Фронт, удерживаемый на Нарве 4 страница
«Операция Штрахвица»
Полковник резерва Гиацинт граф Штрахвиц был таким человеком, которого, повстречав один раз, не забудешь никогда. Прекрасный организатор, он давал подчиненным возможность проявлять смекалку и считал это делом само собой разумеющимся. Нам очень повезло, что мы участвовали в нескольких операциях под его командованием. Они были прекрасным образцом успешных действий. Граф Штрахвиц получил Рыцарский крест 25 августа 1941 года еще как майор резерва и командир 1-го батальона 2-го танкового полка. 17 ноября 1942 года он был награжден дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. В качестве полковника и командира танкового полка дивизии «Великая Германия» 28 марта 1943 года он получил мечи к Рыцарскому кресту. Мы внесли свой вклад в операцию, о которой пойдет речь. За успешное ее проведение 15 марта 1944 года он был отмечен бриллиантами к Рыцарскому кресту.
Сплетники утверждали, что Штрахвиц был отстранен от командования танковым полком дивизии «Великая Германия» за слишком большие потери. У меня есть правомерные сомнения относительно этих утверждений. Граф Штрахвиц и его личный состав всегда использовались в горячих точках на фронте, где им приходилось выполнять чрезвычайно трудные операции. Тяжелых потерь не всегда можно было избежать в такого рода боях, но благодаря именно этим операциям удавалось спасти жизни многих солдат из других подразделений.
Граф Штрахвиц взял с собой из «Великой Германии» личный состав, а также несколько танков и бронетранспортеров. Наша рота играла лишь второстепенную роль в первой операции, призванной отрезать «восточный мешок» и уничтожить его. Атака проводилась в направлении с запада на восток вблизи «каблука ботинка».
Был образован фронт наступления, и «мешок» в конце концов был ликвидирован. Дорога, которой пришлось для этого воспользоваться, была недостаточно широка и тверда для наших «тигров». Так что им пришлось довольствоваться танками «T-IV», которые были на 30 тонн легче.
Их граф взял с собой. Он ехал в передовом танке и тем самым с самого начала завоевал наше доверие. В этой операции мы отвечали только за то, чтобы сдерживать натиск, которому вполне естественно подвергались другие районы «западного мешка» в результате атаки.
Вся операция шла при поддержке пикирующих бомбардировщиков «Штука», или, вернее сказать, предполагалось, что будет проходить при поддержке пикирующих бомбардировщиков. Однако они оказались неэффективными на поросшей густым лесом местности и даже представляли опасность для наших войск! Летчики были не в состоянии распознавать цели. «Юнкерсы-87» прибыли вовремя и храбро спикировали на предназначенные им цели. Одна из их бомб упала на единственную дорогу, по которой только и могли двигаться атакующие танки. Упади она минутой позднее, сам граф Штрахвиц стал бы жертвой этой бомбы. Он разразился ругательствами, и атаку пехоте пришлось проводить без поддержки бронетехники.
Следует отметить, что намеченные цели должны были быть достигнуты любой ценой до наступления темноты. В противном случае существовала опасность того, что русские вырвутся из мешка на юг или двинутся на наши собственные позиции, которые висели на волоске. Фактически, Штрахвиц достиг цели без танков и пикирующих бомбардировщиков.
На следующий день «мешок» был ликвидирован. Русские большей частью попали к нам в плен вместе со своей военной техникой. Лишь немногим из них удалось ночью убежать на юг, где русские готовили контрнаступление. Этот мощный откат привел к тому, что противник сосредоточил в «восточном мешке» еще больше солдат и военной техники, чем прежде. Он не предполагал, что мы доберемся до него совершенно иным способом.
У графа были свои причуды, но никто из-за этого не относился к нему хуже, потому что он уже завоевал наше уважение и признание. Например, он не разрешал, чтобы к нему обращались «господин полковник». Люди, которые знали его еще как майора, говорили, что он также не стеснялся дать понять высокопоставленному начальству, что он граф. Говорил, что титул графа значит больше, чем воинское звание.
