Верхотуров Дмитрий Николаевич 14 страница

Русские заблаговременно, сразу же после постройки Томска, закрепили за собой Кеть, реку, уходящую прямо на восток и не сворачивающую, как большинство рек, к югу. От Кетского острога, поставленного в 1606 году на притоке Оби Кети, открывалась короткая дорога к Енисею. С верховий Кети был удобный и короткий переволок в Кемь, левый приток Енисея. Это место было настолько удобным, что впоследствии, в XVIIIвеке здесь был прорыт канал, соединявший систему Енисея с системой Оби. Канал активно использовался вплоть до открытия Севморпути.

В том месте, где русские, идущие с Кети, выходили в Кемь и на Енисей, жили небольшие народы енисейской языковой группы, палеоазиатской языковой семьи: кеты, аринцы, ассаны, котты и пумпуколыды. Это были народы со своеобразным языком, своеобразной культурой и довольно высоким уровнем развития. Первооткрывателем енисейских языков стал Г.Ф. Миллер, который еще застал в живых последних носителей аринского, ассанского и пумпукольского языков и записал последние слова этих уходящих енисейских языков. Сейчас из них живым языком является только кетский, и то для очень небольшой группы населения Енисея.

Енисейцы были развитым народом, хорошо знали обработку железа и умели делать хорошее оружие, в частности, знаменитые пальмы.

В районе современного Енисейска тоже была Кузнецкая волость, в которой жили кеты князя Тюметка, которые добывали, выплавляли и обрабатывали железо. Рядом жили аринцы, управляемые князем Татушем, а также остяки князя Намака [34, с. 40].

Эти малолюдные приенисейские волости в начале XVII века постоянно подвергались нападениям и разграблениям со стороны воинственных тунгусов, живших в долине Ангары. Особенно воинственным был тунгусский князь Данула, имевший войско из 300 воинов.

В 1608 году тунгусы совершили крупный поход на эти волости. Пострадавшие от набега местные жители обратились за помощью и защитой к русским в Кетский острог. В мае 1609 года Кетский воевода выслал отряд русских служилых, зырян и остяков, которому удалось отразить еще один набег тунгусов и разгромить их отряд. По всей видимости, сбор этого отряда велся под руководством томского воеводы и проходил в рамках подготовки большого похода на кыргызов в 1609 году (этот поход, как мы помним, окончился неудачей).

После этого русским удалось объясачить и привести в подданство Кузнецкую землю на Енисее, в районе устья Ангары, и Тюлькину землю, в которой жили ассаны и небольшой татарский род Бохта.

Русские смогли объясачить эти волости, но защитить их от нападений тунгусов уже не получалось. Все свободные силы Томска были заняты на отражении нападений кыргызов и на ответных рейдах на кыргызскую территорию. В 1610 и 1611 годах тунгусы разоряли и грабили ясачные волости по Енисею, Кеми и Кети.

Остяцкий князь Намак решил на свой страх и риск привлечь внимание русских. В 1612 году он прибыл в Кетский острог и заявил, что тунгусы собираются перейти в русское подданство. Были ли эти сведения ложными или правдивыми, сейчас трудно сказать. Но кетский воевода в начале 1613 года послал отряд служилых в тунгусские земли. Этот отряд натолкнулся на ожесточенное сопротивление и вынужден был отступить. Тунгусы в тот же год начисто разграбили улус князя Намака, отобрав у него все имущество [34, с. 40].

За следующие несколько лет в русских документах практически нет сведений о заметных событиях на границах русских владений по Енисею. Скорее всего, русские, исчерпав силы в попытке подчинить тунгусов, оставили на время дальнейшее продвижение и накапливали силы. Приходилось, за неимением сил на отражение набегов тунгусов, мириться с недоплатой ясака объясаченными волостями. Тунгусы, а вслед за ними и буряты, грабили ясачные волости, отнимая ясак, приготовленный для русских.

Военные силы русских в это время были заняты на войне с кыргызами за Кузнецкий улус на Томи.

В 1619 году кыргызы попытались поднять мятеж против русских во владениях арийского князя Татуша. Местные жители отказали кыргызам. В связи с этим в 1619 году напротив впадения в Енисей Ангары был поставлен Енисейский острог. Из него можно было не только держать в подчинении и оборонять уже объясаченные волости по Енисею, но и продолжить расширение русских владений, а также контролировать устье Ангары, откуда приходили тунгусы и буряты.

