III. РУССКО-ТАТАРСКОЕ ДУАЛИСТИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО
1. Монголо-татарское нашествие на Русь
Со второй четверти XIII в. развитие Руси пошло по совершенно иному руслу, что связано, в первую очередь, с монголо-татарским завоеванием.
Монголо-татарское государство возникло вдалеке от границ Древней Руси – в Центральной Азии. Его основу составили монгольские кочевники, у которых в конце XII – начале XIII вв. начались процессы политогенеза, подобные тем, что пережили славяне в IX в. Как и все государственные образования такого рода монголо-татарское государство оказалось крайне воинственным не только по духу, но и по своей структуре.
Благодаря тому обстоятельству, что большинство окружающих их соседей к этому времени уже преодолели стадию первичной агрессивности, свойственную молодым государствам, и, находясь на стадии политического раздробления, утратили в значительной степени свои способности противостоять сильному и, главное, единому противнику, каковыми были монголо-татары, последним удалось сравнительно быстро разгромить и завоевать их. К началу 20-х гг. XIII в. они покорили Северный Китай, Среднюю Азию и значительную часть Закавказья, в результате чего отдельные отряды монголо-татар появились вблизи границ Древней Руси.
Хотя завоевание Руси, видимо, в этот момент не входило в их намерения, первое столкновение русских князей с монголо-татарами произошло именно тогда. Оказавшиеся не в состоянии противостоять монголо-татарскому натиску половцы обратились за помощью к князьям Южной Руси. Согласие помочь обернулось для них тяжелейшим поражением, понесенным русскими в битва на Калке в мае 1223 г. Поражение, вызванное незнанием противника и несогласованностью действий князей, не стало, однако, уроком для Руси, возможно потому, что монголо-татары не предпринимали попыток нападения на Русь в течение последующих тринадцати лет.
Лишь в декабре 1237 г. их войска появляются под Рязанью. Существует немало версий по поводу целей и задач этого похода от легковесно-гумилевского простого взаимонепонимания между рязанцами монголо-татарами[188] до глобальных схем большого завоевательного похода на Запад, или объявления Руси едва ли не главной целью всех монгольских завоеваний. Однако, по-видимому, мы имеем дело с походом без четко обозначенных целей, главной идеей которого являлись грабеж и получение дани, а не захват территории, малопривлекательной для кочевников в силу их образа жизни и экономического уклада. Границы же вторжения зависели не столько от конкретных замыслов, сколько от степени сопротивления, которое им могло быть оказано, с одной стороны, и способностью удержать захваченные земли под контролем – с другой.
При всей разноречивости в оценках соотношения сил между монголо-татарами и русскими очевидно несомненное преимущество первых в уровне организованности, дисциплины и единства. Это-то и обеспечило им, несмотря на весь героизм защитников Руси, победу во время похода 1237 – 1241 гг., представлявшего, впрочем, из себя ряд вполне самостоятельных набегов.
Разгром сначала Северо-Восточной, а затем Южной Руси позволил монголо-татарам предпринять попытку развить успех в Западной Европе, что им в значительной мере удалось; однако, вовремя почувствовав недостаточность сил для решения этой задачи, они отказались от ее выполнения. Нередко, правда, этот отказ выдвигают в обоснование идеи о том, что «Русь спасла Западную Европу от монголо-татарского нашествия» ценой последующего отставания от нее, однако рассмотрение реальных фактов показывает несомненную завышенность подобных мессианских оценок.
Но, конечно же, для самой Руси разгром имел серьезнейшие последствия. Разорение страны, резкое уменьшение населения, упадок культуры – вот далеко не полный перечень бед, принесенных монголо-татарами. Нельзя также не отметить среди последствий нашествия распад древнерусской народности, после того как земли Руси оказались поделены между Золотой Ордой и Великим княжеством Литовским в XIV в.
Нередко основной ущерб, причиненный нашествием, видят в последующем монголо-татарском иге, задержавшем развитие России на двести лет. Такое представление вытекает из упрощенного определения исторического процесса как однозначно заданного, который может развиваться либо «вперед», либо – «назад», либо – стоять на месте. Подобное представление обедняет понятие исторического процесса, у которого на деле нет ни цели, ни начала, ни конца (все это приписывается истории человеком), поэтому его невозможно задержать. Другое дело, что может измениться направление развития.
Именно это и произошло в результате монголо-татарского нашествия. Оно не затормозило, а изменило направленность развития России. Ранее развивавшаяся в тесной связи со странами Запада, Русь оказалась теперь изолированной от них. Это привело к тому, что в ее облике стали сильнее проявляться черты «восточного» уклада. Скандинавско-славянский синтез сменился русско-татарским симбиозом.
2. Русь и Золотая Орда (XIII – XVвв.)
Монголо-татарское нашествие нанесло значительный ущерб всем отраслям экономики и культуры Руси, привело в запустение и без того не слишком заселенные территории. Погибли или были угнаны в рабство наиболее квалифицированные ремесленники, почти полностью был выбит дружинный слой. Наибольший урон при этом понесла городская культура, многие города так и не оправились после этого удара. Отсюда вполне понятно, почему в отличие от сельского хозяйства, сумевшего сравнительно быстро начать восстановление, города стали оправляться лишь с началом XIV в.
Упадок городской культуры, ремесла, целых слоев населения, как правило, наиболее образованных, не могли не привести к деградации уровня общественных отношений, изменению (в основном, упрощению) сложившихся политических и общественных структур.
В то же время, эти изменения на первых порах не были осознаны верхушкой древнерусского общества. Часть князей видела в поражении лишь некую случайность, которую следует как можно быстрее преодолеть. Единственно возможным средством исправления ситуации с их точки зрения мог быть лишь традиционный путь военного противостояния. Ими предпринимается попытка создания антитатарской коалиции, однако их постигает неудача.
Совершенно иная линия в русско-татарских отношениях видна в действиях Александра Ярославича (Невского), который, видимо, одним из первых осознал явную недостаточность сил для вооруженной борьбы и повел политику налаживания мирных отношений с татарскими ханами, даже если для этого приходилось поступиться значительной частью суверенитета и доходов.
В отечественной исторической литературе оценка двух этих линий в политике русских князей по отношению к монголо-татарам была весьма неоднозначной. Советские историки по преимуществу обращали внимание на «героическую борьбу русского народа против монголо-татарских завоевателей» (забывая, порой, что ее возглавляли русские князья) и подчеркивали ее огромное значение, правда, не вдаваясь в детали. В дореволюционной историографии, напротив, наибольшая роль отводилась Александру Невскому и его усилиям по возрождению Руси. В современной литературе наметился возврат к такой оценке.
Видимо, оценка значимости той или иной линии политики по отношению к татарам не может быть дана без уяснения их возможных результатов. Если исходить их долгосрочных перспектив, то политика Александра Невского действительно способствовала укреплению Руси, собиранию сил для будущей ликвидации зависимости от татар. Однако несомненно и другое: борьба против татар отнюдь не была безрезультатной, они были вынуждены смягчить условия зависимости (в частности, передать сбор дани русским князьям). Таким образом, борьба русского народа улучшила существование Руси в рамках татарской зависимости, в то время как ликвидация этой зависимости была обусловлена политикой мира.
