ПОЗИЦИЯ ЛИБЕРАЛЬНОГО ИНТЕЛЛИГЕНТА
Губами пробуя вино,
Цежу сквозь зубы заодно
В компании привычной:
Да это ж просто чепуха,
Ну что за истина, ха-ха,
Материя первична!
Но вот пришлося речь держать,
Статью в журнал пришлось толкать
Про изма гениальность.
Цитату нужную достал,
Неоспоримо доказал
Ее фундаментальность.
Зубами щелкая шашлык,
Смеюсь, аж прыгает кадык:
Живем же мы, ибанцы,
Начальство что и что народ,
И без штанов и без свобод,
Ну - прямо голодранцы.
Но вот - доклад наверх писать,
С трибуны надо выступать
Про нашу про житуху.
Мы лучше всех живем, кричу,
И со всего плеча вкачу
Хулителям по уху.
ИБАНИЗМ И СОЦИОЛОГИЯ
Послабления пришли не сразу. Хотя Хозяин сдох, первое время ничто не изменилось. Даже наоборот. Произошла кратковременная вспышка озверения. Но маятник ибанской истории уже качнулся в сторону либерализма. На первом этапе самые прогрессивные и образованные обществоведы начали ссылаться на имена, ранее не известные в ибанском погромоведении. Они, как и ранее, громили западных прислужников империализма. Но круг громимых социологов и круг громимых идей несколько расширился. На втором этапе этот круг стал еще шире. И появилось новое качество. Громили уже не так грубо и нелепо, как это делали зубры изма предшествующего периода, а более квалифицированно и интеллигентно. Кое-что не громили, а критиковали в чисто академической манере, но достаточно остро. Объективизм, заорали зубры. Но скоро сами вошли во вкус и сменили своих старых референтов и помощников на более молодых, знающих иностранный язык. Надо подходить творчески, заорали зубры. Надо науку развивать и ставить новые проблемы. На третьем этапе стали проскакивать некритикуемые идейки западных социологов. Сначала их протаскивали как идеи, принадлежащие классикам, но искаженные буржуазными горе-мыслителями. Но прогресс делал свое дело. Ссылки на классиков стали сокращаться. И идейки оттуда стали пролезать в идеологически передержанную ибанскую печать в первозданном виде. И даже порой со ссылками на авторов. Некоторые исты вообще перестали ссылаться на классиков, а западных социологов стали называть коллегами. Зубры ибанизма поняли, что пора принимать меры. Но у них не было сил. А те, кто имел силы, еще не доросли до такого уровня, чтобы принимать меры. Они сами еще сдавали экзамены, посмеивались над ибанизмом и зубрами, говорили о прогрессе и сутками жевали устаревшие идеи Запада, выглядевшие в Ибанске как последний крик моды.
На Запад ибанские обществоведы сначала не ездили совсем, потом стали ездить еще реже. В период Растерянности их стали выпускать, предварительно промывая мозги до такой степени, что, кроме самых примитивных догм ибанизма, в них не оставалось ничего. Хотя они выглядели там круглыми дураками, это шло им на пользу. Раз враг ругает, значит хорошо. Враг не любит наши успехи. Если враг хвалит, значит что-то неладно. Боже упаси от похвал врага! И ибанские обществоведы делали все, что в их силах, чтобы враг их не похвалил. И добились в этом выдающихся успехов.
Но времена изменились. Потребовалось ездить на Запад все чаще и не ударять лицом в грязь. Потребовалось даже с Запада пускать к себе и показывать товар лицом. Зубры ибанизма выучили десяток новых слов (группа, поведение, интеграция, стратификация и т.п.), не понимая их смысла, и обросли ловкими мальчиками, знавшими языки, способными болтать на любые модные темы и служившими в Органах. Из них скоро выросли ведущие специалисты, представляющие ибанскую науку на мировой арене. Мальчики позволяли себе такое, что никогда не снилось самим радикальным обществоведам Ибанска. На Ибанск устремилась лавина западной общественной мысли. Началась социологическая лихорадка. Все спешили что-то урвать, не вникая в суть дела и ничего не переваривая толком. На основе отвратительного профессионального образования, отборной глупости и пошлости, полной безнравственности, карьеризма, стяжательства и т.п. западная социальная мысль приняла чудовищные ибанские формы. Тот, кто всерьез займется изучением социологической литературы Ибанска этого периода, будет потрясен открывшейся ему картиной интеллектуального маразма. Стало для всех очевидно, что социологию следует разрешить в официально установленном виде и под эгидой ибанизма. Так и сделали.
Начался период превращения социологии в материальную силу ибанского общества. Появились сотни групп, отделов, секторов, сборников, совещаний, симпозиумов и т.д. На первом всеибанском симпозиуме было представлено более тысячи специалистов. На международный конгресс поехало столько же. А могли делегацию увеличить еще раз в десять. Социология оказалась необычайно удобной вещью. Она стала прекрасно подтверждать правоту ибанизма и превосходство ибанского образа жизни над всеми остальными.
Но, как и во всяком великом историческом движении, здесь была другая сторона. Во-первых, в значительной части социологии наметилось забвение основополагающих истин изма, игнорирование его и даже насмешки. Во-вторых, молодые карьеристы, претендовавшие сначала лишь на вклад в науку, стали вскоре в большей мере претендовать на должности, степени, звания, командировки, квартиры и прочие блага, которые по праву получали зубры изма за свое верное служение изму, за свою глупость и необразованность. Зубры и подросшие зубрята возмутились. Как, кричали они. Им языки иностранные, модные статейки и книжонки, встречи с иностранцами! И им же должности, звания, дачи, квартиры! Несправедливо! В-третьих, как это ни странно, в мутном потоке социологического шарлатанства стали появляться настоящие научные работы. Обнаружилось, что Ибанск - благодатное поле для социологических исследований. И даже самые примитивные исследования дают заметный эффект. Обнаружилось также, что результаты научных социологических исследований приходят в конфликт с догмами изма и официальной пропагандой. Это-то и решило все дело. Забвение истин изма ликвидировали одним намеком. Молодые карьеристы быстро перешли в зубров и в зубрят. Но настоящие ученые и научные результаты, хотя их и было ничтожно мало, не переходили ни во что и с намеками не считались. Их следовало уничтожить в зародыше. К этому времени консерваторы разобрались, что к чему, и поняли, что все эти социологические пустозвонские штучки они сами могут делать в рамках изма не хуже самих прогрессистов. Пора, решило начальство. И устроили погром. Во главе погрома шли молодые карьеристы, которые указывали пальцем на тех, кого следовало уничтожить. И социология в Ибанске вернулась в лоно ибанизма, но по спирали, обогащенная новыми методами фразеологии, карьеризма и стяжательства. Законы ибанского общества, изобретенные за сто лет до появления самого этого общества, остались незыблемыми хозяевами если не самой жизни, то разговоров о ней во всяком случае.
О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ
Главная задача при исследовании предметов как эмпирических систем, писал Учитель, - построить исследование так, чтобы стало возможным измерение и количественное выражение свойств системы. В принципе все свойства социальных систем поддаются измерению. Даже такие, как исполнение распоряжений, свобода индивидов, ответственность и т.п. Между прочим, официально публикуемые сведения дают богатый материал для этого. Государство не способно сохранить в тайне самые главные механизмы своей социальной жизни. Перестанут печатать одни сведения, их можно будет заменить другими. Только при полном отсутствии каких бы то ни было сведений об общественной жизни тайна будет сохранена. Но какой ценой? Ценой полного обнажения самой глубокой сути общества. Чем тщательнее скрывают социальные тайны, тем явственнее они вылезают наружу.
