Неправильно поставленный вопрос

 

Почему это происходит? Почему Вторая волна вдруг стала нежизнеспособной? Почему идет прилив новой цивилизации, готовой столкнуться со старой?

Никто этого не знает. Даже сегодня, через 300 долгих лет после свершившегося, историки не могут назвать «причину» индустриальной революции. Как мы видели, каждая философская школа приводит собственное объяснение. Детерминисты с технологическим уклоном указывают на паровую машину, экологи — на сведение лесов в Англии, экономисты — на цены на шерсть. Другие подчеркивают значение религиозных и культурных факторов, Реформации, Просвещения и т. п.

И сегодня мы можем вычленить множество причинных связей. В качестве причин структурных изменений в планетарном масштабе специалисты называют увеличивающийся спрос на нефть, запасы которой истощаются, демографический взрыв, угрозу глобального загрязнения. Другие выдвигают на первое место необычайные успехи науки и технологии со времен конца второй мировой войны и на социальные и политические следствия этого процесса. Третьи говорят о пробуждении неиндустриального мира и сопровождающих это явление политических сдвигах, которые угрожают перекрыть наши источники дешевых энергии и сырья.

Можно отметить пугающие изменения в системе ценностей — сексуальную революцию, молодежные движения 60–х годов, быстро меняющееся отношение к работе. Можно также говорить о гонке вооружений, которая существенно стимулировала развитие технологии. Но можно искать причины Третьей волны в культурных и эпистемологических процессах нашего времени — процессах, возможно, столь же значимых, как Реформация и Просвещение вместе взятые.

Мы можем найти десятки, даже сотни ручейков, сливающихся вместе, и все они причинно связаны. Мы можем увидеть удивительные позитивные и отрицательные обратные связи в социальной системе, подстегивающие и усиливающие либо тормозящие и подавляющие определенные изменения. В этот переходный период мы можем найти аналогии с великим «скачком», описанным такими учеными, как Илья Пригожий, когда относительно простая структура вдруг резко поднимается на более высокий уровень разнообразия и сложности.

Но найти одну, «первую» причину Третьей волны нельзя. В действительности вопрос о «причине» неправильно сформулирован или даже совсем неправилен. «Какова причина Третьей волны» — это вопрос Второй волны.

Сказать так — это не означает отрицать причинность, это означает осознавать сложность. Цивилизация Второй волны может переживать упадок, но на смену ей необязательно придет цивилизация, описанная здесь. Любые силы могут радикально изменить картину. В голову тут же приходит: война, крушение экономики, экологическая катастрофа. Никто не может остановить волну изменений, но нельзя сбрасывать со счетов ни необходимости, ни случайности. Если то, что я говорил о положительной обратной связи, правильно, то один маленький «пинок» по системе способен вызвать крупномасштабные изменения.

Решения, которые мы принимаем сегодня как индивиды, группы, правительства, могут тормозить, придавать другое направление или стимулировать нарастающий поток изменений. Все люди будут по–разному реагировать на опасность, которую создаст сверхбитва между защитниками Второй волны и поборниками Третьей, Русские ответят одним образом, американцы другим, японцы, немцы, французы или норвежцы по–своему, и страны станут еще больше отличаться друг от друга.

То же верно и для внутреннего состояния стран. Малые изменения могут вызвать грандиозные последствия — в корпорации, школе, церкви, в больницах и отношениях между людьми. Вот почему, несмотря ни на что, люди принимаются в расчет — вплоть до каждого отдельного человека.

Это особенно верно потому, что лежащие впереди изменения — следствия конфликта, а не автоматического поступательного движения. Так, в каждой из технологически развитых стран отсталые районы стремятся завершить индустриализацию. Они пытаются защищать свои предприятия Второй волны и работу людей, связанную с ними. Это ставит их в условия прямого конфликта с регионами, которые уже значительно продвинулись в создании технологической базы Третьей волны. Такие конфликты раскалывают общество, но они же предоставляют много возможностей для политической и социальной деятельности.

Борьба, которая теперь происходит в каждом сообществе, между людьми Второй волны и людьми Третьей волны, не означает, что другие конфликты утратили свое значение. Классовый конфликт, расовый, конфликт молодежи и стариков с тем, что я называю «империализмом среднего возраста», конфликты региональные, сексуальные, религиозные — все это будет продолжаться. Некоторые только обострятся. Но все они будут формироваться сверхборьбой и подчиняться ей. Именно эта сверхборьба в наибольшей мере определяет наше будущее.

Для переходного периода, когда в наших ушах нарастает гул близящейся Третьей волны, особенно характерны два явления. Первое — это углубление дифференциации общества, демассификация массового общества. Второе — нарастание темпа исторических изменений. Это влечет за собой колоссальное напряжение для человека и общественных институтов, стимулирует сверхборьбу, которая кипит вокруг нас.

Привыкшие к небольшому разнообразию и малой скорости изменений люди и институты должны быстро приспособиться к большому разнообразию и высокой скорости изменений. Напряжение настолько сильно, что возможность принимать компетентные решения утрачивается. Это ведет к шоку от будущего.

Нам остается только одно. Для того чтобы иметь дело с новой реальностью, мы должны добровольно отлить в новую форму себя и свои институты.

Ибо это цена вступления в жизнеспособное и благоприятное для человека будущее. Однако для того, чтобы совершить необходимые изменения, мы должны совершенно по–новому взглянуть на два важных момента. Оба являются решающими для выживания и оба игнорируются в публичных обсуждениях: будущее личности и политика будущего.

