Педагогизирование» отношений матери и ребенка после развода
Так же и мать Сенты начала корректировать свои представления о воспитании. В ходе психоаналитически-педагогической работы с нею выяснилось, что протесты Сенты против требований матери подчеркивали не только объективную ситуацию «одинокой матери». Часть запретов и ожиданий матери, против которых дочь восставала, основывалась на ее совершенно индивидуальных и очень честолюбивых воспитательных представлениях. Так, она открыла в себе преувеличенный страх перед школой, вызванный опасениями, что дочь может потерпеть неудачу и вина за это ляжет на нее. Итак, Сента должна была заботиться не только о своих собственных успехах, но также и о «педагогическом чувстве полноценности» ее матери. Фраза: «Смотри, не принеси мне единицу!» содержит в этом случае глубокий смысл: мать Сенты переживала отметки своей дочери, действительно, как личные оценкиее материнских способностей» (СНОСКА: Ср. забавные, но менее подходящие к данному моменту высказывания Nostlinger'a (1985) о так называемой «мы-матери»). Из чего следовало, что она, с одной стороны, оказывала на ребенка чрезмерное давление, а с другой стороны, делала себя полностью зависимой от дочери в своем самочувствии. Мать боролась, по сути, за то, чтобы ребенок учился для нее, и он чувствовал свою власть и пользовался ею. Одновременно Сенте было отказано в рассматривании школы как своего собственного дела. И еще в одно верила мать — что Сента сама может придерживаться однажды поставленных перед нею правил, сама может соблюдать ограничения и запреты, без напоминаний и без сопротивления. Поэтому каждое «нарушение» дочери становилось для нее драмой. В то время как отец в дождливую погоду просто напоминал: «Дорогая, сними, пожалуйста, туфли!», мать в подобных ситуациях начинала обычно стенать и упрекать: «Сента, но ты же знаешь, что надо снять туфли! Почему же ты этого не делаешь? Я должна тебе каждый раз напоминать?!» В то время как отец и не думал раздражаться, если Сента направлялась прямо в комнату в обуви, но все же миролюбиво напоминал ей, что надо снять туфли, мать воспринимала подобную ситуацию как направленное лично против нее невнимание или даже как агрессию, которая обижала и раздражала ее, и реагировала соответственно упреками и злостью. Тогда Сента, со своей стороны, начинала плакать и говорить: «Тебе я вообще не могу угодить, вечно ты на меня жалуешься!» Очевидно, в конфликтах с детьми виноваты не характер и число ограничений, а просто умение с ними обращаться. Мать Сенты поняла, наконец, что она предъявляла к дочери социально завышенные требования в соблюдении правил и проявлении самостоятельности и стала давать ей «больше воздуха», позволять ей больше быть ребенком.
Ученя создалось впечатление, что одинокие матери вообще склонны «педагогизировать» свои отношения с детьми. Это значит, что чрезвычайно большая часть того, что они делают по отношению к детям, что они им говорят, как с ними обращаются, служит часто сомнительным — «педагогическим» целям. Особенную роль при этом играют школа, мнения других, далеко идущее осуждение агрессий и «благоразумные» разговоры и соглашения, которым придается большое значение. Между тем эти матери подчиняют все свои интересы детям и таким образом дают им больше прав, чем имеют дети в семьях с двумя родителями. Концентрация всех жизненных интересов на ребенке ограничивает также и ребенка, «величественные» ожидания матери перегружают его и часто столь добрые педагогические концепты диаметрально противоположны тому, что так нужно детям время от времени: право быть эгоистичными, злыми, оказывать сопротивление и при этом у них не должно возникать чувства, что этим они ужасно ранят мать. Педагогические представления таких матерей, как мат-Сенты, имеют что-то общее с представлением о гуманисте-миротворце. Но они склонны к ожиданиям, что ребенок уже сейчас, хотя он всего лишь ребенок, должен приближаться к этому идеалу. Однако добродетелям невозможно научиться, это будет только принудительное приспособление или невротическое эрзацобразование. Открытое, способное к любви существо воспитывается, во-первых, на основе удовлетворительных отношений, удовлетворенных любовных запросов и достаточного самоутверждения и, во-вторых, на основе связанных с этим процессов идентификаций с объектами, воспринимающими запросы и чувства ребенка с вниманием и уважением (что не обязательно должно означать абсолютное удовлетворение).
Конечно, в нормальных семьях тоже встречается такое «педагогизирование» отношения к детям и, безусловно, не все разведенные и воспитывающие детей в одиночку матери так смотрят на вещи. Но здесь, по моим наблюдениям, речь идет о довольно часто встречающейся разновидности поведения. И тому имеются довольно понятные основания. Это вызванная выпадением отношений с партнером концентрация на ребенке: развод у многих женщин часто ведет к временному отказу от «взрослого модуса отношений», поскольку как женщина она потерпела поражение или претерпела несчастный случай. Что ей остается, так это роль матери, где она в дальнейшем имеет шансы для самоутверждения.
Еще одна причина — это чувство вины, что разводом она причинила вред и боль своему ребенку. «Педагогическая» концентрация на ребенке выполняет функцию отвлечения от чувства поражения и как матери (СНОСКА: О материнском чувстве вины ср. пример с фрау Б. с. 14 и далее).