Параметры (измеряемые признаки) социальных систем разделяются на положительные и отрицательные. К положительным относятся такие, которые сами собой не складываются и не сохраняются или делают это в малой степени. Требуется значительные усилия, чтобы их создать и сохранить. Отрицательные складываются и сохраняются легко или сами собой. Различие их подобно различию культурных растений и сорняков. Это различение не всегда совпадает с различением плохих и хороших явлений. Здесь не предполагается никаких оценок, в особенности - моральных.
Параметры социальных систем, далее, разделяются на переменные и постоянные. Последние суть основные характеристики системы. Это, например, параметры системности, размерности, связности, свободы, глубины, очковтирательства и т.п. Для них должны быть найдены особые величины константы системы. Это может быть сделано эмпирически. Но я не исключаю и теоретические вычисления. Думаю, что, по крайней мере, часть из них имеет априорный характер.
Каждая система, например, имеет свою константу системности. Это есть величина, которая определенным образом уменьшает все расчетные положительные величины системы и увеличивает отрицательные. Так, если вы теоретически рассчитали, что в этом году будет урожай X, то фактический урожай не будет превышать величину X/а, где а есть константа системности (а>=1). Если вы планируете закончить такую-то стройку через Y дней, то фактически она будет закончена через Y?а дней.
КНИГА
Общепризнано, что, если не самым крупным, то одним из самых крупных политических событий Ибанска периода Растерянности является публикация на Западе Книги Правдеца. Книга, действительно, произвела ошеломляющее впечатление на Западе и сделала для формирования общественного мнения Запада об Ибанске больше, чем все ее предшественницы. А кто знает, как эта Книга готовилась? Для Книги был собран такой фактический и документальный материал, что для решения аналогичной задачи в нормальных условиях потребовалось бы минимум три-четыре специальных института с десятками, сотнями квалифицированных работников. И это - в условиях, когда каждая секунда жизни Правдеца находилась под наблюдением Органов, а каждая бумажка, вступавшая с ним даже в косвенный контакт, становилась вещественным доказательством всего, что взбредет в голову сотрудников Органов, занятых в деле Правдеца. Написанную Книгу надо было спрятать. Попав в руки Органов, она была бы немедленно уничтожена вместе со всеми, кто участвовал в ее подготовке и хранении. Наконец, ее надо было переправить на Запад. А былые возможности на этот счет давно прикрыли. А для самого Правдеца и близких к нему людей это было начисто исключено.
Самым значительным результатом периода Растерянности было появление людей, оказавшихся способными решить эту грандиозную задачу. Когда на Западе говорят о вкладе в ибанскую литературу, о крушении иллюзий в отношении изма, о том, что ибанцы начинают осознавать... то хочется кричать, кричать, кричать... Да неужели вы такие же кретины, как и мы! Неужели вы ничего не понимаете и не видите! Ведь если взрыв произошел, был же кто-то, кто изобрел бомбу, подложил ее в нужном месте, принял решение делать ее, взорвал ее. Дело не делается само собой. Тем более в условиях, когда вся мощь огромного государства направлена на то, чтобы это дело не сделалось. Ну, да ладно. Пусть хотя бы так. Пусть это всего лишь акт мужества одного человека, решившегося сказать правду о давно прошедшем времени.
Трудно сказать, когда Крикун начал систематически изучать материалы периода Хозяина, касающиеся репрессий. Когда он встретился с другими людьми такого же рода, он уже мог считать себя специалистом. Он давно чувствовал, что именно здесь зарыта собака. Именно с этого надо начинать, думал он. Существующий в Ибанске социальный строй должен быть проявлен для мира с полной очевидностью и неопровержимостью, причем - в его самом гнусном и страшном проявлении: в системе массовых репрессий, начатых с первого дня существования Ибанска и продолжающихся непрерывно по настоящее время. Нужны конкретные факты, цифры, документы, показания очевидцев. И главное официальные факты и документы. Не может быть, чтобы весь этот кошмар не получил публичного выражения. Тогда иначе смотрели на вещи, и не могли предполагать, что слова, казавшиеся им вполне справедливыми, много лет спустя станут свидетельством страшных преступлений. Наши сегодняшние газеты и журналы через какой-нибудь десяток лет тоже станут запретной разоблачительной литературой.
Началось бесконечное сидение в библиотеках и копание в архивах и частных собраниях. И Крикун стал частичкой механизма, направлявшего огромный поток бумаг на письменный стол человека, которому суждено было в ближайшие годы стать величайшим гражданином Ибанска.
ПРИВИЛЕГИИ
Считается, говорит Клеветник, что в Ибанске господствует принцип: от каждого по его способностям, каждому по его труду. Нельзя сказать, что этот принцип здесь нигде не действует. Можно указать множество подразделений жизни общества, где он вроде бы действует очевидным образом. Но является ли этот принцип специфической особенностью ибанского общества в тех случаях, когда кажется, что он действует? Является ли он здесь всеобщим или, по крайней мере, доминирующим? Приведите примеры случаев, когда этот принцип вроде бы осуществляется у нас, и вы увидите, что в западных странах в аналогичном смысле он выполняется отнюдь не реже и не менее скрупулезно. Но оставим в стороне сравнения и поставим вопрос так: какое место занимает этот принцип внутри нашего общества? Думаю, что с этой точки зрения он является настолько второстепенным, что рассматривать его вообще как принцип этого общества бессмысленно. И раздувают его официально только потому, что хотят скрыть главный и специфический принцип распределения этого общества, вытекающий из его социальной структуры, а именно - принцип распределения в соответствии с социальными привилегиями. Наше общество есть общество социальных привилегий.
Социальная привилегия есть то преимущество, которым обладают индивиды данного рода (в частности - один индивид) перед прочими в силу своего социального положения. Не всякая привилегия есть социальная привилегия. Например, лица, живущие в курортном районе и имеющие возможность прилично наживаться за счет курортников, имеют привилегию экономико-географического порядка, но не социальную. Молодой человек, родившийся в семье высокопоставленного чиновника, имеет ряд преимуществ перед молодым человеком из семьи бедного творческого интеллигента. Первому, например, даже при наличии посредственных успехов в школе гарантировано высшее учебное заведение по выбору. Главным образом - по выбору родителей или из соображений последующей выгоды, а не по принципу "От каждого по способностям". Второму даже при наличии блестящих способностей не так-то просто попасть не только в институт, соответствующий его способностям и склонностям, но в любой какой-нибудь захудалый институт. Если, конечно, у его родителей нет связей, благодаря которым экзаменаторам будет дано тайное указание хотя бы не заваливать его на экзаменах. Но рассмотренная привилегия первого молодого человека по сравнению со вторым, сидевшим, может быть, с ним за одной партой, не есть социальная привилегия первого молодого человека. Это есть социальная привилегия его отца, а не его самого. Благодаря привилегии рождения он приобретет социальные привилегия. Так что ее можно рассматривать как потенциальную социальную привилегию. Но я в эти тонкости вдаваться за недостатком времени не буду. Предоставляю вам самим подыскать здесь подходящие определениям классификацию.
Западные общества тоже имели и имеют систему привилегий. Например, наличие достаточных средств дает возможность приобрести образование, соответствующее способностям и склонностям человека. Не всякий имеет эти средства. Это привилегия. Но привилегия богатства, а не социального положения. Здесь роли не играет, как получены средства. Они могли быть украдены, заработаны, получены по наследству или быть результатом социальной привилегии. Но сам факт достаточности этих средств для получения образования не есть социальная привилегия. Аналогично человек, имеющий крупную сумму денег, независимо от ее происхождения, может совершить заграничное путешествие, если он гражданин западного общества. Опять-таки это привилегия, поскольку не всякий может себе это позволить. Но не социальная. У нас, чтобы совершить поездку за границу, недостаточно только иметь деньги и быть нормальным гражданином. У нас это - одна из самых серьезных социальных привилегий. И, как правило, такие поездки предоставляются привилегированным лицам бесплатно.