На первом инструктаже он не оставил сомнений в том, как представляет себе операцию. Смелые планы нас удивили, но вскоре в них обнаружилось много здравого смысла.
— Ну, господа, вот как я все себе представляю, — сказал он несколько надменно. — Наша боевая группа проведет фронтальное наступление на так называемый «восточный мешок». От «детского дома» мы отправимся через равнину к железнодорожному переезду. Четыре «тигра» будут следовать в авангарде. После пересечения железнодорожной насыпи они повернут направо и ударят во фланг.
Следующие четыре «тигра», на каждом из которых будет сидеть пехота, как дьяволы, ринутся к развилке дороги, которая находится в 100 метрах к юго-востоку от железнодорожного переезда. Этой развилки нужно достичь как можно быстрее и охранять, обеспечивая проезд через нее. Таким образом, четыре танка «Т-IV» и бронетранспортеры смогут двигаться вперед и занять равнину, которая спускается к основанию «мешка». — Он указал на карту. — Вот так можно с этим справиться.
Ночью будет установлено кольцо окружения и будет удерживаться до тех пор, пока другой пехотный полк не образует линию фронта. Затем будет установлен контакт на запад и на восток.
Главное, на что я хочу обратить ваше внимание, это то, что вся операция должна проходить точно по плану. Это значит, что ни один танк не должен оставаться на дороге и мешать мне. Успех всего дела может оказаться под угрозой из-за задержек. И я не позволю, чтобы таковые возникали. Так что категорически требую, чтобы каждый обездвиженный танк был отбуксирован в болото всеми возможными способами и не задерживал другие машины.
Ответственность за успех операции ложится непосредственно на командира танка, какого бы он ни был звания. Вам все ясно?
— Так точно, господин граф!
Полковник скривил губы в саркастической усмешке — он знал, что мы позволяли себе некоторые замечания относительно обращения, которого он требовал. Ни одно из них не найдешь в учебнике хороших манер.
— Очень хорошо. Пока что все было довольно просто. Но теперь вопрос к экипажам «тигров». С каким батальоном вы хотели бы вместе воевать?
Мы посмотрели друг на друга, пораженные щедростью такого предложения, и сразу же выбрали пехотный батальон, с которым уже действовали вместе.
— Очень хорошо, вы его получите. — Полковник повернулся к своему адъютанту: — Позаботьтесь, чтобы эти пехотинцы были сняты с фронта на Нарве, где они сейчас находятся, и переброшены сюда. О применении огнеметов, инженерных частей, артиллерийских наблюдателей и всего прочего мы поговорим позднее.
Огневое превосходство на этом участке обеспечат штурмовики. Об этом уже достигнута договоренность с авиагруппой. У вас будет необходимая радиосвязь с пикирующими бомбардировщиками через предоставленный вам бронетранспортер связи. Что-нибудь еще? Ах да, конечно! Вы получите карты и аэрофотоснимки. Они сделаны специально для этой операции. Все важные для вас районы помечены цифрами. Благодаря этому не будет недопонимания и не возникнет ненужных вопросов. Более того, вы сможете быстро и точно сообщить о своем местонахождении.
На сегодня все. Есть еще вопросы? Нет? Ну и хорошо. Спасибо, господа!
Несколько дней назад был заказан для доставки по воздуху новый тип устройства разминирования для танков. Это было сделано как раз перед началом операции, которая была запланирована на 6 апреля. Устройство представляло собой тяжелый каток, который двигался впереди танка. Он заставлял мины взрываться прежде, чем на них наедет танк. Однако новое устройство не прижилось, потому что значительно замедляло движение танков. Мы отказывались им пользоваться, несмотря на опасность мин.
«Операция Штрахвица» затем отрабатывалась дважды далеко за линией фронта, в районе, напоминавшем «восточный мешок». Это, конечно, делалось без люфтваффе и артиллерии, но использовались настоящие боеприпасы. При этом лично присутствовал командующий группой армий «Север» и провел с нами краткую беседу после тренировки. Он указал на важность этой операции. Плацдарм на Нарве нужно было удерживать любой ценой из-за залежей нефтеносных сланцев в Эстонии. Нефть была крайне необходима для обеспечения действий наших подлодок.