Управляли Енисейским острогом сыновья боярские, присылаемые из Тобольска, пока в 1623 году из Москвы не был прислан воевода Яков Игнатьев Хрипунов.

Первым делом енисейские служилые попытались уговорить тунгусов перейти в русское подданство. К тунгусским князьям было направлено посольство. Зимой 1619 года в Енисейск приехали князья Харичей и Тасика, которые заявили, что они хотели бы перейти в русское подданство, чтобы не зависеть от бурятов и не платить им дань, но перехода не желает простой народ тунгусских улусов [34, с. 45].

Впрочем, в 1620 году в русское подданство перешел тунгусский князь Илтик. С него брался обычный ясак соболем, и в его волости платили в 1621 году 6 человек, а в 1622 году — 9 человек. Он был, вероятно, самым захудалым князем, для которого переход в русское подданство был некоторым облегчением положения.

Вслед за ним в русское подданство стали переходить один за другим мелкие тунгусские князья. В 1621 году в Енисейск приехали Ялым, привезший 30 соболей, и Иреней, привезший 40 соболей. В июле 1621 года 73 соболя ясака заплатил князь Юган. В 1622 году в русское подданство перешел брат Ялыма Тасей, заплативший 45 соболей [34, с. 46].

Эти цифры показывают, что улусы этих владетелей были совсем небольшими: от 50 до 300 человек общего населения.

Укрепление границы с кыргызами

После принятия в подданство тунгусов, живущих в устье Ангары, русские владения стали охватывать владения кыргызов и их данников с двух сторон: с запада и с севера. Татарские волости по Чулыму и Кие, платившие алман кыргызам, стали клином кыргызских земель, которые выступали в сторону русских владений. Но, с другой стороны, русские вторглись во владения, которые были подвластны кыргызам по Енисею. Их владения доходили до устья Ангары, и потому русские, поставив Енисейский острог, уже распространили свое влияние на самые северные владения кыргызских князей.

В 1620 году томский воевода Хрипунов попытался подчинить эти территории путем постановки русского острога в верхнем течении Чулыма, который отрезал бы их от кыргызов. Но от этой идеи отказались, как от слишком рискованной. В таком случае русский острог был бы окружен враждебным населением, и помочь ему в случае необходимости было бы невозможно. Потому было принято несколько другое решение — укрепить русско-кыргызскую границу на дороге от Томска до Енисейска, которая как раз проходила вблизи самых северных кыргызских владений.

Летом 1621 года отряд Молчана Лаврова из Томска поставил острог в устье Кемчуга при впадении его в Чулым, в центре Мелесской волости, отчего сам острог стал назваться Мелесским. Это был русский форпост среди многочисленного татарского местного населения.

Как пишет Миллер:

«Но всей землей владели там татары, а из русских со времени основания живет в остроге только небольшое число служилых людей» [34, с. 47].

Мелесский острог также стоял на перекрестке водных путей, но только меньшего значения, чем слияние Енисея и Ангары. По Чулыму вверх можно было попасть в центр кыргызского Толы Хоорай, а вверх по Кемчугу можно было обойти кыргызские владения стороной, и в самых верховьях, через длинный и неудобный волок на Качу попасть прямо к месту, где Енисей проходит через узкую горловину Восточных Саян. Этот путь, очевидно, использовался в самом начале, для разведки, но потом был заброшен. Он шел по глухой и ненаселенной местности через высокую горную котловину, образованную северными отрогами Восточных Саян. В верховьях река была совсем мелкой и не проходимой для судов.

Но, по всей видимости, уже тогда русские разведчики ходили по Кемчугу вверх и по Каче до Енисея и уже знали о существовании Красноярской степи — удобного места для города на Енисее.

В результате этих завоеваний русские владения в Сибири к началу 20-х годов XVII века распространились на 1800 километров к востоку от Тобольска. Южная граница сибирских владении представляла собой практически прямую линию, протягивающуюся от Тюмени и Тобольска через Тару и Томск до Енисейска, который был некоторое время самым восточным городом Московии. Русские владения в Западной Сибири в то время представляли собой громадный клин, протянувшийся почти на две тысячи километров от Урала до устья Ангары, впадающей в Енисей. Приенисейские владения были вершиной этого клина.