Нет обществ без привилегий. Вождь первобытного племени, берущий первым кусок мяса убитого животного, уже имеет привилегию, причем по тем временам огромную. Важно установить, какой тип привилегий характерен для данного типа общества и какую роль они играют в его жизни. Наши либералы, требуя большей свободы передвижений по стране и поездок за границу, большей свободы слова, печати, творчества и т.п., посягают на самые основы ибанского образа жизни - на органически присущую ему систему привилегий. Их желания суть продукт того, что они начитались книжек о прошлом и о Западе, наслушались всякого рода разговорчиков на эту тему и, может быть, сами нагляделись. Но они чужды ибанской социальной действительности.
Социальные привилегии разделяются на официальные, закрепленные законом или обычаем, и неофициальные. Последние делятся на наказуемые (порицаемые, во всяком случае) и ненаказуемые (или слабо наказуемые). Но строгих граней тут нет. Например, высокая зарплата, хорошая квартира, персональная машина, закрытый распределитель продуктов питания, бесплатные санатории и т.п. у крупных чиновников суть законные привилегии. А принуждение подчиненных к сожительству, присвоение их идей, навязывание соавторства, устройство на работу или учебу по знакомству и т.п. суть фактические привилегии, но не узаконенные. Они официально порицаются. Но много ли случаев вам известно, когда начальники за такие дела пострадали бы? Эти привилегии столь же прочны, как и законные. Существует огромное количество должностей, где именно фактические неузаконенные привилегии являются главными источниками доходов всякого рода. Это даже иногда официально учитывают в установлении зарплаты, когда зарплата оказывается чистой фикцией. Пройдетесь, например, по дачным местам и поинтересуйтесь сколько стоят дачи и какова зарплата их владельцев. И вы увидите, что в огромном числе случаев владельцы должны были бы в течение десятков лет откладывать зарплату полностью, чтобы накопить на дачу.
ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ
Строить полный ибанизм в условиях отсутствия враждебного окружения стало значительно труднее. Прежде всего, выяснилось, что некого догонять. А раз так, то и спешить незачем. Можно и обождать. Стало негде брать взаймы, не от кого ждать помощи, не у кого тянуть новые открытия и изобретения и заимствовать моды, негде отдыхать от ибанской нервотрепки и приобретать заграничные вещички, не на кого сваливать свои трудности, не с кем сравнивать свои выдающиеся успехи. Одним словом, исчез любимый враг, делавший жизнь мало-мальски осмысленной и интересной. Остались одни свои. А что свои? Дрянь. Со своими и по душам-то поговорить не с кем.
Хотели было армию распустить. Но куда девать такое количество хорошо подготовленных заслуженных офицеров, генералов и маршалов? К тому же рискованно. А вдруг!... Нет, армию распускать нельзя. Наоборот, сказал Заведун, у нас все должно отмирать путем укрепления. И привел цитату. А спорить с цитатой...
Конечно, пришло и кое-какое облегчение. Оппозиционеров перестали поддерживать извне. И бежать им стало некуда. И вообще оппозиция потеряла смысл, так как не перед кем стало выпендриваться. Прекратились клеветнические Голоса. И стало скучно. Однажды Заведун целый вечер крутил ручку приемника, надеясь поймать хоть какой-нибудь Голосишко и услышать чуточку правды про Ибанск. Но, увы! Голосов уже не было совсем. Сотрудники, видя такое, решили создать на болоте, на котором никто жить не хотел, Неприсоединившуюся Буржуазно-Демократическую Республику (НБДР) в два квадратных метра, с территории которой начались клеветнические передачи и куда решено было время от времени выгонять оппозиционеров - с целью создания впечатления и для интриги. Заведун вздохнул с облегчением и выступил с докладом, в котором высказался за мирное сосуществование. Путом мырнаго сарывнаваныя мы далжны даказат нэаспарымый прэимуществ нашэго обшэственного стройя, сказал он. Прытом мы нэ далжны тэрат бдытэлнаст. Мы будым нэуклонна крэпит абарону. Мы усылым дэатэлност наших лубымых Органыв. Так и сделали. И усилили охрану границ изнутри, так как наружи уже не было.
ЧАС ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
Кому первому пришла идея создания нелегального машинописного журнала Срамиздат? Теперь установить это невозможно. Один стукач, присутствовавший на том историческом заседании, доносил, что идею эту выдвинул Крикун и упорно отстаивал в полемике с Лодером, который был основательно пьян и толком не соображал, о чем идет речь. Другой стукач, присутствовавший на этом же заседании, доносил, что идею выдвинул Лодер, а Крикун разгромил ее как детскую игру. Но заседания на самом деле не было. Было обычное сборище с водкой, магнитофоном и разговорами о лагерях и процессах. Причем, не одно сборище, а несколько. И в сообщениях стукачей фигурируют разные даты. И Крикун попал на одно из них совершенно случайно. Его привела Она познакомить с интересными ребятами и послушать музыку. Тогда-то перепивший Брат и сказал, что если бы все их разговорчики записать и напечатать, получилась бы сногсшибательная брошюрка. Брат вынул свою записную книжечку и стал в ней что-то записывать. Эту манеру его все знали и не обращали на нее внимания. Если уж печатать, сказал тогда Крикун, то это надо делать серьезно. Бесспорные факты. Документы. И так, чтобы это уходило на Запад.
Через пару месяцев вышел первый номер Срамиздата и произвел сенсацию. Никто не знает, кто готовил его и кто отпечатал десяток экземпляров. Он с молниеносной быстротой распространился по Ибанску, перепечатываемый буквально в сотнях экземпляров. Номер Срамиздата вышел. Ничего особенного не произошло. Никого не посадили. А разговорчики пошли. Слухи приписывали номер Лодеру. Он не отказывался. Потом поверил в это. И взял дело в свои твердые руки. И надо признать, поставил его на широкую ногу. Выпуски Срамиздата стали обычным делом ибанской интеллектуалистской жизни.
Сотрудник, в свое время лично знавший Крикуна и внимательно следивший за его научной карьерой, рекомендовал Инструктору, наблюдавшему деятельность Срамиздата, обратить на него особое внимание. Имейте в виду, сказал он, Крикун - талантливый ученый, известен в своей области за границей, знает несколько иностранных языков. Хладнокровен. Находчив. Решителен. И органически враждебен ибанскому строю жизни. Черт возьми, подумал Крикун, когда эту характеристику прочитал ему из своей записной книжечки Брат. Если бы мне такую характеристику дали тогда в полку, быть бы мне первоклассным летчиком-испытателем или космонавтом. И Органам из-за меня не было бы никаких хлопот. Боже мой, какие же они все-таки кретины!