К 60 – 70- м гг. XIII в. осознание невозможности вооруженного противоборства стало доминирующей линией в отношениях русских князей с татарами, в результате чего стала складываться достаточно прочная система взаимоотношений, все более превращавшая Русь в составную часть весьма своеобразного государственного объединения.
Завоевание Руси не сопровождалось ее оккупацией: татары создали на границе с нею собственное государственное образование – Золотую Орду. Они не пытались насаждать своих порядков на Руси (так, например, будучи сами язычниками, они не только не подвергли гонениям православную церковь, но, напротив, предоставили ей самые обширные льготы), единственное, что их интересовало, по крайней мере, первоначально, – это своевременная и полная уплата дани.
Впрочем, это отнюдь не означало их отказа от вмешательства в дела Руси на политическом уровне. Татарские ханы стремились создать (и создали) весьма жесткую систему контроля за деятельностью русских князей. Исправное получение дани во многом зависело от политической стабильности на Руси, которая по-прежнему подвергалась серьезным испытаниям, благодаря нисколько не прекратившимся и после завоевания усобицам. Это заставило Орду активно заняться (в своих собственных, конечно, интересах) «улаживанием» межкняжеских конфликтов. В конечном итоге, это вылилось в систему ярлыков – права ордынских ханов контролировать передачу наследования княжеских уделов и великого княжения с помощью особых грамот – ярлыков.
Контроль за русскими князьями до конца XIII в. осуществлялся с помощью баскаков – ханских уполномоченных по сбору дани. Однако сопротивление, оказанное им на Руси, вынудило Орду смягчить контроль, передав в начале XIV в. сбор дани в руки самих князей. Дань (на Руси она получила название «выход») была весьма внушительной: во-первых, «десятина» - десятая часть всех доходов, во вторых, «тамга» - сбор от занятий ремеслом и торговлей, в третьих, «запросы» – дополнительные сборы. И это не считая ямской, постойной повинностей и неупорядоченных набегов отдельных татарских «ратей». Кроме того, Орда стремилась использовать не только экономический, но и военный потенциал Руси, привлекая русские дружины к участию в войнах против своих противников.
В свою очередь, и татары оказались «полезны» Руси. Помимо уже упомянутого выше поддержания определенной политической стабильности, Орда была той высшей инстанцией, к которой апеллировали князья в своих спорах. По сути дела, Золотая Орда стала играть роль коллективного «великого князя» (при сохранении великокняжеского титула на Руси).
Существование общности и взаимности интересов политических верхушек Руси и Орды никак не укладывается в общеупотребительную схему русско-ордынских отношений XIII – XV вв. как монголо-татарского ига. С другой стороны, вряд ли правомерны попытки представить эти отношения как едва ли не добровольный союз в целях противостояния чуждому Западу, как предлагают, например, сторонники концепции Л.Н. Гумилева, умаляя значение таких элементов системы как «выход», ярлыки, баскаки и др.
Видимо, точнее можно было сформулировать характер русско-татарских отношений этого периода как весьма своеобразное дуалистическое русско-татарское симбиотическое государственное образованиес доминирующей ролью татарского элемента в политической системе.
3. Объединение Руси в XIV – XV вв.
Русско-татарское государство сложилось как принудительное объединение с довольно незавидным местом, занимаемым его русской частью. Естественно, такая роль никак не соответствовало уровню общественного развития и культуры Руси и с неизбежностью порождала антитатарские настроения в русской среде. Однако в течение ХIII – первой половины XIV вв. они проявлялись сравнительно слабо. И только с середины XIV в. становятся все более очевидными.
Причины этого обычно видят в развитии тех объединительных процессов, которые начинаются на Руси в XIV в. Но, в свою очередь, возникает вопрос о причинах нарастания этого центростремительного движения.
Надо заметить, что объединительные тенденции в этот период характерны для очень многих государств, прежде всего, Западной Европы. А если совпадают процессы, то, возможно, они имеют и общие причины. Поэтому их сравнение позволяет лучше понять то, что происходило в тот период на Руси.
Большинство современных исследователей подчеркивает первостепенное значение для объединения западных государств складывания национальных рынков в результате быстрого роста городов, производства и торговли. Одновременно отмечается значительная роль внешних угроз, необходимость противостояния которым усиливала стремление к объединению. Обращается внимание, наконец, на централизующую деятельность государственной власти.
Если же мы перенесемся на Восток, то здесь ситуация выглядит иначе. Говорить о росте товарного производства, а тем более, складывании национального рынка еще просто не приходится: иными словами, экономические причины к объединению в этот период, фактически, полностью отсутствуют. А вот что касается второй группы факторов – внешней (впрочем, достаточно условной, поскольку мы, как уже отмечалось, имеем дело с двуединым государством) – она присутствует вне всякого сомнения. Опасность растворения русской культуры в чужеродной среде, вынужденная необходимость русской верхушки делиться частью своих доходов, участие в разрешении задач, противоречащих национальным интересам – все это явные элементы из разряда внешних угроз.
Ликвидировать эту опасность было невозможно в условиях разрозненности усилий. Лишь при наличии единства всех сил русского народа ордынская зависимость могла быть уничтожена. Поэтому именно необходимость освобождения от власти Орды оказалась тем важнейшим побудительным мотивом, который форсировал объединительные процессы в Русском государстве.
Однако превращение потребности в реальное объединение могло осуществиться лишь при наличии конкретных сил, борющихся за достижение этой цели. К тому же, крайне необходим был какой-то объединительный центр, вокруг которого могли бы сгруппироваться эти силы. В исторической литературе роль такого центра едва ли не с фатальной неотвратимостью закрепляется за Москвой. В доказательство приводятся такие факторы, как ее центральное положение в рамках Северо-Восточной Руси, защищенность от набегов Орды, высокий уровень хозяйственного развития и гибкость политики московских князей. Однако сравнение этих показателей с возможностями других княжеств показывает, что по ряду объективных параметров многие из них не только не уступали, но нередко превосходили Москву и могли также претендовать (и, порой, с успехом претендовали) на эту роль. Иными словами, Москве отнюдь не было предопределено стать центром Российского государства. Эту возможность ей пришлось добывать в сложнейшей и упорнейшей политической и военной борьбе с другими претендентами. Пожалуй, наиболее сильным среди них было Тверское княжество, в течение всего XIV в. боровшееся с Москвой за право возглавить объединительный процесс.
Сам же этот процесс затянулся более чем на двести лет, пройдя в своем развитии три основных этапа. На первом этапе (первая половина XIV в.) произошло выделение основных центров притяжения, которыми и стали Тверь и Москва. Если Тверь уже к концу XIII в. представляла из себя динамично развивающееся княжество, то Москва лишь к середине XIV в. усилиями московских князей и, прежде всего, Ивана I (Калиты) с помощью, если так можно выразиться, «сверхлояльности» к Орде сумела получить дополнительные преимущества и в соревновании за первенство на Руси. Одним из важнейших среди них стало перенесение в Москву резиденции русского митрополита, что превращало ее в церковный центр Руси.
Все это привело к тому, что главным содержанием второго этапа стала упорная борьба Москвы и Твери, в которой победа осталась за первой. Если на первом этапе успех Москвы был во многом обусловлен поддержкой Орды, то на втором, напротив, именно вступление московского князя Дмитрия в открытое военное противоборство с татарами обеспечило ему широкую социальную и политическую поддержку и, в конечном счете, победу в споре за лидерство. Колоссальное поражение, которое было нанесено татарам в Куликовской битве (1380 г.), закрепило за Москвой статус центра национально-освободительной борьбы по освобождению Руси от ордынской зависимости. Фактически именно это привело к окончательному перемещению объединительного центра в Москву.