Хаастарская степь

Скоро русским на Енисее пришлось столкнуться с самыми сильными вассалами кыргызов — качинскими татарами, или просто качинцами, которые сами себя называли «хаас» или «хаастар», от чего и пошло их русское наименование «хакасы». Эта территория была подвластна кыргызским князьям Исарского княжества. Это русское и довольно искаженное название этого кыргызского княжества, которое по-хакасски звучит как «Истысархы-хоорай», то есть «Внутреннее княжество», которое по отношению к другим кыргызским княжествам действительно занимало самое удаленное положение и граничило, кроме кыргызов, с горными хребтами Восточного Саяна и Ангарой. Качинцы, или хаастары, были вассалами князей этого княжества.

Как следует из их названия, качинцы жили на реке Каче, левом притоке Енисея, которая сейчас протекает по территории Красноярска и впадает в Енисей прямо в центре города, в месте, известном под названием «Стрелка». Здесь Енисей и Кача образуют острый угол, подчеркнутый коренным берегом Енисея.

Сейчас, будучи в городе, нельзя уже увидеть той Качинской степи, которая открылась глазам первых русских, пришедших сюда. Для того, чтобы увидеть ее почти в первозданном виде, надо выехать из Красноярска на запад. Вдоль автодороги в Ачинск примерно на сорок километров раскинулась эта самая Качинская, или правильнее — Хаастарская, степь. Она сильно всхолмленная, с глубокими долинами, по которым протекают ручьи и реки, с высокими голыми сопками. Но долины достаточно широкие, чтобы вместить много скота и прокормить большой народ. Хаастары разводили скот, пахали землю и сеяли ячмень и гречиху-кырлык.

От них сегодня остались жалкие остатки и редкие названия, вроде поселка Бадалык, рядом с которым расположено самое большое в России кладбище.

Интерес к этой области у русских возник после сообщения князя Татуша в 1622 году о том, что к его владениям приближаются буряты с войском около 3 тысяч человек, не считая кыштымов. Русские ничем не смогли помочь своему ясачному князю. Тому пришлось пережидать набег в труднодоступных укрытиях и укрепленных городках.

Однако Таврило Хрипунов заинтересовался бурятами и в 1623 году послал Ждана Козлова и Андрея Дубенского (будущего строителя Красноярска) на разведку.

В задачу разведчиков входило выяснение многих вопросов о политическом устройстве бурятского улуса, его военной и экономической мощи.

Надо сказать, что воевода Гаврило Хрипунов был опытным военным и к разведке отнесся со всей серьезностью. Разведчикам предстояло выяснить, как буряты селятся и есть ли у них крепости. Сколько у них народа, сколько войска могут выставить и какое оружие употребляют. Как зовут владетелей и князей. Чем буряты промышляют, какой скот имеют, чем торгуют, водится ли в бурятской земле соболь. Как видим, вопросы, несмотря на их кажущуюся простоту, охватывали практически все важные вопросы общественного устройства, хозяйства и военной мощи бурятов. Напоследок разведчикам предстояло выяснить, не замышляют ли буряты войны против кого-либо и не собираются ли нападать на Енисейск [34, с. 33].

Разведка была выполнена на очень высоком уровне. Русским разведчикам удалось добыть все необходимые сведения о бурятах, а в 1624 году, после возвращения, Андрей Дубенской составил чертеж земель по Енисею и Ангаре, который был отправлен в Москву.

Красноярский историк Геннадий Федорович Быконя пишет, что эта разведка Козлова и Дубенского была специально организована для разведки места под строительство Красноярска. Эта мысль в том или ином виде встречается практически во всех трудах, как научных, так и краеведческих, по истории Красноярска. Быконя воспроизводит ее как само собой разумеющееся. Но с такой оценкой разведки Козлова и Дубенского согласиться нельзя. Г.Ф. Миллер приводит точный список задач, которые должны были выполнить разведчики, и в этом списке нет даже задания о том, чтобы приискать место для нового острога. Скорее всего, сведения о месте, пригодном для острога, это инициатива самого Дубенского, которая потом была отражена в переписке тобольских воевод с Москвой во время подготовки этого похода.

