г) Торговля и распределение
Часть IV. Экономический порядок
Эдвард Карр
Глава 17. Военный коммунизм
А) Сельское хозяйство
ДЕКРЕТ
От 2 апреля 1918 года
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ТОВАРООБМЕНА ДЛЯ УСИЛЕНИЯ
ХЛЕБНЫХ ЗАГОТОВОК
1) В целях усиления государственных заготовок хлеба и других продовольственных продуктов на Народный Комиссариат Продовольствия возлагается, в нижеуказанных пределах, организация правильного товарообмена в государственном масштабе.
2) Для продовольственного товарообмена используются определяемая в порядке § 3 часть следующих товаров: ткани, нитки, галантерея, кожа, шорные изделия, обувь, галоши, спички, мыло, свечи, керосин, смазочное масло, сельскохозяйственные машины и орудия, проволока, листовое, сортовое железо, подковы, гвозди, сноповязальный шпагат, веревочные изделия, стекло, посуда, табак и табачные изделия, соль, патока, сахар и чай с их суррогатами.
Примечание. Перечень этот может быть дополнен и изменен по соглашению Народного Комиссариата Продовольствия и Высшего Совета Народного Хозяйства.
3) В распоряжение Народного Комиссариата Продовольствия для осуществления возлагаемых на него задач, по его требованию и согласно планам, утвержденным Народным Комиссаром Продовольствия и Председателем Высшего Совета Народного Хозяйства, передаются перечисленные в § 2 товары в необходимых для проведения в жизнь этих планов количествах. На центральные и местные органы распределения указанных продуктов возлагается исполнение всех указаний Народного Комиссариата Продовольствия по осуществлению упомянутых планов.
Примечание. Часть указанных выше товаров, не включенная в товарообмен, распределяется подлежащими органами по планам, утвержденным Народным Комиссариатом Продовольствия и Высшим Советом Народного Хозяйства.
4) Народному Комиссариату Продовольствия поручается путем особой инструкции установить порядок и нормы выдачи указанных товаров в обмен на хлеб и другие продовольственные продукты, заготовляемые по государственным планам. В основу этой инструкции должно быть положено: а) привлечение деревенской бедноты к организации товарообмена путем передачи товаров, выдаваемых для обмена на хлеб, в распоряжение волостных или районных объединений для дальнейшего распределения их между нуждающимся населением и б) выработка правил, гарантирующих возврат в распоряжение Советской Республики всех затрачиваемых на товарообмен государственных средств, а также мер, способствующих извлечению возможно большего количества денежных знаков от деревенской буржуазии.
5) Осуществление товарообмена, по указанию Народного Комиссариата Продовольствия, возлагается на местные продовольственные органы и уполномоченные на то Народным Комиссариатом организации.
6) Без разрешения Народного Комиссариата Продовольствия или уполномоченных им на то органов обмен товаров на хлеб не допускается.
7) Виновные в самочинном обмене товара на хлеб или неподчинение указаниям Народного Комиссариата Продовольствия, основанным на настоящем декрете, подлежат ответственности по суду.
Введение военного коммунизма в сельском хозяйстве совпало с окончательным политическим расколом с левыми эсерами, которые после отставки членов правительства левых эсеров в марте 1918 г. все еще оставались во ВЦИК и Советах. Последний раз большевики и левые эсеры на правах официальных партнеров участвовали бок о бок во втором заседании V Всероссийского съезда Советов 5 июля 1918 г.; причем заседание проходило в основном в яростных дебатах по аграрной политике,. Политика Советского правительства подвергалась критике со стороны эсеров по трем моментам.
Большевистские рабочие отряды, как заявил эсеровский оратор, «ведут чуть ли не войну, объявленную городом деревне»; а эсеры всегда выступали традиционными защитниками деревни против города.
Создание комитетов бедноты представляло собой попытку подорвать авторитет земельных комитетов, в большинстве из которых эсеры все еще занимали доминирующее положение, причем различие между этими комитетами отражало тот акт, что большинство зажиточных крестьян сохраняли верность эсерам – будь то правые или левые, – в то время как бедные и политически менее сознательные крестьяне если еще и не попали под влияние большевиков, то по крайней мере были склонны поддаться на уговоры большевиков.
И наконец, поощрение правительством (сколь бы неэффективным это ни было в настоящий момент) создания крупных хозяйств в конфискованных имениях вступило в прямое противоречие с политикой эсеров, направленной на распределение земли среди крестьян, и с запретом эсеров на использование наемного платного труда на земле; на съезде раздавались жалобы на то, что помещичьи владения остаются нераспределенными в районах, где крестьяне остро нуждаются в земельных наделах, и на то, что вопреки истинным социалистическим принципам наемные рабочие продолжают трудиться на их обра-/521/ботке [3]. Такой же резкой критике подвергся недавний декрет о лесах, по которому заведование лесами осуществляется Центральным управлением лесов (это была первая попытка поставить природные ресурсы страны под прямое управление государства) [4].
Объявление левых эсеров вне закона в результате убийства Мирбаха привело к тому, что в центре была устранена всякая оппозиция чисто большевистской политике в области сельского хозяйства.
1) Вследствие быстро распространявшегося критического положения, вызванного гражданской войной, сбор зерна у крестьян для нужд города и армии стал вопросом жизни и смерти; еще более затруднилось снабжение крестьян тканями и другими товарами первой необходимости, поскольку армия теперь претендовала на все имевшиеся запасы. Таким образом, не оставалось ничего другого, как с удвоенной силой применять метод реквизиции при помощи такого механизма, как рабочие отряды и комитеты бедноты. Работе этих отрядов было посвящено не меньше трех декретов, изданных в первую неделю апреля 1918 г. Первый из них уполномочивал профсоюзы, фабричные комитеты и городские и уездные Советы организовывать продовольственные отряды из «рабочих и беднейших крестьян» и отправлять их в зернопроизводящие губернии, чтобы «добыть хлеб по твердым ценам или за счет изъятия у кулаков». Второй декрет обязывал губернские и уездные Советы, комитеты беднейших крестьян и профсоюзы организовать, где необходимо, аналогичные отряды для сбора урожая. И наконец, появился еще один декрет – «Об обязательном товарообмене». В нем предусматривалось, чтобы в хлебных сельскохозяйственных местностях каждым уездом было поставлено продовольственных продуктов на сумму не менее 85 % стоимости взятых на учет и отпущенных кооперативам товаров.
Крестьяне, когда у них хватало смелости, сопротивлялись изъятию у них хлеба. Порой сопротивление оказывалось серьезное и дело доходило до вооруженных столкновений; и такие случаи, хотя и составлявшие исключение, не были редкостью. Ленин в тот момент, когда от этих мер окончательно отказались, выдвинул единственно возможное оправдание в их пользу:
«Своеобразный «военный коммунизм» состоял в том, что мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьянина продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих. Брали большей частью в долг, за бумажные деньги. Иначе победить помещиков и капиталистов в разоренной мелкокрестьянской стране мы не могли».
2) С точки зрения теории Советские руководители ясно понимали эти опасности. 30 октября 1918 г. впервые был внедрен новый эксперимент с натуральным налогом. Очевидно, это было не заменой разверстки, а дополнением к ней. Правда, все, кто сдал свои излишки до того, как был введен налог, объявлялись свободными от налога. То, что предлагалось, не являлось более простым изъятием излишков, а представляло собой взятие установленного количества продуктов, исходя из предполагаемой способности платить.
