Подобного отношения к своей матери я не прощу ему никогда.
В течение третьей недели мы пришли к выводу, что все наши знакомые просто забыли о нас. Скрутившись калачиком на матрасе, мать молча смотрела на стену. Когда я пыталась разговорить ее, она принималась просить у нас прощения, обвиняя во всем себя. Она была готова вернуться к нашему отцу, если мытого пожелаем. Но об этом не могло быть и речи! Иногда она вспоминала о своем женихе.
— Мы никогда не будем вместе. Они сделают все возможное, чтобы он забыл обо мне.
Я была согласна с ней, но опускать руки все равно не собиралась. Я напевала песенку Франциска Кабреля «Темнота твоих глаз». Мать плакала, прислушиваясь к этим словам, в которых находила себя. Я останавливалась, но она просила продолжать. Может, для нее это был способ не чувствовать себя такой одинокой в своей боли? Даже плакать она старалась украдкой, чтобы не волновать нас. Слезы блестели в темноте на ее щеках и тихо стекали вниз. Мне хотелось вытереть эти слезы — так я была растрогана, но что-то мешало. В нашей семье не особо приветствовались сантименты. Сама я плакала, только когда остальные спали.
А о чем думаете вы там, наверху, когда ложитесь спать? О том, как набить брюхо — и все? Вот дерьмо! А ты, Амир? Неужели ты забыл то время, которое мы провели вместе? Неужели мы ничего не значим для тебя? Перестали существовать?
В большинстве случаев тарелку с едой приносил именно Амир. Всегда молча, опустив глаза. Какие небылицы ему рассказали о матери… о его собственной матери, чтобы он принял участие в заговоре против нее? Да, мозги запудрили ему хорошо.
Я с ностальгией вспоминала о тех обещаниях, которые он мне писал в письмах: «Когда мы будем ходить в одну школу, я никому не позволю обидеть тебя. Ты знаешь, я уже умею драться и почти всегда побеждаю». Став юношей, он брал на себя новые обязательства: «Мы будем вместе заниматься спортом и ходить в кино». Ага, как же! Рассказывай кому-нибудь другому.
По его поведению ничего нельзя было понять. Что думал он о нас, близких ему людях? Или уже не близких? Может, стоило перевернуть страницу и забыть, что у меня был когда-то старший брат? На это я пока не способна. Но придет время, и он узнает, что я об этом думаю!
Отправляясь в туалет, я перехватила насмешливый взгляд дяди.
— Как поживают узники Алькатраса? — с издевкой спросил он.
Я не знала, что он хотел этим сказать. Было ли ему наплевать на нашу судьбу? Или он просто издевался над нами? Я посмотрела прямо ему в глаза.
— С узниками все в порядке, — гордо ответила я. Когда дверь закрывалась, время останавливалось.
Работала только голова, правда, не всегда ясно. Иногда ум включался на полную, давая ощущение, что я вот-вот взорвусь, или наоборот, время начинало тянуться, словно летаргический сон, и тогда я чувствовала себя овощем на грядке. Я прислонялась к стене и смотрела в одну точку в пространстве без единой мысли.
Часто во время такого бездействия мне начинало казаться, что кровь больше не поступает мне в голову. Тогда, сидя на матраце, я наклонялась к полу и обхватывала голову руками. Просидев час в таком положении, я чувствовала головокружение, но морально становилось легче.
Когда переносить бездеятельность становилось еще труднее, у матери появилась идея: прогуливаться вокруг крохотного стола.
— Мы идем… вот бакалея, сворачиваем направо… — командовала она.
Игра сама по себе могла казаться чересчур простой, но в нашем положении и это было полезным! Сколько можно добиться столь малым развлечением!
Мы начинали привыкать к своему положению, и это, как ни странно, придавало нам стойкости. Удары продолжали сыпаться, но мы встречали своих палачей с улыбкой. Сначала мы тихонечко пели, потом голоса стали увереннее и громче. Мать играла на столе, как на барабане.
К моему большому удивлению, у нее было безупречное чувство ритма. Мы пели разные глупые песенки, просто чтобы посмеяться.
