Под сахарным снегом как тонкие трости
Город поражает охотников своей красотой и обыденностью.
Это мегаполис под землей. Машины, супермаркеты, дома, горожане, кинотеатры...
Единственное чего тут нет, это парков и больниц. Вместо парков зоны с густым лесом, а больницы этому племени не нужны.
ДэХен не отпускает ЧонОпа от себя дальше, чем на метр, держит за руку и постоянно дергает на себя; ХимЧан же просто не реагирует на своего супруга, он избрал лучшую тактику – он изучает всех вокруг, не позволяя посторонним приблизиться к Ю.
– И на кой черт нам сдался этот поход в город? – Ким жутко нервничает и показывает это всем своим видом, один ДэХен прекрасно понимает его и уже сам ругает себя за неосмотрительность: квартира это слишком личное.
Они вкладывали в нее душу, часть своего человеческого я, показывали тот мир, который неведом никому. Единственное, что успокаивает волков: носители скоро умрут и никто и никогда не сдаст их.
Pov ЧонОп.
Ты такой теплый, я не понимаю какого черта температура твоего тела выше обычной, но от этого мне становится только комфортней. В холодную погоду хочется прижаться и согреться. Можно сказать, что меня женили на обогревателе, а Джэ на батарее.
Единственное, что меня удивляет так это твое шрам–кольцо, я так четко чувствую его, когда мы держимся за руки.
Джэ говорит, что Синет и ХинЕн придут за нами, а я уже не верю в это. После того бойцовского клуба, где ты раскидывал новеньких как игрушек, кусал их, пытался не убивать... Ты не отдашь меня. Хоть армия за нами придет, ты слишком хочешь нашего ребенка и мне не на что надеяться.
Эта надежда исчезла, как только я понял, что мое обручальное кольцо пропало. Когда ты успел его снять, я не заметил, теперь на этом месте только шрам – знак.
О, а вот и твоя квартира. И сколько же скелетов ты прячешь в шкафу, мой персональный громкоговоритель?
Молча пропускаешь вперед, прищурившись, словно проверяешь мою реакцию. Черт, а как тут уютно – то!
Две комнаты, кухня, ванная комната, туалет и кладовка. Обхожу все, разглядывая каждую мелочь: мебель покрашена странной краской, видимо ее специально состарили; везде ковры с коротким ворсом; массивные шторы, сквозь которые не проникает свет. Вся квартира в теплых песочных тонах а мебель цвета горького шоколада. И все эти статуэтки, картины на стенах, мягкие пледы, большие кресла, часы на стенах, даже сахарница на кухне... Это все совершенно обычное, без каких –либо намеков на приступы ярости, если бы я не знал тебя, был бы уверен, что ты самый обычные мужчина, работаешь в какой–нибудь фирме, возвращаешься вечером домой, ужинаешь и ложися спать.
Приглядевшись, понимаю, что в твоей спальне множество фигурок, подвесок, украшений из разных культур. Начиная от африканской маски на стене и заканчивая русской матрешкой на полке.
Шкатулка из Индии, ваза из Греции, сосуд для масла из Рима, статуэтка из Парижа, шляпа из Мексики, веер из Китая, катана из Японии, часы из Австрии, коробка бельгийского шоколада, иконка из Ватикана, картина сфинкса из Египта, даже ярко красная мантия с изображением быка из Испании.
Смотрю на большую карту на стене, там отмечены сотни городов красными галочками, именно от туда все эти вещи. Это было бы смешно, если бы не было так грустно: у нас одинаковые увлечения. Сколько себя помню, я всегда путешествовал.
– Увидел что–нибудь интересное?– сцепляешь руки в замок и фыркаешь, словно понимаешь, что у меня внутри.
– Самый красивый остров, на мой взгляд, это Барбадос. Съезди туда, как – нибудь, там великолепные коктейли и самое теплое море,– поворачиваюсь к тебе и понимаю, что я счастливчик.
Твое человеческое я, без оскала, холода и льда видели считанные единицы, и я стал одним из них. Удивление и смятение, затем ты смущаешься и подходишь ко мне, тянешься к полке и берешь необычную каменную статуэтку с головой быка и странным гербом на ней.
– Был на Крите?