3) В январе 1919 г. был введен в действие еще один новый принцип. Декретом Совнаркома, сопровождаемым подробной инструкцией Наркомпрода, все количество хлеба и зернового фуража, необходимого для удовлетворения государственных потребностей, «разверстывалось» для отчуждения у населения между производящими губерниями: губернии должны были провести разверстку среди уездов, уезды – среди волостей, а волости делили свои квоты между деревнями и отдельными крестьянами. Преимущество этой системы заключалось в том, что центральные власти освобождались от обременительной задачи сбора налога; кроме того, она восстановила принцип коллективной ответственности, на котором основывалось сельское налогообложение царского правительства.
4) Поворот к беднейшему крестьянству летом 1918 г. был связан в советской политике с другой фундаментальной целью – развитием крупного земледелия. 4 июля 1918 г. Совнарком проголосовал за выделение 10 млн. руб. для стимулирования сельскохозяйственных коммун. 2 ноября 1918 г. был образован фонд в размере миллиарда рублей для авансирования сельскохозяйственных коммун и рабочих ассоциаций, деревенских товариществ или групп при условии их «перехода от единоличных форм землепользования к товарищеским». В следующем месяце Ленин выступил с пространной и очень важной речью перед участниками встречи, которая была названа «первым Всероссийским съездом земельных отделов, комитетов бедноты и коммун». Темой его выступления был приход социализма в деревню, причем это было его первым крупным высказыванием о социалистическом строительстве в сельском хозяйстве. Он нарисовал одну из своих широких перспектив. Объединенными усилиями всего крестьянства в целом было достигнуто «сметение и уничтожение помещичьей власти».
«Она еще не трогала более сильного, более современного врага всех трудящихся – капитала. Она грозила поэтому кончиться так же половинчато, как кончалось большинство революций в Западной Европе, где временным союзом городских рабочих и всего крестьянства удавалось смести монархию, смести остатки средневековья, смести более или менее дочиста поме-/525/щичье землевладение или помещичью власть, но никогда не удавалось подорвать самих основ власти капитала».
5) На II Всероссийском съезде профсоюзов в январе 1919 г. Был принять декрет, изданный ВЦИК 14 февраля 1919 г. Это был первый крупный законодательный акт об аграрной политике после декрета о «социализации». В новом декрете смело провозглашался «переход от единоличных форм землепользования к товарищеским», говорилось, что «на все виды единоличного землепользования следует смотреть как на преходящие и отживающие» и что «в основу землеустройства должно быть положено стремление создать единое производственное хозяйство, снабжающее Советскую Республику наибольшим количеством хозяйственных благ при наименьшей затрате народного труда».
6) Продовольственное положение в городах в конце 1918 г. породило опасность полного разложения пролетариата за счет возвращения рабочих в деревни, откуда большинство из них в свое время и пришли. Декретом в декабре 1918 г. было признано право профсоюзов и рабочих организаций заготавливать и перевозить для нужд своих членов все продовольственные продукты, за исключением зерна и муки. 15 февраля 1919 г. был издан декрет, предоставивший право объединениям государственных предприятий, а также отдельным крупным государственным предприятиям, городским Советам, профессиональным союзам и – кооперативам получать земельные участки для организации на них советских хозяйств для удовлетворения своих потребностей
Когда гражданская война осенью 1920 г. завершилась и бывшие территории Российской империи, объединенные теперь под властью Советов, были предоставлены самим себе в деле выполнения тяжелой задачи восстановления, стало совершенно ясно, что революция в преобразовании лица русской деревни не решила ни одной из стоявших перед ней фундаментальных проблем. Важные производящие продо-/535/ вольствие районы были возвращены в советскую экономику к моменту сбора урожая 1920 г.
Перераспределение земли, начатое Октябрьской революцией, было фактически завершено к концу 1918 г. в районах, находившихся под властью Советов, и распространилось к лету 1920 г. на всю территорию советских республик. Это привело к разительному уравниванию размеров производственных единиц. Таблица, распространенная в это время, классифицировала земельные участки разного размера соответственно в 1917, 1919 и 1920 гг.
| % | % | % | |
| Беспосевных земель | 11,3 | 6,6 | 5,8 |
| С посевными до 4 десятин | 58,0 | 72,1 | 86,0 |
| С посевными от 4 до 8 десятин | 21,7 | 17,5 | 6,5 |
| С посевными свыше 8 десятин | 9,0 | 3,8 | 1,7 |
На протяжении первых трех лет большевистского режима нехватка продовольствия рассматривалась как проблема сбора и распределения, а не производства. Это предложение, естественное в стране, до недавнего времени являвшейся экспортером зерна, было теперь наконец-то признано трагическим заблуждением. Гражданская война, аграрная реформа и забастовка производителей из-за реквизиции – все это, вместе взятое, привело к последовательному сокращению возделываемых площадей и собираемого урожая. Когда гражданская война закончилась, стало очевидно, что основной задачей советской аграрной политики является теперь не изъятие у крестьянина несуществующего излишка, а стимулирование сельскохозяйственного производства. Это-то и было признано съездом. И все же вопреки всей практике вновь было выдвинуто предположение, что крестьянина можно заставить силой или обещаниями согласиться с этими требованиями. На этот раз заблуждение оказалось кратковременным. Когда три месяца спустя Ленин объявил о Новой экономической политике, ее направления не очень сильно расходились с теми, которые были бегло набросаны левыми эсерами и меньшевиками на VIII Всероссийском съезде Советов.
Экономическая политика
— Национализация банков:
14 декабря 1917 г. — декрет о национализации частных банков — все банковские операции — монополия государства.
19 января 1918 г. — декрет об аннулировании (объявлении недействительными) долгов царского и Временного правительств.
— Национализация предприятий:
12 ноября 1917 г. — декрет о рабочем контроле — ФЗК получили право контролировать процесс управления предприятиями.
16 ноября 1917 г. — декрет о национализации Ликинской мануфактуры (около Орехово-Зуево), водного и железнодорожного транспорта.
1 декабря 1917 г. — декрет о создании Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) — обеспечить переход от рабочего контроля на предприятии после национализации к централизованному управлению.
20 апреля 1918 г. — декрет о национализации внешней торговли.
27 июня 1918 г. — декрет о национализации крупных предприятий.
28 июля 1918 г. — декрет о передаче управления всеми национализированными предприятиями ВСНХ.
— Аграрные преобразования:
9 и 27 мая 1918 г. — декреты, устанавливавшие продовольственную диктатуру — систему чрезвычайных мер по снабжению продуктами рабочих и армии: государственная монополия хлебной торговли, твёрдые цены на хлеб, централизация заготовок и распределения продуктов.
Май 1918 г. — направление в деревню продотрядов рабочих для изъятия хлеба.
