Учитель, я могу спросить? Первый и последний разговор между убийцей и убитым
На теле директора педагогического института, в грудь и голову которому выстрелил маленький человек, пока Ка и Ипек обменивались взглядами, был толстым пластырем прикреплен потайной диктофон. Этот импортный прибор марки «Грюндик» на тело директора педагогического института приклеили внимательные сотрудники Карсского отделения Национального разведывательного управления. И угрозы, которые он получал от людей в последнее время из-за того, что не пускал девушек с покрытой головой в институт и на занятия, и информация, полученная из религиозных кругов в Карсе штатными сотрудниками Министерства информации, вызвали необходимость защитных мер, но директор, хотя и был светским человеком, как истинно верующий человек верил в судьбу и посчитал, что если вместо охранников, похожих на медведей, которых бы к нему приставили, записать на пленку угрожавших ему и после этого их арестовать, это заставит тех, кто ему угрожает, изменить мнение. Увидев, что в кондитерской "Новая жизнь", куда он случайно зашел поесть сладких лепешек с грецкими орехами, которые очень любил, к нему приближается какой-то незнакомец, он включил диктофон, как делал это всегда в подобных ситуациях. Я получил от его вдовы, все еще скорбящей по нему спустя многие годы, и от его дочери, ставшей известной манекенщицей, запись разговора на пленке, извлеченной ничуть не пострадавшей из диктофона, который не смог спасти жизнь директору, хотя в него попали две пули.
"Здравствуйте, учитель, вы меняузнали?" / "Нет, не припоминаю". / "Я тоже так думаю, учитель. Потому что мы совсем не знакомы. Я пытался встретиться с вами вчера вечером и сегодня утром. Вчера полиция завернула меня от дверей института. Сегодня утром войти-то мне удалось, но к вам меня не пустила ваша секретарша. Я решил подойти к вам в дверях перед тем, как вы пойдете в аудиторию. Тогда вы меня видели. Помните, учитель?"/ "Не помню"./ "Вы не можете вспомнить, видели ли вы меня?" / "О чем вы хотели поговорить со мной?"/ "Я ведь давно хочу говорить с вами обо всем. Вы очень уважаемый, образованный, просвещенный человек, вы профессор, специалист по сельскому хозяйству. Мы, к сожалению, люди неграмотные. Но одно я знаю хорошо. Об этом и хочу с вами поговорить. Учитель, простите, я не отнимаю у вас время, не так ли?" / "Ну что вы, что вы!"/ "Простите, вы не позволите мне сесть? Это требует обстоятельного разговора"./ "Пожалуйста, прошу вас" (слышно, как выдвигают стул и садятся). / "Вы едите лепешку с орехом, учитель. У нас в Токате очень большие деревья с грецкими орехами. Вы не были в Токате?"/ "Сожалею, не был". / "Мне очень жаль, учитель. Если приедете, пожалуйста, останавливайтесь у меня. Всю свою жизнь, все свои тридцать шесть лет я прожил в Токате. Токат очень красив. Турция тоже очень красивая. (Пауза.) Но как жаль, что мы не знаем свою страну, не любим наших людей. И даже считается достоинством предавать, не уважать эту страну, эту нацию. Учитель, простите, я могу спросить, вы не атеист, не так ли?" / «Нет». / "Так говорят, но я не допускал, чтобы такой образованный человек, как вы, мог отрицать – боже упаси – Аллаха. Не надо говорить, но вы ведь не еврей, не так ли?" / "Нет"./ "Вы – мусульманин". / "Мусульманин, хвалаАллаху!" / "Учитель, вы смеетесь, но тогда, пожалуйста, серьезно ответьте вот на этот мой вопрос. Потому что для того, чтобы суметь получить от вас ответ на этот мой вопрос, я зимой, под снегом, приехал сюда изТоката"./ "Откуда вы слышали обо мне в Токате?"