Пятьдесят три письма, больше я ей писать не буду.

Что же касается Матильды, кто знает: или эта невыносимая

Полуторамесячная комедия так ни к чему и не приведет, не заставит ее

смягчиться, или она принесет мне хоть краткий миг примирения. Боже великий!

Да я умру от счастья!" И тут уж он не мог думать ни о чем.

Но когда, очнувшись от этого сладкого забытья, он снова принимался

рассуждать, он говорил себе: "Ну и что же из этого выйдет: один день

Счастья, а потом опять начнутся все эти колкости, потому что все это

происходит оттого, что я не умею ей понравиться! И тогда уж мне больше не на

Что будет надеяться, все для меня будет кончено раз и навсегда. Как можно за

что-либо поручиться при ее характере? Ах, вся беда в том, что сам-то я не

Могу похвастаться никакими достоинствами. Нет у меня этого изящества манер,

и разговариваю я тяжело, скучно! Боже великий! Ах, если бы я был не я!"

XXIX

СКУКА

Стать жертвой своих страстен!

Это еще куда ни шло. Но стать жертвой страстей, которых ты не

испытываешь! О, жалкий XIX век!

Жироде.

Сначала г-жа де Фервак читала длинные письма Жюльена безо всякого

Удовольствия, но постепенно они стали все больше занимать ее внимание;

однако ее удручало одно обстоятельство: как жаль, что господин Сорель не

настоящий священник! Вот тогда, пожалуй, можно было бы себе позволить с ним

Некоторую близость. Но с этим орденом, в этом почти штатском костюме, - как

оградить себя от всяких коварных вопросов и что на них отвечать? Она не

договаривала своей мысли: "Какой-нибудь завистливой приятельнице придет в

Голову, - и она с радостью будет рассказывать всем, - что это какой-нибудь

Родственник по отцовской линии, из мелких купцов, заслуживший орден в

национальной гвардии".

До того как г-жа де Фервак встретилась с Жюльеном, для нее не

существовало большего удовольствия, чем ставить слово "маршальша" рядом со

Своим именем. Теперь болезненное тщеславие выскочки, уязвлявшееся решительно

Всем, вступило в борьбу с зарождающимся чувством.

"Ведь это было бы так просто для меня - сделать его старшим викарием в

каком-нибудь приходе по соседству с Парижем! Но просто господин Сорель, и

все, да еще какой-то секретарь господина де Ла-Моля! Нет, это ужасно!"

Первый раз в жизни эта душа, которая опасалась всего, была затронута

Каким-то интересом, не имевшим ничего общего с ее претензиями на знатность,

На высокое положение в свете. Старик швейцар заметил, что когда он подавал

Ей письмо от этого молодого красавца, у которого был такой грустный вид, с

Лица хозяйки мгновенно исчезало рассеянное и недовольное выражение, которое

Маршальша считала своим долгом принимать в присутствии прислуги.

Это скучное существование, насквозь проникнутое честолюбием, желанием

Произвести впечатление в обществе, между тем как сердце ее, в сущности, даже

Не испытывало никакой радости от этих успехов, стало для нее до такой

Степени невыносимым с тех пор, как у нее проснулся интерес к Жюльену, что ей

Достаточно было провести вечером хотя бы час с этим необыкновенным юношей -

и тогда на другой день ее горничные могли чувствовать себя спокойно: она не

Донимала их своими придирками. Доверие, завоеванное им, устояло даже против

Анонимных писем, написанных с большим искусством. Напрасно г-н Тамбо

Подсунул г-дам де Люзу, де Круазенуа, де Келюсу две-три весьма ловко

Состряпанные клеветы, которые эти господа тут же бросились распространять с

Величайшей готовностью, не потрудившись даже проверить, есть ли в них хоть

Доля правды. Маршальша, которая по складу своего ума не способна была

Противостоять столь грубым приемам, поверяла свои сомнения Матильде, и та ее

Всякий раз успокаивала.

Однажды, справившись раза три, нет ли ей писем, г-жа де Фервак внезапно

Решила, что надо ответить Жюльену. Победу эту следовало приписать скуке. Но