10 июня 1918 г. — создание комитетов бедноты ( комбедов ) как противовеса сельским Советам, в которых ведущую роль играли эсеры; действовали до ноября 1918 г. Цель: изъятие и перераспределение хлебных запасов; ослабление влияния зажиточных крестьян (кулаков), составлявших большинство в местных сельских Советах
Б) Промышленность
Влияние гражданской войны на промышленность было более непосредственным и более разрушительным, чем на сельское хозяйство. Государственный контроль над промышленной машиной, уже получивший стимул в результате первой мировой войны до прихода большевиков к власти теперь приобрел новый и всеобъемлющий импульс от гражданской войны, чье место в большевистской доктрине было вновь «подтверждено суровым практическим опытом. Главным, уроком, который гражданская война преподала в области промышленности, была необходимость централизованного контроля, управления и планирования. Юридические отношения между государством и промышленностью были определены последовательной национализацией всех промышленных предприятий. Период военного коммунизма в индустрии начался с декрета от 28 июня 1918 г. о национализации всех крупнейших промышленных предприятий. Однако, за исключением довольно небольших промышленных предприятий, формальная национализация была завершена к концу 1918 г. В начале 1918 г. внимание было переключено на мелкую кустарную промышленность в деревне. Такие предприятия играли огромную роль в российском хозяйстве; именно они – почти в такой же мере, как и крупные механизированные фабрики, – удовлетворяли простые потребности крестьянина – в орудиях труда и утвари, в одежде, примитивной мебели и обустройстве его дома. В Программе партии (март 1919 г.), заинтересованной любыми путями в увеличении производства, подчеркивалась необходимость оказания поддержки мелкой и кустарной промышленности путем дачи государственных заказов и предоставления финансовых кредитов кустарям.
В) Труд и профсоюзы
Под влиянием гражданской войны были отброшены всякие сомнения и неясности, которые осложняли трудовую политику в первые месяцы нового режима. Существование всеобъемлющей национальной цели не только упростило, но и сделало настоятельно необходимым ускорение осуществления политики по руководству трудовыми ресурсами и по трудовой дисциплине. Был ошибочно упрощен вопрос взаимоотношений между профсоюзами и государством, поскольку теперь существование как самого государства, так и союзов зависело от мобилизации каждого человека и каждой машины в интересах военной победы над белыми армиями. При военном коммунизме трудовая политика стала делом мобилизации рабочих на военные усилия и направления их туда, где в них больше всего была нужда; профсоюзы являлись тем инструментом, при помощи которого эту политику можно было проводить наиболее эффективно. До тех пор пока продолжалась гражданская война, каждый принципиальный вопрос казался ясным, безапелляционным и бесспорным.
Первый незаметный шаг в направлении создания нового аппарата контроля был предпринят в декрете от 2 июля 1918 г., которым устанавливался порядок утверждения коллективных договоров между профсоюзами, действующими от имени трудящихся, и предпринимателями или фабричной администрацией. Наиболее важным пунктом декрета была статья, которая уполномочивала Наркомтруд в случае получения от предпринимателя отрицательного ответа заставить последнего принять договор в приказном порядке [166] (в тексте декрета говорится, что от Наркомтруда «зависит утвердить, изменить или отклонить договор». – Ред.). Эта статья, хотя и подразумевавшая лишь применение мер принуждения против неблагоразумных предпринимателей, на деле наделила Наркомтруд совместно с профсоюзами неограниченным правом при определении условий найма; и это было единственным долговременным эффектом декрета. Юридическая база для организации труда при военном коммунизме содержалась в первом кодексе Закона о труде, принятом ВЦИК 10 октября 1918 г. и обнародованном шесть недель спустя [167]. Статьи кодекса подтвердили существовавшие юридические положения об охране труда и предусматривали, что шкала заработной платы должна разрабатываться профессиональными союзами при консультации с директорами и предпринима-/559/телями и утверждаться Наркомтрудом, хотя, учитывая, что персонал Наркомтруда фактически назначался профсоюзами, это утверждение являлось не больше чем простой формальностью; коллективный договор был в общем и целом положен в долгий ящик. Таково было логическое следствие доктрин и практики военного коммунизма. Теоретически после принятия декрета от 28 июня 1918 г., национализировавшего все ведущие отрасли промышленности, государство стало основным нанимателем. Труд был одной из форм служения государству: капиталистическая концепция соглашения о продаже и купле труда устарела. При определении размера заработной платы необходимо было принимать во внимание трудоемкость и опасность работы, а также степень ответственности и требуемую квалификацию. Сдельная оплата, санкционированная профсоюзным распоряжением в апреле 1918 г. [168], рассматривалась теперь не просто как допустимая мера, а как норма и никогда больше не являлась предметом обсуждения в качестве неотъемлемой части советской политики в области заработной платы.
В кодексе Законов о труде 1918 г. предусматривалась всеобщая трудовая обязанность, сбалансированная правом рабочего на получение работы, отвечавшей его квалификации, за соответствующую заработную плату; правда, это право было модифицировано в последней статье, предусматривавшей обязательное согласие на временную работу другого профиля, если не было подходящей работы. Однако в этом кодексе был обойден общий вопрос о мерах давления и принуждения. Кроме того, в более раннем декрете, принятом в сентября 1918 г., безработному воспрещалось отказываться от предлагаемой ему работы под страхом лишения пособия по безработице (в декрете идет речь «о воспрещении безработному отказываться от предлагаемой ему по специальности работы, если условия этой работы не отклоняются от норм, установленных тарифом соответствующего профсоюза». – Ред.) [169]. Правда, другого наказания не предусматривалось, а там, где естественной реакцией безработного была миграция в деревню, эта санкция была малоэффективна. По декрету от 29 октября 1918 г. биржи труда были преобразованы в местные органы Наркомтруда и стали единственным и обязательным каналом распределения рабочей силы как для рабочего, так и для нанимателя, однако без каких-либо дополнительных санкций за отказ рабочего от работы [170]. В том же месяце вышел декрет, официально санкционировавший мобилизацию представителей буржуазии обоего пола и всех возрастов (от 16 до 50 лет) на общественно полезную работу. Все представители буржуазии в возрасте от 14 до 55 лет получили «трудовые книжки»; последние должны были предъявляться для получения продовольственных карточек или разрешения на проезд и были действительны для этих целей при условии, если в них содержалась отметка о том, что их владелец выполняет общественно полезную работу [171].
/560/
Контуры трудовой организации достаточно четко проявились на II Всероссийском съезде профсоюзов в январе 1919 г. Гражданская война была в полном разгаре; за месяц до этого, на II Всероссийском съезде Советов народного хозяйства, был сделан крупный шаг в направлении централизованного контроля над промышленностью; а Ленин как раз говорил о «централизации» и об «отказе от чисто местнических интересов» как о единственном средстве ликвидации разрухи [172]. Именно в этих условиях профсоюзный съезд, из 600 с лишним делегатов которого 450 были большевиками, вновь столкнулся с вопросом об отношении профсоюзов к государству. И опять этот вопрос вызвал жаркие дебаты. Крошечная группа анархистов выступала за передачу всей власти в руки независимых профсоюзов; 30 меньшевистских делегатов проголосовали за резолюцию, которая подтверждала принцип независимости профсоюзов и в которой говорилось, что профсоюзы не могут и саму Советскую власть рассматривать как представительницу интересов рабочего класса; 37 социал-демократов-интернационалистов, возглавляемых Лозовским, осторожно потребовали разграничения функций профсоюзов от функций государственных органов и утверждали, что «на данном этапе революции» ни слияние с органами власти, ни подчинение им «недопустимо» [173]. Подавляющее большинство делегатов съезда проголосовало за большевистскую резолюцию, в поддержку которой с пространной речью выступил Ленин и которая признавала принцип «огосударствления» [174]. Правда, это должно было произойти не в результате акта слияния профсоюзов с органами государства, а «как совершенно неизбежный результат их совместной теснейшей и согласованной работы и подготовки профессиональными союзами широких рабочих масс к делу управления государственным аппаратом и всеми хозяйственными регулирующими органами» [175]. Резолюция оставляла место для некоторой неопределенности относительно того, поглотит ли государство со временем союзы или союзы поглотят государство.