Успех Дмитрия Донского предопределил основы политики последующих московских князей на третьем этапе (XV в.), которую можно охарактеризовать как собирание русских земель Москвой уже в качестве единоличного лидера, не имеющего себе равных противников. На первый взгляд, этому противоречит разгоревшаяся во второй четверти XV в. так называемая «феодальная война», однако, если мы глубже вглядимся в истоки этого конфликта, то обнаружим, что он представляет из себя, хотя и крупный, но все же банальный династический конфликт, в котором решался вопрос не о сохранении или ликвидации удельных порядков на Руси, а лишь о том, какая ветвь московского рода будет возглавлять процесс объединения. Поэтому не удивительно, что после завершения этого конфликта ход объединения заметно ускорился, особенно после присоединения Новгорода при Иване III в 70-х гг. XV в. При Иване III удалось решить и еще одну важную задачу – окончательно разрушить притязания Орды на взимание дани с Руси. Известное «стояние» на р. Угре (1480 г.) знаменовало окончательный переход от оборонительной к наступательной политике в отношении Орды.
Таким образом, к концу XV – началу XVI в. Русь превратилась в единое государство с соответствующей политической структурой, которая, впрочем, мало чем отличалась от системы управления княжеством удельного периода. Во главе Московского государства стоял «Государь всея Руси», как стал именовать себя еще Иван III. Он в своей деятельности опирался на совет бояр («боярскую думу»). Усложнение задач государственного управления привело к появлению и новых органов – приказов – функциональных исполнительных учреждений, ведавших определенной отраслью государственных дел (Впрочем, первые приказы еще мало напоминали учреждения, являясь фактически лишь должностью одного лица). Распределение должностей в системе государственного управления происходило при помощи весьма своеобразной системы – местничества – порядка назначения на должность в соответствии со знатностью боярина, которая определялась его сроком службы московскому князю или родовитостью. Управление на местах передавалось в руки бояр-наместников, которые за осуществление своих обязанностей получали «корм» от населения (в натуральной и денежной форме). Такая система, получившая название кормления, приводила к серьезным злоупотреблениям со стороны «кормленщиков» и вызывала серьезные нарекания населения. Поэтому московские государи стремились ее ограничить. Одним из способов ограничения этого и других форм произвола было укрепление системы права. В этих целях при Иване III был разработан новый Судебник (1497 г.), устанавливающий единые правовые нормы ведения судопроизводства для всего Русского государства.
Вряд ли однако следует переоценивать достигнутую степень централизации власти. Элементы вечевых порядков сохраняются вплоть до конца XV в., причем не только в Новгородской земле. События 1480 г., когда москвичи во время «стояния» на р. Угре фактически вынудили сбежавшего от своего войска Ивана III вернуться к нему, говорят о существенном влиянии населения на княжескую власть, о возможности участия его в процессе принятия политических решений.
Таким образом, в конце XV – начале XVI вв. завершился процесс складывания единого Российского государства. Начавшись как средство борьбы с ордынской зависимостью, этот процесс постепенно приобрел самостоятельное значение, выйдя за рамки национально-освободительного движения. Московское государство сформировалось на весьма шатком экономическом основании, в условиях отсутствия серьезных внутренних стимулов к объединению. В известной степени объединение было преждевременным. Поэтому государству фактически пришлось взять на себя, помимо традиционных функций управления, и выполнение задачи создания необходимых для этого предпосылок, стать своего рода локомотивом развития России. Отсюда, несмотря на очевидные черты ограниченно-монархической политической системы тенденции к формированию автократии (самодержавия) заметны уже на ранних ступенях существования Московской государственности.
Образование единого Российского государства несомненно способствовало развитию единой русской культуры; в его рамках более интенсивно стал идти процесс формирования великорусской народности. Однако главное – в другом. В начале XVI в. завершился еще один период формирования российской государственности. Пройдя сложный путь развития, приобретя опыт взаимодействия как с «Европой» (славяно-скандинавский синтез на древнерусском этапе), так и с «Азией» (русско-татарский симбиоз), Россия выработала свою вполне самобытную форму государственности, отличающуюся как от первой, так и второй – Московское царство.
IV. МОСКОВСКОЕ ЦАРСТВО (XVI – XVII вв.)
1. Российская государственность при Иване IV: борьба за выбор пути.
Объединение России способствовало заметному ускорению развития во всех сферах жизни страны уже в первой половине XVI в. Росли города, в которых увеличивалось население, совершенствовались ремесло и торговля, осваивались новые земли, обживались ранее незаселенные северные районы, стабилизировались отношения между социальными группами.
Как раз к середине XVI в. в стране сформировались основные социальные слои со вполне оформившимися функциями и интересами: господствующие позиции по-прежнему занимает боярство, в то же время, все более уверенным становится голос новой социальной группы – дворянства, служилых людей, которые, в отличие от бояр, получали в вознаграждение не наследственное («вотчину»), а временное земельное владение («поместье»). В исторической литературе весьма часто можно встретить жесткое разграничение, проводимое между этими двумя формами собственности: вотчину, как правило, относят к варианту частной, а поместье – условной, неполной. В действительности, однако, российское средневековье не знает частной собственности: во всех случаях мы имеем дело с вариантом «совладения», когда верховным собственником, даже в случае с боярской вотчиной, является государство[189]. Наследственный же характер вотчины определяется исключительно наследственным характером службы боярства.
В вотчинах и поместьях работали крестьяне, зависимые от владельца земли, но сохранявшие свободу (впрочем, весьма относительную, поскольку в средневековом обществе свободы в сегодняшнем понимании этого слова не существовало и для высших классов), выражавшуюся в праве уйти от своего господина при условии выполнения договорных обязательств в «Юрьев день». За проживание на этих землях они обязаны были платить натуральный оброк и выполнять определенные, сравнительно небольшие в этот период, отработочные повинности (барщина). Помимо этих, так называемых, владельческих крестьян на «черных»[190] государственных землях «сидели» «черносошные» крестьяне. Все крестьянское население должно было нести повинности в пользу государства – «тягло». В городах сложился значительный слой посадского «тяглого» (т.е. податного) торгово-ремесленного населения, игравшего весьма важную роль не только в экономической, но и в политической жизни страны.
В политическом отношении в Московском государстве в первой половине XVI в. завершались те процессы, которые получили наибольшее развитие при Иване III. Его преемник Василий III продолжал политику укрепления центральной власти, которая, будучи первоначально поддержана боярством, постепенно все больше вызывает у него оппозиционные настроения. Особенно отчетливо это проявляется после перехода власти в руки малолетнего Ивана IV, когда начинается череда боярских правлений. В историографии этот период часто рассматривается как едва ли не попытку возвращения ко дням раздробления, однако на деле мы имеем дело с попыткой создания особой формы власти, представлявшей из себя альтернативу тем тенденциям, что наметились уже в правление Ивана III: относительно «демократическая» форма организации монархии в России со значительной ролью аристократического элемента («польский» вариант[191]) в противоположность «деспотической монархии» («восточный» вариант) с неограниченной властью самодержца. Собственно, борьба за выбор между этими вариантами и составляла существо событий политической истории XVI в.