– Это голова минотавра, – беру у тебя сувенир и разглядываю его. – Из – за работы я не могу много путешествовать, я несколько раз был на Мадагаскаре, в Китае, Японии, Барбадосе, а закончил Парижем, хотел после этого задания побывать в Испании. У меня мечта посмотреть на корриду, – ставлю статуэтку на полку, замечая толстый слой пыли на поверхности. Видимо ты постоянно в опорной башне, живешь в маленькой комнате, не появляешься тут, словно это место напоминает о твоей человечности.
– Это захватывающее зрелище... О таком стоит мечтать... – поднимаю на тебя взгляд и мы встречаемся глазами. Ты молчишь, смотришь на меня, а внутри так сильно бьется сердце, что тебе становится страшно. Дыхание учащается, даже температура поднимается на один градус, я чувствую это даже не касаясь тебя. Хватает только взгляда и я тихо бормочу тебе:
– Не волнуйся, все хорошо.
Благодарно киваешь, потому что это страшно для тебя – проявление чувств, эмоций, это так жутко, словно фобия, программа, которую заложили в твою голову с раннего детства, а в отвоем организме появился вирус, который парализует систему.
Оставив тебя одного, иду во вторую комнату, там, на удивление, гостиная, но вместо дивана еще одна большая кровать, мягкое одеяло и множество подушек. Стоит один массивный стеллаж, набитый старинными редкими книгами, у противоположной стены бар и телевизор. Эта комната необычная, но уютная, сразу хочется забраться в постель, улечься на подушки, взять книгу или посмотреть телевизор. На одной из полок стеллажа замечаю планшет и зарядное устройство для него, на спинке кровати висят наушники, плеер небрежно валяется на подушке.
Прохожу на кухню, но там нет ничего необычного: угловой диван, стол, телевизор, холодильник, плита, микроволновка, посудомоечная машина и несколько шкафчиков. Берлога холостяка, который живет один и его не нужно спасать каждый день: по количеству специй в шкафчике, могу спокойно сказать, что готовишь ты сам и довольно часто.
В кладовке нахожу стиральную машинку, пылесос и кучу плиток шоколада, печенья в коробках. И куда тебе столько? Хотя ты такой худой, что тебе не повредит лишний раз покушать.
Развернувшись, сталкиваюсь с тобой, и организм рефлекторно ставит блок, готовясь к атаке, на ты не бьешь, как раньше. Ты делаешь хуже.
Целуешь.
Так горячо, одними губами, прижимая к себе теплыми ладонями и шумно втягивая воздух, слегка подталкиваешь к стене, а когда я упираюсь в нее, с каким–то странным удовольствием берешь мое лицо в руки и часто – часто чмокаешь в губы. Это не правильно, я тебе не нужен, нужен только наш ребенок, но это чувство...
Хочется заплакать от несправедливости, сломать тебе все ребра и кричать, что ты не имеешь права вызывать во мне такие эмоции. Это не честно.
Просто не честно, но это запретно не только для меня, но и для тебя. Тебе страшно, что об этом узнают, что твои чувства станут поводом для твоего уничтожения.
– Мне не страшно сейчас... – отрываешься от меня и смотришь в глаза, шепча эти слова. – Мне не страшно...
–Ты слишком силен и стая никогда не пойдет на твое уничтожение. Вы являетесь оружием, которого боятся все и вас не убьют, – зачем я успокаиваю тебя? Зачем говорю такое? Да просто потому, что сейчас ты смотришь в мои глаза и я вижу в них не ту тварь, которая плюет на все. Я вижу мужчину, который открывает для себя что–то новое, необычное и пугающее.
– Убивать будут меня, Ким останется, – с грустью улыбаешься и потираешься носом о мой, с жадностью вдыхая мой запах. Когда твои руки оказались в задних карманах моих джинсов я не успел понять.
– Нет, он сейчас точно в таком же положении, как и ты. Просто ты это понимаешь, а он еще нет.
– Разве?
Я на секунду задумываюсь и вспоминаю, как Джэ ссорится с этим упрямым идиотом, как ХимЧан скалится, когда к ЁнДжэ подходят посторонние особи, особенно было страшно, когда вы восстали против своих главных волков. Я видел вас злыми, в ярости, но это...
В тот момент я то приходил в себя, то отключался и видел, с какой силой ты швырнул Зело, а ХимЧан ЁнГука. В тот момент у меня в голове словно что – то отпечаталось, словно кто – то выжег клеймо. Я знаю, что в тот момент дело было не в детях. Вы бросились к нам, забыв про статус старших, про опасность. Это было словно по инерции. И тогда я слышал твой громкий вой, слышал сердцебиение, когда ты свернулся вокруг меня клубком, а потом эти детские и наивные слова ХимЧана. Он просил проснуться, что это не смешно. Мало кто понял, что это были слова от самого сердца, что громадному волку было страшно за Джэ.