ПАРАДОКСЫ ПОЗНАНИЯ
Почему так происходит, я как будто понимаю, говорит Мазила. Но спокойно к этому отнестись не могу. Ложные и поверхностные идеи Правдеца имеют сенсационный успех и огромную эффективность. Верные и глубокие идеи таких людей, как Шизофреник, Клеветник и даже Двурушник, не имеют серьезного успеха и эффекта. Их встречают до известной степени враждебно даже те, для кого они по замыслу писаны. В чем все-таки дело? Ты сам все прекрасно знаешь, говорит Болтун. Верные и глубокие идеи индивидуальны, ложные и поверхностные массовы. Народ в массе склонен к заблуждениям и сенсациям. Ум и глубина для него непонятны и оскорбительны. Уровень понимания обратно пропорционален числу понимающих. Степень эффективности социальных идей обратно пропорциональна степени их научности. Однажды мне довелось присутствовать при беседе Правдеца и Крикуна. Кто такой? Так, один толковый парень. Он у тебя бывал. Не помнишь? Разговор шел, разумеется, о репрессиях. Я преклоняюсь перед Вашим подвигом, говорил Крикун. Признаю огромную важность проделанной Вами работы. Не сомневаюсь в грандиозном успехе Вашей книги. Признаю, что она сыграет огромную роль в истории не только Ибанска, но и человечества вообще. Но концепцию Вашу я принять не могу. Хотите Вы этого или нет, в Вашем изображении дело выглядит так, будто жестокое и злобное руководство с помощью Органов в течение десятилетий истребляло миллионы, десятки миллионов ни в чем не повинных граждан. Это очень сильный литературный прием. Но не более того. Я изучал эту проблему, говорил Крикун, не один год. Процесс был необычайно сложным и запутанным. Именно эта сложность позволяла Хозяину и его банде обделывать грязные делишки совершенно безнаказанно. Даже с выгодой для себя и для общества. Наивно полагать, например, что сразу после переворота все признали законность новой власти и не боролись с нею. Боролись! Да еще как! И далеко не законными методами. Вы же не будете отрицать многочисленные мятежи против новой власти. Бессмысленно отрицать и методы их борьбы. А сколько власти своих передушили! Сколько раз одни палачи десятками тысяч уничтожали других! А Вы думаете, жертвы личной борьбы Хозяина были действительно невинные жертвы злодея! Процесс был, повторяю, многоплановый и необычайно сложный. Я не противопоставляю свою точку зрения Вашей. Ни в коем случае. Я считаю только, что в интересах дела Вашу концепцию надо дополнить научным анализом ситуации хотя бы в первом приближении. Эффект от книги не пострадает. Наоборот, он будет глубже и долговременнее. Если даже размах сенсации несколько снизится, дело от этого не пострадает, а выиграет. Подумайте о будущем. Пройдет немного времени, и ориентация сознания человечества резко изменится. К этому надо быть готовым. Книга не должна устаревать как можно дольше... И так далее в таком же духе. Превосходно, сказал Мазила. Этот твой Крикун совершенно прав. Я с ним полностью согласен. Я сам думал так же. А что ответил Правдец? Ничего, сказал Болтун. Только усмехнулся. Когда Крикун ушел, Правдец сказал мне, что тот излагал ему концепцию Органов, что по его мнению Крикун работает на них, ему так подсказывает его многолетний тюремный опыт и интуиция, что многие считают Крикуна стукачом... Вот Брат, например... Он рехнулся, сказал Мазила. Нет, сказал Болтун, просто в этом обществе невозможна рациональная ориентация в людях. Дело не в том, прав он или нет. Обстоятельства работают так, что все время подтверждают его иррациональную концепцию. Не думай, что он строит какой-то хитрый расчет. Он искренне верит в то, что его концепция есть истина в последней инстанции. Просто она совпадает с общественным сумасшедствием. И в этом ее сила.
ВНЕШНЯЯ НЕПОЛИТИКА
Этот тип опять уехал за границу, говорит Она. Что ж, может быть это к лучшему. Конечно, говорит Он. Дай бог ему здоровья. Я лично за.
Наш Заведующий-отец,
Скажем прямо, молодец.
Сам смотает за границу
То в Париж. То прямо в Ниццу.
Не теряя час на сборы,
Заведет переговоры.
Кое с кем договорится,
А с кем надо - породнится.
Поцелуется взасос,
Разрешит любой вопрос.
Тех подкупит. Тех повздорит.
Этих видом объегорит.
И с буржуями шутя,
Привезет вагон шмутья.
Справит чаянья народа.
................................................
На хера тогда свобода?
ШКОЛА
В этой школе, говорит Учитель, я учился сам и потом несколько лет преподавал. Зайдем. Я покажу тебе два любопытных явления. Первое лаборатория от Академии педагогики. Изыскивает новые методы обучения. Экспериментирует. Сейчас они в первом классе учат сразу тензорному исчислению. А это - телевизионная аппаратура. Наблюдает. И каковы результаты, спрашивает Крикун. Блестящие, говорят Учитель. Заведующего лабораторией выбрали в академики. Заместителя - в члены-корреспонденты. Трубят на весь мир. На премию выдвинули Я не о том, говорит Крикун. А, ты об этом, говорит Учитель. Ищут панацею, а ее нет. И в принципе быть не может. Может быть лишь липа, удобная для отчетов и трескотни пропаганды. Нечто вроде педагогической кукурузы. Это все прекрасно понимает директор школы. Человек уникальный. Совершенно одинокий. Не верит ни в какой изм. А между тем вынужден систематически быть в центре одуряющей ибанской формалистики. Ты не знаешь, что такое жизнь директора школы. И еще меньше - жизнь очень хорошего директора. Как он может жить так из года в год, не понимаю. А не будь таких людей, мы бы быстро-быстро вернулись в состояние дикости. Из этого вот окна, между прочим, не так давно выбросился завуч, фронтовик. Отличный педагог. Ребята его боготворили. Начались интриги. Сплетни. Клевета. Запутали парня. Не выдержал. Он нарушил закон нашей школы: учитель должен быть на хорошем счету, но не должен выделяться в качестве исключительного явления. На его фоне остальные выглядели серыми, лживыми, бездарными. Они не потерпели этого. Вообще парадоксальная ситуация складывается. Официальная идеология проповедует коллективизм. Но именно подлинный коллективизм-то противопоказан тут. Он еще более чужд этому обществу, чем индивидуализм. Индивидуализм противоречит основам и потому официально наказуем. Коллективизм разоблачителен. Но он признан официально. Потому он наказуем втихаря. Потихоньку душат. Потом превозносят.
Разговор с директором поразил Крикуна фатальной безысходностью. Двойки не дают ставить? Нельзя слабых исключать? На второй год не оставлять? Это все пустяки. Не играет роли. Педагоги слабые? Программа набита ерундой? Пустяки. Не играет роли. Лаборатория? Новые методы? Пустяки. Не играет роли. А что же играет роль, спросил Крикун и тут же понял, что вопрос глупый. Директор пожал плечами. Вы сначала четко сформулируйте, что именно Вас не удовлетворяет в школьном обучении и в его результатах, сказал он. Тогда, может быть, я смогу Вам сказать что-нибудь вразумительное. Дело-то все в том, что все официальные претензии к школе фиктивны. И все реформаторская деятельность есть такая же фикция. Это неверно, что школа не удовлетворяет потребностей вузов. Вузы сами не могут четко установить свои потребности. Это вранье, будто школа отстала от состояния современной науки. Современная наука во многом есть сама фикция. Дело, повторяю, совсем не в этом. Школа не есть всего лишь подготовка людей к получению образования и специальности. Школа есть часть жизни общества, идущая в полном соответствии с законами целого. Она отражает в себе все общество со всеми его качествами и проблемами. Здесь они лишь трансформируются применительно к возрасту и положению граждан. Вот я бы сейчас завел Вас в класс. Что бы Вы увидели? Учеников? Средних? Слабых? Сильных? Отличников? Нет. Это не играет уже роли. Вы бы увидели А, который обязательно поступит в Институт международных отношений. Он серый, лживый, противный парень. А перед ним на цыпочках все ходят. Почему? Папа. Вот налево от него сидит В. Отъявленный карьерист и демагог. Этот дорогу свою знает. Его устроят, возьмут, примут, переведут, пошлют и т.п. Продолжать? Вот в этом году пятьдесят человек окончат нашу школу. Многим ли из них надо выходить на передовой край науки? Двум-трем. Так они, между прочим, уже в школе знают многое такое, чего не знают старые Доктора. Сами. Им все равно, какая школа. Старая для таких даже лучше была. Один из них выдающихся способностей мальчик. Но, увы, в университет его не возьмут. И он это знает. Потеря для науки? Да. А разве она от школы зависит? Я бы многое мог Вам порассказать. Но, извините, дела. Заходите еще как-нибудь. Вы в авиации служили, как будто? Я ведь тоже. Только я в бомбардировочной. Штурман.