Неспособность ни одной из сторон достичь успеха в этой борьбе привела к заключению своего рода соглашения между монархом и аристократией в конце 40-х – начале 50-х гг., что отчетливо проявилось в реформах «Избранной рады». «Избранная рада», или Ближняя дума – это весьма условное название правительства, сложившегося после восстания 1547 г. во главе с А. Адашевым и протопопом Сильвестром, фактически сосредоточившего в своих руках управление страной в первые годы правления Ивана IV.[192]
Одной из главных задач реформ было укрепление положения монарха. Важную роль в этом плане сыграло венчание Ивана IV на царство, проведенное еще в апреле 1547 г. Однако сам по себе царский титул не мог обеспечить желаемого повышения авторитета власти. Этой цели должна было послужить организация сотрудничества основных социальных сил страны в рамках особых совещаний при царе – Земских соборов, первый из которых был созван в 1549 г.
Укреплению центрального начала способствовала и реформа местного управления. Начав уже с конца 40-х гг. политику ограничения кормлений, правительство пошло на полную ликвидацию этой системы в 1555 – 1556 г. Власть «кормленщиков» была заменена местным «земским» самоуправлением.
Наведению порядка в государстве должна была содействовать и судебная реформа, выразившаяся в издании в 1550 г. нового Судебника. В его задачи, по мысли законодателя, входило ограничение произвола бояр в судопроизводстве и укрепление контроля со стороны центральной власти за судебной системой в целом.
Жизнеспособность государства зависит от боеспособности его армии. Нерегулярное дворянское ополчение к середине XVI в. перестало отвечать предъявляемым к нему требованиям, связанным с ростом завоевательных интересов российского государства. Поэтому на смену ему приходит новая форма организации армии – полурегулярное стрелецкое войско. Стрельцы несли уже постоянную военную службу, но все же, одновременно, они должны были заниматься той или иной формой самообеспечения (всевозможными подсобными промыслами), поскольку жалование не обеспечивало их потребностей. Другой мерой, укрепляющей армию, стало ограничение местничества на время военных действий, проведенное в 1549 – 1550 гг. и несомненно укрепившее единоначалие и дисциплину в ней.
Помимо вышеназванных реформ правительство провело немало других важных преобразований: произошли изменения в налоговой системе, определенные новшества были внесены в таможенную политику, ограничивалось церковное землевладение и т.д.
Все эти реформы уже к середине 50-х гг. дали свои плоды. Заметно возросли доходы государственной казны, укрепился авторитет молодого царя, были достигнуты военные успехи (взятие Казани, Астрахани).
Однако, как оказалось, реформы привели не к равномерному укреплению позиций основных политических сил, а к усилению только одной из них – царя. Именно он в наиболее полной мере сумел воспользоваться результатами, полученными от эпохи сотрудничества с «Избранной радой». Сама же «Избранная рада», столь много способствовавшая росту авторитета царя, стала главной жертвой этого выросшего авторитета. Последний перестал в ней нуждаться, более того, увидел в ней помеху своим планам. Особенно отчетливо конфликт царя с его еще недавно ближайшим окружением проявился в конце 50-х гг. в связи с вопросом о дальнейшей внешнеполитической ориентации страны: если представители «Избранной рады», исходя из реального соотношения сил, добивались доведения до логического конца «восточной» политики России (прежде всего, решение проблем Крымского ханства, рати которого регулярно опустошали южные уезды страны), то Иван IV все больше склонялся к переориентации внешней политики на Запад. Результатом победы Ивана IV в этом споре стала не только Ливонская война (1558 – 1583 гг.), но и падение правительства Адашева, а с ним и фактическое окончание эпохи компромисса. Царь сделал свой выбор отнюдь не в его пользу.
Наиболее выразительной формой отказа от компромисса стала знаменитая «опричнина». Раздел страны на две части – «опричнину» и «земщину», – произведенный в 1565 г., сопровождался разделением государственных аппаратов со значительным изменением их функций, созданием отдельного опричного войска (фактически – гвардии царя), переделом земельных владений и рядом других важных изменений в политической системе Московского царства. Но, пожалуй, наиболее известна опричнина своей политикой террора (репрессии против ближайшего окружения, поход на Новгород и пр.). По сути дела, опричнина может рассматриваться как своего рода объявление чрезвычайного положения. А поскольку всякое чрезвычайное положение – явление временное, то и официальная опричнина просуществовала сравнительно недолго, в 1572 г. она была отменена.[193] Но этот короткий период оказался крайне важен для понимания тех политических процессов, которые происходили в Российском государстве в XVI в. Не удивительно, что его оценки среди историков оказались весьма разнородны. Существует несколько основных подходов к характеристике опричнины: одни видят в ней лишь результат психического расстройства Ивана IV, другие – находят стремление центральной власти окончательно подавить следы былого раздробления страны, третьи – борьбу боярства и дворянства между собой, четвертые – классовую борьбу феодалов против крестьян, и т.д.
Однако при всем разнообразии точек зрения большинство исследователей сходится на несомненном укреплении власти государя в России в результате опричнины, на явном расширении пределов его возможностей. Видимо, в этом и заключается главный смысл опричных мероприятий – установление абсолютной, самодержавнойвласти царя.
Но здесь Иван IV действует явно вопреки сложившимся к этому периоду условиям: время самодержавия еще не наступило. Старая система государственной власти, хотя и пассивно, сопротивлялась переменам, производимым изнутри ее. Более того, поскольку Иван сам был частью этой системы, ее окончательное разрушение грозило и ему самому гибелью. Поэтому-то ему и пришлось как бы выйти за рамки этой системы, создать зародыш новой («опричнину») и начать разрушение ее извне. Отсюда столь активное применение насилия – иными мерами поставленную задачу было просто не решить.
Насилие, впрочем, тоже, на первых порах, не слишком помогло. Сумев стать, по сути дела, первым российским самодержцем, Иван IV не создал, да и не мог еще создать системы самодержавия в стране. С другой стороны, именно его правление стало тем определяющим пунктом, который обусловил переход развития политической системы России на самодержавно-деспотические рельсы.
Таким образом, конфликт между двумя вариантами развития власти в российском государстве был разрешен в пользу самодержавия. «Демократический» вариант был отвергнут.
Цена за это, однако, была весьма высока: разорение страны, дестабилизация социально-политической системы, дезорганизация государственного аппарата – все это не могло не сказаться на последующем развитии Российского государства. Именно в методах правления Ивана IV кроются истоки «Смуты» начала XVII в.
2. «Смута». Гражданская война в России начала XVII в.
Потрясения эпохи Ивана IV сменились периодом несомненной, по крайней мере, политической стабилизации в правление Федора Ивановича и, позднее, Бориса Годунова в конце XVI в. Однако положение оставалось весьма тяжелым. Разорение страны, вызванное опричным террором и длительными войнами, обострило социальные проблемы.