/ "Учитель, стамбульские газеты не пишут о том, как вы не пускаете на учебу наших закрывающих себя девушек, преданных Его религии и Его книге. Они заняты скандальными историями о стамбульских манекенщицах. Но в прекрасном Токате у нас есть мусульманское радио «Флаг», оно рассказывает о том, где в нашей стране притесняют правоверных". / "Я не притесняю правоверных, я тоже боюсь Аллаха". / "Учитель, я уже два дня в пути под снегом и ураганом; в автобусе я все время думал о вас и, поверьте, очень хорошо знал, что вы скажете: Я боюсь Аллаха!" Тогда я все время представлял себе, что задам вам этот вопрос. Если ты боишься Аллаха, уважаемый профессор Нури Йылмаз, и если ты, уважаемый учитель, веришь, что Священный Коран – это слово Аллаха, тогда ну-ка, скажи мне, что ты думаешь о величии того прекрасного священного тридцать первого айата суры Hyp"?" / "Да, в этом айяте очень ясно указывается, чтобы женщины покрывали голову и даже скрывали свое лицо". / "Ты очень хорошо и правильно сказал, молодец, учитель! Тогда я могу задать еще один вопрос? Как ты сочетаешь это повеление Аллаха с тем, что не пускаешь наших девушек на учебу?" / "Это приказ нашего светского государства: не пускать девушек с покрытыми головами в аудитории и даже на учебу". / "Учитель, простите, я могу задать вопрос? Что важнее: приказ государства или приказ Аллаха?" / "Хороший вопрос. Но это идет вразрез с законами светского государства". / "Вы очень правильно сказали, учитель, хочу поцеловать вашу руку. Не бойтесь, учитель, дайте, дайте, посмотрите, я много раз поцелую вашу руку. А сейчас, учитель, пожалуйста, разрешите мне спросить вас еще". / "Пожалуйста, прошу вас". / "Учитель, хорошо, значит, светскость означает безбожие?" / «Нет». / "Тогда почему, под предлогом светскости наших мусульманских девушек, выполняющих то, что предписывает их религия, не пускают на занятия?" / "Сынок, ей-богу, споры об этих вопросах ни к чему не приведут. Целыми днями на стамбульских телеканалах об этом говорят, ну и что? Ни девушки не снимают косынки, ни государство их в таком виде на занятия не пускает". / "Хорошо, учитель, я могу снова спросить вас? Великодушно меня простите, но разве лишать девушек, которые закрывают себе голову, этих наших трудолюбивых, благовоспитанных, послушных, с таким трудом выращенных девушек, права на образование соответствует нашей конституции, свободе образования и религии?" / "Если эти девушки такие послушные, то они и голову откроют. Сынок, как тебя зовут, где ты живешь, чем занимаешься?" / "Учитель, я работаю заварщиком чая в чайном доме Шенлер", прямо по соседству с известной баней Мотылек" в Токате. Там я отвечаю за печи, за чайники. Как зовут меня – не важно. И я весь день слушаю радио Флаг". Иногда я запоминаю рассказы о несправедливости, причиненной мусульманам, и, учитель, поскольку я живу в демократическом государстве и поскольку я свободный человек, который поступает, как ему хочется, я сажусь вавтобус и, где бы в Турции это ни находилось, еду туда, к человеку, о котором я слышал, и, глядя ему в глаза, спрашиваю об этой несправедливости. Поэтому, пожалуйста, ответьте на мой вопрос, учитель. Что важнее – приказ государства или приказ Бога?" / "Споры об этом ни к чему не приведут". / "В каком отеле ты остановился?" / "Ты донесешь в полицию?" / "Не бойся меня, учитель. Я не состою ни в какой религиозной организации. Я ненавижу терроризм и верую в борьбу мыслей и любовь Аллаха. И поэтому, хотя я и нервный, но после идейных сражений я и пальцем никого не трону. Я только хочу, чтобы ты ответил вот на этот вопрос. Учитель, извините, разве страдания этих девушек, которых вы тираните у дверей университета, не причиняют боль вашей совести, хотя в сурах Hyp" и Ахзап" Священного Корана, который является словом Аллаха, все сказано ясно?" / "Сынок, Священный Коран говорит: Отрежьте руку вору", но наше государство не отрезает. Почему ты ничего не возражаешь против этого?" / "Очень хороший ответ, учитель. Я поцелую вам руку. Но разве рука вора и честь наших женщин – одно и то же? Согласно исследованиям одного американского темнокожего профессора-мусульманина Марвина Кинга, в исламских государствах, где женщины закрывают себя, количество случаев изнасилования снижается вплоть до исчезновения, а случаи нападения на женщин почти не встречаются. Женщина, спрятанная под чаршафом, будто заранее говорит мужчинам своей одеждой: Пожалуйста, не беспокойте меня!" Учитель, пожалуйста, разрешите мне спросить: выгоняя из общества покрывающую голову женщину, оставляя ее без образования и делая предметом всеобщего почитания бесстыдно оголившихся женщин, мы