Опять же мы не задумывались над тем, почему эстонская нефть имела такое большое значение для ведения Германией войны. Мы были целиком поглощены миссией, которая нам предстояла.
Незадолго до начала атаки мы двинулись в районы нашего сосредоточения за возвышением «детского дома». Нам приходилось быть в высшей степени осторожными, избегая всякого шума, чтобы не привлекать внимания русских. Как обычно, артиллерия открыла отвлекающий огонь в качестве шумового фона. Граф все продумал!
Пехота была уже на месте, и каждое отделение быстро нашло свой танк, поскольку мы хорошо узнали друг друга по тренировкам. Все действовали как часовой механизм. Наши четыре «тигра» двигались в следующем порядке: Кершер, я, Цветти и Грубер.
Граф Штрахвиц категорически запрещал командиру подразделения следовать во главе колонны. Таким образом, атака не была бы задержана, если бы первый танк наткнулся на мину. Поэтому, вопреки обыкновению, мне на этот раз пришлось ехать вторым, несмотря на то что в лесистой местности должным образом оценить ситуацию можно только из головной машины.
Было вполне естественно, что «тигры» следовали впереди. Благодаря тому что до этого действовали там на протяжении нескольких недель, мы знали район Лембиту как свои пять пальцев. Нам была знакома каждая воронка, и мы даже бегло осмотрели местность за железнодорожной насыпью.
Трое командиров, которых я собрал вокруг себя, представляли собой идеальный тип командира танка. Редко встретишь такое совершенство. В течение нескольких предыдущих трудных месяцев я действовал бок о бок с кем-либо из этих товарищей во всех операциях. Поэтому надеюсь, что мне будет позволено выделить их, не пытаясь умалить значение других командиров, — Линка, Везели, Карпането, Геринга, Риела, Майера и Германна.
Всем им просто меньше повезло с танками. Им иногда приходилось «занимать» другую машину, поэтому они не выделялись, хотя и обладали мастерством высокого уровня.
У нашей передовой группы не было мотопехоты. Грубер и Цветти взяли на свои танки в качестве «гостей» по три сапера. Они должны были помогать нам, если на пути попадутся мины. Следует отметить, что с этими саперами ничего не случилось во время операции. Как только мы останавливались, они сразу исчезали из виду, поэтому им было лучше, чем нам в танках.
Граф Штрахвиц построил в «детском доме» два убежища — одно для себя, а другое для своего адъютанта.
Этот потрясающий граф действительно все продумал. Атакующим пехотинцам лучше двигаться без зимней одежды. По этой причине одежда была собрана и связана специальной командой. Каждая связка была помечена, и одежду следовало доставить на бронетранспортере сразу после завершения операции, чтобы солдатам не пришлось мерзнуть после атаки.
В дни, предшествовавшие атаке, заместитель командира должен был выяснить, в какую минуту утром становилось достаточно светло для хорошей видимости и точной стрельбы. Время начала атаки устанавливалось на основании этих выкладок.
Артиллерийская подготовка должна была начаться за пять минут до атаки, и предусматривался перенос огня еще через пять минут. К концу первых пяти минут мы уже должны были пересечь железнодорожную насыпь.
Незадолго до начала атаки граф подошел к нам со своей неизменной тростью, чтобы наблюдать прорыв с нашей позиции. Затем мы стали свидетелями такой огневой завесы, которую уже больше никогда не видели до самого конца войны. 37-мм скорострельные зенитные орудия, 20-мм счетверенные зенитные пулеметные установки и 88-мм зенитные пушки были расставлены полукругом вокруг «восточного мешка».
Они вели огонь трассирующими снарядами, которые создавали настоящий огненный купол, под которым мы могли двигаться до его южного края. Полк реактивных минометов вел обстрел по площадям, сначала ракетами с зажигательной смесью, а затем — с фугасными боезарядами. Эффект был разрушительным, как мы смогли убедиться позднее. Следует отметить, что низкорослый лес среди болот не позволял давлению взрывной волны уходить вверх, поэтому огонь сжигал деревья, и пламя поднималось на высоту нескольких метров. Все русские, не укрывшиеся в убежищах, были смертельно контужены на месте. В то же время орудия и артиллерийские подразделения с 280-мм гаубицами вели огонь на тотальное уничтожение.