Однако народный комиссар труда Шмидт, бывший в свое время секретарем Всероссийского Центрального Совета профсоюзов и обязанный этой организации своим назначением на пост наркома, тактично поддержал принцип профсоюзной инициативы:
«Главная и основная подготовительная работа возлагается на профсоюзы, и за Наркомтрудом остается сила принуждения государственной властью, чтобы осуществить эти положения. Более того, Комиссариат не только не должен вмешиваться в права профсоюзов, но даже сами органы НКТ должны быть построены из союзных аппаратов. Здесь, в центре, мы строго придерживаемся этого принципа».
Всероссийский Центральный Совет без колебаний заявил, что работа Наркомтруда и профсоюзов – это в основном «одна и та же работа»:/561/
«Ему (комиссариату) – приходится работать над тем, что выявляют профсоюзы своей повседневной работой и что они постановляют в определенных принимаемых на съездах положениях и резолюциях. Эти положения принимаются Комиссариатом труда, который, в качестве органа государственной власти, проводит их в жизнь».
Шмидт объяснил также, что сам народный комиссар труда является кандидатурой ВЦСПС и что саму организующую коллегию Наркомтруда составили из представителей ВЦСПС. Единственно, чего недоставало, – это установления такой же тесной координации между местными представителями Наркомтруда и профсоюзов [176]. Намек, выражавший мнение другой стороны этой молчаливой сделки, был высказан тем не менее Томским в его случайном замечании:
«В то время, когда профсоюзы регулируют заработную плату и условия работы, когда назначение Комиссара труда также зависит от нашего съезда, в Советской России не могут иметь место забастовки. Давайте поставим все точки над «i» [177].
Эта четкая формулировка политики по важнейшему практическому пункту имела большее значение, чем теоретическая неопределенность, все еще окутывавшая взаимоотношения профсоюзов с государством.
II Всероссийский съезд профсоюзов также попытался впервые разработать всеобъемлющую политику в области заработной платы. Меньшевистский делегат высказал пожелание о возврате к практике коллективных договоров [178]. Однако этот призыв был либо преждевременным, либо запоздалым. Кодекс законов о труде утвердил то, что фактически являлось односторонним установлением размеров заработной платы профсоюзами, принимаемым после консультаций с нанимателями и подлежащим формальному утверждению Наркомтрудом; основные декреты, определявшие уровень заработной платы в период военного коммунизма, издавались ВЦИК и Совнаркомом. В резолюции съезда говорилось об ответственности рабочих перед союзами и союзов – перед всем пролетариатом за увеличение производительности в деле осуществления хозяйственного восстановления страны. Политика в области заработной платы должна была основываться на соревновании и материальном стимулировании, то есть на принципе сдельной работы и премиальной оплаты, или же там, где сдельная оплата труда была неприемлема, – на четко установленных нормах производства. Тарифы заработной платы классифицировались по группам, причем две высшие категории резервировались для «высшего технического, коммерческого и административного персонала» и для «среднего технического и административного персонала». Все группы как административных работников, так и рабочих подразделялись на 12 категорий для каждого из трех разрядов в зависимости от степени мастерства; причем в каждом из этих разрядов ставки между всеми категориями распределялись равно-/562/мерно, а отношение высшей ставки к низшей должно было составлять 1:1,75 [179].
Хотя это было далеко от гипотетического идеала равной заработной платы для всех, все же данная мера представляла сокращение разрыва между ставками за квалифицированный и неквалифицированный труд, существовавшего до 1914 г. [180] Шмидт, выступая на съезде с докладом по данному вопросу, заявил, что «основным ядром предприятия всегда являлся средний квалифицированный рабочий» и что главное внимание должно быть направлено на то, чтобы это среднее основное ядро было возможно более справедливо оплачено; однако один из выступавших возразил, что «такое нивелирование (заработной платы) тяжело давит на квалифицированный слой пролетариата» [181]. Декретом ВЦИК от 21 февраля 1919 г. новые тарифы заработной платы были санкционированы для Москвы и ее окрестностей, причем декрет имел обратную силу начиная с 1 февраля. По этому декрету минимальная ставка для взрослого рабочего устанавливалась в размере 600 руб. в месяц, максимальная ставка для высшего административного персонала – в 3000 руб. в месяц; более высокие ставки могли устанавливаться только по специальному решению Совнаркома в каждом конкретном случае. Через три недели очередным декретом московская шкала заработной платы была распространена на всю страну, причем ставки для других районов устанавливались в процентном отношении к ставкам по Москве, принятым за 100 % [182]. В апреле 1919 г. декретом об оплате труда «ответственных политических работников» устанавливались оклады народным комиссарам, членам ВЦИК и некоторым другим служащим высшей категории в размере 2000 руб. в месяц, или две трети ставки для высшего технического и административного персонала [183]. В августе 1919 г. повышение цен привело к пересмотру заработной платы в сторону ее увеличения; низшая ставка была увеличена с 600 до 1200 руб., а высшая – с 3000 до 4800 руб. [184], причем тщательно соблюдалась тенденция к установлению большего равенства. Справедливости ради следует сказать, что на начальном этапе военного коммунизма, хотя и не принимались попытки осуществить идеал равной для всех заработной платы, принцип уравнивания служил эффективным тормозом на пути тенденций, продиктованных другими мотивами, в направлении большей дифференциации заработной платы. Этим тенденциям суждено было вскоре проявиться.
Важной составной частью работы II съезда профсоюзов явился прогресс, достигнутый в отношении сплочения профсоюзной организации. I съезд профсоюзов утвердил общий принцип о том, что профсоюзы должны создаваться «по производствам», а не на цеховых началах и что «узко-профессиональные» группировки должны быть поглощены, с тем чтобы все рабочие одного предприятия принадлежали к одному профессиональному союзу [185]. Предпринимались попытки следовать этому пра-/563/вилу; в одном источнике описывалось, как мелкие независимые союзы осенью 1918 г. были вынуждены покинуть петроградский резиновый завод «Треугольник», а рабочие – члены этих союзов – встать на учет в профсоюз рабочих химической промышленности [186]. Однако прогресс был медленным. II съезд, отметив, что осуществлению этого принципа мешали «политические и экономические предубеждения, которые отделяли рабочих от служащих и технического персонала», подчеркнул, что «за год диктатуры пролетариата» настало время претворить это правило в жизнь. Профсоюзы должны были взять на себя ответственность «за правильную работу предприятия или учреждения, за трудовую дисциплину среди рабочих и за соблюдение правил, установленных союзом по определению заработной платы и норм производительности»; они должны были попытаться сделать членство обязательным «за счет общих собраний рабочих». Решения Всероссийского съезда профсоюзов были обязательны для всех союзов и их членов, а Всероссийский Центральный Совет профсоюзов – уполномочен действовать от имени съезда и принимать обязывающие решения от его имени в промежутках между съездами [187]. В результате организационного упорядочения численность членов профсоюзов начала быстро расти; согласно имеющимся данным, число членов увеличилось с 1500 тыс. на июльской профсоюзной конференции 1917 г. до 2600 тыс. к моменту созыва I съезда в январе 1918 г., составив 3500 тыс. человек на II съезде в январе 1919 г. [188]
Когда в январе 1919 г. состоялся II профсоюзный съезд, гражданская война еще не достигла своего апогея и экономика в целом еще не была полностью поставлена на удовлетворение ее нужд. В течение следующих двух месяцев был предпринят в этом отношении примечательный ша г. VIII съезд партии собрался в марте 1919 г. в атмосфере приближающегося шторма. Основная официальная цель на съезде заключалась в принятии новой партийной Программы вместо давно устаревшей Программы 1903 г. До той поры у партии не было возможности после революции определить свое отношение к профсоюзам. Теперь она провозгласила, что «организационный аппарат обобществленной промышленности» должен опираться в первую голову на профессиональные союзы, и добавила, что они «должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством как единым хозяйственным целым» (лозунг, которому позднее суждено было доставить массу хлопот). Однако ключ к основной функции профсоюзов в чрезвычайных условиях гражданской войны можно найти в другом параграфе экономического раздела Программы:
«Максимальное использование всей имеющейся в государстве рабочей силы, ее правильное распределение и перераспределение как между различными территориальными областями, так и между различными отраслями народного хозяйства дол-/564/жно составить ближайшую задачу хозяйственной политики Советской власти, которая может быть осуществлена ею только в тесном единении с профессиональными союзами. Поголовная мобилизация всего трудоспособного населения Советской властью, при участии профессиональных союзов, для выполнения известных общественных работ, должна быть применяема несравненно шире и систематичнее, чем это делалось до сих пор».
