Вторая комната была такой же грязной, как и первая, она находилась этажом выше. Там тоже посередине возвышались две составленные вместе очень шаткие кровати.
Главное — без паники…
Не могло быть и речи о том, чтобы мы разделились по этим комнатам, тем более, в таком жутком месте!
Мы решили остановиться в первом номере. Но, в довершение ужаса, ванная комната у нас была общая с соседями. А разве у нас был выбор? Младшие братья сразу окрестили гостиницу отелем «Какашка». Вполне подходящее название!
Три дня и три ночи — это еще не конец света. Я повторяла себе, что это преходяще, сравнивала с теми ужасами, которые нам пришлось пережить, и надеялась на лучшее. Дни напролет мы проводили на улице, в торговом центре или в городских парках. Так мы развлекали мальчиков, которые уже стали скучать по отцу, и использовали возможность находиться подальше от малопривлекательной гостиницы. Когда я вспоминаю о тех днях, снова вижу эту череду несчастий. Каждый раз, думая, что вышли из огня, мы попадали в полымя. Сколько времени длились эти нескончаемые испытания? Или счастье было не для нас? В такие моменты я начинаю думать о том, до какой степени мне повезло: ведь теперь я живу в чистой, уютной квартире в Монреале. После первой ночи в отеле «Какашка» я убедила Мелиссу отправиться вместе со мной в наш старый квартал. Так хотелось увидеть наш дом I и его окрестности, а если повезет, то и своих старых друзей, и особенно Тонтона. Мне так его не хватало, столько я хотела ему рассказать! По дороге, я поделилась с сестрой несколькими самыми дорогими для меня воспоминаниями. Ей исполнилось семь, когда мы уехали. Что можно запомнить в таком возрасте? Возвращая ее в прошлое, я надеялась, что она сможет вспомнить многое.
— Мы едем в город, чтобы узнать, на месте ли наши старые друзья.
— Какие старые друзья?
— С которыми мы играли: Рашель, Лейла… Помнишь, ты всегда хотела ходить за мной и мать заставляла меня брать тебя?
— Не помню. А что мы делали вместе?
— Устраивали разные конкурсы, бег наперегонки. Выигравшие получили подарки. Тебе это ни о чем не говорит?
— Что-то такое припоминаю.
— И ты часто побеждала!
— Вот как!
— Ты забыла, не так ли?
— Думаю, да. Хотя какие-то обрывки воспоминаний всплывают из памяти.
— Это нормально. Тогда ты была совсем маленькой.
— Как ты думаешь, мы сможем быстро найти жилье? — спросила она, возвращаясь к тому, что ее беспокоило.
— Конечно, не переживай, — ответила я, чтобы ее успокоить, хотя сама не была ни в чем уверена.
— Говорят, что они не смогут сделать для нас слишком много.
— Не так-то просто поселить семью из шести человек. Необходимо время, чтобы найти нам то, что нас устроит.
— Мне так хочется снова пойти в школу!
— Знаю.
Я жалела сестру, понимала ее растерянность. Мелисса выросла очень чувствительной и беспокойной, а теперь она очутилась в центре бурных изменений, которых не понимала и не могла принять. Сама она не выбирала трудностей и ничего плохого не сделала, не заслужила бедная девочка подобную судьбу.
Рождение в какой-то конкретной семье накладывает отпечаток на судьбу ребенка, который уже в юном возрасте зависим от выбора родителей, без права решать самому. Есть родители, которые считаются с мнением своих детей в принятии важных, касающихся всей семьи решений, другие, наоборот, не допускают этого. Ребенок, не выбирает семью, это скорее лотерея или божий промысел. Если это не так, то почему ребенок должен терпеть свою жизнь как незаслуженное наказание и очень рано познавать на собственной шкуре чувство несправедливости? Не верю, что все мои несчастья даны мне в наказание, предпочитаю думать, что они нужны для того, чтобы я могла набраться опыта. Мать покорилась выбору своих родителей и мужа, я, в свою очередь, тоже терпела немало. Зато теперь надеюсь, что смогу правильно относиться к своим детям, когда они у меня появятся.