Под покровом огневой завесы на высокой скорости мы двигались к железнодорожному переезду. Мы видели, как русские бежали от ряда разрушенных укреплений, которые занимали, к траншеям железнодорожного переезда. Наш пулеметный огонь был совершенно неэффективен при движении на скорости. В мгновение ока мы перевалили через переезд. Вопреки ожиданиям он не был заминирован, поскольку русским нужна была дорога на юг для подвоза своих собственных предметов снабжения.
Должно быть, наша атака оказалась полной неожиданностью для русских. После того как наши танки миновали железнодорожный переезд, чтобы затем повернуть направо, мы увидели русского, стоявшего как вкопанный в гимнастерке и галифе прямо перед нами. Он не верил своим глазам, что мы уже тут. Кершер разделался с противотанковой пушкой, которая, по-видимому, должна была прикрывать дорогу. Ее ствол был еще зачехлен, а расчет отсутствовал на местах.
Затем мы поехали вдоль насыпи, направляясь на запад. Равнина между железной дорогой и линией леса была заминирована, так что мы шли след в след, контролируя друг друга. К счастью, мины лежали открыто. Русские не успели из-за мороза присыпать их землей. Кроме того, вкопанные ящичные мины отсыревали в этой болотной местности. Так что мы достигли нашей промежуточной цели без потерь. Потом мы повернули вправо и увидели, как позиции русских выглядели с тыла. Противник построил бункеры в железнодорожной насыпи через каждые 2 метра. Конечно, они теперь не обеспечивали им защиты. Семь противотанковых орудий, которые ничего не подозревавший противник не успел развернуть, были немедленно обезврежены.
Мы были в отличном расположении духа, потому что наш прорыв, от которого все зависело именно сейчас, удался вопреки ожиданиям. Великолепно спланированная операция принесла плоды. Однако наше хорошее настроение внезапно было испорчено неприятным сюрпризом.
Именно тут по нас вдруг со стороны «детского дома» начала вести массированный огонь наша же батарея 150-мм пехотных гаубиц. Наблюдатель принял наши танки за танки противника. Силуэты наших машин едва появились из-за железнодорожной насыпи, а мы стали вести огонь в направлении наших собственных позиций.
Нам наглядно продемонстрировали, насколько неприятен огонь этих орудий. Мы отчетливо слышали каждую команду, а также видели крупнокалиберные снаряды, летевшие по отлогой траектории точно в нашем направлении. Ощущение было не для слабонервных.
Мы были вынуждены ездить взад-вперед по кишащей минами местности, чтобы избегать опасных «посылок». Эти перемещения можно было бы назвать «непрерывной сменой позиций», но кто захочет, чтобы ему в голову угодил снаряд 150-мм орудия? Ко всему прочему наши стреляли очень хорошо. Конечно же я немедленно радировал наблюдателю в «детском доме», чтобы сообщить о произошедшей ошибке. Становилось все более и более неуютно, потому что наши не прекращали вести огонь из всех четырех орудий. Мне не оставалось ничего иного, как сделать несколько выстрелов в направлении наблюдателя. Это вынудило его сменить позицию, и мы ретировались, не дожидаясь, пока он вновь начнет доставлять нам неприятности.
Позднее я дал этому парню нагоняй. Он действительно не узнал нас, отказываясь верить, что мы передвигались за железнодорожной насыпью так быстро.
У «дружественного огня» были и другие неприятные последствия. Мы, правда, вышли из него невредимыми, но напряжение и постоянное лавирование взад-вперед отвлекли наше внимание, и мы не заметили противотанковой пушки, которая заняла позицию в лесу позади нас. Тогда-то мы испугались, застигнутые врасплох. Я получил удар в корму. Цветти достал этого парня и прикрывал нас во избежание новых сюрпризов. Почти в то же самое время они ударили по Груберу справа. Русские быстро успели развернуть противотанковую пушку, которая находилась в небольшой рощице возле железнодорожного переезда. Мы ее не засекли, и она подбила Грубера. Первый же выстрел сильно повредил ходовую часть, второй — пробил танк. При этом были ранены Грубер и заряжающий.
