Видимые и скрытые реакции ребенка на развод
Если в дальнейшем речь пойдет о реакциях на развод, то это не значит, что здесь имеются в виду манифестные изменения. Речь пойдет о тех психических событиях, которые порождены переживанием развода или следуют за этим переживанием. Конечно, такие психические события находят свое выражение в поведении, но взаимосвязь так мало убедительна, что едва ли можно составить представление о психологической картине реакции ребенка на развод, исходя только из его поведения или так называемых симптомов. Конечно, особенности поведения могут являться выражением аффектов, так называемыми реакциями на переживание, но они могут также отражать сложное невротическое событие, которое состоит из конфликтов между частично подсознательными влечениями и специфичными механизмами обороны (СНОСКА: К психоаналитической концепции невротических решений конфликтов ср. экскурс на с. 43 и далее). Но важно и то обстоятельство, что специфические аффекты или психические конфликты ни в коем случае не должны проявляться внешне, поскольку они воспринимаются взрослыми в качестве ненормальностей или «симптомов». Ошибку, которая заключается в том, что тяжесть психической нагрузки «прочитывается» по бросающимся в глаза «симптомам», совершают не только многие исследователи проблемы развода, но также очень часто совершают ее и родители. Петер и Роза, например, принадлежат к той группе обследованных детей, для которых переживание развода лежит в прошлом. Они жили вместе со своей матерью и ее вторым мужем, который между прочим очень их любил. Петер постоянно огорчал свою мать из-за неспособности сосредотачиваться на занятиях в школе и неуверенности в себе. Роза, моложе брата на три года, была в школе любимой ученицей и обращала на себя внимание своим чувством коллективизма, способностью придти на помощь и изобретательностью. Однако обследование показало, что оба подростка все еще,' как и прежде, тоскуют по потерянному отцу и до сих пор переживают массивную агрессивность по отношению к матери, которая, в подсознательных фантазиях детей, вынудила отца уйти из дому. Но эта агрессивность оказалась похороненной под внешне особенно добрым и вполне бесконфликтным отношением детей к матери. Вытеснение агрессивности у Петера нашло свое выражение в интеллектуальной области, выразилось в страхе перед (духовным) «насилием». По той причине, что он идентифицировал себя больше с матерью, чем с отчимом, его чувство мужской идентификации было шатким и от этого усиливалась его пассивность. Агрессивные импульсы, из-за уколов совести, направлял он больше против себя самого и под влиянием (нормальных ) переживаний переходного возраста все чаще впадал в депрессивные настроения. Роза, в отличие от брата, побеждала свою агрессивность путем так называемого образования реакций, уходя из конфликтов, проявляя себя по отношению к другим предельно готовой к помощи, вплоть до самопожертвования. Также и Розе давалась ее чрезмерная приспособленность к обстоятельствам ценой больших душевных потерь, которые в последние месяцы заявляли о себе частыми приступами мигрени. Мать была вначале просто поражена, когда я поделился с нею результатами моего обследования, которые говорили о том, что проблемы Розы и Петера связаны с их переживаниями
Экскурс
ПСИХОАНАЛИЗ, ПСИХИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ И НЕВРОТИЧЕСКИЙ СИМПТОМ
«Классическое» психоаналитическое лечение состоит из трех-четырех бесед еженедельно на протяжении нескольких лет. От пациентов («анализантов») не требуется ничего, кроме как соблюдать основное правило: просто рассказывать первое, что им приходит в голову в настоящий момент по поводу своих спонтанных мыслей и чувств и притом независимо от того, кажется ли это им важным или неважным, подходящим или неподходящим, приятно ли это или стыдно (например, если чувства или мысли направлены против персоны аналитика). Вскоре выясняется, что это основное правило требует от анали-занта жертвы, которая тяжелее денежных затрат и затрат времени, а именно: постепенного отказа от привычного и хорошо знакомого представления о себе. Кто подвергается психоанализу, тот должен узнать, что отношение к любимым людям также связано с заметным чувством ненависти, что за отказом от определенной персоны, может быть, обнаружится разочарованное обожание, что люди, вызывающие восхищение, могут являться источником зависти и ревности, что руководимое альтруизмом действие удовлетворяет также часть собственного тщеславия, что страх может соответствовать страстному желанию и опасениям по поводу того, что это желание может исполниться, что под внешним самоуверенным и доминантным поведением между тем скрывается большая неуверенность в себе, что почитаемые и любимые «чистой» любовью люди, такие, как родители, дети, однополые персоны могут быть предметом чувственно возбудимых фантазий и т.д.; что могут обнаружиться такие желания и склонности, о которых он понятия не имел, да и сейчас ничего знать не хочет. Это не означает, что первоначальное представление анализанта о себе, своих отношениях и о других людях было «фальшивым», только «кажущимся», в то время как психоанализ вскрывает «настоящее». Узнавание до сих пор остававшихся подсознательными побуждений, чувств и мыслей показывает, что душевные процессы являются в большей степени противоречивыми, «амбивалентными», что я люблю и ненавижу, что я хочу подчиниться и подчинять других, быть большим и маленьким, мужчиной и женщиной, помогать другим и не забывать себя, я прощаю и желаю мести и т.д.
