проходили!
На радостях, что уцелели, притащили ко мне копчёный окорок и пиво – отметить это событие. От восхождения австрийцы отказались — сил больше нет, и погоды хорошей нет, и они считают, что уже не будет.
...А в 14-20 Олег Кравченко с 7400 вышел на связь и, сквозь обычный кашель, очень просто и обыденно доложил, что час тому назад Ваня Аристов, Коля Кадошников и Андрей Александров начали подъём по гребню в сторону вершины.
...На гребне ветер так бьёт и толкает, что трудно удерживать равновесие. Пережидая порывы, приходится опускаться на колени. А то и вообще ползти вверх на четвереньках. Надели всю одежду, что есть у каждого. Стали похожи на снеговиков — толстые и неуклюжие. Но ветер и холод пронизывают. Такое чувство, что стоишь на морозе в трусах. Руки и ноги стынут, теряя чувствительность. Дышать нечем. Отдых после двух-трёх шагов.
Полированный ураганами крутой лёд проморожен до твёрдости кости. Ледобуры в него не завинчиваются, ледоруб от него отскакивает. Кошки почти не держат.
В рюкзаках штурмовая палатка, карематы, спальники, маркировочные вешки, запас еды и питья, газовые баллоны и медикаменты, фотоаппараты и видеокамера, рация, фонари, аккумуляторы, верёвка и крючья. Все идут без кислорода. Но, на случай аварийной ситуации, в рюкзаках есть кислородные баллоны, маски и редукторы.
...Увидели на крутизне среди ледовых разломов искорёженное тело в жёлтой пуховке. Это Толик Шлехт, погибший в позапрошлом году. Он был тогда похоронен на месте гибели. Но, сползающий с гребня ледник, выдавил тело на поверхность. К нему не подойти – нет на это ни времени, ни сил.
...По колено в снегу начали пересекать ледопад, круто обрывающийся с гребня в клубящиеся облака…
...В условленное время, в 18 часов никто сверху на связь не вышел.
...И в следующий сеанс, в 20-00 в эфире тишина. Изнываем от неизвестности и беспокойства.
...Наконец, в 21-10 Аристов тяжело прохрипел в микрофон, что удалось поставить палатку в ледопаде на тибетской стороне Северо-Западного гребня Макалу. Высота 7900.
...Задыхаясь от нехватки кислорода, борясь с ветром, с крутизной и с глубоким снегом, за восемь часов непрерывной напряжённой работы поднялись на пятьсот метров.
...По наклонной ледяной полке, засыпанной свежим снегом, рискуя сорвать лавину, пересекли ледопад. Дальше — круто вверх.
Первым пошёл Николай — на передних зубьях кошек и с двумя ледорубами, вонзая их клювы в ледяную стену. Иван с Андреем страховали. Они сильно замёрзли, пока все пятьдесят метров верёвки растянулись по стене.
Коля кричал сверху, что перила готовы, но из-за сильного ветра ничего не было слышно.
Наконец поняли, что можно работать вверх. Андрей начал подъём, поднимался минут тридцать. Иван уже совсем замёрз, когда верёвка трижды дёрнулась — перила свободны. Но и во время работы не очень-то согреешься. Невозможно идти быстро. Через каждые два шага приходится останавливаться, чтобы отдышаться...
...Темнота накрыла на ледовом крутяке. Мороз кусается, и ветер продувает навылет. Поняли, что если быстро палатку не поставят, тут и с жизнью простятся...
Среди трещин, сбросов и разломов крутого ледопада долго не могли найти место для палатки. Даже уже думали, что придётся ночевать, зарывшись в снег в ледяной трещине.
Промёрзли так, что уже едва шевелились. Надо достать из рюкзаков пуховки, а пальцы не гнутся. Застёжки заледенели — отогревали их дыханием сквозь сосульки на усах. С трудом вытряхнули из чехла палатку. Площадку под неё рубили во льду час. Работали, как автоматы, не замечая времени.