– Да, Чон. ХимЧан болен, как и ты.
POV ЁнДжэ.
Когда мы заходим в твою квартиру, мне кажется, что мы оказываемся в музее музыкальных инструментов. Первое, что я вижу, это черная гитара с серебряной окантовкой, струны настроены идеально, даже в полумраке коридора она поблескивает.
– Красивая, – невольно вырывается, подхожу ближе к инструменту и осторожно касаюсь пальцами начищенной поверхности.
– Тебе нравится? – удивленный бас отрывает меня от созерцания такой красоты, я киваю и убираю руки. Еще не хватало, чтобы тебе снова рвануло башню – трогают твои вещи, хотя меня ты тоже считаешь своим. Получается твое трогает твое? Масло масленое.
– Включи свет, Ким, ничерта не…. – ты подхватываешь меня на руки и прижимаешь к себе, но свет упрямо не включаешь. – Поставь меня на место, иначе, я…
– Сломаешь мне что–нибудь, ударишь или скажешь, что не поцелуешь? Знаешь, я согласен на все, кроме последнего, – я точно знаю, что ты улыбаешься сейчас. Тебе нравится играть со мной, заводить все мои рецепторы, чтобы я всегда был в боевой готовности, но только морально. Физически я почему–то прекращаю на тебя реагировать в последнее время, я больше не хочу защититься, ударить в ответ, хочется просто пошутить или сказать гадость.
– Почему ты свет не включаешь?
– Потому что у меня нет лампочек в люстрах и бра.
– В смысле? – ты делаешь шаг в сторону, а я вцепляюсь в тебя. Вот дебил–то! Вокруг ничерта не видно, темень, а ты несешь меня на руках, хрен знает куда! – ХимЧан… – начинаю закипать.
– Не беспокойся, я знаю эту квартиру лучше, чем нашу башню. Я не люблю свет, поэтому тут только небольшие светодиодные панели, которые светятся, – ты опускаешь меня на что–то мягкое, видимо это кровать. Наклоняешься ко мне, я чувствую, что ты все ближе и твое горячее дыхание опаляет мое лицо, но видно в темноте не так плохо, я резко поддаюсь назад и ты, думая, что я не двигаюсь, целуешь воздух и, не удержавшись, шлепаешься на меня сверху.
– Ты иногда такой слоненок, – тихо похрюкиваю от смеха, представляя твою возмущенную мордашку и смеяться хочется еще больше, через пару секунд я чувствую, что ты тоже тихо посмеиваешься, зарывшись лицом в мое плечо.
– Я вообще–то… – не договариваешь, как неожиданно включается телевизор, а, я улегся на пульт. Сейчас яркий свет экрана это единственный источник света, я разглядываю комнату и невольно поражаюсь уюту и изысканности интерьера.
На противоположной стене висит скрипка, гитара, флеита, саксафон, барабанные палочки и смычок. Все обои белоснежные, расписанные нотами, где–то специально поставлены большие черные кляксы, разводы черной туши создают странные разводы, а около ненужного выключателя света отпечаток волчьей лапы. В комнате достаточно много мебели: кровать; большое кресло–пуф; низкий столик со свечами; множество длинных полок из темного дерева;. стенка, в которой очень много всякой техники: телевизор, музыкальный центр, колонки, планшет, ноутбук и прочее; на стенах черно–белые фотографии, и эта комната вообще вся в черно–белых–серых тонах, но она такая яркая, что свет тут был бы лишним. Окна заклеены странной пленкой, благодаря которой идет искажение света и под конец он становится серой массой, вместо ярких огней города, да и их не видно, у тебя такие плотные шторы, что сюда не проникает ни лучика света.
– У тебя такое лицо сейчас… Ты ожидал увидеть голые стены, клетки, цепи и миски с мясом? Кровь, обглоданные кости и трупы? – перевожу на тебя взгляд, замечая, что ты очень удобно устроился на мне. – Ну, что молчишь?
– Я ничего не ожидал, я удивлен, что у тебя есть хоть какие–то увлечения. Особенно музыка… Это, мне казалось, не твое. Ты собираешь их?
– Я на всех этих инструментах играю, – обиженно смотришь на меня и недовольно фыркаешь, садишься на кровати, поправляя рубашку.