Особенно острым оказался вопрос о рабочих руках. Рост налогового бремени привел к массовому уходу крестьян с помещичьих земель, что вызвало всеобщее недовольство дворян и их обращения к правительству с требованиями остановить отток рабочих рук. Поскольку подобное решение отвечало интересам самого государства, нуждавшегося в стабильном поступлений налогов, оно довольно охотно пошло на такую меру, как введение «заповедных лет», т.е. периода запрета на переход крестьян в «Юрьев день». В 1597 г. система «заповедных лет» был дополнена указом об «урочных годах», установившим пятилетний срок сыска и возврата крестьян, ушедших в «заповедные» годы. Меры эти, по-видимому, первоначально рассматривались как сугубо временные, имеющие целью лишь пережить возникшие трудности, однако постепенно они вылились в постоянно действующие и, в конечном итоге, легли в основу системы крепостного права.[194] (Существуют и иные концепции относительно причин возникновения системы крепостного права. Ряд историков, например, В.О. Ключевский, полагали, что крестьяне потеряли право перехода не в силу правительственного указа, а в результате роста их долговых обязательств перед своими хозяевами.) Таким образом, временная экономическая стабилизация была достигнута весьма высокой ценой закрепощения основной массы населения. Изменение в короткое время положения столь значительной массы населения не могло, конечно же, не привести к дестабилизации социальной ситуации в стране.
Нехватка рабочих рук сказалась и на взаимоотношениях ведущих социальных групп российского общества – боярства и дворянства. Конкуренция за рабочую силу ухудшила и без того не безоблачные их отношения. Конфликты существовали и внутри самой боярской среды.
Возможность новой дестабилизации крылась и в заметном ослаблении авторитета царской власти, связанном как с неспособностью к управлению Федора Ивановича, и делом царевича Дмитрия, погибшего при невыясненных обстоятельствах в 1591 г., так и с появлением впервые за очень длительный период выборного государя в России (Ввиду прекращения династии после смерти Федора Ивановича в 1598 г. на престол был избран Борис Годунов), что было очевидным нарушением традиции престолонаследия. Дело, впрочем, не столько в нарушении традиций, сколько в естественной слабости выборного правителя по сравнению с наследственным в средневековом обществе. Тогда как последний окружен божественным ореолом («нет власти, аще от бога»), делающим открытую борьбу против него равнозначной попытке выступления против бога, первый не имеет подобной защищенности. Избранный людьми, способными на ошибку, он может быть ими же и свергнут.
Таким образом, внешнее успокоение в стране было лишь прикрытием сложных и весьма конфликтных процессов, происходящих внутри российского общества, по сути дела всеобъемлющего кризиса, чреватого обострением социально-политической ситуации. Достаточно было сравнительно слабого толчка, чтобы вывести систему из равновесия.
И этот толчок не замедлил последовать. Им оказался страшный голод, разразившийся в стране в 1601 – 1603 гг. и унесший жизни «трети царства Московского». Но как бы ни были сильны неурожай и последовавший за ним голод, сами по себе они не могли привести к социальному взрыву. Голод важен в том отношении, что он проявил слабость правительства, оказавшегося неспособным справиться с продовольственным кризисом, усиленную скрытым, но от того не менее мощным саботажем действий власти со стороны аристократии. Причем, средств к существованию лишились не только социальные низы, но и значительная часть дворян и холопов (по большей части служилых, т.е. тех, кто ходил на войну вместе со своими господами), которые, не желая смириться с этим, стали добывать себе «хлеб насущный» с помощью силы. Началась полоса так называемых «разбоев». Постепенно отдельные отряды «воров» стали объединяться под руководством некоего Хлопка, вступая в противоборство с правительственными войсками. Ценой огромных усилий с этим выступлением правительству удалось справиться, но сбить напряженность не удалось. Большинство участников восстания сконцентрировалось в приграничных юго-западных районах, фактически неконтролируемых центральной властью. Этот район (Путивль, Комарицкая волость и др.) постепенно превратился в центр формирования правительственной оппозиции. Социальный состав этих сил был крайне неоднороден: среди участников были и казаки, и холопы, и дворяне, и бояре. Столь же разнородны были и цели и требования этих групп.
Скопившейся массе оппозиционеров не хватало лишь лидера, способного возглавить движение. Но вскоре появился и он – человек, объявивший себя чудесным образом спасшимся от смерти царевичем Дмитрием (в действительности, по-видимому, дворянский сын Григорий Отрепьев). В историю он вошел под именем Лжедмитрия I. Объединив вокруг себя все оппозиционные Б. Годунову силы, Лжедмитрий в 1604 – 1605 гг. совершил поход на Москву и, с помощью восставших москвичей взяв ее[195], стал новым российским царем.
Здесь можно увидеть первую развилку в истории «Смуты». Укрепление Лжедмитрия на троне могло стать завершением конфликта. Однако будучи талантливым авантюристом, успешным в захвате власти, Г. Отрепьев оказался недостаточно гибок для того, чтобы удержать российский престол. Крайняя разнородность сил, на которые он опирался, и непродуманная политика Лжедмитрия, в конечном итоге, не только привели к полной потере им всякой социальной опоры, но и нарастанию недовольства москвичами его правлением. Поэтому в мае 1606 г. в Москве вспыхнуло восстание, которое в результате которого Лжедмитрий I был свергнут. На престол был избран новый царь – Василий Шуйский. Вступление на престол царя Василия ознаменовалось крайне важным событием, которое, впрочем, еще не получило соответствующей его значению оценки в исторической литературе, – оглашением «клятвенной записи», которая носила характер обязательств, взятых на себя правителем перед народом. Фактически, мы имеем первую в истории России попытку юридического оформления ограничения власти монарха.
С падением Лжедмитрия закончился первый этап гражданской войны, характеризующийся недостаточной поляризацией сил, участием преимущественно политически активной, а потому сравнительно небольшой, части населения, кратковременным, локальным размахом военных действий и сугубо внутренним характером конфликта.
Потеря авторитета Лжедмитрия в Москве имела обратный эффект в провинции, особенно на юго-западе страны, куда вновь начали стекаться как его оставшиеся сторонники, так и противники нового царя. Результатом этого сбора оппозиции стало восстание под предводительством Ивана Болотникова (1606 – 1607 гг.). В советской исторической литературе это восстание нередко называли первой крестьянской войной в России, однако ни по социальному составу, ни по целям и требованиям восставших оно никак не может подпадать под эту категорию. Фактически, И. Болотников, называвший себя «большим воеводой Дмитрия», продолжил его дело. На этот раз поход на Москву завершился поражением болотниковцев, что явилось результатом укрепления сил, осознавших опасность и потому выступающих за прекращение «Смуты». Другой характерной чертой этого выступления стало более активное участие в нем социальных низов. С поражением Болотникова завершился второй этап гражданской войны.
Третий этап связан с именем Лжедмитрия II, объявившегося в России летом 1607 г. Третий поход на Москву и по своему социальному составу, и по целям весьма напоминал два предшествующих, однако нельзя не заметить возросшую роль в его организации и осуществлении польских наемников (присутствовавших в свое время и в войсках Лжедмитрия I, но если там они играли по преимуществу роль наемных солдат, то теперь они выступают в качестве советников). На этом этапе в конфликт оказалось вовлечено практически все население и большая часть европейской территории страны, что привело к его превращению в полномасштабную гражданскую войну. С другой стороны, резко понизилась сознательность ее участников. Характер борьбы стал особенно точно соответствовать своему названию – «Смута».