Прежде всего мы заставили замолчать противотанковую пушку. Затем Цветти вывел танк с минного поля в направлении железнодорожного переезда. Лишь с огромным трудом мой танк мог двигаться собственным ходом. Цветти прикрыл его и доставил обратно в «детский дом». Нет худа без добра: танк Грубера не нужно было брать на буксир, потому что в нашем районе разверзся ад. Даже русская тяжелая артиллерия к югу от Нарвы вступила в бой. Иваны хотели повернуть ход событий любой ценой.
Нам было не до оставшейся русской пехоты, потому что нужно было следовать за передовым охранением, которое уже давно миновало развилку дорог у железнодорожного переезда. Фон Шиллер обеспечивал своими четырьмя машинами при поддержке пехоты свободный проход к заболоченному лесу. К сожалению, пехотный батальон понес тяжелые потери от русской артиллерии.
Достигнув развилки дорог, пехотинцы в поисках укрытия попрыгали в траншею. Русские, поняв, что мы прорвались на юг, вели точно по этому месту огонь артиллерией и минометами. Один снаряд попал прямо в гущу наших пехотинцев. Поскольку они лежали довольно близко друг к другу, потери были очень большими. Когда мы ехали в южном направлении через лес, русские поджидали нас повсюду. Приходилось быть предельно внимательными, чтобы избегать новых неприятных сюрпризов. Мы видели минометы, занявшие позиции по левую и правую стороны от леса, рядом с ними — пехотные гаубицы и противотанковые пушки. У нас была лишь одна цель: любой ценой пробиваться вперед.
Поэтому мы ввязывались в бой только с теми попадавшимися на пути русскими пушками, которые были направлены прямо на нас. Среди леса мы наткнулись на кладбище, где русские хоронили своих погибших. Они всегда хоронили погибших прямо за линией фронта. Когда позднее была ликвидирована окруженная группировка русских, мы обнаружили, что на деревянных крестах не были даже обозначены имена погибших.
Один только пример может свидетельствовать о том, насколько наша операция зависела от случая. Помимо добросовестности и храбрости, солдату нужно немного удачи. Неожиданно появившийся на лесной просеке танк «Т-34» резко отвернул в сторону. Он ехал на юг в том же направлении, что и мы. У него, конечно, не было намерения атаковать. Он просто хотел оторваться от нас в южном направлении. Мы, со своей стороны, не собирались его подбивать, потому что он тогда заблокировал бы наиважнейший и единственный для нас путь. Так что на этот раз наши намерения совпадали. Слишком много времени было бы потеряно до того, как наши саперы взрывами убрали бы этот танк с дороги, и я сомневался, что наша операция в этом случае закончилась бы успешно. Было совершенно ясно, что русские в танке были больше заинтересованы в том, чтобы пробиться на юг, чем в том, чтобы помешать нашей атаке. Несколько русских танков на отдельных участках «котла» слева и справа от нас все еще открывали беспорядочный огонь. Позднее они были захвачены, потому что даже русские могли двигаться только по грунтовым и бревенчатым дорогам, так что прорыв на юг был для них невозможен. Когда мы достигли того места, где передовые части повернули на восток, я оставил две машины для обеспечения охранения. Сам же я поехал назад на равнину для укрепления оборонительного рубежа.
Передовые подразделения достигли цели без больших потерь. Ситуация заставила нас осознать, насколько нам повезло, что у нас были такие хорошие картографические материалы. Благодаря этому мы легко находили каждую дорогу и просеку. Этого никогда не удалось бы сделать по обычной карте.
Ночью был ад
Вплоть до этого момента все шло довольно хорошо. Однако мы были бы счастливы, если бы справились со всем в течение ночи. Было ясно, что русские попытаются нас контратаковать.