Ну как, спросил Учитель. Мне его жаль, сказал Крикун. Он настоящий мужчина. И потому никогда не выбросится из окна.
ИНТЕРВЬЮ ПЕВЦА
Живет далеко и высоко,
У самых у райских ворот
В дружной семье одиноко
Талантливый бездарь народ.
От умности вздорный,
До лени упорный,
Несчастный счастливый народ.
Величественный, невзрачный,
Наполненный и пустой,
Загадочный и прозрачный,
Запутанный и простой,
Не ведая, не вылезая
Из всяких побед и невзгод,
Живет он в преддверии рая,
Никчемный великий народ.
От трусости смелый,
До скупости щедрый,
Покорный бунтарский народ.
Злопамятен и отходчив,
Сверхскромен и сверххвастлив,
Растяпист и очень находчив,
Медлителен и тороплив,
В надежде на райское счастье,
Не день, и не два, и не год,
Без веры в чужое участье
Гниет-процветает народ.
От сонности бодрый,
До злобности добрый,
Холуйский и гордый народ.
Беспечен и осторожен,
Недогадлив и прозорлив,
Обманчив и так же надежен,
Задумчив, не в меру болтлив,
Он цели своей добьется,
И в рай под началом припрет,
От радости с горя упьется,
Трудяга-бездельник народ.
От смеха слезливый,
До жути счастливый,
Свободно зажатый народ.
Замкнутый и открытый,
Всем свойским, всему не свой,
Изголодавшийся, сытый,
Всевидящий, вечно слепой.
И ежели свойство какое
Приходит на память уму,
Не ошибешься, спокойно
Приписывай также ему.
Не вздумай ему лишь идею
Подкинуть с иных сторон,
Он схватит тебя за шею
И выкинет на хер вон.
Исполненный долга,
Без всякого толка
Гонимый народ гегемон.
ПРИВИЛЕГИИ
Главным механизмом распределения материальных и духовных ценностей и вообще всего, что интересует людей как потребителей, говорит Клеветник, является распределение в соответствии с социальными привилегиями. И принцип здесь таков: каждому по его социальному положению. Имеется, конечно, масса обстоятельств, которые нарушают чистое проявление этого принципа и затемняют его действие. Это, например, случаи распределения по труду, жульничество, махинации, злоупотребление служебным положением, таланты и исключительная трудоспособность, наследство, паразитизм и т.п. Но, повторяю, основу и стержень системы распределения нашего общества образует система социальных привилегий и распределение в соответствии с социальным положением индивидов. И потому ожесточенная борьба за повышение своей социальной позиции и социальные привилегии есть суть и тело всей нашей социальной жизни. А так как имеет место тенденция к превращению социальных слоев общества в наследственный институт, то борьба эта принимает поистине одуряющие формы, ибо речь идет уже о судьбе потомков, рода.
Забота о благе трудящихся, которую декларирует вся наша пропаганда, есть с этой точки зрения такой же идеологический миф, как и распределение по труду. Нельзя сказать, что ее нет. Но что это такое? Отчасти профессиональное дело массы людей, живущих за счет этого дела. Например, строительные организации, больницы и т.п. Нелепо думать, что строитель, врач и т.п. существуют для блага трудящихся. Научно правильная формулировка тут такова: группа людей существует за счет такой-то сферы деятельности. Забота о благе трудящихся, далее, есть средство некоторой категории людей в борьбе за свое положение и продвижение. Заботясь о людях, руководители завоевывают репутацию и укрепляются у власти. Но главным образом это - идеологическая пропаганда и демагогия, имеющая целью сохранение статус-кво.
Одна из задач возможной научной теории в данном случае - выяснить вытекающие из изложенной ситуации необходимые следствия. В частности, главным стимулом деятельности наиболее активной части общества становится достижение более высокого уровня потребления не путем реализации личных талантов и личного труда, а путем борьбы за более выгодные социальные позиции по законам этой борьбы, не имеющим ничего общего с талантами и трудом. В результате общество приобретает тенденцию к снижению своего творческого потенциала. Я думаю, что это общество вообще глубоко враждебно всяким видам творческих проявлений и по другим аспектам его жизнедеятельности.
Принцип распределения, о котором я вам говорил, не есть проявление некоей природной справедливости или результат произвольного законодательства, Он есть результат совокупного действия массы волевых поступков людей и постоянно воспроизводится как таковой, закрепляясь в обычаях, законах, привычках и т.п. Просто, люди, занимающие то или иное социальное положение, урывают для себя от общего пирога тот кусок, который максимально доступен их силе. Каждый стремится урвать максимум, доступный ему по его положению. Максимальный кусок с минимальными затратами, - вот святая святых этого общества, рядящегося в одежды заботы, великодушия, доброты, справедливости и т.п.
Итак, ибанское общество есть весьма сложная, дифференцированная и иерархически структурированная система привилегий. Сложная система власти призвана сохранять в воспроизводить эту систему привилегий. Ибанская культура со своей стороны создает систему лжи, маскирующую эту весьма прозаическую жизнь и изображающую ее как всеобщее равенство, справедливость, процветание.
Я намеренно ничего не говорил о первой части рассматриваемого принципа (от каждого по его способностям), поскольку он двусмысленен. Если имеются в виду способности устраиваться в жизни, то он справедлив. Тут людей уговаривать не надо. А если имеются в виду прирожденные способности к производству духовных и материальных ценностей, то они не являются социальными привилегиями и допускаются лишь в той мере, в какой не затрагивают последние существенным образом.
ЦЕНА ОПЫТА
Книга окончена, сказал Правдец. Что дальше? Надо экземпляр спрятать здесь, сказал Друг, а другой переправить туда. Лучше по два, сказал другой Друг. Для перестраховки. Один экземпляр спрячу я, сказал Друг. Другой экземпляр я могу спрятать, сказал Брат, А как переправить, спросил Правдец. Брат упомянул о Крикуне. Правда, сказал он, есть что-то в нем такое, что мне не нравится. А что ты скажешь, спросил Правдец у Друга. Годы тюрьмы научили нас разбираться в людях. Тут ошибки не должно быть. Я тоже в нем сомневаюсь, сказал Друг. Ну что же, значит отпадает, сказал Правдец. А может быть, стоит с ними поиграть? У меня есть идея, засмеялся он. Перепечатаем последний роман Литератора. Пусть переправляет! Идея всем понравилась. Все весело смеялись, представляя, как вытянутся физиономии у сотрудников Органов, когда они...