За эти долгие часы в узилище наши отношения с матерью заметно изменились в лучшую сторону. Если до недавнего времени я была просто близка с ней, то теперь впервые я решилась задать ей вопрос, который давно меня беспокоил. Мне нужно было понять.
— Мама, почему ты так долго жила с ним? Когда мы жили во Франции, ты могла убежать или потребовать, чтобы он ушел из дома. Французская полиция защитила бы тебя. Почему ты этого не сделала? — Я не могла, моя девочка.
— Почему? — настаивала я.
— Если бы мои родители узнали это, они убили бы меня.
— Но ты могла рассказать им, что тебе довелось вынести. И тогда они убили бы его!
— Бедная Нора! Да с первого дня моего замужества они были в курсе происходящего. Каждый раз, когда Абдель бил меня, я звонила им и просила помочь. Знаешь, что они мне отвечали? Чтобы я слушалась своего мужа. Что я заслуживаю, чтобы меня били, потому что я непослушная. Если меня бьет муж, значит, я заслужила. Вместо того чтобы выслушать мое мнение и помочь, мать только обвиняла меня, приговаривая: «Ты должна думать о детях. Они не должны расти без отца». Мне было все равно, что происходит со мной, я думала о вас, я была убеждена, что это все ради вас. Теперь ты понимаешь?
Какая ирония! Она жила с ним ради меня… Я едва сдержалась, чтобы не воспользоваться моментом и не рассказать ей свой ужасный секрет, но ее сожаления и без того были слишком тяжелой ношей. Мне не хотелось нагружать ее еще больше.
Прошло три недели. Мы исчезли с поверхности земной, и никто не собирался нас искать. Я перешла в мир, в котором школьные друзья больше не существуют. Молчание и неуверенность угнетали душу. Почему Хусейн не предпринимал никаких шагов, чтобы отыскать свою любимую женщину?
И где Господь? Что делает он? Как он может терпеть подобное?
Чтобы не сгнить здесь заживо, надо было пытаться что-то делать самим. Сколько планов побега перебрали и обсудили мы. От самых простых до самых мудреных. Можно было связать одеяла и убежать через окно гостиной. Я спущусь на второй этаж, чтобы подхватить Мелиссу, если она упадет, потом настанет очередь матери. Или симулировать приступ эпилепсии, а когда меня отвезут в больницу, донести на них в полицию! Или разбить себе голову о стену.
Приближался момент, когда следовало переходить от слов к делу, но все пошло по другому сценарию. По счастливой случайности, из-за потери бдительности нашими надзирателями, мы услышали обрывок телефонного разговора бабки с моим отцом. Они обещали ему деньги, а если он захочет, то и дом, записанный на имя моей матери. Главное — чтобы он согласился забрать к себе детей. Значит, нас хотели разлучить. Пусть даже об этом и не мечтают. Мы останемся вместе! Маниакальный план моей бабки и деда не должен осуществиться! Физические и психологические издевательства лишь укрепляли нас морально. Выбора не оставалось — надо бежать, и поскорее.
Мать сама придумала план. Улучив момент, она убедилась, что бабка осталась одна дома, велела нам стать рядом с ней у двери. Потом попросилась в туалет. Как только дверь чуть приоткрылась, мать сильно толкнула ее. Бабка глазом не успела моргнуть, как оказалась на полу. Мы побежали из этого проклятого дома сломя голову, не оборачиваясь назад. Мелисса кричала от волнения. Я попросила ее замолчать, что она сразу и сделала, к моему большому удивлению. Мы перескакивали через ступеньки лестницы, которая показалась мне невероятно длинной. Складывалось впечатление, что нашему пути к выходу не будет конца. Мы словно превратились в актеров фильма, который показывают в замедленном темпе.
На улице нас ослепил солнечный свет и оглушил привычный ранее шум. Мне показалось, что я заново родилась. Однако на улице мы были не одни: прохожие с удивлением смотрели на нас. Тогда я поняла, насколько странным был наш вид: грязные и растрепанные, мы бежали, как сумасшедшие или как пришельцы с другой планеты, которые совершили вынужденную посадку на Землю. Нам нужно найти укрытие, и чем быстрее, тем лучше. Повинуясь инстинкту, мать повела нас к Лейле, своей подруге, ее дочь училась с Мелиссой в одном классе.