хотим сделать так, чтобы честь наших женщин гроша ломаного не стоила, как это произошло в Европе в конце эпохи сексуальной революции, а себя, простите великодушно, мы хотим опустить до положения сводников?" / "Сынок, я съел свою лепешку, извини, я ухожу". / "Сядь на свое место, учитель, сядь, или я воспользуюсь вот этим. Что это – видишь, учитель?" / «Пистолет». / "Да, учитель, не взыщите, я ради вас проделал такой путь, я не дурак, и подумал, что вы, может быть, даже слушать не станете, принял меры"./ "Сынок, как вас зовут?" / "Вахит Сюзме, Салим Фешмекян, какая разница, учитель? Я безымянный защитник безымянных героев, которые терпят несправедливость и борются за свою веру в этой светской и материалистической стране. Я не состою ни в какой организации. Я уважаю права человека и совсем не люблю силу. Поэтому я кладу пистолет в карман и прошу вас, чтобы вы ответили только на один вопрос". / "Хорошо"./ "Учитель, по приказу, поступившему из Анкары, вы записали всех этих девушек, которых воспитывали годами, которые – свет очей для родителей, этих умных, трудолюбивых девушек, каждая из которых – первая отличница в своем классе, – отсутствующими. Если ее имя было записано в ведомости посещаемости, вы стирали его, потому что она носит платок. Если сидели семь студенток со своим преподавателем, и одна из них – в платке, то, считая девушку в косынке отсутствующей, вы просили принести им с плиты только шесть стаканов чаю. Вы довели до слез девушек, которых считали отсутствующими. И этого было недостаточно. По новому приказу, поступившему из Анкары, вы сначала не пустили их в классы и выгнали в коридор, а затем из коридора за дверь, на улицу. Когда горстка девушек-героинь, упрямо настаивающих на своем и не снимавших платок, дрожа от холода, ждала на крыльце, чтобы рассказать всем о своих бедах, вы позвонили и вызвали полицию"./ "Мы не вызывали полицию". / "Учитель, побойся и не ври мне, потому что у меня в кармане пистолет. Вечером того дня, когда полиция увела девушек и задержала их, с какой совестью ты смог заснуть, вот что я спрашиваю". /"Конечно, проблема платка стала символом, политической игрой, и это еще сильнее огорчило наших девушек". / "Какая игра, учитель, к сожалению, девушка, выбирающая между учебой и честью, испытавшая нервный срыв, покончила с собой. Это игра?" / "Сынок, ты очень разгневан, но разве тебе не приходило в голову, что за тем, что вопрос о платке принял такую политическую окраску, стоят внешние силы, которые хотят ослабить Турцию, разделив ее?" / "Если ты пустишь этих девушек на учебу, то те, кто в повязанных платках, так девушками и останутся?" / "Разве это только мое желание, сынок? Это все желание Анкары. Моя жена тоже закрывает себя". / "Не хитри, учитель, а отвечай на мой вопрос, который я только что задал тебе". / "На какой вопрос?" / "Тебя совесть не мучает?" / "Я тоже отец, сынок, конечно же, я очень огорчаюсь из-за этих девушек". / "Послушай, я умею держать себя в руках, но я нервный человек. Как только я вскипаю, все, конец. В тюрьме я побил человека, который зевал, не закрывая рот; я всю камеру людьми сделал, все избавились от дурных привычек, стали совершать намаз. И ты сейчас не увиливай, а отвечай на мой вопрос. Что я только что сказал?" / "Что ты сказал, сынок, опусти пистолет". / "Я не спросил, есть ли у тебя дочь, ты огорчаешься из-за нее?" / "Извините, сынок, что ты спросил?" / "Не задобривай меня из-за того, что боишься пистолета. Вспоминай, что я спросил". (Пауза.) / "О чем вы спросили?" / "Я спросил, безбожник, не мучает ли тебя совесть". / "Мучает, конечно же"./ "Тогда зачем ты так поступаешь, бесчестный?" / "Сынок, я преподаватель, который вам в отцы годится. Разве в Священном Коране приказывается: Оскорбляйте тех, кто старше вас, направляя ружье"?" / "Ты даже не заикайся о Священном Коране, ладно? И по сторонам не смотри, как будто просишь о помощи, закричишь, не пожалею, убью. Теперь ты понял?" / «Понял». / "Тогда ответь вот на какой вопрос: какая польза этой стране будет от того, что девушки с покрытыми головами снимут платок? Назови причину, которую