Войскам Лжедмитрия II удалось не только осадить столицу, но и распространить свою власть на значительную часть севера и северо-запада России. В результате в стране сложилось фактическое двоевластие: с одной стороны – правительство В. Шуйского, признаваемого в восточных районах страны, а с другой – Лжедмитрия II, столицей которого стало подмосковное Тушино. В тушинском лагере сформировался свой государственный аппарат со своим царем и своей Боярской думой. Поначалу «самозванец» (точнее, его имя) пользовался широкой популярностью как в верхушке российского общества, так и среди социальных низов, и это позволило ему продержать Москву в осаде более полутора лет. Однако, как и в случае с Лжедмитрием I, неспособность выполнить взятые на себя обязательства заметно пошатнула его позиции. Кроме того, постепенно стали нарастать внутренние противоречия в тушинском лагере, прежде всего, между русскими и поляками. Бесчинства польских наемников в русских землях вызвали резкое недовольство населения и отказ в поддержке «самозванца».
Напротив, позиции В. Шуйского несколько укрепились: ему удалось с помощью договора со Швецией в 1609 г., хотя и весьма невыгодного для России (в частности, пришлось передать шведам территории на Карельском перешейке), получить военную поддержку. Совместными усилиями шведского и русского отрядов под командованием М. Скопина-Шуйского значительная часть северных районов была освобождена от власти «тушинцев» (впрочем, заключительный этап боевых действий проходил практически без шведского участия). Поражения обострили внутренние противоречия в тушинском лагере и привели его к распаду. Гражданская война, тем самым, казалось бы, подходила к своему завершению[196], однако в дело вмешались внешние силы.
Использовав в качестве предлога договор, заключенный между Россией и Швецией, польский король Сигизмунд III (находившийся в состоянии войны со шведами) в сентябре 1609 г. начал осаду Смоленска. Таким образом, эскалация гражданской войны в России привела к переходу скрытой фазы польского вмешательства в русские дела в открытую вооруженную интервенцию, целью которой было разрешение давнего территориального спора в свою пользу.
Неспособность В. Шуйского справиться с возникшими трудностями укрепила и без того немалую оппозицию против него в Москве, Ею было организовано восстание, завершившееся низложением В. Шуйского. Но на сей раз избирать нового царя не стали, и управление перешло в руки временной комиссии из семи бояр – «семибоярщины»[197]. К этому моменту вновь активизировался Лжедмитрий II, что поставило московское правительство между двух огней – тушинцами и поляками. Пытаясь найти выход из положения, они решили пойти на соглашение с последними. Договор московских бояр с поляками предусматривал передачу русского престола польскому царевичу Владиславу и унию России и Польши. Традиционное представление о потере независимости Россией в случае выполнения соглашения не вполне соответствует действительности. Приглашение монарха извне – обычная практика того времени в Европе. Наследственное монархическое происхождение обеспечивало восстановление божественного ореола власти, а следовательно, стабилизацию политической системы. Тем самым, перед нами – еще одна возможная развязка «Смуты». Другое дело – что договор не был выполнен польской стороной, намеревавшейся извлечь большие выгоды из «смуты» в России. Не встретила однозначной поддержки эта идея и в социальных низах, все более активно выражавших свое недовольство слабостью власти.
Опасность открытого выступления заставила московское правительство согласиться на вступление поляков в Москву. На первых порах польские отряды старались выполнить условия пребывания в столице, однако вскоре стали вести себя все более развязно. К этому добавилось продолжение, вопреки соглашению, осады Сигизмундом Смоленска, ясно показавшее нежелание польской стороны действовать в соответствии с договоренностью. Все очевиднее становилось нарастание угрозы национальной катастрофы – возможности реальной утраты государственного суверенитета.
Понимание опасности способствовало окончательному осознанию необходимости объединения всех патриотических сил страны вне зависимости от позиции, занимаемой в ходе гражданской войны. Поэтому с 1611 г. начинается формирование сил, противостоящих интервенции. Сначала в Рязани возникло первое ополчение во главе с П. Ляпуновым, И Заруцким и Д. Пожарским . Оно предприняло попытку освобождения Москвы, но из-за неспособности полностью преодолеть существовавшие между отдельными группировками разногласия потерпело в этом неудачу. Новую попытку предприняли нижегородцы, создавшие второе ополчение во главе с Д. Пожарским и К. Мининым. Более высокий уровень организации оказался результатом деятельности сложившейся еще в рамках первого ополчения новой формы организации власти – «Совета всей земли» – постоянно действующего Земского собора. Укрепление единства принесло, наконец, свои результаты – в октябре 1612 г. Москва была освобождена.
С освобождением Москвы встал вопрос о новом монархе. С этой целью в столице был созван Земский собор, который после долгих и трудных дебатов 21 февраля 1613 г. принял решение об избрании Михаила Романова на царство. Воссоздание высшего звена государственной власти на основе широкого и действительно народного представительства фактически положило конец гражданской войне. Внутренняя же стабилизация, пусть и весьма относительная[198], позволила решить внешнеполитические проблемы. В 1617 – 1618 гг. были заключены договора об окончании военных действий со Швецией и Польшей. Правда, при этом пришлось пойти на серьезные территориальные и другие уступки, однако главная задача – сохранение национально-государственной независимости – благодаря им окончательно была разрешена.
«Смута» была тяжелейшим испытанием для России: политическая и социальная дестабилизация, экономическая разруха, упадок культуры – таковы лишь некоторые последствия гражданской войны. Естественно, поэтому, встает вопрос о смысле тех жертв, которые понесла страна. Попытки ответа предпринимались еще современниками, видящими в «Смуте» «всего мира за премногие… грехи наши и беззакония и неправды… излияние гневобыстрое… от бога»[199]. Советские историки сводили ее к крестьянской войне, осложненной иностранной интервенцией. Есть немало и других объяснений. Однако, видимо, события «Смутного времени» можно рассматривать как «аристократическую контрреволюцию», (ставшую ответной реакцией на «революцию», произведенную Иваном Грозным, пожелавшим ввести самодержавную форму власти в стране), как еще одну попытку реализации «демократического» варианта организации власти в Российском государстве. По формальным признакам эта попытка оказалась успешной: избрание царей, огромная роль боярства в осуществлении власти во время и в первые годы после «Смуты», казалось бы, дают основания для подобного утверждения. Однако на деле они явно опоздали: их политическое влияние было подорвано еще в правление И. Грозного, Смута лишь продлила агонию традиционного государственного уклада, отсрочив его крах на более позднее время – начало XVIII в.
3. «Бунташный век» (XVII в.).
Если любой исторический период является в известном смысле переходной эпохой, поскольку в нем всегда что-то отмирает, а что-то рождается, то в отношении XVII в. это положение более чем справедливо: большинство исследователей сходятся на том, что в этот период число «рождений» и «отмираний» было большим, чем в какой-либо другой. Поэтому не удивительно, что XVII в. нередко рассматривают по преимуществу в качестве периода, подготовившего преобразования Петра I. Появление новых элементов в развитии общества редко происходит бесконфликтно: чаще всего им приходится вступать в борьбу с традиционными устоявшимися формами жизни, что создает условия для дестабилизации социально-политической обстановки. Именно так и обстояли дела в России. Недаром XVII в. еще у современников получил название «бунташного».