Итак, нам известны противоречия собственной персоны. Едва ли существует душевное побуждение, которое не порождало бы противоречия: мне хочется утром поспать, но мне не хочется потерять работу; мне хочется доставить радость ребенку, пойти с ним в кукольный театр, но мне также хотелось бы спокойно почитать книжку; я могу себе представить, как это было бы чудесно, иметь собственный дом, но мне страшно подумать, сколько в нем будет работы; я бы с радостью съел этот вкусный шницель, но мне хотелось бы все же похудеть... Это маленькие и большие конфликты наших будней, с которыми мы можем уживаться, поскольку мы оцениваем желания и мысли по их важности, некоторые отклоняем и принимаем решения по поводу приоритета.
Но существуют определенные ситуации и определенные виды конфликтов, которые превышают нашу склонность к разумному их разрешению. И именно тогда, когда речь идет о том, чтобы отказаться от душевного побуждения, так как в ином случае нам грозит большая опасность, но в то же время выясняется, что данная персона не способна на такой отказ. Подобные конфликтные ситуации создаются, постоянно повторяясь, преимущественно в раннем детстве. Поскольку жизнь маленького ребенка отмечена двумя особенностями: непременной зависимостью от присутствия и любви родителей (или заменяющих их персон), с одной стороны, и непременностью своих желаний и побуждений, «влеко-мостью» ими, с другой. (Фактическая и эмоциональная) зависимость требует, чтобы ребенок оберегал расположение родителей к себе, подчиняясь их ожиданиям и требованиям — при этом не так много зависит от того, что «в действительности» родители требуют от ребенка, сколько от того, что думает ребенок по этому поводу. Если же он этого не делает, то вынужден опасаться власти больших, потери их любви или вообще их исчезновения. Этому противостоит власть жизни детских влечений, которые стремятся к удовлетворению и удовольствию и не терпят отлагательства. В подобных обстоятельствах легко может случиться так, что ребенок попадет в душевные конфликты, которые для него — не как названные выше будничные конфликты, — не просто неприятны или, может быть, вызывают чувство стыда, а кажутся в высокой степени опасными. Если маленький мальчик или маленькая девочка попадают во власть своих чувственных побуждений, любовных желаний, «нарцисстических» потребностей (признания и ценности) или агрессивных импульсов и фантазий и не видит возможности удовлетворить эти потребности, не страшась оказаться наказанным, покинутым или уничтоженным, то дело доходит до своего рода душевной реакции побега от собственных влечений, чувств и(или) фантазий: они «вытесняются», становятся подсознательными. Ребенок, который, например, вытеснил свои агрессивные желания по отношению к матери, не нуждается больше в отказе от их удовлетворения, поскольку он их больше вообще не испытывает. Но таким образом конфликт, как таковой, оказывается вытесненным в подсознание.