И Программа, добавив, что «социалистический способ производства может быть упрочен лишь на основе товарищеской дисциплины трудящихся», подчеркнула, что «в этой работе создания новой, социалистической дисциплины главнейшая роль выпадает на долю профессиональных союзов» [189]. После партийного съезда в марте 1919 г. был выпущен декрет Совнаркома от 10 апреля «О всеобщей мобилизации» [190], а на следующий день Ленин представил Центральному Совету профсоюзов от имени Центрального Комитета партии «Тезисы в связи с положением Восточного фронта», в которых содержался призыв ко всем партийным и профсоюзным организациям страны об оказании всемерной помощи в деле мобилизации. В качестве примера для подражания приводился город Покровск, где профессиональные союзы сами постановили мобилизовать немедленно 50 % всех своих членов, и профсоюзы призывались произвести проверочную регистрацию своих членов «для отправки всех, но безусловно необходимых на родине, для борьбы за Волгу и Уральский край» [191].
«Когда на фронтах было трудно, – воскликнул Троцкий риторически год спустя, – мы обращались в Ц.К. партии коммунистов, с одной стороны, и к президиуму В.Ц.С.П.С., с другой стороны. И из этих обоих источников на фронт отправлялись передовые пролетарии и строили там Красную Армию по образу и подобию своему» [192].
Декрет и призывы Ленина официально касались прежде всего призыва на военную службу, и в это время не было принято ни одного декрета, устанавливавшего трудовую повинность. Однако вскоре различие между военной и трудовой повинностью стало чисто умозрительным. Одновременно с мобилизационным декретом был издан декрет СТО о воспрещении служащим и рабочим каменноугольных предприятий самовольно оставлять работу и об объявлении тех из них, сверстники которых призваны на военную службу, военнослужащими [193].
Принятие новой партийной Программы на VIII съезде, декрета Совнаркома о мобилизации и обращения Центрального Комитета партии к профсоюзам ознаменовали начало решающего года, в течение которого принципы военного коммунизма в полную силу и последовательно применялись для организации труда. Суть рабочей политики военного коммунизма заключалась в отказе от рынка рабочей силы и от общепризнанных капиталистических методов найма и управления рабочими, причем, похоже, подобно другим политическим мерам этого перио-/565/да, это рассматривалось не только как простая уступка требованиям гражданской войны, но и как действенный шаг к достижению социалистического порядка. Было трудно противостоять аргументу в пользу того, что государство трудящихся, чье право мобилизовывать граждан на службу на фронте никем не оспаривалось, в равной степени имело право призвать всех, кто требовался, для работы на фабриках; и эта концепция труда как повинности, которую необходимо выполнять, а не как товара, подлежащего продаже, являлась теоретически лакмусовой бумажкой всего, что отличало возвышенные идеалы социализма от основной механики капиталистической системы заработной платы. В эту концепцию также хорошо укладывался принцип постепенной замены денежной платы натуральной, хотя и вызванный главным образом девальвацией денег и нарушением нормального процесса обмена. «При системе пролетарской диктатуры «рабочий» получает общественно-трудовой паек, а не заработную плату» [194]. Государство вместо того, чтобы покупать рабочую силу рабочего, содержит его так же, как оно содержит военнослужащих на период их пребывания в армии. Распределение продовольственных пайков среди фабрик через профсоюзы только подчеркивало это отношение, а в сентябре 1919 г. Центральный Совет профсоюзов издал приказ об обеспечении всех рабочих физического труда на фабриках и в мастерских спецовками, которые остаются собственностью предприятия, – гражданская разновидность военного обмундирования [195].
В таких условиях разработка новых стимулов взамен «экономического кнута» капиталистической системы являлась предметом постоянной заботы властей, поскольку возможность прекращения падения производства зависела от преодоления хронической болезни в виде неявки рабочих на работу и неэффективности их труда. Стимулом, наиболее совместимым с духом социализма, был естественный революционный энтузиазм, который, как считали, должен был охватывать рабочих на фабриках с не меньшей силой, чем их товарищей на фронте. В мае 1919 г., месяц спустя после декрета о мобилизации, состоялся первый коммунистический субботник, во время которого несколько сот рабочих – москвичей с Московско-Казанской железной дороги добровольно отработали дополнительно после окончания рабочего дня в субботу еще шесть часов, с тем чтобы ускорить отправку войск и боеприпасов на фронт. Эта практика получила широкое распространение и приветствовалась Лениным в специальной брошюре (в статье «Великий почин». – Ред.) как выдающийся пример того, как проявляется «...новая общественная дисциплина, социалистическая дисциплина» [196]. Однако это было партийным мероприятием ограниченного масштаба [197]; причем никогда всерьез не предполагалось, что моральных стимулов, даже подкрепленных материальными вознаграждениями, будет достаточно без какой-либо специальной организации для правильного распределения рабочей силы и поддержания /566/ трудовой дисциплины. Создание такой организации становилось теперь насущной задачей.
Очень скоро пришлось отказаться от первоначальной гипотезы о том, что принудительный труд будет применяться только по отношению к представителям классов бывшей буржуазии и помещиков и что добровольной самодисциплины будет достаточно для сохранения усердия рабочих. Кодекс Законов о труде, принятый в октябре 1918 г., лишь повторил записанный в Конституции РСФСР общий принцип о всеобщей трудовой обязанности, и не было предпринято никаких шагов для его закрепления или для того, чтобы предусмотреть наказания за невыполнение этого принципа. Однако декретом о мобилизации от 10 апреля 1919 г. было фактически покончено с тем, что оставалось от системы добровольного труда. Осторожное введение рабочих книжек в Москве и Петрограде в июне 1919 г. явилось еще одной попыткой ужесточить систему контроля [198]. Правда, слишком большие надежды возлагались – несомненно, из-за того, что не было другой альтернативы, – на аппарат профсоюзов. Даже в деле мобилизации квалифицированных рабочих профсоюзы оказались неэффективными. Зимой 1919/20 гг. Ленин остро сетовал Томскому на то, что до сих пор не выполняется его указание о направлении 10 тыс. квалифицированных рабочих-металлистов на ремонт железнодорожного транспорта [199]. С конца 1919 г. мобилизация неквалифицированной рабочей силы была полностью изъята из ведения профсоюзов и передана в руки Наркомтруда и его местных органов. В ноябре в связи с топливным кризисов был издан декрет, предусматривавший трудовую повинность «для снабжения, погрузки и разгрузки всех видов топлива», равно как и так называемую «гужевую повинность», выполняемую крестьянами по требованию местных властей, то есть обязательное предоставление лошадей, телег или саней для перевозки дров, продовольствия или военных припасов к станциям или пристаням. Декрет был обязателен для всех крестьян, не призванных на военную службу, в возрасте до 50 лет для мужчин и до 40 лет – для женщин [200].