Действительно, в отличие от предшествующих этапов развития Российского государства, когда большинство конфликтов происходило лишь в верхних эшелонах власти, в XVII на политическую сцену все активнее выходят социальные низы. Даже оставляя в стороне «Смуту», можно назвать такие крупнейшие столкновения масс с властью, как городские восстания 1648 – 1651, 1662 гг., выступление под предводительством С. Разина, раскол или стрелецкие восстания конца XVI в.
Все они, так или иначе, связаны со становлением новой государственности в России. Начавшееся еще при Иване IV противоборство двух основных путей в развития государственной системы России, приведшее к временному восстановлению после «Смуты» роли аристократического элемента в управлении страной, продолжалось и в XVII в. Результатом стала весьма своеобразная политическая система, основной чертой которой являлась нерасчлененность власти и общества. Те споры, которые ведутся вокруг полномочий различных звеньев государственной власти XVII в.[200], вполне естественны. Последние изначально не разграничены. Любые решения вырабатываются с помощью весьма сложного механизма соотнесения запросов различных социальных и профессиональных групп, порой, весьма конфликтного. Фактически, выступления являются необходимым звеном действия этого механизма, позволяющим выяснить как соотношение сил между различными сословиями, так и их запросы и интересы.
Но постоянная социально-политическая нестабильность, создаваемая подобной системой не может не вызвать усталости населения и стремления к ее реорганизации. Опираясь на усилившееся стремление к стабилизации, монархическая власть переходит в наступление. Если первая половина века характеризуется резким повышением значения таких органов государственной власти, как Земские соборы и Боярская дума, без совета с которыми царь не мог принять ни одного крупного решения, то со второй половины XVII в. их влияние начинает быстро падать. С 1684 г., например, прекращают созываться Земские соборы. Еще раньше царь начинает игнорировать советы думы, перейдя к практике опоры на ближайших советников («Ближняя дума», «комната»). Напротив, резко возрастает роль исполнительных учреждений – приказов – и бюрократического аппарата (приказных начальников, дьяков, подьячих и пр.) в государственном управлении. Как раз на XVII в. приходится расцвет приказной системы. Все эти изменения являются несомненным свидетельством укрепления власти российского монарха, все более превращающегося в действительно самодержавного владыку. Их отразило уже Соборное уложение 1649 г., в котором отчетливо прослеживается тенденция к правовому обеспечению неограниченности власти государя.
Еще одним свидетельством укрепления власти монарха стала его победа в том противоборстве, которое разгорелось в рамках раскола. Проводимую патриархом Никоном реформу церкви, заключающуюся по преимуществу в исправлении книг и обрядов, обычно связывают с необходимостью укрепления церковно-политических связей России с южнославянскими странами, влияние в которых все более становится актуальным для России в связи с вхождением в ее состав Украины. Не умаляя значимости этого внешнего фактора, все-таки следует в качестве ведущего назвать другой – внутренний: меняющееся положение государства, заставляющее по-новому определить его взаимоотношения с церковью. Различие в подходах к этим взаимоотношениям и определило суть тех споров, что разгорелись в 50 – 70-х гг. XVII в.
Важно подчеркнуть при этом, что церковно-государственные отношения в XVII в. строились на весьма отличных от сегодняшних принципах. Да и в целом, понимание права в средневековой Руси отличалось от современного представления о нем, как о системе регулирования отношений между гражданами и юридическими лицами. Право здесь – справедливость, «правда», даруемая свыше как результат проявления Божьей воли. Только Божий суд является действительным и единственным источником права. Естественно поэтому что в своих заявлениях и Никон, и Алексей Михайлович апеллируют, прежде всего, в высшему арбитру – Богу. Государство при таком взгляде – лишь посредник между богом и людьми в осуществлении правовой деятельности.
Но несмотря на общность подхода, разница в положении диктует и различное понимание взаимоотношений церкви с государством. Если Алексей Михайлович видит проявление божьей воли в огосударствлении церкви, в подчинении ее государству, то Никон, напротив, стремится поставить церковь над государством, он – сторонник теократического государства («священство выше царства»). Кстати, по складу характера сам Алексей Михайлович весьма склонен был пойти навстречу Никону: недаром на протяжении нескольких лет тот фактически управлял государством. Однако, царь Алексей Михайлович, несмотря на все его колебания, не мог согласиться с подобной концепцией, что и вызвало, в конечном итоге, опалу Никона.
Каким бы острым ни было это противостояние, обе его стороны все же исходили из общей посылки о необходимости пересмотра системы взаимоотношений церкви и государства – отсюда и единство по вопросу о проведении церковной реформы. В противоположность такому подходу в этот период сложилось иное течение – старообрядчество, считавшее необходимым сохранить ранее существовавший порядок автономных взаимоотношений церкви и государства. Самым видным и бескомпромиссным идеологом этого движения стал протопоп Аввакум. По-видимому следует говорить об антигосударственном, и антиправовом в этом смысле, сознании Аввакума. Его учение пронизанное убеждением в нерушимости христианских устоев жизни, можно, таким образом, рассматривать как консервативную реакцию на перемены происходящие в государственном строе России.
В этом противостоянии консервативной негосударственной концепции права Аввакума, полугосударственных теократических убеждений Никона и прогосударственной идеологии Алексея Михайловича верх одержала последняя. Государство, как всегда, оказалось победителем.
Таким образом, к концу XVII в. в государственной системе России сложились все условия для окончательного оформления абсолютизма.
Централизация политической системы была тесно связана с процессом завершения становления социальной структуры российского общества. С одной стороны, становится все более заметной консолидация его верхнего слоя: к концу XVII в. практически потеряло значение былое разделение между боярами и дворянами. Формальным выражением этого сближения стал акт отмены местничества в 1682 г. Слияние верхних сословий во многом было основано на изменениях, происшедших в поземельных отношениях: к этому времени фактически теряются какие-либо отличия между вотчинной и поместной формами землевладения. Причем, происходит не только приближение поместья к вотчине (через увеличение прав помещика на владение землей), но и обратное – вотчины к поместью (поскольку и первые, и вторые обуславливались обязательностью службы государю).
С другой стороны, окончательно оформились и низшие классы общества, что связано, прежде всего, с завершением формирования крепостнической системы отношений. Соборное Уложение 1649 г. юридически прикрепило крестьян к земле (как, впрочем, посадских людей – к посадам, а дворян и бояр – к службе), создав государственную систему крепостного права. Правда, особую роль в социальной структуре продолжало играть казачество, пользовавшееся сравнительно широкой автономией. Однако с середины XVII в. правительство начинает все более активно наступать и на привилегии казаков, стремясь полностью подчинить их своему контролю. Фактически, можно говорить о неправомерности рассмотрения крепостничества как политики лишь по отношению к крестьянам. Крепостническое давление со стороны государства испытывали, хотя и в разной степени, все сословия[201].