ты утаиваешь от своей совести, например, скажи, что, если они снимут платок, европейцы будут лучше к ним относиться, будут считать их за людей, по крайней мере, я пойму тебя и не убью, сразу положу пистолет". / "Уважаемый молодой человек. У меня тоже есть дочь, она ходит с непокрытой головой. Как я не вмешивался в привычки ее матери, которая носит платок, так не стал вмешиваться и в привычки дочери". / "Почему твоя дочь ходит без платка, она хочет стать артисткой?" / "Она мне такого не говорила. Она изучает в Анкаре связи с общественностью. Когда я прославился из-за этой проблемы с платками, когда у меня появились неприятности, и я переживал, когда сталкивался с клеветой, с угрозами, со злобой моих врагов или, как вы, справедливо разгневанных людей, моя дочь всегда поддерживала меня. Она звонила из Анкары…" / "И что она говорила – ой, папочка, держись, я стану актрисой?"/ "Нет, сынок, так она не говорит. Она сказала: Я не решилась без платка войти в класс, в котором все девочки были в платках, мне пришлось нехотя надеть платок"./ "Ну и что за вред ей будет, если она против своей воли наденет платок?" / "Ей-богу, я это не обсуждаю. Вы мне сказали назвать мотив". / "То есть, бесчестный, ты для того, чтобы твоя собственная дочь была довольна, ты подговариваешь полицию побить в дверях этих верующих, закрывающих себя, следующих воле Аллаха девушек и, издеваясь над ними, открываешь им путь к самоубийству?" / "Мотивы моей дочери – это в то же время мотивы многих других турецких женщин"./ "Пока девяносто процентов женщин закрывают себя, что за мотивы у каких-то других артисток, я не понимаю. Ты гордишься тем, что твоя дочь раздевается, ах ты, бесчестный деспот, но запомни вот что: я не профессор, но на эту тему знаю больше, чем ты". / "Сударь, пожалуйста, не направляйте на меня оружие, уберите его, вы нервничаете, а потом, если оно выстрелит, будете жалеть". / "О чем мне жалеть, я вообще-то отправился в двухдневный путь под снегом, в жуткую погоду, чтобы очистить неверного. Священный Коран говорит, что убийство тирана, терзающего верующих, это благородное дело, которого требует шариат. Я вновь даю тебе последний шанс, потому что мне все же тебя жалко: назови мне хоть одну причину, по которой девушки в платках должны оголиться, которую примет твоя совесть, тогда, клянусь, я тебя не убью". / "Если женщина снимет свой платок, тогда она займет в обществе более достойное, более уважаемое место". / "Наверное, речь идет о твоей дочери, которая хочет стать артисткой. Однако закрывание себя, напротив, спасает женщину от приставаний, от изнасилований, от унижения и делает ее выход в общество более спокойным. Как указывают многие женщины, которые впоследствии стали закрываться, среди которых и бывшая танцовщица, исполнявшая танец живота, Меляхат Шандра, покрывало спасает женщину от положения несчастной вещи, которая взывает к животным чувствам мужчин на улице, соперничает с другими женщинами в том, кто привлекательнее и кто постоянно делает макияж. Как указывает американский темнокожий профессор-мусульманин Марвин Кинг, если бы знаменитая актриса Элизабет Тейлор последние двадцать лет своей жизни носила чаршаф, то она не попала бы в сумасшедший дом, стесняясь своей полноты, а была бы счастлива. Извините, учитель, я могу спросить: почему вы смеетесь, учитель, мои слова смешны? (Пауза.) Говори, ты, бесчестный атеист, над чем ты смеешься?"/ "Уважаемый юноша, поверьте, я не смеюсь, а если уж и смеюсь, то смеюсь оттого, что нервничаю!" / "Нет, ты смеялся осознанно!" / "Уважаемый юноша, душа моя полна сострадания к несчастьям нашей страны, таким, как твои, как жалобы девушек в платках, к молодым людям, которые терпят унижения". / "Не подлизывайся понапрасну! Я вовсе не страдаю. А ты сейчас будешь страдать за то, что смеялся над девушками, совершающими самоубийство. Судя по тому, что ты смеешься, ты даже не собираешься раскаиваться. Раз так, я тебе сейчас сразу проясню ситуацию. Исламист Мюджахит Адалети давно осудил тебя на смерть, решение было принято единодушно пять дней назад в Токате в результате голосования, а меня отправили исполнять его. Если бы ты не смеялся, если бы раскаялся, может быть, я простил бы тебя. А теперь возьми этот лист, читай решение о смертной казни… (Пауза.) Не плачь, как баба, громко читай, давай, бесчестный ты человек, или же я немедленно убью тебя". / "Я, профессор атеист Нури Йылмаз, уважаемый юноша, я не атеист…"/ "Давай, читай". / "Молодой человек, пока я буду читать, вы меня убьете?"