И потом, на оценку этой разведки повлияло и то обстоятельство, что разведка Дубенского для строительства Красноярска вписывается в теорию мирного освоения Сибири, а вот его же разведка для подготовки войны с бурятами в эту теорию не вписывается.

В этом факте разведки, очевидно, первой такой обстоятельной за всю предыдущую историю завоевания Сибири, мы видим отрадный факт того, что, видимо, русским поражения пошли на пользу, раз мы уже не видим здесь типичного для первых пор русского завоевания Сибири головотяпства и политики в расчете на «авось».

По результатам разведки в Москве было принято решение о строительстве острога в центре Качинской степи. Для руководства этим делом был назначен Андрей Дубенской, как человек, уже детально знающий место строительства будущего острога.


Красноярск

Красноярский острог строили таким же методом, что и все предыдущие крупные города. Отряд, необходимый для строительства, набирался понемногу со всех городов.

Всего было набрано 303 человека, в том числе 3 атамана, 6 пятидесятников, 24 десятника и 270 рядовых.

Отряд к зиме 1627 года пришел из Тобольска в Енисейск, где и зазимовал, а после вскрытия Енисея и ледохода, 17 мая 1628 года пошел вверх по реке до впадения в него Качи.

Русские обычно называли свои города по названием рек, на которых они стояли. Тобольск — от Тобола, Томск — от Томи. Сургут — от Сургутки, впадающей в Обь. Енисейск — от Енисея. Верхотурье — от верховий Туры. Из этого правила выпадали те города, которые строились на месте уже существовавших до того времени на этом месте городов. Тюмень — на месте Чингидина, Березов — на месте хантыйского укрепленного городка. Точно так же Красноярск выпадает из этого правила. Если бы он был построен на новом месте, то его назвали бы Качинским острогом, как чуть позже новый острог на Кане, притоке Енисея, назвали Канском.

Историки выдвинули красивое объяснение, что Дубенской назвал город так, потому что место было красивое, а напротив него, через Качу, были видны обрывы с обнажением красного песчаника. Этой версии придерживался даже такой знаток истории раннего Красноярска, как Г.Ф. Быконя. Но это объяснение, на мой взгляд, не выдерживает критики. Для русских того времени главными путями сообщений были реки, и они всякий новый пункт, ими основанный, привязывали названием именно к речной сети. Красные обрывы могли бы быть ориентирующим признаком, если бы они были по руслу Енисея. Но в силу особенностей геологии места основания Красноярска обнажения

красного девонского песчаника располагались практически перпендикулярно Енисею, по течению Качи, с востока на запад. Их хорошо видно, если стоять лицом к северу, на правом берегу Качи. Они были просто не видны русским, подплывающим к этому месту вверх по Енисею, с севера, и потому ориентирующим признаком быть не могли.

Вдоль Енисея шли обнажения светло-желтых, желтых и желто-коричневых рыхлых отложений лесса четвертичного, ледникового периода, и на название «Красный Яр» никак тянуть не могли. Их русские и видели с борта дощаников, подплывая к месту строительства нового острога. Красные обнажения песчаника они увидели только тогда, когда свернули с Енисея в Качу, да и то не сразу.

Потом, если острог основывался в новом месте, которое не требовалось первоначально завоевать, русские обычно посылали небольшой отряд в сотню человек и еще две-три сотни татар или остяков. Соответственно, татары или остяки рубили и перевозили лес, русские строили из него стены, башни и избы нового острога.

Русский отряд без приданных ему вспомогательных сил для помощи строительству посылался тогда, когда место для строительства острога надо было еще завоевать. Очевидно, в случае с Красноярском мы имеем дело как раз с таким фактом.

Кроме того, Г. Ф. Миллер приводит два названия, которыми качинцы называли Красноярск. Одно из них — «Кызыл-яр-тура» — является тюркской калькой с русского названия. Но было и второе — «Изыр-кичи», которое никак не могло быть калькой с русского названия [34, с. 50]. Его можно достаточно вольно перевести как «Населенное место Изыр», поскольку «кичи» на тюркских языках означает «человек, работник».