...Развернули палатку, придавили коленями. А ветер рвёт полотнище, сечёт обмороженные лица.
Палаточные крепёжные дуги не собрать в толстых и неуклюжих пуховых рукавицах. Коля Кадошников сбросил их, ухватился за дуги голыми руками. Кожа примёрзла.
Палатка встала косо, один борт в пустоту свесился.
Забились внутрь вместе со снегом. Карематы и спальники хрустят — заледенели.
На горелке расплавили снег, попили тёплую водичку. А больше ничего не хочется. Кислорода в организме не хватает на окисление жиров и углеводов — пища не усваивается. Сам вид еды вызывает отвращение. Только пить, пить.
...Ночью почти не спали от удушья, головной боли, тошноты и кашля. В полуобморочном состоянии скатывались по крутизне все в одну сторону, придавливая друг друга, рискуя сорвать палатку.
16 мая.
Тревога не отпускает. Часто просыпаюсь, выглядываю на погоду. Всю ночь сильный ветер и позёмка. Вершина гудит.
…Во всех лагерях на трепещущих под ветром палатках – лёд, в палатках иней. Над спальниками, в которые запакованы скорченные тела спящих альпинистов, висят облачка пара от хриплого, прерывистого дыхания.
...В палатке зажёгся фонарь... Шёпот ругательств... приглушённая возня... опять ругательства, уже громче — молния входа замёрзла... Скрип снега под ботинками, утреннее журчание в шаге от палатки, над пропастью... Потом скрежет металла по льду — дежурный набирает в автоклав ледяные осколки, чтобы натопить воду и приготовить завтрак. Бурчит самокритично: — Солнце ещё не встало, а в стране дураков уже закипела работа!
...Кашляя, кряхтя и постанывая, люди одеваются и обуваются. Шнуруют ботинки, пристёгивают кошки: на морозе голыми руками—каторга! Опухшие руки отчаянно мёрзнут, заусеницы и трещины на пальцах кровоточат. Под носом сосулька. Очень жалко себя.
Избавление от этого комплекса только в работе. Может быть, что-то тут и есть от мазохизма, но опыт мирового альпинизма, да шут с ним, с мировым опытом, собственный многолетний опыт убеждает, что сложные восхождения, конечно, после их окончания, дарят огромную радость!..
...На рассвете Олег Наседкин и двое чехов отправились в лагерь 6800.
После ночной морозной стылости, взошедшее солнце пробуждает и медленно согревает горы. Солнечные лучи окрашивают вершину нашего пика, а потом и весь склон пурпуром. Грани гор засверкали. Снег под ногами полыхает оранжевым, словно по огню идёшь. Утренние цвета яркие, ослепительные и такие звонкие, кажется, действительно звучат.
...В 8-00 начал вызывать высотные лагеря.
Первыми откликнулись болгары — уже почти час, как они вышли с 6800 вверх.
Группа Олега Кравченко с 7400 не отвечает.
Аристов с 7900 прохрипел коротко: — Работаем вверх!..
...Одной отвагой и выносливостью победы над Горой не добиться. И хоть желанный успех напрямую зависит от выносливости и отваги, в первую очередь необходима удача. Очень близок успех. Но много экспедиций потерпели поражение в сотне метров от вершины.
...Все затраченные усилия, перенесённые тяготы и преодолённые опасности, сошлись воедино и встали барьером на пути.
…Подъём по крутому заснеженному ледовому склону с трещинами. Каждый из людей думает своё — общее для всех. Ощущается почти мистическая связь с теми многими незнакомыми и знакомыми, кто давно и недавно проходил здесь. Испытывая те же чувства, что они, так же напрягаясь в борьбе с холодом и крутизной, как свои ощущаешь их страдания и радости.
Крохотные человеческие фигурки мучительно медленно ползут вверх по гигантским нагромождениям вечного льда и сухого порошкообразного снега. Ветер продувает одежду и морозит тело. И нечем дышать.
