СБОР СРЕДСТВ НА НОВЫЕ МЯЧИ
Клуб «Маринованный огурец» устраивает свадьбу без невесты — представление для сбора средств на покупку новых футбольных, баскетбольных и бейсбольных мячей. Вот это будет вечер! Наш шериф Грэди Килгор сыграет влюбленную невесту, а Иджи — жениха. Джулиан Тредгуд, Джек Баттс, Гарольд Вик, Пит Тидуэлл и Чарли Флауэр изобразят подружек невесты.
Представление начнется 14 июня в семь вечера в нашей школе. Цена билетов — 20 центов для взрослых и 5 центов для детей.
Венчание пройдет в сопровождении органа, на котором будет играть Эсси Ру Лаймуэй.
Обязательно приходите все! Я собираюсь присутствовать на этом зрелище ещё и потому, что моя дражайшая половина Уилбур будет играть девочку, которая бросает цветы молодым под ноги.
Мы с моей половиной ездили в кино на «Тайну убийства Грейси Аллен». Картина смешная, но постарайтесь успеть до семи, чтобы купить билеты подешевле.
Кстати, преподобный Скроггинс сказал, что какой-то умник закинул садовую мебель на крышу его дома.
Дот Уимс
ТЮРЬМА «КИЛБИ»
Этмор, штат Алабама
11 апреля 1950 г.
За угрозу ножом двум собаколовам Артиса О. Пиви посадили в тюрьму «Килби», которую чаще называли «фабрикой убийц». Полгода Иджи и Грэди пытались его вызволить, и наконец их старания увенчались успехом.
По дороге в Этмор Грэди сказал Иджи:
— Чертовски здорово, что его отпускают. Еще месяц, и он бы там загнулся.
Грэди знал, о чем говорит: когда-то он работал в этой тюрьме охранником.
— Черт, его если охранники не достанут, то другие ниггеры прикончат, можешь не сомневаться. Я там насмотрелся, как вполне нормальные ребята быстро превращались в форменных зверей. Бог мой, дома у них жена, детишки, а они убивают друг друга из-за какого-то педрилы… По ночам в тюремных корпусах всегда неспокойно, но как вылезет полная луна — только держись. Все как один сходят с ума и режут кого ни попадя. А на следующее утро ходим и подбираем трупы, иногда штук по двадцать пять. Поработаешь таким вот манером, и через некоторое время единственное, что отличает тебя от заключенного, — это пистолет. Ты думаешь, кто там в охране-то служит? В основном полудурки недоразвитые. Сходят в кино, насмотрятся Тома Микса или Хута Гибсона, а потом возвращаются домой и скачут по полям, ковбоев, значит, изображают. А уж когда остервенеют, то хуже уголовников делаются. Видел я, как они ниггера забили до смерти за просто так, от нечего делать. Потому и ушел оттуда. Говорю тебе, гиблое это место. А теперь, говорят, там работают ухари из Скоттсборо, так во сто крат, говорят, хуже стало.
Иджи забеспокоилась и принялась подгонять Грэди. Когда они миновали ворота тюрьмы и поехали по дороге к корпусу, их глазам предстали сотни заключенных в грубой полосатой тюремной одежде. Они копали или долбили землю мотыгами. Охранники были в точности такие, как их описывал Грэди. Они цепко оглядывали проезжающую машину и долго смотрели ей вслед, подстегивая приплясывающих лошадей. Иджи подумала, что они и впрямь похожи на дебилов, и успокоилась, только когда им выдали Артиса: на вид он казался вполне живым и здоровым.
Хотя одежда его была измята, а волосы сбились в колтун, Артис никогда так не радовался, как сейчас. Плевать на шрамы от кнута на спине и шишки на голове — их же не видно! По дороге к машине он улыбался во весь рот. Еще бы — он скоро будет дома!
Hа обратном пути Грэди сказал:
— Ну, Артис, теперь я за тебя головой отвечаю, не вздумай опять во что-нибудь вляпаться. Ты меня понял?
— Да, сэр. Я не хочу больше вляпываться и попадать в это место.
Грэди посмотрел на него в зеркальце:
— Что, очень там хреново?
Артис засмеялся:
— Да, сэр, там очень хреново, очень.
Когда четыре часа спустя показались трубы бирмингемских чугунолитейных заводов, Артис разволновался, как ребенок, и все порывался выйти из машины.