В «Истории Хакасии с древнейших времен до 1917 года» [18] указано, что это было самоназвание качинцев. Ссылка при этом на Г. Ф. Миллера. Правда, в другом месте они говорят, что самоназванием было также «хаас», а «изыр» — это было названием сеока Истысархы-хоорай (Исарского княжества), к которому принадлежала Хаастарская степь. То есть, налицо определенная путаница, которой у Миллера нет. Название «Изыр-кичи» он относит только к городу, но ни к волости, ни к сеоку. Миллер достаточно хорошо знал устройство кыргызских княжеств, чтобы спутать населенный пункт с сеоком.

В том, что стрелка Енисея и Качи, или Изыр-су, имела населенный пункт, нет ничего невероятного, потому что место старого центра Красноярска, а также окрестности города, были населены с глубокой древности. На нынешней площади 300-тия Красноярска располагалось поселение раннего железного века, и сотрудники Красноярского музея вели раскопки культурного слоя прямо в котловане строительства нового здания для Красноярского музея. Однажды во время прогулки по центру Красноярска на улице Карла Маркса рядом с управлением Красноярской железной дороги, в месте, казалось бы, много раз перекопанном, на моих глазах знакомые подняли в отвале канавы для кабеля бронзовую бляшку раннего железного века. Несколько разновременных поселений было на Стрелке, где я тоже принимал участие в сборе древней керамики раннего железного века и раннего средневековья. Так что разговоры о том, что место Красноярска до русских было дикой и ненаселенной территорией, я решительно отвергаю.

Если так, если Красноярску предшествовало хаастарское поселение, то тогда понятно, почему название острога не было дано от названия реки. В этом не было нужды, поскольку поселение уже существовало и его достаточно было только переименовать.

О начале завоевания Хаастарской степи не сохранилось никаких сведений даже у Г. Ф. Миллера. Трудно сказать, почему. Но в сохранившихся сведениях есть интересный момент, который говорит о многом. Миллер пишет, что 26 июля 1628 года качинцы и аринцы приступили к острогу, уничтожили отряд, вышедший из острога на вылазку, но взять острог не смогли [34, с. 51].

Это свидетельство дало повод краеведу И. Кириллову в небольшой книжке [19] нарисовать картину: казаки таскают на себе бревна из реки для строительства острога, и тут на них нападают качинцы. Казаки, побросав бревна и топоры, бегут к засеке, залегают с ружьями и выстрелами встречают атаку. Потом, после пары залпов, обнажив сабли, сами бросаются в контратаку, в которой захватывают пленных. Воевода Андрей Дубенский, после отеческой проповеди жить мирно, отпускает пленников восвояси, предварительно разоружив. Картина красочная, патриотическая и невероятная.

Я думаю, что сведения о строительстве Красноярска сохранились только частично. Во-первых, трудно себе представить, чтобы в столь населенной местности, как слияние Качи и Енисея, хаастары русским просто позволили бы построить острог, а потом пытались бы его штурмовать.

Во-вторых, русские просто не успели бы построить острог в столь краткие сроки, чтобы уже в конце июля отразить штурм. Отряд мог выйти в путь из Енисейска только после ледохода. Вскрытие Енисея происходит примерно в середине апреля, а лед проходил полностью только к середине мая. Отряд вышел из Енисейска 17 мая 1628 года. У Дубенского был приличный флот. У него было 16 дощаников, 5 лодок и струг. Такой караван не мог идти быстро и вряд ли делал против течения Енисея больше 10—15 километров в день. Только для того, чтобы добраться от Енисейска до устья Качи, Дубенскому нужен был месяц, а может быть, даже и более того. То есть при самых идеальных условиях отряд Дубенского не мог появиться на Каче раньше 10-х чисел июня 1628 года, а, скорее всего, оказался там в 20-х числах июня. Правда, Г.Ф. Быконя пишет, что Дубенский пришел на Качу примерно в середине июля [10, с. 15]. Трудно сказать, откуда он взял такие сведения, но, в принципе, это вполне возможно. Груз у отряда Дубенского был вполне приличным, и часть отряда, по всей видимости, вынуждена была идти пешком вдоль берега. Кроме того, отряд переваливал через енисейские пороги, разгружал дощаники и тащил их бечевой. Поход был трудным до такой степени, что казаки потом жаловались, что они износили одежду и размочили обувь.