Вытеснение, однако, не устранило раз и навсегда конфликтных психических составных. Отслоения от сознательного оставляют им свою силу, что ведет к тому, что они снова стремятся в обновленное сознательное, чтобы в конце концов все же добиться удовлетворения. Для того чтобы вытеснение не слишком подвергалось опасности, что послужило бы восстановлению страха, дело приходит к измененной, искаженной форме выражения, которая в состоянии исполнить добрую часть удовлетворения также конфликтных стремлений, тем не менее без не-пременности возбуждения первоначальных страхов. Классическими примерами этого вида «конфликтной обороны» являются: перенос возбуждающих страх агрессий с любимой персоны на другую, безобидную, или перенос страхов на другой объект, против которого есть возможность лучше защититься, чем против (в то же время и любимых, и необходимых) матери или отца; обращение желания в его противоположность (презрение, отвращение); отрицание фактов (как в случае Фрау Б. с. 000 и далее); расслоение картины, которую создает ребенок по поводу определенной персоны, в «только добрые» ее части (перед которыми нет необходимости испытывать страх) и в «совсем злые» (которые позволяют быть агрессивным), причем «продукты расслоения» время от времени сменяют друг друга или их части переносятся на других персон (благодаря чему создаются представления только о добрых и только злых людях); проекция собственных возбуждений на другую персону и многое другое. Результатом этих (естественно, подсознательных) превращений первоначальных стремлений — психоанализ говорит в этом случае о механизмах обороны — или взаимосвязи различных оборонительных процессов являются невротические симптомы: принудительно внедряющиеся и возвращающиеся виды восприятия и поведения, состояние чувств и желаний. Их едва ли можно изменить путем волевых усилий, поскольку сами по себе они исполняют важную психическую функцию. Они являются в известной степени образованиями компромиссов между противоположными психическими тенденциями, чья прямая неприкрытая репрезентация для ребенка чересчур угрожающа. В виде же симптомов становится возможным (СНОСКА: Психоаналитическое лечение занимается поиском этих подсознательных, вытесненных частей личности и предохраняющих невротическое равновесие механизмов обороны, чтобы предоставить их (снова) в распоряжение сознательного «Я» взрослого. Для взрослых, однако, конфликты потеряли добрую часть своей опасности или у них есть возможность преодолеть их иным путем, а не посредством подсознательной обороны. Если это удается, то симптомы теряют свою функцию (отражение страха) и могут спокойно исчезнуть) частичное исполнение изначального стремления к удовлетворению в довольно бесстрашных формах. Однажды вытесненное, отраженное душевное побуждение в бблыпей степени остается табуизированным также и по прошествии детства, т.е. на всю жизнь. Поскольку подсознательные части личности не развиваются вместе с сознательным «Я», то, таким образом, каждый человек носит в себе часть слабого, зависимого, влекомого и боязливого ребенка, каким он когда-то был. Проще говоря, все невротические страдания взрослых, идет ли речь об иррациональных страхах, сексуальных проблемах, «невротических» (истерических) физических жалобах или о депрессиях, внутренних принуждениях, проблемах самооценки и др., являются «анахронизмом», результатом несоответствия между нашими сознательными «взрослыми» и нашими подсознательными, «инфантильными» переживаниями, чувствами и желаниями и поэтому их следует рассматривать как наследие устрашающих психических конфликтов детства: развода и его последствий, поскольку сама она всегда была убеждена в том, что дети никогда по-настоящему не страдали из-за разлуки с отцом. И мать рассказала, как дети, которым было тогда семь и четыре года «внешне» реагировали на ее сообщение о разводе. Петер высказался по этому поводу: «Наверное, так и лучше, по крайней мере, дома будет поменьше скандалов!», а Роза спросила только: «Я должна буду пойти в другой детский сад?» Дети в дальнейшем «не проявляли ничего необычного в их поведении, — рассказывала мать, — они были спокойны и уравновешены, из чего я сделала вывод, что исчезновение напряженных отношений между моим мужем и мною благоприятно повлияло на детей».
Фрау Р.искала нашего совета в отношении ее двенадцатилетней дочери Моники. Десять дней назад отец внезапно покинул жену и двоих детей для того, чтобы начать новую жизнь в Австралии. С тех пор Моника не разговаривает с матерью, не может спать, не может сосредоточиться на занятиях, с нею ежедневно случаются приступы рыданий. Когда я спросил о втором ребенке, мать ответила: «С Робертом все в порядке. Он не кажется так глубоко задетым». В ходе дальнейшего обследования обоих детей выяснилось, что для Роберта уход отца из семьи сыграл роль еще большей катастрофы, чем для его сестры. Не считая крайних ситуаций, когда дети избиваются отцом и семейная жизнь состоит из страха и ужаса, убеждение родителей и их надежда на то, что развод не принесет детям особенных переживаний, просто удивительны. Можно ли, обладая здравым человеческим смыслом и минимальным психологическим чутьем, вообще представить себе, что такое событие, как развод родителей, не доставит детям «никаких» или «никаких серьезных» переживаний?