Лейла — жизнерадостная, говорливая, уверенная в себе женщина с большим, великодушным сердцем не боялась ни мужчин, ни их законов. Они познакомились с матерью возле школьных дверей, когда ждали своих дочерей. Их встречи были короткими, всего десять минут в день, но вскоре они стали закадычными подругами. Ее прием был лучшим тому доказательством. Она с радушием приняла нас в своем доме, отложив расспросы на потом. Сначала следовало обеспечить нас всем необходимым. Кто бы еще рискнул, не задавая лишних вопросов, пустить в свой дом семью, которая исчезла много дней назад?
— Теперь, девочки, можете ничего не бояться. Если кто-то придет сюда за вами, он будет иметь дело со мной и с моими друзьями-военными, — заверила нас Лейла, и она была очень убедительна.
— Лейла, они наверняка нас найдут, — нервно возразила я.
— И что дальше? Найдут, но не войдут! Ты, Самия, оставайся здесь до тех пор, пока ситуация не прояснится, здесь ты полностью в безопасности. И чтобы я больше не слышала от тебя, что ты должна вернуться к ним!
— Ну уж нет, ноги моей больше там не будет, — ответила моя мать.
«Уф!» — воскликнула я про себя, услышав ее слова.
— Нора, не могла бы ты искупать свою сестру? Потом прими ванну сама, дорогая. А ты, Самия, расскажи мне все подробно, хорошо?
Никогда раньше мать не рассказывала о своих несчастьях посторонним людям. Убеждена, что именно в тот день в первый раз в жизни она выговорила все, что лежало у нее на сердце. На мой взгляд, быть откровенным перед человеком, которого мало знаешь, легче, чем перед любым из близких. На то он и близкий, что с ним ты встречаешься чаще, поэтому приходится взвешивать слова, чтобы лишний раз не обременять его. Так было и в моем случае. Я храню секреты из страха, что заставлю страдать свою мать. Что касается сестры, ее я находила слишком маленькой и хотела быть для нее источником уверенности, а не примером слабости.
Даже забравшись в ванну, я слышала голос матери, которая все говорила и говорила. Ее рассказ изредка перерывался восклицаниями подруги, которая принимала услышанное близко к сердцу. Когда рушатся преграды, поток течет сам. Какое это было облегчение! Мама попала на хорошего человека, в этом отношении ей повезло. Возможно, когда-то и мне так же повезет думала я в тот момент.
Лейла спрашивала у наших родственников о нашем внезапном исчезновении, но ей ответили, что моя мать вернулась к мужу, и мы переехали! Еще они утверждали, что не знают ни нашего нового адреса, ни номера телефона, поскольку мы уехали очень быстро. Такой же ответ они дали в лицее на вопрос о причине моего отсутствия на занятиях. Хусейн, мамин жених, тоже услышал подобные речи. Он и Лейла потом обменялись сведениями. Все знакомые поверили в наш отъезд, в то время как мы сидели запертыми в крохотной, холодной, темной комнатушке. Теперь я поняла, почему никто нас не хватился. Лейла угощала нас кускусом[6], который мы ели, словно гости из голодного края. До сих пор, когда вспоминаю эту картину, у меня текут слюнки. Мы набивали желудки всем, что видели на столе. Потом, уставшая, но довольная, я сидела, расслабившись и наслаждалась вкусом свободы… пусть даже эфемерной. О последнем я старалась не думать, чтобы не портить себе удовольствие, Великодушие алжирцев всегда восхищало меня. Даже без денег всегда можно было наесться вдоволь. Здесь в чести благотворительность. Если кто-то голоден, его кормят. Если кто-то мерзнет, его пригласят в дом, а если у него нет одежды, его оденут. Богатые не закрывают дверей перед бедными, а бедные помогают совсем нищим. И Лейла была тому живым подтверждением.