Так и порешили. Взяв один экземпляр Книги, Брат побежал к друзьям из Органов. Потрясающая Книга, сказал он. Правдецу надо помочь. Поможем, сказал Сотрудник. Оставь почитать. Не могу, сказал Брат. Единственный экземпляр. Лично мне доверил. Тогда снимем несколько копий, сказал Сотрудник. Мы оплатим. Идет, сказал Брат. Сделав несколько копий, Брат один экземпляр загнал Журналисту, еще один кому-то еще, еще один потерял по пьянке. Остальные принес Сотруднику. Тот был занят и отослал Брата к Инструктору. Инструктор уезжал в отпуск и отложил дело до своего возвращения. Когда он вернулся из отпуска и начал читать Книгу, она ему показалась скучной и неудобной. Он не знал, за что зацепиться и к чему придраться. И направил Книгу на отзыв штатным экспертам по этим вопросам - Социологу и Мыслителю. Социолог, высоко ценивший свои высококвалифицированные заключения, никогда не торопился с ними, набивая себе цену. И он отложил Книгу подальше, намереваясь заняться ею где-нибудь через месяц. Он даже не посмотрел, кто автор Книги. Мыслитель остро ненавидевший Правдеца за свою собственную бездарность, полистал Книгу и написал краткое заключение, в котором заметил между прочим (среди массы прочих бессмысленных фраз о мировой литературе), что это типичная болтовня на лагерную тематику. Началась обычная рутина, благодаря которой Книга как-то ухитрилась проскользнуть на Запад. И только Брат, зачастивший в гости к Сотруднику, с увлечением растолковывал ему смысл новой книги Правдеца. Сын Сотрудника выпросил ее у него почитать до утра. Собрав своих друзей, он попотчевал их новой книгой о лагерях. Ловко мы их обвели вокруг пальца, говорил Правдец своему Другу. Да, говорил Друг, это у нас не отнимешь! Тюремный опыт не пропал даром.
ГИМН СОБРАНИЮ
Представь себе, говорит Он, Двурушника прорабатывали на собрании. И чего там только про него не наговорили! В основном - друзья и коллеги, знавшие его не один десяток лет. Плюнул бы он на собрание и не пошел, говорит Она. Нельзя, говорит Он. Характеристику не дали бы. Плюнул бы на характеристику, говорит Она. Нельзя, говорит Он. Без характеристики не выпустили бы. Или, в крайнем случае, задержали бы еще на год. Чудовищная нелепость, говорит Она. Что такое, в конце концов, наше собрание? Ничто, говорит Он. Но - всесильное ничто в таких случаях.
Эх, собрание, братание,
Давней юности мечта.
Взгляд соседки. Щебетание.
Сигареты теплота.
Звенит звонок. Сотрудник мчится
По учреждению родному.
Перед собраньем помочиться,
А этот - сделать по-большому.
А тот бежит, разинув рот,
Купить от язвы бутерброд.
Эх, собрание, старание,
Ранней старости красота.
Бесконечное орание.
Пота вонь и теснота.
А зал гудит. Народ резвится.
Орет. Толкается к проходу.
Призвать к порядку кто-то тщится.
В графин, кричат, налейте воду.
И вдруг в почтенье стих народ.
Мелькнул директорский живот.
Эх, собрание, наказание,
Предынфарктная маета.
Выступальщиков кривляние.
И доносчиков клевета.
Уселся зал. Пора открыться.
Избрать президиум по штату.
Холуй с бумажкою вертится
С готовым списком кандидатов.
В президиум из года в год,
Сияя, прет активных род.
Эх, собрание, зевание,
Беспросветная скукота.
Демагогов завывание.
В мыслях полная пустота.
Ползала спит. Доклад струится.
Смакует фронда анекдотик.
Лишь бдит стукач. Ему не спится.
Пометки делает в блокнотик.
И трепачей привычный сброд
Для прений тренирует рот.
Эх, собрание, назидание,
Возвышающий момент.
Одобрение воззвания.
Обличающий документ.
Проснулся зал. Народ ярится,
За пунктом пункт тасуя ловко,
И резолюции стремится
Придать свою формулировку.
Надсмотрщиков надежных взвод
Следит, чтоб правилен был ход.
Эх, собрание, пропадание
Не минут, не дней, а лет.
Добровольное страдание.
Демократии расцвет.
Зато теперь, говорит Она, ему там хорошо без собраний. Да, говорит Он. Пишет, что без собраний скучно.
ЧАС ДВАДЦАТЫЙ
По слухам, Органы с самого начала держали деятельность Срамиздата под своим контролем и на пятьдесят процентов это вообще их затея. Но зачем, спрашивается, Органам такая затея? Дальний прицел? Но они способны целиться только в упор, да к тому же в беззащитную жертву. Были стукачи? А где их не бывает? Доносы стукачей о первых шагах Срамиздата в Органах прочитали только после того, как на него завели дело, т.е. через год как минимум. А что они смогли выудить из моря доносов и показаний деятелей Срамиздата? Смех. Явление в высшей степени любопытное. Мало того. Органы - типичное ибанское учреждение, работающее по общим законам ибанских официальных учреждений, т.е. поразительно плохо и непродуктивно. Сам материал, с которым им приходилось иметь дело, являл собою ту же картину. Оказывается, даже оппозиционная организация Ибанска может существовать только по общим законам ибанского общества. На это обстоятельство обращали внимание даже представители некоторых иностранных посольств и иностранные журналисты. Они незаметно усваивали стиль и дух работы ибанских учреждений и граждан. Наконец, весь огромный материал, собранный Органами, не стоил выеденного яйца по той причине, что отсутствовала внутренняя необходимая связь между характером документально подтверждаемых действий срамиздатовцев и содержанием опубликованных ими материалов, а каждый из этих двух элементов их деятельности не содержал в себе абсолютно ничего, подлежащего юридической оценке. Несмотря на обилие материала, не было материала для юридического дела. Был в избытке материал для нормальной практики наказания в системе ибанского общества. Этого материала хватило бы не на одну тысячу людей. Но этот материал был совершенно непригоден с юридической точки зрения. Из него трудно было выжать даже хилое дело на нескольких человек. Неужели Лодер и его группа не поймут этого, думал Крикун. Тут одно спасение: держаться в рамках закона, настаивать на рамках закона. Но эти рамки покупаются дорогой ценой: ценой признания вины и раскаяния. Но без этого можно было обойтись. Не могли же они со всеми расправиться так, как со мной. Процесс все равно должен быть. Они совершили ошибку, обычную ошибку. Они уступили, оправдывая уступку возможностью суда. Но эта возможность была и без уступки. Наоборот, тогда она была бы еще сильнее. Нет, уступка тут - не расчет. А натура. Просто расслабленность. Впрочем, зачем их судить? Они же сделали все-таки дело. Настоящее дело. И пусть им простятся их слабости. Они же люди. Да к тому же ибанцы.
ВЫБОР ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
Все, в конце концов, зависит от выбора точки зрения, говорит Почвоед. Верно, говорит Учитель. Но выбор точки зрения не сводится к признанию или отрицанию каких-то заданных суждений. Это может быть также и выбор явлений, подлежащих рассмотрению. Возьмем, например, историю с Коновалом, Селекционером и Генетиком. Послушать тебя, дело обстояло так. Невероятно злобный и глупый Хозяин жаждет разрушить сельское хозяйство и науку и потому возвеличивает шарлатана Коновала и уничтожает выдающихся ученых Селекционера и Генетика.