С наступлением темноты два из наших дежурных экипажей остались для наблюдения за западным и восточным направлениями. Ночь с 6 на 7 апреля была для нас, наверное, одной из наихудших на протяжении всей войны. Мы находились среди русских и не знали, отрежут ли они нам путь назад.
Наши бронетранспортеры еще днем уехали назад за зимней одеждой. В течение ночи они должны были доставить боеприпасы и провизию на фронт. Эта более чем трудная задача требовала мужества, выносливости и необыкновенного чувства долга. Людям приходилось пробиваться снова и снова — сначала на север, а затем на юг. Русские делали все для того, чтобы преградить им путь. Многие бронетранспортеры подрывались на минах. Свободный проход обеспечивался благодаря мужеству адъютанта графа Штрахвица, лейтенанта Гюнтера Фамуле, которому было поручена эта трудная миссия. 22 апреля Фамула был убит бомбой, сброшенной с русского самолета во время операции у Кривасоо. Он так и не успел надеть Рыцарский крест, которым был награжден 15 мая.
Русские атаковали наш оборонительный рубеж значительными силами со всех сторон. Отрезанные нами силы на севере попытались прорваться на юг. С юга неприятель осуществлял яростные контратаки, пытаясь уничтожить нас и закрепиться на своих передовых позициях. Это была тяжелая ночь для батальона, который всю ночь подвергался интенсивному обстрелу противника и понес тяжелые потери. Тяжелораненых переправляли в тыл на бронетранспортерах; легкораненые предпочитали оставаться с нами.
Наши эскадрильи пикирующих бомбардировщиков едва ли могли нам чем-либо помочь, потому что они не рисковали сбрасывать бомбы рядом с нами. Кроме того, тяжелые бомбы уходили так глубоко в заболоченную почву, что делали большие воронки, не нанося большого урона. Русские также сосредоточили так много зенитных орудий, главным образом скорострельных, что наши самолеты «Штука» не могли пикировать достаточно низко. Времена, когда «Штуки» были способны деморализовать противника, давно прошли. Больше всего нам помогали передовые наблюдатели артиллерийских частей, давая нам иногда передышку благодаря своей мастерской корректировке огня.
Нам с трудом верилось, что, наконец, наступило утро, а мы все еще живы. Русские все еще не оставлял попыток постараться выбить нас, но обстановка выглядела по-другому с наступлением утра. Давящая темнота, в которой не видно, где чужой, а где свой, ушла. Нам опять было видно, кто перед нами. По утрам земля начинала оттаивать под лучами апрельского солнца. Вскоре наши танки так глубоко увязли в болотистую землю, что практически сидели на днище. Нам только что удалось выбраться на дорогу и организовать там охранение.
Затем первые подразделения пехотного полка выдвинулись вперед и образовали передний край обороны. Остальные прочесали район окружения с севера на юг. Один из наших танков, танк Везели, был подбит накануне вечером прямо у развилки дорог. Он получил повреждения от тяжелого артиллерийского снаряда и теперь беспомощно стоял на открытом месте, не защищенный от возможных нападений русских. Наш командир вечером уехал обратно в «детский дом». Я несколько раз вызывал Шотроффа и говорил ему, что он нужен, чтобы взять на буксир Везели. Фон Шиллера не было в его танке, и он все не возвращался. Наконец, я поехал сам и выручил Везели.
Мы едва узнали командира и солдат из пехотного батальона, которые пережили ад в последние несколько дней. Они выглядели постаревшими.
По окончании операции нас отозвали. Затем мы двинулись по автодороге назад в Силламяэ. Довольно далеко за линией фронта русский аэростат наблюдения обозревал гряду холмов, которую пересекала дорога.
Было хорошо известно, что русские открывали огонь при всяком движении по дорогам. Я отдал срочный приказ закрывать люки при прохождении этого участка или, по крайней мере, не высовываться из танка.
Фельдфебель Линк не обратил внимания на приказ и высунулся из башни по самую пряжку поясного ремня. Три танка уже миновали возвышенность, когда первый залп прогремел справа и слева от автодороги. В тот же момент я увидел, как Линк рухнул в башню, точно молнией пораженный. Поскольку танк продолжал двигаться, я по радио велел его остановить. Экипаж, оказывается, не заметил, что их командир тяжело ранен.