Всё выше, выше... Вопреки своей физической, биологической сущности – немощной.
Радиосвязь молчит. Слова назойливы и лишни. Да и нет сил на слова. Сознание мутится и расплывается. Движения скованны и неловки, трудно координируемы. И каждое требует чудовищных усилий. После двух-трех шагов полностью сгорает запас кислорода в организме. И — стоп: беспомощная остановка, чтобы надышаться, восстановить в тканях тела хоть минимальный кислородный запас.
Стоишь, уронив голову на грудь, закрыв глаза, опершись руками на ледоруб, сотрясаясь от кашля. Пока не наберёшься энергии для следующих нескольких шагов.
Кашель царапает горло, как толчёным стеклом.
Лёгкие, застуживая себя, лихорадочно перекачивают кубометры ледяного воздуха, отфильтровывая редкий кислород.
Горло воспалено.
Голова от боли раскалывается.
Тошнит.
Сплюнул — слюна густая, тягучая, не хочет отрываться от губы, замёрзла на бороде.
Мучительная жажда. Язык во рту, как кукурузная кочерыжка.
...Упорно час за часом – вверх. То, проваливаясь по развилку в глубокий снег, то, балансируя по льду на передних зубьях кошек — над бездной, без права на ошибку.
...Выход на вершинный гребень по отвесному скальному кулуару, забитому свежим снегом. Снег глубокий и рыхлый, омерзительный: сыпучий, совершенно не прессуется... ступени держат из рук вон плохо... вернее, из-под ног вон…
…Месили снег до изнеможения, почти не продвигаясь. Но все-таки медленно, очень медленно поднимались...
...Выше – нависающие скалы. Для этой высоты лазание предельно трудное. Чтобы надёжнее ухватиться за зацепку, Коле пришлось сбросить рукавицу. При здешних условиях, — прощай рука! Но он, выбравшись на гребень, уцелевшую многослойную рукавицу вывернул наизнанку и перерубил ледорубом, сделал из одной толстой рукавицы две тонких. Успел, не обморозился.
...Одолев нависающие скалы, выползли на гребень. Долго не удавалось отдышаться, мучили спазмы лёгких. Волей их не погасить, это физиология. Лежали на снегу немощно, бессильно, беспомощно. Казалось, сил не осталось даже на дыхание. Здоровье кончилось — было, да вышло...
«Зона смерти» — не альпинистская выдумка, а медицинский факт. Я уже говорил – выше шести тысяч метров нельзя оставаться долго. Здесь человек неотвратимо умирает. Нужно чувствовать предел возможностей своего организма и не дать ему выработаться «до нуля».
Чем опытнее альпинист, чем выше его тренированность, увлечённость и преданность горам, тем хуже он ощущает границу своих физиологических возможностей. Ибо он приучен терпеть. Но человек вовсе не становится здоровее оттого, что всовершенстве владеет техникой передвижения по горному рельефу, что у него высокий спортивный разряд, мощные мыщцы и сильная воля.
Нетренированный человек не может себя выработать. Он защищён собственной слабостью. Его организм, быстро устав, подсознательно откажется работать вверх, даже при очень ещё большом неиспользованном резерве. И останется жив.
А классный восходитель, превозмогая себя, исчерпает все резервы без остатка. И может умереть. Так случилось с Салаватом Хабибулиным во время прошлогоднего штурма Макалу. Он умер, подходя к вершине. Так же, спускаясь со своего десятого восьмитысячника, неожиданно умер великий Владимир Башкиров.
...Здоровье кончилось — было, да вышло. Обессилев, распластались на снегу, лежали долго – совсем беспомощные.
...Ослабевшие руки безвольно упираются в снег, пальцы судорожно дёргаются. Последний бросок вверх стал сплошной пыткой.
...Держась друг за друга, встали на колени. Потом, шатаясь, поднялись в рост.
По гребню идти – почти без набора высоты. А дальше предвершинный взлёт — очень крутой лёд, присыпанный свежим снегом.