Оно было другой причиной тех крупных социальных конфликтов, которые потрясли Россию в ХVII в. Несмотря на то, что в ряде случаев социальные выступления заставляли правительство идти на уступки (и порой весьма серьезные, как, например, в ходе восстания в Москве 1648 г., итогом которого стало удовлетворение практически всех требований восставших), государству, в целом, удавалось использовать существующие противоречия в среде восставших и добиваться, в конечном итоге, даже усиления своих позиций. Так, восстание под руководством С.Т. Разина (1670 – 1671 гг.), обратным результатом имело ликвидацию казачьей автономии. Причем, их поражение оказалось поражением и для крестьян. Дело в том, что хотя казаки защищали, в первую очередь, свои права, объективно их борьба была способом ограничения крепостнического давления на крестьян. После отмены «Юрьева дня», бегство на Дон, оставалось последним средством их противодействия стремлению землевладельцев увеличить бремя эксплуатации. Опасность лишения рабочих рук в случае чрезмерного давления на крестьянина вынуждала господина ограничивать свои аппетиты. Соответственно, успех властей в борьбе с казаками объективно способствовал усилению эксплуатации крестьянства. В то же время, активная социальная борьба, прежде всего, низов, несмотря на ее конечную неудачу, вынуждала власти умерять темп крепостнического наступления.
Таким образом, крайняя противоречивость социально-политических процессов XVII в. является неотъемлемой характеристикой этого периода. Это с очевидностью доказывает правомерность трактовки его как переходной эпохи. Другое дело, что вопрос о том, каковы причины этого перехода, от чего и к чему он совершался и сколь позитивен он для России – все эти проблемы вызывали и до сих пор вызывают немало споров. Если для одних переход к новой эпохе был следствием развития закономерных общественно-исторических процессов по пути прогресса, то для других – он объясняется лишь усилившимся влиянием Запада на Россию. Если, по мнению «государственников», основным содержанием XVII в. была борьба родовых и государственных начал, то советские историки искали в нем начало противостояния феодализма и зарождающегося капитализма. Наконец, тогда как «славянофилы» видели в XVII в. вершину развития, период расцвета неповторимой российской цивилизации, и соответственно, крайне негативно оценивали петровские реформы, то «западники», напротив, позитивно оценивали лишь те черты XVII в., которые указывали на развитие в зародыше будущих преобразований.
IV. РОССИЯ В ЭПОХУ АБСОЛЮТИЗМА (XVIII – XIX вв.)
1. Реформы Петра Великого первой четверти XVIII в.
Петровская эпоха неизменно привлекает к себе внимание как профессиональных исследователей, так и простых любителей истории. Реформы, проведенные Петром, считаются, и вполне правомерно, одним из важнейших периодов в истории России, а самого Петра I даже большинство западных историков характеризует как личность, наиболее поразительную в истории Европы после Наполеона, как «самого значительного монарха раннего европейского Просвещения»[202] (Виттрам Р.). В то же время, оценки значимости того, что произошло в начале XVIII в., весьма разнообразны, нередко прямо противоположны.
Расхождения наблюдаются уже в вопросе об обусловленности петровских преобразований и их взаимосвязи с предшествующей эпохой. Если одни видят в них революционный, по сути, разрыв с прошлым (при этом такой взгляд разделяли как сторонники, скажем С.М. Соловьев, так и противники – «славянофилы» – реформ), то другие – напротив, естественную эволюцию, развитие тех процессов, которые определились уже в XVII в. Надо сказать, что, по мере развития исследования этих периодов, число сторонников закономерности петровских реформ растет.
Чаще всего среди предпосылок петровских преобразований называют усиление центральной власти, консолидацию высших слоев общества на основе слияния поместной и вотчинной форм землевладения, появление мануфактур и развитие торговли, все более активные связи с Западом и т.п. Обращается также внимание на настоятельную необходимость реформ с целью преодоления отсталости России. Впрочем, по мнению «славянофилов», эти реформы были не только не нужны, но, наоборот, крайне вредны для России.
Обусловленность и необходимость петровских преобразований доказывается также на примере событий конца XVII в., когда уже в ходе развернувшейся политической борьбы были предприняты попытки реформ. Впрочем, в политике правительства Софьи (1682 – 1689 гг.) реформаторство было скорее в потенции, нежели в реальных действиях. И, возможно, эта медлительность как раз и стала причиной неудачи ее укрепиться у власти.
Иными словами, боролись между собой не сторонники и противники перемен, а альтернативные варианты реформ. Собственно, первые действия Петра I после перехода власти в его руки фактически продолжают линию правительства царевны Софьи, как во внутренней, так и во внешней политике. Точно также как и Софья, свои главные усилия Петр сосредоточил на укреплении позиций России на Черноморском побережье. Правда, если Софья пыталась сразу овладеть Крымом, Петр, менее связанный временными ограничениями, мог действовать более основательно. Поэтому главной целью он сделал на первом этапе Азов. Азовские походы, хотя и принесли успех, обнаружили недостаток сил России для дальнейшей борьбы. Возникла необходимость в поисках союзников. Именно с этой целью в Европу отправилось «великое посольство» вместе с самим Петром (1697 – 1698 гг.). Тщетность попыток привлечь европейцев к борьбе с Турцией и настоятельная потребность в укреплении связи с Западом привели Петра к мысли о необходимости переориентации своих внешнеполитических целей с южного на северо-западное направление. В результате Россия присоединилась к Северному союзу, вступившему в борьбу со Швецией, делая ставку на достижение выхода к Балтийскому морю.
Однако уже начало военных действий в 1700 г. обнаружило явную неготовность российской армии к войне с таким сильным противником, как Швеция. Повышение боеспособности могло быть достигнуто лишь при условии ее реорганизации, что, в свою очередь, требовало весьма широких преобразований во многих областях жизни страны: и в управлении, и в экономике, и в культуре. По-видимому, первоначально Петр не имел каких-либо отчетливых планов реформ[203], скорее, они являлись спонтанной реакцией на требования момента (В.О. Ключевский вообще считал, что главной движущей причиной всех реформ была война.). Однако постепенно они приобретают все более последовательный и планомерный характер.
Обращенность реформ к войне предопределила интерес царя-реформатора к армии. Ненадежность полурегулярного стрелецкого войска, продемонстрированная в стрелецких мятежах 1682, 1698 гг., заставила главные усилия сосредоточить, прежде всего, на создании регулярной армии. С этой целью была введена новая форма комплектования армии – рекрутские наборы, позволившие резко увеличить численность армии и повысить ее боеспособность. Это не могло не сказаться на успешности действий русской армии в Северной войне.
Принципы организации регулярной армии Петр активно использовал при формировании новой системы государственного управления. Здесь основными направлениями перестройки явились бюрократизация и централизация системы, упорядочение финансового дела и включение церкви в структуру государственной администрации.
К концу правления Петра система приобрела завершенный и целостный характер. Во главе государства теперь находился неограниченный в своей власти император, не нуждающийся в разделении власти с теми или иными сословиями или их представителями. Заменив Боярскую думу Сенатом, а патриаршество Синодом, Петр навсегда освободился от последних притязаний на власть аристократического и церковного элементов. Фактически той же цели служило и создание коллегий. При этом в коллегии Петр предпринял попытку соединить два весьма противоречивых принципа: централизм и коллегиальность. Та же противоречивость видна и в подходе к реформированию местного управления: с одной стороны, создается новая административная единица – губерния с жестко централизованной системой управления, а с другой – в учрежденных городских магистратах и ратушах вводится выборный принцип. Естественно, противоречие, как правило, разрешалось в пользу централизующего начала. Идея совмещения инициативы снизу с жестким контролем сверху оказалось нереализуемой, и централизация превратилась в господствующую черту новой системы управления.
Таким образом, к концу правления Петра I произошел окончательный переход к системе так называемого абсолютизма, означавшего неограниченность и неподконтрольность власти монарха.