Будущего, к которому мы уже идем.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Глава 25

 

НОВАЯ ПСИХОСФЕРА

 

Формируется новая цивилизация. Но как мы в нее вписываемся? Не означают ли сегодняшние технологические изменения и социальные перевороты конец дружбы, любви, привязанности, общности и участия? Не сделают ли завтрашние электронные чудеса человеческие отношения еще более бессодержательными и потребительскими, чем сегодня?

Это правомерные вопросы. Они возникают из вполне понятных опасений, и только наивный технократ с легкостью отметет их в сторону. Ибо если посмотреть вокруг, мы повсюду обнаружим свидетельства психологического истощения. Как будто бомба взорвалась в нашей общей «психосфере». Мы фактически переживаем не просто разрушение техносферы, инфосферы или социосферы Второй волны, но также распад ее психосферы.

Во всех богатых странах литания слишком хорошо известна: увеличивается процент подростковых самоубийств, ошеломляюще высок уровень алкоголизма, широко распространены психологические депрессии, вандализм и преступность. В Соединенных Штатах пункты первой помощи переполнены наркоманами, употребляющими марихуану, амфетамин, кокаин, героин, не говоря уже о людях с «нервными расстройствами».

Службы социальной и психической помощи создаются повсеместно. В Вашингтоне президентская Комиссия по психическому здоровью объявляет, что не меньше четверти всех граждан в Соединенных Штатах страдает от той или иной формы сильного эмоционального стресса[549]. А психолог из Национального института психического здоровья, утверждающий, что практически не осталось семьи, в которой не страдали бы от той или иной формы психического расстройства, заявляет, что «психологическое возбуждение... достигло угрожающих размеров в американском обществе, находящемся в замешательстве, разделенном и обеспокоенном своим будущим»[550].

Верно, что размытые определения и ненадежные статистические данные делают такие широкие обобщения сомнительными, и верно вдвойне, что общества, которые существовали раньше, вряд ли можно считать моделями хорошего психического здоровья. И все же сейчас действительно что–то не так. Каждый день жизни — это ходьба по острию ножа. Нервы напряжены до предела, и драки и выстрелы в подземках или очередях на бензоколонках едва сдерживаются. Миллионы людей устали от насилия.

Более того, на них постоянно наступает все увеличивающаяся армия взвинченных, странных личностей, недоумков, чудиков и психов, чье антисоциальное поведение средства массовой информации часто окружают романтическим ореолом. По крайней мере, на Западе мы видим романтизацию безумства, прославление обитателей «гнезда кукушки». В бестселлерах объявляется, что сумасшествие — это миф, а в Беркли начинает выходить литературный журнал, посвященный идее о том, что «сумасшествие, гений и святость лежат в одной плоскости, и у них должно быть одно название и одинаковый престиж».

Тем временем миллионы людей занимаются поисками своей идентичности или какого–то магического средства, которое помогло бы им вновь обрести свою личность, мгновенно дало бы ощущение близости или экстаза, привело бы их к более «высокому» состоянию сознания.

К концу 70–х годов движение за развитие человеческих возможностей, распространяясь на восток от Калифорнии, породило около 8 тыс. разных «терапий», состоящих из обрывков психоанализа, восточной религии, экспериментов с сексом, различных игр и стародавнего возрожденчества[551]. Как сказано в одном критическом обзоре, «эти методы были аккуратно упакованы и распространялись от одного побережья до другого под такими названиями, как Динамика сознания, Арика и Психический контроль Силвы. Трансцендентальная медитация уже рекламировалась на равных с техникой быстрого чтения; сайентологи популяризировали свою дианетику с 50–х годов. В то же время религиозные культы Америки не остались в стороне, они без лишнего шума разворачивали свою деятельность по всей стране, собирая огромные денежные средства и вербуя новых членов»[552].

Более важным, чем растущая индустрия человеческого потенциала, является движение христиан–евангелистов. Обращаясь к более бедным и менее образованным слоям населения, искусно используя возможности радио и телевидения, «возродившееся» движение расширяется. На гребне волны торгаши от религии посылают своих последователей бороться за спасение в обществе, которое они изображают как упадническое и обреченное.

Эта волна нездоровья не обрушилась на все части технологического мира с равной силой. По этой причине читатели в Европе и других странах могут отмахнуться от него как от чисто американского явления, а в самих Соединенных Штатах некоторые все еще относятся к этому как к еще одному проявлению пресловутой странности калифорнийцев.

И те, и другие сильно ошибаются. Если психические нарушения и дезинтеграция наиболее заметно проявляются в Соединенных Штатах, особенно в Калифорнии, это просто отражает тот факт, что Третья волна добралась сюда немного раньше, опрокинув социальные структуры Второй волны быстрее и с большей наглядностью.

В самом деле, нечто вроде паранойи нависло над многими сообществами, и не только в Соединенных Штатах. В Риме и Турине террористы расхаживают по улицам. В Париже и даже в некогда мирном Лондоне увеличиваются случаи нападения на людей и вандализма. В Чикаго пожилые люди боятся ходить по улицам после наступления темноты. В Нью–Йорке в школах и подземках очень много насилия. А в Калифорнии один журнал предлагает читателям якобы практическое руководство по «стрельбе из стрелкового оружия, по дрессировке собак на нападение, по охранным сигнализациям, средствам индивидуальной безопасности, курсам самообороны и электронным системам безопасности»[553].

В воздухе ощущается запах болезни. Это запах умирающей цивилизации Второй волны.