Я так не думаю, говорит Почвоед. Ты вульгаризируешь мою точку зрения. Я лишь утверждаю, что объективно получается так. Что значит, объективно, говорит Учитель. Давай лучше без оценок. Вот тебе только кусочек реальности. Хозяин знал, что положение с сельским хозяйством трудное. На это много ума не нужно. И знал, что Селекционер и Генетик крупные ученые. Но что давала их наука тогда? Она и сейчас-то только сулит, но практических массовых выходов не имеет. А по тем временам предполагалось, что наука Селекционера даст эффект лет через двадцать-тридцать, а наука Генетика - лет через пятьдесят минимум. А делать нужно было что-то сейчас же. Нужно было чудо. И народ жаждал чуда. И правительство могло рассчитывать лишь на чудо. И это чудо приходит в образе Коновала. Выходец из народа. Сулит златые горы. И к тому же в ближайшие сроки. Шарлатан? А кто его знает? В кругах специалистов в кулуарах об этом говорили. Вслух - нет. Боялись? Да. Но не только. Не было полной уверенности в своей науке. Не было полной уверенности в его лженауке. А чем черт не шутит? Вдруг и получится! А слухи-то ходили, что получается. А Хозяин? Да что бы он ни думал о Коновале, другого выхода не было. Он был удобен как явление социальное. Хозяин - вождь. Это не агитка. Вождь особое социальное явление в сфере власти. Он действительно был вождь. Он, во всяком случае, чуял, что главное - руководство умонастроениями людей. И независимо от того, что есть Коновал, он нужен был как ход в этом деле. Коновал чудотворец. Его возвеличили. Народ в него поверил, т.е. поверил в то, что все будет в порядке. Это было правильное социальное решение экономически неразрешимой задачи. А остальное - обычный спектакль. Селекционер, Генетик и иже с ними презирали режим Хозяина и его самого. Они, на самом деле, были его врагами. Они многим мешали. На них можно было свалить голод и развал сельского хозяйства. Их убрали вполне в духе времени. Это апологетика, говорит Почвоед. Нет, говорит Учитель. Апологет ты. Ты говоришь: вся мразь есть отклонение от норм этого общества, и с ней надо бороться, укрепляя это общество. Я говорю: вся эта мразь есть здоровое проявление норм этого общества, надо расшатывать самые основы этого общества, чтобы сложились силы, способные сопротивляться этой мрази. Ты опасен, сказал Почвоед. Самое время писать донос, сказал Учитель.
ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ
При Заведуне XIV отменили деньги. И они стали величайшим дефицитом. За какую-нибудь паршивую трешку приходилось платить бешеные деньги. А за валюту буквально дрались, поскольку за нее можно было купить хоть что-то мало-мальски приличное. Черт их побери, сказал один сверхсознательный ибанец в интервью своему не менее сознательному собутыльнику. Раньше хоть какие-то гроши получали. А теперь и этого не будет. Оставили бы пока хотя бы на выпивку и курево. Без закуски мы как-нибудь обошлись бы.
При Заведуне XV процвела медицина. Жизнь Заведунам научились продлевать до пятисот лет, Заместителям - до трехсот. Поставили задачу - продлить до тысячи. Етот задачъка, сказал Заведун, нам уполне по плечику типерича. В целом по стране продолжительность жизни среднего ибанца, как установили путем наблюдений с искусственных спутников Земли, увеличилась на 0,00001 миллисекунды в год. За такую неслыханную доселе точность измерения большую группу сотрудников Академии Наук наградили орденами и премиями. Наша наука, сказал Президент в ответном слове от имени награжденных, вышла благодаря этому открытию века на первое место в мире. И наша задача теперь - догнать и перегнать НБДР и в области науки.
Установили шкалу болезней и сексуальной мощи. В зависимости от ранга руководителей стали освобождать от болезней той или иной категории и присваивать тот или иной уровень сексуальности. Заведун был избавлен от всех болезней, за исключением одной, о которой речь пойдет ниже, и награжден абсолютной сексуальной мощью. Аналогично поступили с едой и выпивкой. Так что, начиная с директора крупного учреждения, руководитель мог целый день совокупляться с женщинами (до пятидесяти штук), лакать без передыха вино (до ста бутылок коньяка Сто Звездочек) и жрать пудами дефицитные продукты, которые стали редкостью даже в закрытых распределителях. Стало модно ходить с расстегнутой ширинкой и с вымазанным красной икрой рылом. Только одна болезнь упорно не поддавалась лечению - слабоумие. Причем, оно усиливалось с повышением ранга руководителей и возраста, достигая на высших уровнях таких масштабов, что даже два на два стали умножать с помощью вычислительных машин. Это было бы еще полбеды. Все-таки научно-техническая революция! Но машины с такой задачей справиться уже не могли без посторонней помощи и систематически делали ошибки, как перезревшие второгодники. Тогда за дело взялись философы. Со ссылками на первоисточники они доказали, что это вовсе не слабоумие, а развитие сверхгениальности, начавшееся еще с классиков и достигшее в лице нашего любимого сверхсверхсверхсверхгениального Заведуна поистине махрового расцвета.
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ПЕВЦА
Вплоть до самой гробовой доски
Мне в изгнании отныне суждено
Сохнуть-дохнуть, изнывая от тоски,
Пить их слабенькое кислое вино.
Тут жратвы и разных тряпок, верно, воз.
От свобод демократичных не вздохнуть.
Только, честно говоря, сплошной навоз.
Это выдумали видом обмануть.
Я мечтаю, свою душу бередя,
Испытать хоть раз забытое волнение,
Хоть часочек постоять в очередях.
Прочитать про перевыполнение.
Чтобы вызвали в собрание меня
Для серьезного глобального внушения.
Правосудие, бог весть за что виня,
Закатило лет пяток для исправления.
ЧАС ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
После того, как о Срамиздате заговорили во всем мире, и чтение его стало признаком хорошего тона в среде либеральной интеллигенции, студенчества, грамотных сотрудников ответственнейших учреждений и членов семей самого высокого начальства. Генерал явился к Министру и доложил, что есть некоторые сведения, позволяющие судить о том, ч "о что-то подозрительное имеет место. Так, по обмену с западными Органами получены материалы, из коих видно, что на территории Ибанска функционирует некий Срамиздат. Один реакционный буржуазный (значит, ему можно доверять!) журналист за разрешение посетить район Космодрека сообщил, что он сам держал в руках номер Срамиздата. Министр приказал начать подготовку материалов и первым делом выяснить организаторов и собрать выпущенные номера. Это оказалось не таким уж легким делом. Хотя списки организаторов и активистов Срамиздата валялись во всех папках, архивах, ящиках, шкафах, сейфах, кабинетах и т.п. могучего аппарата Органов, уже в течение многих лет и систематически уточнялись и обновлялись десятками штатных сотрудников и сотнями добровольных осведомителей, хотя всех организаторов Срамиздата назубок знали все слушатели зарубежного радио на ибанском языке, пришлось создать специальную оперативную группу и действовать по всем правилам сыска и досмотра. Табуны агентов стали по ночам шляться по Ибанску, прислушиваться к стуку пишущих машинок и вытаскивать из помоек использованную копировальную бумагу. Со всех машинок сняли образцы шрифта, а у всех машинисток взяли образцы их почерка. Во всех учреждениях машинки стали запирать амбарными замками на ночь. Одним словом, была проделана грандиозная работа, которая была под силу только изматическому обществу и свидетельствовала о его явном превосходстве над обществом буржуазным. И всего через каких-то пару лет примерный список организаторов Срамиздата был составлен. В него не попал по странному недоразумению сам Лодер, но попал Крикун. Однажды руководитель группы на вечеринке у Социолога встретился с Лодером и растрепал ему обо всем. Лодер попросил показать список и внес в него уточнения. Во-первых, сказал он, почему тут нет меня? Я же главный тут. Я создатель и душа всего дела. Во-вторых, при чем тут Крикун? Это вообще сомнительная личность. Явный проходимец. По-моему он стукач. Конечно, стукач. К Срамиздату он не имеет никакого отношения. И пусть не примазывается. Наконец, список активистов Срамиздата был составлен. В нем фигурировало пять штатных сотрудников Органов, десять осведомителей и несколько настоящих убежденных оппозиционеров. Душой дела действительно был признан Лодер. Это была большая победа Органов. Самая крупная за всю их историю, поскольку на сей раз впервые была реальная организация, а не липа.