В январе 1920 г. декретом Совнаркома были утверждены общие правила о всеобщей трудовой повинности. В его преамбуле торжественно провозглашался принцип, утвержденный в Конституции РСФСР и кодексе Законов о труде, об обязанности граждан выполнять «общественно полезную работу в интересах социалистического общества» и о необходимости «обеспечивать промышленность, земледелие, транспорт и другие отрасли народного хозяйства рабочей силой на основе единого хозяйственного плана». Любой член «трудового населения» мог быть призван на разовой или периодической основе на различные виды трудовой повинности: топливная, сельскохозяйственная («в государственных хозяйствах или в определенных случаях в крестьянских хозяйствах»), строительная, дорожная, снабжение продовольствием, снегоочистительная, гужевая, а также устране-/567/ние последствий стихийных бедствий – все эти виды повинности были перечислены в качестве примеров. При СТО был создан Главный комитет по проведению – трудовой повинности (Главкомтруд) с подчиненными ему губернскими, сельскими и городскими комитетами труда, в задачи которых входила организация трудовой повинности [201]. Эти комитеты вместе с местными органами Наркомтруда, пришедшими на смену биржам труда, стали теперь отвечать за всеобщую трудовую мобилизацию [202]. Были даже основания сожалеть об уничтожении революцией «старого полицейского аппарата, который умел регистрировать граждан не только в городах, но и в деревнях». Тем не менее была наспех построена соответствующая машина, и большое количество рабочей силы было мобилизовано для работы на лесозаготовках, на транспорте, в строительстве и в других областях, требовавших применения масс неквалифицированных рабочих [203]. «Мы обеспечивали работой, – заявил впоследствии представитель Наркомтруда, – согласно плану и в конечном счете не принимая во внимание индивидуальные особенности или квалификацию или желание рабочего заниматься той или иной работой» [204]. Согласно одному авторитетному источнику, примерно 6 млн. человек были мобилизованы на трудовую повинность на лесозаготовках в первой половине 1920 г. [205]
В это время появился новый источник рабочей силы, который, вероятно, имел вначале скорее символическое, чем количественное значение. В апреле 1919 г. были образованы исправительно-трудовые лагеря для нарушителей, приговорённых к этой форме наказания Чека, революционными трибуналами или обычными народными судами. Инициатива создания таких лагерей исходила от губернских Чека; управление лагерями находилось в руках специального отдела народного комиссариата внутренних дел (НКВД), а заключенные в таких лагерях направлялись на работу «по запросам советских учреждений». Отдельные лагеря были организованы для детей и подростков. Заключенные работали 8 часов в день, правда, разрешалась сверхурочная и ночная работа на условиях, предусмотренных в общем Кодексе Законов о труде. Им выдавалась заработная плата по ставкам, установленным профсоюзами, однако не больше трех четвертей заработка могло вычитаться на покрытие расходов по содержанию заключенных и поддержанию лагеря в порядке [206]. На начальном этапе эта система не имела того зловещего характера, который она приобрела впоследствии как вносившая основной хозяйственный вклад. В тот же период была внедрена более жесткая форма наказания в виде «концентрационных лагерей», цель которых заключалась в содержании лиц, виновных в контрреволюционной деятельности в гражданской войне [207]. Вскоре эти лагеря, похоже, стали использоваться для противников режима вообще. В обзоре, написанном по поводу приезда делегации английских лейбористов весной 1920 г., говорилось, что «Народный комиссариат внутренних дел представляет рабочие /568/ отряды, составленные из лиц, заключенных в концентрационные лагеря (преимущественно члены прежних господствующих классов) для исполнения разного рода трудных и неприятных работ» [208].
Мобилизация рабочей силы достигла своей максимальной интенсивности в первые месяцы 1920 г. – в момент, когда благодаря разгрому Деникина и Колчака чрезвычайные обстоятельства, которые диктовали ее необходимость, становились достоянием прошлого. На III Всероссийском съезде Советов народного хозяйства в январе 1920 г. Троцкий посвятил большую часть своего выступления защите трудовой повинности и трудовой дисциплины [209], и по предложению Томского, мрачный обзор которого об истощенной рабочей силе в промышленности уже цитировался [210], была принята далеко идущая резолюция, требовавшая, между прочим, выплаты премиальных, на индивидуальной или коллективной основе, в натуральном исчислении, образования рабочих дисциплинарных судов [211], введения трудовых книжек для всех рабочих с целью помешать уклонению от трудовой повинности и применения армейской мобилизационной машины для рекрутирования и распределения рабочей силы [212]. В то же время прекращение фактических боевых действий на фронте предполагало перевод частей под воинской дисциплиной на выполнение других насущных задач. 15 января 1920 г. вышел декрет, по которому 3-я армия на Урале преобразовывалась в «первую революционную трудовую армию», располагавшую военной властью над местными гражданскими органами власти [213]. Прецедент был создан. Была подготовлена почва для прихода того, что стало известно как «мобилизация рабочей силы».
Это представляло собой новую проблему, которая встала перед IX съездом партии, когда он собрался в конце марта 1920 г. Трудовые армии возникали повсюду в виде отрядов Красной Армии, используемых теперь, когда бои закончились, на тяжелой работе любого вида, включая лесозаготовки и горнодобывающую промышленность. Равно как не возникало никаких сомнений в том, что это означало. Троцкий, который верил в то, что проблемы, стоящие перед промышленностью, могут быть решены только методами и энтузиазмом, говорил о необходимости милитаризации огромных масс крестьян, которые были мобилизованы на работу на началах трудовой повинности, и продолжал:
«Эта милитаризация немыслима без милитаризации профессиональных союзов как таковых, без установления такого режима, при котором каждый рабочий чувствует себя солдатом труда, который не может собою свободно располагать, если дан наряд перебросить его, он должен его выполнить, если он не выполнит – он будет дезертиром, которого карают. Кто следит за этим? Профсоюз. Он создает новый режим. Это есть милитаризация рабочего класса» [214].