На строительство острога у него тогда оставался месяц или даже совсем не оставалось времени. Далее Г. Ф. Быконя описывает подвиг казаков, достойный былины. Придя на место: «Из разобранных дощаников сразу же был поставлен «городок дощатый», укрепленный надолбами — врытыми в землю столбами, соединенными сверху и снизу толстыми жердями» [10, с. 15].

Длина этой изгороди была довольно приличной. Вокруг самого укрепления, чья длина не указывается, и в две стены до берега реки на длину в сто сажень, примерно 213 метров.

Сразу же вслед за этим Быконя описывает, как 160 казаков нарубили 1200 бревен в двух днях пути от устья Качи выше по Енисею, которые сплавили до места строительства и стали из них строить острожную стену, башни и избы.

Все хорошо, за исключением одного момента. Мы видим, что сразу по прибытию у казаков не было под рукой никакого строительного материала, и потому они вынуждены были разобрать дощаники. Лес был нарублен уже потом, после строительства «дощатого городка». Но только никак из разобранных дощаников не выйдет соорудить заграждение длиной более полукилометра, состоящее из столбов и толстый жердей. Это невозможно по очень простой причине — в конструкцию дощаников столбы и толстые жерди не входят.

Эта нестыковка, которая явно появилась не от злого умысла Г.Ф. Быкони, а, скорее всего, от невнимательности, наводит на некоторые размышления. Я не думаю, что дело обстояло именно так, как описывают историки. Дубенской не мог прийти в населенное с давних пор место, на глазах у местного населения, весьма немирного, поставить острог и спокойно в нем выдержать осаду.

Сейчас в Красноярске, на высоком левом берегу Качи, у слияния с Енисеем, установлен памятник Дубенскому, который стоит лицом к широкой долине Енисея в державной позе. В левой руке он держит развернутую грамоту, а правой рукой показывает на место, где город и возник. Памятник действительно хорош, и стоит на удачном месте. Однако то, что пишет Г.Ф. Миллер, дает нам основание полагать, что, если и куда-то показывал Дубенской, то только не стоя, а лежа на берегу за перевернутым дощаником для защиты от стрел, и не на место, где «острог ставить», а как удобнее захватить качинское укрепление. А в руке он держал не грамоту, а что-то более подходящее случаю. Саблю, скорее всего.

Сведения Г. Ф. Миллера и все приведенные соображения позволяют предположить, что Дубенской сначала взял штурмом уже существовавшее на слиянии Качи и Енисея хаастарское поселение Изыр-кичи, а потом уже в нем выдержал первую осаду 26 июля 1628 года.

Тогда вся история приобретает свою логику. Дубенской выбил хаастар из их поселения Изыр-кичи. Сразу же после штурма казаки укрепили поселок, раскатав часть бревенчатых изб на стройматериал и соорудив из разобранных дощаников укрытия на позициях. Это было более чем возможно, и таким образом все части этой истории логично связываются друг с другом. Рубленые из бревен дома в долине Енисея знали еще с тех времен, когда славяне жили в землянках и мазанках. Изображения рубленых домов есть на знаменитой «Боярской писанице», которая датируется II—I веками до н.э., а курганы этого времени все имели сложные внутренние сооружения из бревен: срубы с потолками и полами, накрытые накатами.

Имел ли поселок укрепления до прихода казаков или нет, сказать невозможно. Скорее всего, что не имел, иначе бы его назвали как-нибудь вроде «Изыр-тура», как назвали именно укрепленные, имеющие стены и ров города. На это указывает и тот факт, что казакам пришлось строить укрепления. В этом поселке, укрепленном засеками, дощатыми укрытиями и надолбами, казаки выдержали первую осаду, и только после этого стали строить постоянный острог.

Набрав пополнение и усилившись отрядами союзников, хаастары попытались вернуть поселение, но неудачно. Их приступ был отбит, хоть и с потерями для русских.

После этого, собственно, и начались заготовка леса и строительство острога.

Качинцы, потерпев поражение в первом штурме, привлекли на помощь кыргызов, но 16 августа 1628 года Дубенской выслал для нападения на них отряд из 140 человек под командованием атамана Ивана Кольцова, которому удалось напасть на лагерь и разгромить супостата [34, с. 52]. Казаки и здесь отличились доблестью. В плен была захвачена престарелая кыргызская княгиня Кулари, мать князя Коры.