/ "Если ты не будешь читать – убью. Ну, давай, читай". / "Я так мучил религиозных, верующих девушек за то, что они не снимают платки, за то, что не нарушают то, что сказано в Священном Коране, будучи орудием тайного плана превратить мусульман светского государства Турецкой Республики в рабов Запада, лишить их уважения и религии, что в конце концов одна девушка-мусульманка, не выдержав страданий, покончила с собой… Уважаемый юноша, если позволите, здесь я возражаю; пожалуйста, сообщите это комиссии, которая вас прислала. Эта девушка повесилась не потому, что ее не пускали учиться, не из-за того, что у нее был строгий отец, а, как сообщило нам Национальное разведывательное управление, из-за любовных страданий, к сожалению"./ "В письме, которое она оставила перед смертью, она пишет не так". / "Я говорю это, рассчитывая на ваше помилование, молодой человек, – пожалуйста, опустите пистолет, – после того как эта неопытная девушка, не выйдя даже замуж, неразумно отдала свою невинность одному полицейскому на двадцать пять лет старше нее, этот человек сказал, что он, к сожалению, женат и вовсе не собирается жениться на ней…"/ "Замолчи, бесстыжий. Это делает твоя шлюха-дочь". / "Не делай этого, сынок, не делай. Если ты меня убьешь, то и твое будущее станет черным". / "Скажи: Я раскаялся!"/ "Я раскаялся, сынок, не стреляй". / "Открой рот, я засуну тебе пистолет… Сейчас ты нажми на курок над моим пальцем. Как безбожник, но, по крайней мере, ты сдохнешь с честью". (Пауза.) / "Сынок, посмотри, до чего я дошел, в таком возрасте я плачу, умоляю, жалею не себя, а тебя. Жаль твою молодость, ты же станешь убийцей". / "Тогда сам спусти курок! И ты узнай, какая это боль – самоубийство". / "Сынок, я мусульманин, я против самоубийств!" / "Открой рот. (Пауза.) Не плачь так… Тебе раньше совсем не приходило в голову, что однажды придется ответить? Не плачь, а то выстрелю". / (Издалека голос пожилого официанта.) "Сударь, хотите принесу ваш чай на этот стол?"/ "Нет, он не хочет. Я сейчас встаю". / "Не смотри на официанта, читай продолжение своего смертного приговора". / "Сынок, простите меня". / "Читай, я сказал". / "Я стесняюсь всего того, что сделал, я знаю, что заслужил смерть, и для того, чтобы Великий Аллах простил меня…"/ "Давай, читай…"/ "Уважаемый юноша, оставь старика ненадолго, пусть он поплачет. Оставь, я хочу подумать в последний раз о жене, о дочери". / "Подумай о девушках, над которыми ты издевался. У одной случилось нервное расстройство, четверых на третьем курсе выгнали с учебы, одна покончила с собой, все заболели и слегли оттого, что дрожали у дверей, у всех жизнь пошла под откос". / "Уважаемый юноша, я очень раскаиваюсь. Но подумай, разве тебе стоит становиться убийцей, убив такого, как я?" / "Ладно. (Пауза.) Я подумал, учитель, слушай, что мне в голову пришло". / "Что?"/ "Для того чтобы тебя найти и исполнить смертный приговор, я два дня без дела бродил по этому убогому Карсу. И когда я, решив, что не судьба, купил обратный билет в Токат и в последний раз пил чай…" / "Сынок, если ты думаешь, убив меня, сбежать из Карса на последнем автобусе, то дороги закрыты, шесть автобусов отменили, потом не жалей". / "Я как раз об этом думал, когда Аллах прислал тебя в эту кондитерскую Новая жизнь". То есть если Аллах тебя не прощает, мне тебя прощать, что ли? Говори свое последнее слово, читай "Аллах велик" ". / "Сядь на стул, сынок, это государство всех вас поймает, всех вас повесит". / "Молись"./ "Успокойся, сынок, подожди, присядь, подумай еще. Не спуская курок, подожди. (Звук выстрела, шум стула.) Не надо, сынок!" (Еще два выстрела. Тишина, стон, звук телевизора. Еще один выстрел. Тишина.)