Иджи пыталась уговорить его сначала заехать в Полустанок:
— Тебя же там все ждут — и мама, и отец, и Сипси.
Но он так умолял отвезти его сперва в Бирмингем, хоть на пару часов, что они высадили его на Восьмой авеню.
— Ты уж, пожалуйста, постарайся побыстрей добраться домой, — сказала Иджи. — Они очень соскучились. Обещаешь?
— Да, мэм, обещаю, — ответил Артис и побежал по улице, смеясь от счастья.
Через неделю он показался у кафе, с набриолиненными блестящими волосами, элегантный, в новехонькой шляпе с широченными — по гарлемской моде — полями (подарок Мэдлин, который она купила в честь его возвращения).
ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»
Старое шоссе Монтгомери,
Бирмингем, штат Алабама
7 сентября 1986 г.
В это воскресенье Эвелин и Нинни угощались кукурузными палочками, кока-колой и домашними шоколадными пирожными с орехами.
— Милочка, что бы вам утром сегодня приехать! Вы пропустили такое представление! Мы все сидим завтракаем и вдруг смотрим — Веста Эдкок нацепила на голову плюшку с отрубями и крутит перед нами бедрами, изображая танец с обручем, прямо в столовой. Вот это было зрелище, я вам доложу! Бедный старый мистер Данауэй так возбудился, что пришлось ему дать успокоительное и увести в комнату. А медсестра Джинин заставила Весту сесть на место и доесть эту плюшку. Они дают их нам каждый день, вроде как профилактика от запоров. Знаете, в наши годы пищеварительная система совсем никудышная становится.
Она откинулась в кресле и шепнула:
— Знаете, некоторые здешние старички пукают и даже не замечают. — Нинни сделала глоток колы. — А многие возмущаются, что здесь цветные медсестры. Кое-кто даже говорит, что все цветные ненавидят белых и только и ждут удобного случая придушить нас во сне.
Эвелин сказала, что ничего глупее в жизни не слыхала.
— Именно так я и подумала, но поскольку это сказала ваша свекровь, то я решила помалкивать.
— Ну, меня это ничуть не удивляет.
— Ох, и не только она одна так думает! Вы не представляете, сколько стариков с ней согласны. Но я никогда в это не верила. Вокруг меня всю жизнь были цветные. Когда умерла мама Тредгуд, её положили в гостиной, а на дворе собрались все негритянки из Трутвилля и запели «Когда я попаду на небеса, я наконец присяду отдохнуть»… Ох, никогда этого не забуду. Вряд ли вам доводилось такое слышать, у меня от одного воспоминания мурашки по коже.
Возьмем, к примеру, Иджи. У неё в Трутвилле друзей было не меньше, чем в Полустанке. А если кто из её тамошних знакомых умирал, она всегда ходила на похороны. Даже как-то сказала мне, что с неграми ей бывает интересней, чем со многими белыми. Я помню её слова: «Нинни, плохой негр — это всего лишь плохой негр, а дрянной белый хуже собаки».
Я, конечно, мало с кем там общалась, но не видела более преданного человека, чем Онзелла. Она для Руфи готова была на все. Руфь была её любимицей, и она этого не скрывала. Оберегала её как зеницу ока.
Помню, Иджи пошла вразнос, напилась и удрала на всю ночь, так на следующий день Онзелла ей на кухне сделала выговор: «Послушайте, мисс Иджи, что я вам скажу. Так поступать с мисс Руфью может только совсем никудышный человек, и, ежели вы ещё раз такое устроите, я помогу ей собрать чемоданы».
Иджи вышла из кухни, не сказав ни единого слова. Она знала, что, когда дело касалось Руфи, Онзелле лучше не перечить.
Онзелла хоть и доброй была, но с характером. Стольких детей поднять и при этом день-деньской работать в кафе! Когда Артис или Озорная Птичка очень уж ей докучали, она выпихивала их за дверь, даже не прекращая нарезать печенье. Но с Руфью она была нежной как ягненок. Я помню, когда у Руфи обнаружили рак в женских органах, и пришлось везти её в Бирмингем на операцию, Онзелла поехала вместе со мной и Иджи. Мы втроем сидели в комнате ожидания и ждали доктора. Он вошел прямо в халате и шапочке и сказал нам: «Мне очень жаль, но мы ничем не можем помочь». Метастазы пошли в поджелудочную железу, а когда такое случается, тебе конец. Поэтому, сказал он, её просто зашили и оставили дренажную трубку.