Помню, раньше, перед нашим отъездом в Алжир, французы больше улыбались и выглядели более раскрепощенными. Теперь же пассажиры метро показались мне серьезными и озабоченными. Компании молодых людей угрожающего вида бродили то тут то там, готовые напасть в любой момент. Впервые я не чувствовала себе в безопасности в парижском метро. Парни разговаривали довольно громко, и я отметила, что акцент парижских окраин сильно изменился: многое из их разговора я просто не понимала. Можно было подумать, что они снимаются в клипе хип-хопера!
— Надеюсь, мои старые друзья не такие, как они, иначе я никогда не осмелюсь с ними заговорить, — призналась я Мелиссе.
— Твои друзья тоже выросли, как и ты. Им по двадцать лет, а это просто подростки, которые хотят быть похожими на взрослых.
Как бы там ни было, метро я покинула с облегчением. Раньше я не боялась, прогуливаясь по улице, проходить мимо компаний подростков. Да, у меня было несколько друзей-бунтарей, но они никогда не делали ничего плохого. Я чувствовала себя чужой на запуганной жестокостью родине, но еще больше меня удивило появление стекла, отделявшего кабину водителя автобуса от салона с пассажирами, чего раньше не было.
Настроение снова поднялось при виде пешеходной улицы, по которой я любила гулять в детстве. Она совсем не изменилась. Какое облегчение! Эти милые цветы у дверей магазинов, задвигающиеся ставни, белые и красные или белые и зеленые, шум на террасах кафе и многочисленные прохожие, как и прежде, шагающие в такт музыке. Я нашла знакомый уголок из прошлого. Старый квартал действовал на меня успокаивающе. Оставалось спуститься по большому бульвару к улице, на которой мы жили. Я не сразу заметила изменения, но чем ближе мы подходили, тем больше я убеждалась, что многое изменилось за время нашего отсутствия. Бульвар утратил прежний шарм, когда срезали все деревья. Теперь он казался шире, но, к сожалению, стал более серым и грязным. Повсюду были только стены, камень и брусчатка. Лишь несколько магазинов остались такими же, как и раньше.
Я так торопилась навестить Тонтона, что ускорила шаг и буквально волокла за собой сестру, которая не поспевала за мной. Увы, меня ждало большое разочарование: бакалея не работала, двери и окна оказались закрыты. Я долго стояла перед магазином, погрузившись в раздумья.
Мелисса молча ждала рядом, давая мне время погрустить. Какая деликатность с ее стороны! Тонтон не оставил ни записки, ни адреса. Когда-то он жил здесь, в задней части магазина. Тонтона больше не было. Я ужасно огорчилась!
Я больше тебя не увижу…
— Нора, все в порядке? — смущенно спросила Мелисса, стараясь вырвать меня из объятий печали.
— Какое там — в порядке! Давай-ка пойдем посмотрим, как там наш старый дом.
— Не думаю, что это хорошая идея. У меня плохие предчувствия.
— И тем не менее, если мы его не увидим, ты первая будешь жалеть об этом. Я слишком хорошо тебя знаю. Идем!
Семь лет назад там росли два гигантских дерева. Словно бдительные стражи, они охраняли вход на нашу улицу, каждый сезон красивые по-своему. Теперь их не было. Они исчезли так же, как исчез Тонтон.
Может быть, Мелисса права, и нам в самом деле не стоило туда идти? Я колебалась. Ворота в сад обветшали. Черная краска облупилась и уступила место ржавчине. Ветер раскачивал табличку с надписью «Продается». Но не это самое ужасное. Сам дом выглядел заброшенным. Высохшие ветки вьющихся растений облепили стены. И ни одного цветочка! Ни одной зеленой травинки! Мое любимое дерево, мое прекрасное абрикосовое дерево спилили! Розовые кусты засохли. Куда ни глянь — везде царило запустение. Чтобы не уронить себя в глазах сестры, считавшей меня сильной, я решила не подавать виду, как мне больно. Думала, она все равно не поймет моего горя. Как я была наивна, думая, что все будет так же прекрасно, как раньше! Я и допустить не могла подобного.
В утешение годилась чашка горячего шоколада в кафе на углу. Как только мы туда вошли, сладкий запах круассанов с маслом и шоколада навеял нам тысячу других моментов, о которых мы с тоской вспоминали в Алжире. Пока мы наслаждались сладостями, я узнала за столиком в глубине зала старого школьного товарища из начальной школы, Адриена.
— Иди, заговори с ним, — подзадорила меня Мелисса.