Дальше на восток

Даже одержав военную победу, русские дальше на юг не пошли и повернули свои отряды на восток, в обход кыргызских владений. В том же 1628 году из Енисейска вышел отряд атамана Ермолая Остафьева, который на Кане, в 150 верстах от впадения его в Енисей, поставил Канский острог. Атаман, значит сотник, и у него было около ста казаков в подчинении.

Еще раз вернемся к ситуации. Историки нас пытаются уверить, что разведка Козлова и Дубенского специально проводилась для создания Красноярского острога. Но тогда непонятно, как и почему был поставлен Канский острог. Вот если принять точку зрения Г.Ф. Миллера, которая не только ближе к документам, но и логически непротиворечива, что разведка была направлена против бурятов, для защиты владений в месте слияния Ангары и Енисея, по устью Ангары, то основание Канского острога представляется логичным и понятным шагом.

Разница между Красноярским и Канским острогами состоит в том, что, если Канский острог выполнял частную задачу защиты Енисейского острога и объясаченных волостей по Енисею от бурятов, то Красноярский острог выполнял более важную задачу. Он не только охватывал крепостными укреплениями кыргызские владения с севера, но и отторгал от кыргызов северную часть Исарского княжества. Поэтому на него было направлено больше внимания и больше сил, чем для строительства Канского острога.

Или, возможно, первоначально планировалось поставить только Канский острог, чтобы обойти кыргызские владения с севера; но потом пришло предложение Андрея Дубенского поставить в центре Хаастарской степи острог и отхватить у Исарского княжества всю северную часть. Это предложение пришлось ко двору и было реализовано.

Вскоре после строительства в Канский острог пришли тунгусский князь Тесеник и котовский князь Тымак, которые принесли 54 соболя. Трудно сказать, что это было — переход в подданство или дары новому сильному соседу, поскольку точно неизвестно, сколько у князей было улусных людей.

Историки в таких случаях считают, что имел место переход в подданство. Но, опираясь на сведения Г. Ф. Миллера, я думаю совсем по-другому. Это, скорее всего, была разовая дань за покровительство от бурятов. Подданство у русских, как известно, требовало выдачи заложников. Вот и на этот раз попытались обратить одного из приехавших князей в заложники. Князя Тесеника оставили, а князя Тымака отпустили.

Но Тымак наотрез отказался собирать ясак до тех пор, пока Тесеника не выпустят. Атаман Остафьев послал к Тымаку три делегации, но все безуспешно, потому что Тымак настаивал на своем. Пришлось Остафьеву отпустить Тесеника, после чего его люди собрали еще 34 соболя и поклялись в верности. И это тоже не было переходом в подданство. Клятва в верности и дары сопровождали любой договор, в том числе и равноправный, о дружбе и добрососедстве.

Таким образом, два небольших князя навязали русским в Канском остроге более или менее равноправный договор. Здесь еще раз стоит сказать, что далеко не всякий договор и далеко не всякая дань были именно переходом в подданство, как считает большинство историков. Сплошь и рядом это была разовая дань или дары в благодарность за покровительство, а договор сплошь и рядом был договором о мире или о военном союзе.

Итак, в результате всех этих событий русские владения распространились к востоку примерно на 300 километров, отторгли от кыргызского Исарского княжества северную часть, Хаастарскую степь. Постепенно большая часть мелких кыштымов кыргызских князей, живших в этих местах, перешла под русское покровительство, а потом и в подданство.

Территория Хаастарской земли оказалась поделена между тремя владельцами. Север платил ясак русским, восток платил дань бурятам, а юг и запад платили алман кыргызам. Русские не обладали в этих местах большой военной силой, но и у кыргызов не было тогда ни сил, ни возможностей выгнать русских из Хаастарской степи. Их силы были связаны долгой и неудачной войной с Алтын-ханом. К тому же, потерпев изрядный урон от Алтын-хана, кыргызские князья сами стали склоняться к мысли попытаться установить с русскими союзнические отношения и все силы бросить на монголов.

 

ГЛАВА 15 Эпоха войн