Площадной брани. Наш герой был изумлен, уязвлен, но его чувство
признательности к маркизу нимало не поколебалось. "Сколько великолепных пла-
Нов, издавна взлелеянных заветной мечтой, - и вот в одно мгновение
несчастный человек видит, как все это рассыпается в прах! Но я должен ему
ответить что-нибудь, мое молчание только увеличивает его ярость". Ответ
Подвернулся из роли Тартюфа.
- Я не ангел... Я служил вам верно, и вы щедро вознаграждали меня... Я
Полон признательности, но, посудите, мне двадцать два года... В этом доме
Меня только и понимали вы сами и эта прелестная особа...
- Гадина! - заорал маркиз. - Прелестная, прелестная! Да в тот день,
Когда вам пришло в голову, что она прелестна, вы должны были бежать отсюда
со всех ног!
- Я и хотел бежать: я тогда просил вас отпустить меня в Лангедок.
Маркиз от ярости бегал по комнате; наконец, обессилив от этой беготни,
Раздавленный горем, упал в кресло. Жюльен слышал, как он пробормотал про
себя: "И ведь это вовсе не злой человек..?"
- Нет, никогда у меня не было зла против вас! - воскликнул Жюльен,
Падая перед ним на колени.
Но ему тут же стало нестерпимо стыдно этого движения, и он тотчас
Поднялся.
Маркиз был словно в каком-то беспамятстве. Увидав, как Жюльен бросился
На колени, он снова принялся осыпать его неистовыми ругательствами,
Достойными извозчика. Быть может, новизна этих крепких словечек немного
Отвлекала его.
"Как! Дочь моя будет именоваться "госпожа Сорель"? Как! Дочь моя не
будет герцогиней?" Всякий раз, как эти две мысли отчетливо возникали в его
Сознании, маркиза словно всего переворачивало, и он мгновенно терял
Способность владеть собой. Жюльен боялся, что он вот-вот бросится его бить.
В минуты просветления, когда маркиз словно осваивался со своим
Несчастьем, он обращался к Жюльену с довольно разумными упреками.
- Надо было уехать, сударь... - говорил он ему. - Ваш долг был скрыться
Отсюда... Вы вели себя, как самый последний негодяй...
Тут Жюльен подошел к столу и написал:
"Жизнь давно уже стала для меня невыносимой, и я кладу ей конец. Прошу
Господина маркиза принять уверения в моей безграничной признательности, а
Также мои извинения за то беспокойство, которое смерть моя в его доме может
ему причинить".
- Прошу господина маркиза пробежать эти строки... Убейте меня, - сказал
Жюльен, - или прикажите вашему камердинеру убить меня. Сейчас час ночи, я
Буду ходить там по саду, у дальней стены.
- Убирайтесь вон! К черту! - крикнул ему вслед маркиз.
"Понимаю, - подумал Жюльен, - он ничего не имел бы против, если бы я
Избавил его лакея от необходимости прикончить меня... Нет, пусть убьет,
Пожалуйста, это удовлетворение, которое я ему предлагаю... Но я-то, черт
возьми, я люблю жизнь... Я должен жить для моего сына".
Эта мысль, которая впервые с такой ясностью представилась его
Воображению, поглотила его всего целиком, после того как он в течение
Нескольких минут бродил по саду, охваченный острым чувством грозившей ему
Опасности.
Эта столь новая для него забота сделала его осмотрительным. "Надо с
Кем-нибудь посоветоваться, как мне вести себя с этим неистовым человеком...
Он сейчас просто лишился рассудка, он на все способен. Фуке от меня слишком
Далеко, да и где ему понять, что делается в душе такого человека, как
маркиз?
Граф Альтамира... А можно ли поручиться, что он будет молчать об этом
до могилы? Надо подумать о том, чтобы моя попытка посоветоваться с кем-то не
Привела к каким-нибудь последствиям и не осложнила еще больше моего
положения! Увы! У меня, кажется, никого не остается, кроме мрачного аббата
Пирара... Но при этой его янсенистской узости взглядов... Какойнибудь
Пройдоха-иезуит, который знает свет, мог бы мне быть гораздо полезней...