Хуже обстояло дело с номерами Срамиздата. Полный комплект их имели Сотрудник и Социолог. Но это были ценные экземпляры их личных коллекций антиибанской литературы, с которыми они не хотели расставаться. Полный комплект по идее должен был быть у секретаря Лодера, агента Органов с самого основания Срамиздата. Но когда его взяли за жабры, выяснилось, что он загнал его на черном рынке за валюту атташе одного посольства. Отдельные номера имелись у сына Министра и дочки Генерала. Но первый за них требовал японский магнитофон и полный набор пленок с песнями Певца, а вторая - туристическую путевку в Италию. Пришлось пойти им навстречу. Остальные номера частично закупили за валюту на Западе, частично на время попросили у Лодера, обещав ему вернуть в ближайшее время.
Ознакомившись с материалами. Министр пришел в ужас и побежал к Заведующему. Тот перепугался еще больше Министра и созвал экстренное тайное совещание, о котором на другое утро знал весь Ибанск, а зарубежное радио на ибанском языке сообщило еще накануне за час до его начала. Причем комментатор рассказал о том, какое будет решение, и предоставил слово крупнейшему юристу по такого рода делам. Юрист сказал, что по ибанским законам можно к ответственности привлечь только машинистку и еще пару девочек, которых неоднократно видели за передачей номеров Срамиздата и которых, очевидно, назовут читатели. Заведующий, Министр и прочие внимательно выслушали зарубежное радио. Да, сказал Заведующий, положение сложное. С одной стороны, нельзя допускать. С другой стороны, нельзя упускать. С этими гадами нам торговать надо. Если мы нажмем, они хай подымут. И сорвут нам все. Надо все по закону. Верно, сказал Заместитель по идеологии. Надо их поймать с поличным. На месте преступления. И устроить большой процесс по всем правилам. Как это Хозяин умел делать, надо отдать ему должное. Министр суть дела понял и отдал соответствующие распоряжения Генералу. Генерал вызвал Полковника, и тот поручил Майору разработать план операции.
Майор, только что с удовольствием посмотревший пятидесятисерийный фильм о блестящей работе Органов, разработал оригинальный план. План был гениально прост и очень понравился Полковнику. Полковник припомнил некоторые сцены из многосерийного фильма, забытые Майором, внес в план дополнения и отнес его Генералу. Генерал, смотревший фильм по персональному телевизору, установленному в особом сейфе, ключ от которого имел только он сам и Министр, пришел в восторг от плана. Исполнение разработанной под его личным руководством операции Министр возложил на другого Генерала, а тому сделал замечание за несвоевременность и отсутствие должного. Операция получила кодовое наименование Ротатор.
По плану операции Ротатор предусматривалось перебросить на Запад пятьдесят хорошо подготовленных сотрудников из местных жителей, находящихся на нашем содержании. Часть из них должна стать крупными капиталистами, часть - политическими деятелями, часть - агентами Запада, часть - помощниками глав государств, часть - крупными писателями и артистами. В Ибанске создать из агентов Органов подпольную организацию, изготовляющую антиибанские листовки. Чтобы вызвать доверие, в листовках писать только правду. Желательно участие настоящих оппозиционеров. В случае отсутствия таковых поручить Сотруднику изготовить их путем непускания за границу деятелей культуры и науки, непубликования безобидных книг и т.п. После того, как деятельность организации станет известной на Западе, один из агентов Органов, заброшенных на Запад, приедет в Ибанск как турист, встретится с агентом-членом подпольной организации и предложит для подпольной типографии переправить из-за границы портативный ротатор. Тут-то и надо будет выдвинуть идею объединения со Срамиздатом и печатания их выпусков в подпольной типографии. К организации дела подключить активных членов Срамиздата. После того, как в подпольной типографии будет отпечатан очередной номер Срамиздата, всех надо взять на месте преступления. Всю операцию незаметно для участников снять на кинопленку, предварительно установив съемочную аппаратуру в соответствующих местах.
Операция Ротатор была блестяще проведена в полном соответствии с планом за исключением одного незначительного пустяка. Когда Лодер сказал, что есть шансы достать портативный ротатор и поставить издание номеров Срамиздата на широкую ногу, Крикун сказал, что это - явная провокация. Но его не послушали. Лодер сказал, что если даже это провокация, тем более надо ее использовать. Сделать они нам все равно ничего не сделают, не то время. Зато какой эффект будет! Черт с вами, сказал Крикун. Только я умываю руки и с вами больше не играю. Съездишь за ротатором, сказал Лодер, а там посмотрим. Может быть, мы сами тебя попросим убраться подальше. Слух ходит, что ты какими-то темными делишками на стороне занимаешься.
И Крикун, взяв отпуск за свой счет, с двумя стукачами-членами подпольной типографии, поехал в пограничный город за ротатором. Там уж все приготовлено было. Но Крикун выкинул номер, нарушивший нормальный ход дела. За полчаса до назначенного срока он попросил носильщика за трешку принести его чемодан (объяснил как его взять и где). Носильщик принес чемодан с ротатором, и Крикун сел в первый подвернувшийся поезд, сунув десятку проводнику. Пока тучи стукачей носились по пограничному городку в поисках Крикуна и ротатора. Крикун спокойно лежал в купе международного вагона, говоря себе, что с этими кретинами и подонками пора кончать. Они заигрались в революцию и выродились в полнейшее дерьмо.
В Ибанске Крикун отнес ротатор на квартиру Лодера. Лодер перепугался. Нам же дай бог какой срок пришьют за это, сказал он и велел отнести ротатор к Секретарю. Секретарь отнес его на склад Органов, но у него там отказались принять, поскольку не было накладной и технического паспорта. Что я вам, ишак что ли, сказал секретарь Лодера, сунул чемодан под лестницу и ушел комплектовать очередной номер Срамиздата. Органы сбились с ног в поисках исчезнувшего ротатора, без которого горело все так тонко задуманное дело. И не нашли до сих пор. Но время подпирало. И Министр махнул рукой. Давайте в суд как есть, сказал он.
ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ
Грани начали стирать еще при Хозяине. Но вплотную подошли к полному стиранию их только теперь. До этого было не до этого. Первым делом стерли грани между городом и деревней. В результате деревня частично сбежала в город, а частично встала в очередь за маслом, яйцами, кильками и другими промышленными товарами в городских магазинах. И стоит там до сих пор. Ждет. Обещали выкинуть кое-что. Потом стерли грани между умственным и физическим трудом. В результате талантливые ученые стали зарабатывать почти столько же, сколько уборщицы, маляры и дворники. Это было настолько крупное достижение, что Заведун произнес по сему поводу специальную речь. Мы, как говорится, это самое, эээээ..., того в общем, добились, так сказать, эээ..., сказал он, эээ... это самое,..., ученые, они - что, они тоже почти что люди, эээ..., наши, можно сказать...
Наконец, при следующем Заведуне взялись за стирание граней между мужчиной и женщиной. Женщинам разрешили носить брюки, курить, пить коньяк, ругаться матом и управлять государством. Мужчинам разрешили носить длинные волосы, стричь ногти и иногда менять нижнее белье. В конце концов, признали и бороды, так что по внешности мужчин и женщин различать стало невозможно. При знакомстве требовали предъявить справки. Поскольку началась кампания против бюрократической волокиты, возникла острая проблема: у мужчин отрезать или женщинам пришивать? Началась борьба, в которой, как всегда, победила генеральная линия. Мммыыы, сказал в своем докладе Заведун, пррроявили величччччайший гуммммманизм, пойдя на этот исторрррический шагггг.
МОНОПОЛИЯ НА ТЕАТР ЖИЗНИ