/569/
А Радек закончил свое выступление, посвященное в основном делам Коминтерна, призывом к организованному труду расстаться с буржуазным предрассудком «свободы труда», столь дорогим сердцу меньшевиков и соглашателям всех мастей [215]. Хотя никто больше не говорил таким языком, за Троцким стоял авторитет Центрального Комитета и Политбюро, а делегаты съезда все еще находились под достаточно сильным впечатлением от военных опасностей, которые с трудом удалось преодолеть, и от почти непреодолимых экономических трудностей предстоящего периода, чтобы без каких-либо явных разногласий одобрить эту политику [216]. В пространной резолюции, которая носила отпечаток мастерского стиля Троцкого, съезд осторожно одобрил использование подразделений Красной Армии на трудовой повинности, которое «может быть оправдано лишь постольку, поскольку необходимо сохранить армию в целом для военных задач». Что касается мобилизации рабочей силы, то там не было ни тени сомнения. «Организации партии должны всеми мерами помочь профсоюзам и отделам труда взять на учет всех квалифицированных рабочих с целью их привлечения к производственной работе с такой же последовательностью и строгостью, с какой это проводилось и проводится в отношении лиц командного состава для нужд армии» [217]. Относительно массовых мобилизаций по трудовой повинности было просто необходимо устанавливать точное соответствие между числом мобилизованных, размером трудовой задачи и количеством необходимых орудий, а также иметь технически компетентный инструкторский состав, то есть идти по тому же пути, «по которому мы шли в создании Красной Армии». Рабочий, покинувший свою работу, обвинялся в «трудовом дезертирстве», за что назначался целый ряд суровых наказаний, вплоть до «заключения в концентрационный лагерь» [218].
Дебаты о трудовой мобилизации возобновились три недели спустя на III Всероссийском съезде профсоюзов, где все еще сохранялось небольшое, не выступавшее во весь голос меньшевистское меньшинство [219] и где такая оппозиция этой политике, как имевшая место в большевистских рядах, была, похоже, наиболее ощутимой. Ленин, за неделю до этого провозгласивший на Учредительном съезде союза горняков, что «надо создать посредством профессионального союза такую товарищескую дисциплину, которая была у нас в Красной Армии» [220], теперь выступил более аргументированно в поддержку этой политики. Он вновь упомянул о «передышке» после Брест-Литовска, когда в апреле 1918 г. в противовес «левой оппозиции» в своих тезисах во ВЦИК был поставлен «ряд вопросов дисциплины труда». Он признал, что «...два года тому назад о трудовых армиях не было и речи». Однако «формы борьбы против капитала меняются». Теперь, когда возникла еще одна передышка, возродились те же самые проблемы: «Надо организовать труд по-новому, создать новые формы привлечения к труду, подчинения трудовой /570/ дисциплине». Правда, он признал, что «...создать новые формы общественной дисциплины, это – дело десятилетий» [221]. Ленин не конкретизировал этот вопрос, и в короткой резолюции, принятой съездом по окончании его выступления, было решено в общих выражениях «ввести немедленно во всех профессиональных организациях снизу доверху» суровую трудовую дисциплину [222]. «Мы не может жить в данное время без принуждения, – заявил без обиняков Рыков на заключительном заседании съезда. – Необходимо заставить лодыря и тунеядца под страхом кары работать на рабочих и крестьян, чтобы спасти их от голода и нищеты» [223]. Однако именно Троцкому выпало на долю теоретически обосновать позицию большевиков в противовес призыву меньшевиков к «свободе труда».
«Что значит свободный, не принудительный труд у меньшевиков? Пусть ораторы этой партии объяснят нам, что означает свободный, не принудительный труд. Мы знаем труд рабский, мы знаем труд крепостной, мы знаем принудительный, регламентированный труд цехов в средние века, мы знаем труд вольнонаемный, который буржуазия называла свободным. Мы идем к труду общественно-нормированному на основе хозяйственного плана, обязательного для всей страны, т.е. принудительного для каждого работника. Это основа социализма... А раз мы это признали, мы тем самым признаем в основе, не по форме, а в основе, право рабочего государства отправлять каждого работника или работницу на то место, где они нужны для исполнения хозяйственных задач. Тем самым мы признаем право государства, рабочего государства, карать рабочего или работницу, которые отказываются исполнять наряды государства, которые не подчиняют свою волю воле рабочего класса и его хозяйственным задачам...
Милитаризация труда в том основном смысле, какой я указал, является неизбежным основным методом организации рабочих сил... Мы же знаем, что каждый труд является общественно вынужденным трудом. Человек вынужден работать, чтобы не умереть. Работать он не хочет, но общественная организация заставляет, вынуждает, подстегивает его в этом смысле» [224].
Аргумент в пользу постоянной и неограниченной мобилизации труда со стороны государства, подобно временному аргументу в пользу уничтожения денег, представляет собой попытку подвести теоретическое обоснование под жестокую необходимость, которой нельзя было избежать. Однако это откровенное высказывание, хотя и отражало признанную политику партии и было принято без возражений (за исключением критики со стороны меньшевиков) делегатами съезда, вряд ли было рассчитано на завоевание Троцким особого расположения со стороны рядовых членов профсоюзов. В конце года Бухарин в своей книге «Экономика переходного периода» утверждал, что «всеобщая трудовая повинность в системе государственного капитализма есть закабаление рабочих масс; наоборот, в системе про-/571/летарской диктатуры она есть не что иное, как трудовая самоорганизация масс» [225].
На протяжении всего периода войны с белополяками и наступления Врангеля все труднее было поддерживать существование трудовой дисциплины при помощи энергичных усилий, направленных на объединение моральных призывов и показательного примера, материального стимулирования со страхом наказания в качестве побудительных импульсов к работе. Резолюция IX съезда партии, которая столь решительно одобрила меры по трудовой дисциплине, в равной степени выступила в поддержку «рабочего соревнования» как на, коллективной, так и индивидуальной основе, рекомендовала систему натуральных премий и дала свое особое благословение практике коммунистических субботников, спонтанно начавшихся летом предыдущего года [226]. В апреле 1920 г. партийные типографские рабочие подали пример, выпустив специальную однодневную газету «Коммунистический субботник», чтобы придать этому движению новый импульс, а утром 1 мая, которое пришлось в этом году на субботу, Ленин самолично принял участие в коммунистическом субботнике в Кремле. Впоследствии партийный Устав превратил участие в неоплачиваемых субботниках в обязанность всех членов партии [227]. В том же году определенные группы особо активных рабочих, занятых в осуществлении плана Троцкого по восстановлению транспорта, были посвящены (используя метафору армейского лексикона) в ударники или в ударные войска; и термин «ударничество», или «ударная работа», возник, чтобы охарактеризовать службу, достойную особых похвал, на трудовом фронте, причем бригады ударников направлялись на особо трудные или особо срочные задания. Поначалу эта система служила ценным стимулом, однако впоследствии ею стали злоупотреблять, используя слишком широко и на постоянной основе, что привело к ее девальвации [228].