— Не могу.
— Почему?
— Даже не знаю, как тебе объяснить. Я не знаю, о чем с ним говорить. Не сказать же ему: «Привет, Адриен. Мы только что приехали из Алжира и увязли в дерьме по самые уши»?
— Ну, раз не хочешь, не подходи к нему.
— Не подойду. Не хочу.
На самом деле мне было стыдно за себя, за положение, в котором мы находились. Мне казалось, что все равно он меня не узнает. Я ведь стала совсем другим человеком. Чужой для тех, кто меня когда-то знал, и, возможно, чужой для себя самой. Здесь больше не было для меня места! С грузом разочарований мы тронулись в обратный путь. Я наконец поняла, что здесь я больше не у себя дома. Было ошибкой возвращаться во Францию без тщательной подготовки и планирования. Я стыдилась своей неуверенности, отсутствия надежной крыши над головой. Не имея дома, я чувствовала себя изгнанником на чужой земле.
Трехдневное пребывание в отеле «Какашка» подходило к концу, и мать попыталась связаться с нашим куратором из центра социальной помощи, но, к своему удивлению, узнала, что той нет на месте. Она уехала отпуск! Матери пришлось заново рассказывать нашу историю другой служащей, которая посоветовала нас связаться с СЭМП[16].
СЭПМ! Экстренная помощь! Я не могла поверить своим ушам! Чем эти люди смогут нам помощь? Нам ведь нужно жилье. Это обеспокоило еще больше.
Мать набрала номер, не зная, какую пользу мы сможем из этого извлечь. Нам назначили встречу на восемь вечера на автобусной остановке перед рестораном «Макдональдс», хотя талоны на бесплатное питание у нас закончились. Оставалось еще несколько часов до условленного часа, но мы уже собрали вещи и направились туда пешком. Площадка возле ресторана была любимым местом для игр близнецов, и они забыли о голоде. Тем лучше для них и для нас. Наконец стрелки часов приблизились к восьми часам.
Машина СЭМП приехала вовремя. Люди на автобусной остановке, да и сами медики, с удивлением наблюдали, как мы садимся в машину экстренной помощи. Я представила нас со стороны: большая семья с маленькими детьми, совсем не похожи на обычных клиентов. В салоне, пока медик измерял братьям температуру, мать рассказывала нашу историю о том, как мы убежали из Алжира. Взволнованный, он внимательно ее слушал, а его большие голубые глаза излучали доброжелательность.
— Должен признаться, что место, куда мы вас отвезем, не совсем подходит для вашей семьи! Поэтому я дам вам телефонный номер экстренного вызова на всякий случай. Позвоните, и кто-то обязательно приедет за вами. Вы сможете остаться в приюте на неделю, но учтите: правила там очень строгие. Поверьте, мне очень жаль, что я не могу отвезти вас в какое-то более подходящее место.
— Это не страшно, главное, чтобы мои дети смогли отдохнуть, и приют был чистым.
Приют для бездомных располагался в большом особняке в относительно благополучном квартале. Нас встретил молодой человек и, проведя внутрь, сообщил, что наше пребывание ограничено одной неделей. Я сочла его замечание вполне уместным, поскольку разочарованиям предпочитала суровую правду. Целая неделя в таком месте тогда оказалась для нас большой привилегией, и мы вздохнули с облегчением, тем более, место выглядело вполне пристойным. Возможно, за это время мы сможем найти какой-нибудь выход. Малыши устали, впрочем, как и все остальные. К тому же все мы хотели есть. Показав место, где мы могли оставить чемоданы, молодой человек хлопнул в ладоши, чтобы привлечь наше внимание.
— Вы голодны? Сегодня у нас на ужин фасоль, — сообщил он, наблюдая за реакцией мальчиков.
Мы так проголодались, что согласны были на все. Нам принесли наполненные доверху тарелки. Пока мы с Мелиссой кормили малышей, мать разговаривала с работником приюта. Я медленно повернула голову в сторону людей, сидящих в соседнем зале на канапе. Никто не смотрел телевизор, все уставились на нас!
Несколько бездомных, давно не стриженных и небритых, стариков в потрепанной одежде, молоденьких женщин с детьми, молодых парней, почти детей — и вот теперь мы. Тут в самом деле были люди разного сорта и все — без определенного места жительства…