Он не проронил ни звука. И только когда мы попытались вытащить его из башни, он закричал от боли так, будто его разрывали на части. Огромный осколок вошел в бедро и разворотил весь бок. Линк выглядел ужасно, и мы боялись, что не успеем доставить его в госпиталь живым.
К нашему облегчению, врач определил, что жизненно важные органы не задеты. Через несколько недель нам сообщили, что Линк получил отпуск по ранению. Опять мы легко отделались, но эти ненужные ранения всегда огорчали меня больше, чем тяжелое сражение.
Правда или вымысел?
Наконец у нас появилось несколько дней отдыха, и мы могли восстановить поврежденные машины. Однажды утром к нам неожиданно прибыла машина отдела радиовещания роты пропаганды.
Миссия этих людей состояла в том, чтобы записать, как проходили оборонительные бои 17 марта. Это должно было проходить как «оригинальная запись» с места события, выполненная на восковой фонограмме.
Мы рассказывали всевозможные истории до тех пор, пока инженер-электрик не провел провод из командирского танка в нашу комнату. Он связал рацию в танке с записывающим устройством рядом с нами. Когда система, наконец, заработала, мне пришлось влезть в танк, в то время как пропагандист занял место радиста. Начало драмы было подготовлено. Мне нужно было имитировать работу радиосвязи и отдавать приказы, как я делал это в ходе боя. Конечно, отдавались команды открывать огонь и тому подобные. Фон Шиллер сидел в комнате и играл роль моего напарника в качестве командира роты. В конце концов, он ведь был упомянут в ежедневном приказе по вермахту. В «репортаже с линии фронта» это должно было быть отражено.
Когда мне надоела эта отвратительная игра, мы сказали, что с нас достаточно. Запись тут же была воспроизведена, но не нашла одобрения у требовательных экспертов. Нам пришлось повторять все сначала.
В определенных местах пропагандист давал свое, подсказанное его фантазией описание событий. В реалистичной манере он обрисовал, как горят танки, как они ведут огонь, как в них попадают и какая вокруг царит обстановка разверзшегося ада.
Вторая запись, наконец, была встречена с одобрением. Потом некоторым из товарищей, у которых дома имелись граммофоны, было разрешено сделать запись в качестве звукового письма. Эти записи были отосланы домой к их семьям. Никто не узнавал свой собственный голос, когда запись проигрывали. Только по тексту можно было узнать, кто говорил.
В целом мы недолюбливали этих ребят-пропагандистов. Но при этом нельзя не признать, что среди них были потрясающие парни, которые ответственно относились к своей работе и к тому же были хорошими солдатами. Но исключение подтверждает правило. В общей массе они были странными типами, которые выглядели как солдаты в своей псевдоофицерской форме.
Этот гибрид не совсем солдата и не совсем гражданского был весьма неудачным. Кроме того, мы видели в пропагандистах любимчиков министерства пропаганды. Они рассматривали войну лишь как приятное разнообразие в жизни.
Им также делались всякого рода поблажки по сравнению с пехотинцами на фронте. Вот почему нам нравились исключения, как я уже отметил, особенно по этой причине. Некоторые, к сожалению, погибли, сражаясь за родину.
Через несколько дней мы услышали пропагандистский репортаж в обычной радиопередаче и были поражены тем, как удачно шум боя был подмонтирован в Берлине. Мы едва различали собственные голоса из-за грохота выстрелов и по этой причине покатывались со смеху. После этого мы никогда уже всерьез не воспринимали репортажи с фронта.
Когда наши гости удалились, я должен был подписать бумагу, удостоверяющую, что пропагандист, делавший репортаж, сидел в моем танке. Я предоставил это сделать командиру роты, ведь был его танк.
Мы никак не могли понять, отчего нам так повезло в том, что операция имела успех, пока не были допрошены пленные. В числе других офицеров наш передовой отряд взял в плен оперативного офицера штаба дивизии в «восточном мешке».