Грезится готический собор, величественные витражи, и слабый дух мой уже
Видит священнослужителя, молящегося у этих окон... Душа моя узнала бы его,
Душа моя нуждается в нем... Но вместо этого я вижу какого-то разряженного
Фата с прилизанными волосами... чуть ли не шевалье де Бовуази, только безо
Всех его приятностей.
Но вот если бы настоящий духовный пастырь, такой, как Массильон или
Фенелон... Массильон рукоположил Дюбуа.. И Фенелон после "Мемуаров"
Сен-Симона стал для меня уже не тем. Но вот если бы был настоящий священник.
Тогда бы души, наделенные способностью чувствовать, обрели в мире некую
Возможность единения... Мы не были бы так одиноки... Этот добрый пастырь
говорил бы нам о боге. Но о каком боге? Не о библейском боге, мелочном,
Жестоком тиране, исполненном жаждой отмщения... но о боге Вольтера,
справедливом, добром, бесконечном..?"
Его волновали нахлынувшие воспоминания о Новом завете, который он знал
наизусть... "Но как можно, когда соберутся трое, верить в это великое имя
бога, после того, как им так чудовищно злоупотребляли наши попы?
Жить в одиночестве!.. Какое мучение!?"
- Я схожу с ума, я неправ, - сказал Жюльен, ударяя себя по лбу. - Я
Одинок здесь, в этой тюрьме, но я не жил в одиночестве на земле;
Могущественная идея долга одушевляла меня. И этот долг, который я сам
Предписал себе, - заблуждался ли я или был прав, - был для меня словно ство-
Лом мощного дерева, на который я опирался во время грозы. Конечно, я
Колебался, меня бросало из стороны в сторону. Ведь я всего лишь человек...
Но я не срывался.
"Эта промозглая сырость здесь, в тюрьме, - вот что наводит меня на
Мысли об одиночестве...
Но зачем я все-таки лицемерю, проклиная лицемерие? Ведь это вовсе не
Смерть, не тюрьма, не сырость, а то, что со мной нет госпожи де Реналь, -
Вот что меня угнетает. Если бы в Верьере, для того, чтобы видеть ее, я
Вынужден был неделями сидеть, спрятавшись в подвале ее дома, разве я стал бы
жаловаться?"
- Вот оно, влияние современников! - сказал он вслух, горько
Посмеиваясь. - Говорю один, сам с собой, в двух шагах от смерти и все-таки
лицемерю... О девятнадцатый век!
"... Охотник в лесу стреляет из ружья, добыча его падает, он бросается
За ней, попадает сапогом в огромную муравьиную кучу, разрушает жилище
Муравьев, и муравьи и их яйца летят во все стороны... И самые мудрейшие
Философы из муравьиного рода, никогда не постигнут, что это было за
Огромное, черное, страшное тело, этот сапог охотника, который так внезапно и
Молниеносно ворвался в их обитель вслед за ужасающим грохотом и ярким снопом
Рыжего пламени.
Так вот, и смерть, и жизнь, и вечность - все это должно быть очень
Просто для того, кто обладает достаточно мощными органами чувств, способными
Это объять... Мушка-однодневка появляется на свет в девять часов утра в
Теплый летний день, а на исходе дня, в пять часов, она уже умирает; откуда
ей знать, что означает слово "ночь"?
Дайте ей еще десять часов существования, и ома увидит и поймет, что
Такое ночь.
Вот так и я - я умру в двадцать три года. Дайте мне еще пять лет жизни,
чтобы я мог пожить подле госпожи де Реналь..?"
И он захохотал, как Мефистофель. "Какое безумие - рассуждать об этих
великих вопросах!
Я не перестаю лицемерить - точно здесь кто-то есть, кто слушает
Меня.
Я забываю жить и любить, когда мне осталось жить так мало дней...
Увы! Госпожи де Реналь нет со мной; пожалуй, муж не отпустит ее больше в
Безансон, чтобы она не позорила себя.
Вот откуда мое одиночество, а вовсе не оттого, что в мире нет бога
справедливого, доброго, всемогущего, чуждого злобы и мстительности!..
О, если бы он только существовал!.. Я бы упал к его ногам. "Я заслужил
Смерть, - сказал бы я ему, - но, великий боже, добрый, милосердный боже,
отдай мне ту, кого я люблю!"
Было уже далеко за полночь. Он заснул и проспал мирно часа два. Затем
Явился Фуке.
Жюльен чувствовал себя твердым и решительным, как человек, который ясно