Мы отвезли Руфь в дом Тредгудов и положили в спальне наверху, чтобы ей было удобнее. И Онзелла стала жить с ней в комнате и так до конца от неё и не отходила.
Иджи хотела нанять медсестру, но Онзелла и слышать об этом не желала. Все её дети уже выросли, но Большому Джорджу пришлось самому себе готовить.
Бедные Иджи и Культяшка, они прямо не в себе были. Сидели внизу в полном оцепенении. Руфь угасала быстро, и, Господи, как же её мучили боли! Она старалась не показывать этого, но мы-то видели, как ей плохо. Онзелла ни на шаг не отходила от нее, так и сидела с ампулой и шприцем, а в последнюю неделю вообще никого, кроме Иджи и Культяшки, не подпускала. Она сказала, что Руфь так велела, потому что не хочет, чтобы её видели в таком ужасном состоянии. Никогда не забуду, что она говорила, стоя перед дверью и не пуская нас: «Мисс Руфь — настоящая леди, она всегда знала, когда пора уходить с вечеринки, и пока она жива, исключений не будет».
Она сдержала слово. В тот момент, когда Руфь умерла, Большой Джордж, Иджи и Культяшка бродили по лесу, собирая сосновые ветки для её комнаты, а когда вернулись, то увидели, что её уже увезли.
Онзелла позвонила доктору Хэдли, и он прислал «скорую», чтобы Руфь отравили в похоронную контору в Бирмингем. Мы с Клео спустились вниз проводить. Когда её положили в машину, доктор Хэдли сказал: «Теперь идите домой, Онзелла, я поеду с ней и все улажу». Но Онзелла выпрямилась и ответила: «Нет, сэр, мое место здесь!» — и забралась с ним в машину. Она взяла с собой одежду Руфи и косметику и не покинула её, пока не убедилась, что она выглядит так, как ей хотелось бы выглядеть.
Вот поэтому я никогда не поверю, что цветные ненавидят белых. Нет! Слишком многих цветных повидала я на своем веку, чтобы этому поверить.
Я на днях сказала Клео, что надо бы нам проехаться до Мемфиса и обратно — Джаспера проведать. Он ведь работает в вагоне-ресторане.
Эвелин посмотрела на свою подругу и поняла, что та опять заблудилась во времени.
ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА
7 февраля 1947 г.
В то дождливое утро Онзелла послала Культяшку и Иджи в лес за сосновыми ветками для комнаты, где лежала Руфь. Она сидела у её кровати и обтирала лицо влажной тряпкой.
— Держитесь, мисс Руфь, скоро все кончится. Скоро кончится все, детка моя.
Руфь подняла на неё глаза и попыталась улыбнуться, но лицо её исказила гримаса боли. Теперь ей не было ни сна, ни отдыха, ни облегчения.
И Онзелла, усердная прихожанка баптистской церкви и солистка церковного хора, всем сердцем верующая в милосердного Господа, приняла решение.
Ни один бог, тем более её дорогой, возлюбленный Иисус, который принял смерть за грехи наши и все-таки любил нас, нигде, никогда и никому не позволил бы испытывать такие мучения.
Вот почему с чистой душой и легким сердцем она дала Руфи морфий, который копила день за днем, капля за каплей. Онзелла смотрела, как тело Руфи расслабилось — впервые за несколько недель, потом села к ней на кровать, взяла её высохшую руку в свои и стала баюкать, напевая:
В лодочке радости ты уплываешь,
Ждет тебя тихий, прекрасный полет.
Искренне веруй — и счастье узнаешь,
Бог тебя встретит, за руку возьмет.
В лодочке радости ты уплываешь.
Милая, встретимся в чудной стране.
Милая, веруй и счастье узнаешь,
Думает Бог о тебе, обо мне…
Онзелла пела, прикрыв глаза, но чувствовала, как свет солнца, пронзив облака, заливает комнату. Солнечное тепло заставило её плакать от радости. Накидывая на зеркало ткань и останавливая часы, висевшие над кроватью, она благодарила дорогого Иисуса, который забрал мисс Руфь к себе домой.
ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК МИССИС УИМС
«Бюллетень Полустанка»
10 февраля 1947 г.