До вершины метров пятьдесят. Вот она, кажется, совсем рядом дымится злой позёмкой. Но она ещё так далеко! Так до неё долго...
Пошёл девятый час подъёма. К высшей точке Горы ведёт острый фирновый гребень. Траверсировали его на передних зубьях кошек, приставными шагами. Одной рукой вонзая клюв ледоруба, другой – придерживаясь за хрупкую кромку. Срыв недопустим. Под подошвами огромных, неклюжих высотных ботинок пропасть глубиной в три с половиной километра.
...В 16-40 по непальскому времени (14-55 по Москве) Николай Кадошников, Иван Аристов и Андрей Александров вступили на высшую точку Макалу.
…Вершина, что это? Это невообразимое, исполинское, трудно воспринимаемое сознанием, ужасающее и влекущее нагромождение высокого неба и глубоких пропастей, отвесных скал и ледопадов, ослепительного снега и секущего ветра. Для восходителя, в миг победы, нет в мире ничего лучше и желаннее. Никто из кубанцев никогда ещё не был так высоко в небе — не в уютном комфорте герметичного салона авиалайнера, а вознесённый предельным напряжением собственной мускульной и духовной силы.
…Мир, только что зажатый до метра крутого склона перед глазами, вдруг мгновенно и резко, как взрывом, невероятно распахнулся, склон кончился... Ноги дрожат после напряжения подъёма, и от предчувствия ещё большего напряжения, которое будет на спуске. Пересохший рот перекошен в судорожном дыхании. Улыбка — гримаса усталости.
...Вершина Макалу — острый шпиль, ледяная игла. Место встать — лишь одному. На вершине постояли поочереди.
На макушке Макалу нет ничего, никаких следов того, что кто-то бывал здесь раньше. Лёд, пронзительный ветер, холод. И непомерная усталость. Ни смеяться, ни активно радоваться не было ни желания, ни сил. Хотелось только отдышаться. И страшно пива хотелось. Ни о чём не думалось, кроме как о том, что ещё слезть с Горы нужно...
...Шипящая на постоянном прослушивании, рация в базовом лагере тихонько щёлкнула, и раздался бесконечно усталый, медленный голос Аристова: — База, ответь Ивану...
Я схватил микрофон:
— Слушаем тебя, Ваня!.. Слушает База!..
— Серёженька... мы на вершине… всё нормально...
— Поздравляем, дорогой!.. Обнимаем!.. Ваня, молодцы!.. Как видимость?.. Как вы вниз пойдёте?.. Вешки ставили?..
— Ставили, ставили...
... Дыханье перехватило, душат слёзы. Теперь, дай Бог, благополучно спуститься!..
... Наверху пробыли минут 10—12. Задерживаться нельзя – впереди трудный и опасный спуск. И предстоит очередная жестокая ночёвка. Удастся ли сегодня дойти до Макалу-Ла? Хотя бы до штурмовой палатки на 7900 добраться до темноты – там друзья встретят горячим чаем.
...Выше 6800 Гора закрыта тучами. Значит, ребята спускаются в тумане.
Бобби через спутник связался с Катманду, сообщил в Министерство туризма Непала о первом в этом году успешном восхождении на Макалу.
В 17 часов я доложил о восхождении в Краснодар, поздравил Юрия Агафонова, Эдика Гончарова, наших родственников и всех кубанцев. Генерал просит передать ребятам его благодарность и привет, его объятия, его радость и гордость. Договорились созвониться в 20 часов, после сеанса связи с верхом.
Слава Скрипко передал информацию об успехе нашей экспедиции в Москву на НТВ, а Бобби позвонил в Софию на болгарское телевидение.
...С кухни прибежал Кули с радиоприёмником в руках, говорит, что только что радио Непала передало сообщение о победе русской экспедиции на Макалу. Названы имена восходителей и сказано, что они из южного российского города Краснодара.
Приятно и радостно. Но дело ещё не доделано. И тревога не отпускает.