Первые ударники работали исключительно для славы, поскольку побудительные мотивы дополнительных усилий были чисто моральными и психологическими. Это не означает полного игнорирования более материальных стимулов там, где они имелись. Нельзя определить, насколько широко были внедрены в практику тарифы заработной платы, одобренные II Всероссийским съездом профсоюзов в январе 1919 г. [229] Однако III съезд, состоявшийся в апреле 1920 г., не концентрировал свое основное внимание на важнейшем вопросе мобилизации рабочей силы. Он также широко обсуждал политику в области заработной платы и одобрил новую тарифную сетку. Народный комиссар труда Шмидт, выдвинувший новый проект, откровенно заявил, что «изменение построения тарифной шкалы имеет целью привлечение в промышленность квалифицированной рабочей силы»; и, учитывая эту конечную цель, разрыв в заработной плате резко увеличился, составив соотношение между заработком низшей и высшей категорий «рабочих» 1: 8 [230] (в тексте ошибочно дано со-/572/отношение 1 : 2. – Ред.). Таким образом, в разгар военного коммунизма и под влиянием побудительных – мотивов, продиктованных необходимостью обеспечения более мощных стимулов для привлечения квалифицированных рабочих, начался отход от политики уравниловки, которая была провозглашена и в какой-то степени внедрялась в жизнь на начальном этапе революции. Однако новая политика сводилась на нет неминуемой полной заменой денежных выплат натуральным обеспечением, на котором делался акцент. Несмотря на то, что имелось много вариантов определения категории пайков, отвечающих статусу и роду занятий потребителей [231], вплоть до начала 1920 г. не предпринималось никаких попыток установить соответствие между пайками и отдачей работника. В январе 1920 г., когда денежная заработная плата почти потеряла свой смысл и пайки приобретали характер платы натурой, на III Всероссийском съезде Советов народного хозяйства было выдвинуто и принято предложение ввести натуральное премирование [232]; и эта рекомендация была повторена IX партийным съездом в марте 1920 г. и III Всероссийским съездом профсоюзов в следующем месяце [233]. В июне 1920 г. был издан декрет, устанавливавший введение системы премий, как денежных, так и натуральных, «чтобы поднять производительность труда». По общему признанию, жизненность системы зависела «от установления общего фонда для натурального премирования» [234]; и в октябре 1920 г. для этих целей был создан фонд в 500 тыс. пудов хлеба и соответствующего количества других продуктов питания [235]. Однако система, которая должна была управляться профсоюзами, развалилась из-за нехватки продуктов снабжения, поскольку через органы Наркомпрода «натур-премия иногда выдавалась не как премия, а как добавочный паек к обыкновенному нормативному пайку» [236]. Теперь, когда деньги почти потеряли свою ценность, существенной частью заработной платы рабочих являлась та постоянно увеличивавшаяся часть, которая выплачивалась натурой. Однако, в то время как скудость запасов служила постоянным тормозом к увеличению распределения сверх самого минимального пайка, материальные стимулы производства, которые могли бы быть предложены за счет премий и дифференцированной заработной платы, были сведены на нет. Конечным результатом военного коммунизма в сфере трудовой политики был отказ от использования на практике других побудительных моментов, кроме революционного энтузиазма и неприкрытого принуждения.
Как раз к окончанию 1920 г., когда Врангель был разгромлен и гражданская война подошла наконец к своему завершению, начали проявляться признаки невыносимых стрессов на трудовом фронте, равно как и в других областях народного хозяйства. «Милитаризация труда» лишилась своего обоснования, которое она, вероятно, имела, покуда продолжалась борьба за существование. Профсоюзы вновь стали местом и носителем /573/ острых разногласий – внутри Центрального Совета между Центральным Советом и профсоюзами, а также между союзами и советскими органами. Предметом разногласий были вопросы, которые зачастую казались скорее вопросами качества, чем принципа: что входит в основные функции союзов (стимулирование производства или защита насущных и местных интересов своих членов); должны ли они мобилизовывать и организовывать рабочую силу методами принуждения или исключительно на добровольных началах, а также следует ли им принимать указания государства по вопросам политики или же сохранить некоторую степень независимости. Не существовало никакого связующего звена между вопросом «мобилизации труда» и вопросом взаимоотношений между профсоюзами и государством. Однако вполне естественно, что те, кто считал трудовую мобилизацию составной частью социалистического хозяйства, пытались также объединить профсоюзы с государственной машиной, в то время как те, кто выступал за независимый статус профсоюзов, предполагали, что сила союзов заключается в добровольном характере дисциплины, которую они осуществляли. Яркая личность Троцкого, который настаивал безоговорочно на принудительной мобилизации труда и на полнейшем подчинении профсоюзов государству, внесла свою лепту в этот спор, заострив все возможные углы; Томский проявил себя как защитник традиционной «тред-юнионистской» точки зрения.
I Всероссийский съезд профсоюзов провозгласил в 1918 г., что профсоюзы должны стать «органами государственной власти»; VIII съезд партии в следующем году провозгласил в соответствующем разделе партийной Программы, что профсоюзы должны «прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, как единым хозяйственным целым». В разгар гражданской войны две точки зрения могли объединиться друг с другом; но как только она закончилась, неизбежно должен был возникнуть вопрос о том, должны ли жизненно важные политические решения приниматься профсоюзами или государственными органами. Основанием для более срочного обсуждения этого вопроса послужило более или менее случайное обстоятельство. Зимой 1919/20 гг. положение на железнодорожном транспорте стало катастрофическим, угрожая развалом всей экономики из-за полнейшего хаоса на транспорте, и Ленин телеграфировал Троцкому, который в тот момент находился на Урале, прося его взять на себя решение этой проблемы [237]. В первую очередь подумали о методах принуждения. Декретом СТО от 30 января 1920 г. все железнодорожные рабочие объявлялись мобилизованными для выполнения трудовой повинности, а неделю спустя другим декретом железнодорожная администрация наделялась широкими дисциплинарными полномочиями, причем ни в одном из этих декретов не упоминалось о профсоюзах [238]. В начале марта 1920 г. Троцкий для осуществления своей политики добился создания /574/ нового органа при народном комиссариате путей сообщения (Наркомпуть), названного Главным политическим управлением путей сообщения (Главполитпуть), в функции которого входило взывать к политическому самосознанию железнодорожников [239].
Одной из целей, по крайней мере одним из результатов этой меры было подорвать влияние профсоюза железнодорожников, который, начиная с волнений первых недель революции, более упорно сохранял свои традиции, чем большинство союзов, проводивших независимый курс. Специальная резолюция IX съезда партии в марте 1920 г., обратив внимание на кардинальное значение транспорта, объяснила «основные трудности в вопросе улучшения транспорта слабостью профсоюза железнодорожников» и дала свое особое благословение Главполитпути. Его двойная функция заключалась в «срочном улучшении железнодорожного транспорта» за счет организованного влияния опытных коммунистов и одновременно в усилении железнодорожной профсоюзной организации за счет внедрения в нее лучших рабочих, которых Главполитпуть направлял на железную дорогу, в оказании помощи самому профсоюзу по установлению железной дисциплины в своей организации и, таким образом, превращению железнодорожного профсоюза в незаменимый инструмент для дальнейшего улучшения железнодорожного транспорта [240]. Вскоре стали проявляться зависть и подозрительность, а затем между Главполитпутем и железнодорожным профсоюзом разразилась настоящая война. Она достигла своего апогея в августе, когда Центральный Комитет партии принял решение упразднить комитет союза железнодорожников и заменить его новым комитетом, ставшим известным в последующих дебатах как Цектран [241]. Похоже, неоконченная война с белополяками и новое наступление Врангеля на юге все еще служили оправданием для любых диктаторских чрезвычайных мер, которые могли поддерживать жизнедеятельность транспорта. Однако в конце сентября профсоюзы восстановили часть своего престижа в Центральном Комитете партии, который принял резолюцию, предостерегавшую против «какой бы то ни было мелочной опеки и мелочного вмешательства» в текущую работу профсоюзов, отметившую, что положение на транспорте «значительно улучшилось», и объявившую, что настало время преобразовать Главполитпуть (и соответствующий орган для речного транспорта – Главполитвод) в профсоюзные органы [242].