Большую роль, которую нельзя не отметить, играет также социальное давление, оказываемое на разведенных матерей (ср. с. 82 и далее). Они должны доказать окружающим, себе и прежде всего бывшему мужу, что развод не повредил ребенку и что «я могу это также и сама». Школьные проблемы, проблемы с поведением и другие отрицательные моменты в жизни ребенка, которые случаются и в «лучших семьях», выливаются для разведенных матерей в опасность, потому что это может служить пищей для латентной дискриминации со стороны окружающих (а также со своей собственной).
Возрастающие в результате педагогизирования отношений к ребенку ограничения и чрезмерные требования имеют направленный против ребенка агрессивный налет. Агрессивность, которую таким образом подсознательно переживает мать, может исходить из совершенно нормальной амбивалентности любых отношений родителей с детьми; она может зависеть и оттого, что мать (сознательно или подсознательно) приписывает ребенку вину за крушение брака; она может быть результатом тяжелых последствий после-разводного кризиса или частичного перенесения чувств, которые направлены на отца, а активируются на ребенке. Такое случается особенно часто, когда ребенок, прежде всего если это мальчик, постоянно напоминает матери отца, будь то из-за внешности, из-за продолжающейся любви к отцу или из-за того, что ребенок идентифицирует себя с отцом, и действительно он своим существом репрезентует часть отца. /
Подобные перенесения объясняют также некоторые внутренние аспекты типичных педагогических представлений разведенных матерей. Прежде всего жесткая неприемлемость или пренебрежение по отношению ко всему, что соприкасается с агрессивностью, становится часто перенесенной в педагогическую область борьбой против агрессивности, претерпленной со стороны бывшего супруга. Таким же образом стигматизированным становится стремление к конкуренции, потребность быть лучше всех, энергичнее всех и т.п., желание хорошо выглядеть и казаться привлекательнее, чем ты есть и т.д. Но здесь речь идет также о совершенно нормальных и необходимых переходных стадиях детского развития. Особенно для мальчиков, которые и без того страдают из-за отсутствия теперь постоянного мужского примера и им не на ком развивать свою мужскую идентификацию. В подобных обстоятельствах сопротивление или самоутверждение на всю жизнь может оказаться связанным со страхом потерять привязанность ценимых и любимых персон. Может случиться и такое, что эти мальчики, став мужчинами, точно так же на протяжении всей жизни будут преследовать (детский) «мачо-идеал», в котором ему однажды было отказано из-за его зависимости от матери. Девочкам в этом отношении все'же легче, потому что отсутствие агрессивности прежде всего свойственно социально-приемлемому женскому облику и потому, что они могут благодаря другим источникам, например, при помощи красоты, шарма, получать нарцисстическое удовлетворение, и, наконец, идентификация с могущественной матерью придает им часть бесконфликтной силы.
Нередко за сознательной агрессивной враждебностью прячется подсознательное желание оказаться точно так же в зависимости и страдать из-за ребенка, как эта мать когда-то страдала из-за его отца. Это субтильная форма известной тенденции одиноких родителей в ребенке найти замену партнера. Такие матери порой даже провоцируют детей вести себя именно так, «по-мужски», как они в согласии с сознательными желаниями матери как раз вести себя не должны. Это «приглашение» к агрессивности часто носит мазохистский характер (который, вероятно, играл известную роль в супружеских отношениях) и (или) характер подсознательного самоутверждения, что смягчает чувство вины: если ребенок ведет себя отвратительно по отношению ко мне, мне тоже нет необходимости испытывать укоры совести (СНОСКА: Это похожий психический механизм, который уже Фрейд (1916) описал в своей работе о преступниках из сознания вины). Такие двойные сигналы, однако, приводят детей к тяжелым внутренним конфликтам и могут усилить (уже имеющиеся) невротические диспозиции, как и «консеквентное» давление приспособления.
Наконец, после развода симбиотично-нарцисстические желания и фантазии матери, знакомые нам по первому году жизни ребенка, переживают возрождение: ребенок снова становится частью персоны матери, которая таким образом стремится формировать его соответственно своему идеальному представлению о себе, итак, удвоить себя в ребенке или, говоря иначе, снова восстановить (изначальное) идиллическое двуединство симбиотического периода.
Ясно, что подобное «педагогизирование» отношений матери и ребенка — большая нагрузка на всех участников. Завышенные педагогические ожидания и требования часто в большой мере противоречат потребностям детского развития; агрессивные конфликты, которых так стесняются матери, все -же в определенных обстоятельствах проявляются, или «руководимая благоразумием» идиллия отношений показывает себя довольно сомнительно как питательная почва для развития невротических процессов приспособления; наконец, данный вид воспитательного честолюбия проявляет себя как мощная сила, направленная против хороших и интенсивных отношений с отцом, что представляет собой перманентную опасность для педагогических целей матери.
Изложенное выше, как ни странно, в гораздо меньшей мере действительно для разведенных отцов, ответственных за воспитание детей. И прежде всего отцам в нашем обществе удается намного эффективнее справляться с проявлением детских агрессий, чем матерям.