– А в другой комнате что? Где тут хоть какие–нибудь лампы? – встаю с постели, дохожу до выхода из спальни и дальше темнота. В коридоре вообще нет ничего, что могло бы освещать дорогу, я точно грохнусь тут или заеду себе по лбу какой–нибудь хренью!
– Держись крепче, – ты обнимаешь меня со спины и улыбаешься, прижимаешься всем телом, ладони смыкаются в замок на моем животе. – Ну, пойдем?
– Ты постоянно будешь со мной вот так ходить? – чуть поворачиваю голову, ты делаешь вид, что задумался, смешно втянув щеки и сделав подобие «уточки». Как этого волка признали самым агрессивным и жестоким, объясните мне хоть кто–нибудь! Немедленно!
– Темнота пугает тебя, внутри все дрожит, но ты слишком сильный для нее, да? – твой голос это что – то невероятное, Ким. Я чувствую от него эйфорию во всем теле.
Напоминает, как один раз я охотился на болотников в дремучем лесу и надышался их наркотического дыма. С тобой то же самое, и это... Это фантастически, лучше, чем с Синетом, на уровне инстинктов. А сердечный ритм... У нас он один и я не понимаю почему. Я очнулся после драки в комнате Бан ЁнГука и почувствовал, что у наших сердец один ритм. Это все наш ребенок, только этим я могу объяснить все.
– Ты чувствуешь, что наши сердца делают? Ребенок пытается сблизить нас, похоже, – твоя ладонь резко скользит вверх и ложится на место, где отчетливо чувствуется сердцебиение.
– Они бьются с одной частотой, но это не ребенок, глупый охотник. Это наши тела привязываются друг к другу, если Бан сейчас был тут, он бы лекцию прочитал о том, что это настоящее единение особей. Редкость, даже в нашей стае...
– А ЁнГук болен, он любит, это не влюбленность, от которой можно избавиться, это настоящая любовь. Сильное, невероятно мощное и... – ты закрываешь мне рот ладонью, и я вздрагиваю, чувствую твою вторую руку на своих плечах. Стоит тебе опустить ладонь на подбородок, и ты свернешь мне шею.
– Я не хочу даже представлять, что ты моя пара, что без тебя мне будет плохо. Я никогда не завою от боли, все будет так, как скажет вожак... – ведешь губами по моей шее, кусаешь за ушко, затем проводишь носом за ним и хрипло продолжаешь. – Я только не понимаю, почему мой волк, моя сила и опора... Почему он так волнуется за тебя, почему я становлюсь сильнее, когда ты рядом, почему я готов свернуть гору только за взгляд твоих глаз. Я не хочу знать что это, ЁнДжэ. Я не чувствовал подобного никогда в жизни и мне страшно от этого. Настолько страшно, что хочется уйти из башни на время, ведь я и Чон служим примерами для всех. Не говори никому, что я начинаю заболевать, я приму все лекарства против этой заразы, только молчи, Ю. Ты только молчи.
Убираешь ладонь от моих губ и не замечаешь, как по щекам бегут слезы облегчения. Становится спокойно, волнение исчезает, хочется закрыть глаза и заснуть, поцеловать тебя в губы, врезать и сказать, что ты уже заражен. Сердца не будут отбивать один ритм просто так, я прочел про это не одну книжку, Ким и ты волк, который не хочет чувствовать, но ты не понимаешь что именно этим ты и привлека...
***
ЁнДжэ засыпает в объятиях волка, ХимЧан берет его на руки и осторожно кладет на постель. Стягивает обувь, накрывает одеялом и направляется в душ, вытащив стейки из морозилки.
В соседней квартире ЧонОп так же крепко спит: охотники не могли позволить себе крепкий сон с двумя монстрами, которые были рядом. Только сейчас эти создания превратились в мужчин: грубых, хамоватых, упрямых, но они впустили охотников в свой маленький мир. Этот мир не видел ни лидер, ни вожак, они открыли свою душу, показав все слабости, человеческие качества, но главное волки в ужасе понимают, что больны.
ХимЧан прокручивает прошлое в голове и осознает, что его лучший друг уже инфицирован. ДэХен думает о словах и поведении друга, о его повадках, о том, что происходит и он знает – Киму срочно нужно лекарство.
Они не замечают эмоций за самим собой, за то видят их со стороны, у лучших друзей.
Два снежных волка попали в свой собственный капкан.