КРАТКИЕ СООБЩЕНИЯ ИНСТИТУТА ИСТОРИИ Вып. 68 МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ 1957 год

А КАДЕМИЯ НАУК СССР

 

В. В. СЕДОВ

 

К ВОПРОСУ О ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯХ В ДРЕВНЕМ НОВГОРОДЕ

 

ЖЕРТВА СТРОИТЕЛЕЙ

 

Благодаря археологическим исследованиям последних лет в Новгороде открываются все новые и новые черты материальной культуры древней Руси, замечательные памятники письменности — берестяные грамоты — и другие памятники, разносторонне характеризующие жизнь древнего на­селения. Одна из самых темных страниц истории восточного славянства — язычество — начинает все ярче освещаться по мере того, как археологи с каждым годом открывают улицы Великого Новгорода, десятки жилых, хозяйственных и общественных построек, сотни и тысячи деревянных, же­лезных, стеклянных, медных и других предметов древнерусского быта и искусства.

В 1951 —1952 гг. Новгородской археологической экспедиции ИИМК удалось открыть древнерусское языческое святилище в Перыни [1]. В 1953 г. в самых нижних горизонтах новгородского культурного слоя (середина X в.) обнаружены остатки древнерусской языческой братчины — жертво­приношения 9 дворохозяев, первых поселенцев этого района Великого Нов­города [2]. В 1954 г. в слое X в. найдена металлическая скульптура славян­ского языческого божества, вероятнее всего, Перуна. Еще многие стороны языческой религии восточных славян выявятся при дальнейшем деталь­ном изучении материалов, собранных экспедицией. В настоящей статье я остановлюсь на одном из языческих обрядов древних новгородцев — строительной жертве.

«Строительной» этнографы называют жертву, совершаемую при за­кладке какой-либо постройки. Этот обычай некогда был распространен почти у всех племен и народов земного шара. Совершался он различным образом. По единодушному мнению всех исследователей, первоначально у большинства народов при постройке жилища, укрепления или обществен­ного здания в жертву приносился человек. Средневековые саги и предания о замуровании людей, чаще детей, при закладке замков и крепостей из­вестны в Германии, у сербов, хорватов, русских и у других народов[3]. Но уже в давнее время жестокие человеческие жертвы при закладке новых сооружений были заменены принесением в жертву животных.

Разные племена и народы избрали различных животных, в зависимости от их роли в языческом мировоззрении того или иного племени. Так, по­ляки, по свидетельствам этнографов, при закладке дома убивали петуха и закапывали его в землю в то место, где будет стоять один из углов по­стройки. В некоторых районах Польши жертвенный петух должен был быть обязательно черным[4]. Такой же обряд при закладке новых домов наблюдался в прошлом столетии у белорусов, в некоторых районах рассе­ления южно-великорусов, у сербов и болгар. Белорусские крестьяне, отме­чает А. Е. Богданович, при закладке нового дома приносили в жертву пе­туха, ему отрубали голову, которую или зарывали в землю на месте буду­щего дома или просто клали под один из валунов, на котором будет по­коиться угол сруба[5]. Описывая быт крестьян Курской губернии, другой этнограф отмечает, что крестьяне при закладке дома убивали курицу и ее голову закапывали под одним из углов постройки. В некоторых селениях той же губернии при вселении в новый дом жертвенной курице отрубали голову на пороге дома. В обоих случаях строительная жертва объяснялась тем, замечает автор описания, что крестьяне верили, что «всякий дом должен быть выстроен на чью-либо голову из живущих в нем». Для пред­отвращения несчастья и приносилась жертва [6].

Сербы при закладке дома под его основание закапывали живого петуха и объясняли, что делают это для того, чтобы здание не рушилось1. Ф. Краусс отмечает, что в 1876 г. при разборке церкви, построенной в XII в., в специальной нише под церковным порогом были найдены скелет петуха и яйцо.

Петух у многих европейских народов являлся существом, связанным с языческим культом. Представлялось, что своим пением он отгоняет нечи­стую силу и оберегает от всякого зла. Древние греки весной обходили поля с петухом. В Средней Европе еще совсем недавно существовал обычай по­мещать на церквах и часовнях изображения петуха, который, по представ­лениям народа, защищает от града, пожара и других несчастий. Э. Г. Мейер предположил, что этот обычай может быть пережитком славянского культа Святовита, которому у некоторых славянских племен был посвящен петух [7]. В. Клингер возражал, указывая на более широкое, чем область расселения славян, распространение этого обычая в Центральной Европе[8]. Однако мы считаем возможным принять предположение Э. Г. Мейера для ряда славянских племен.

В Средней и Восточной Европе не менее распространенным объектом культа был конь. В мифах и сказаниях многих народов конь часто сравни­вается с ветром. Очень широко распространено представление об отвра­щающей магической силе коня, отраженное во множестве примет и обрядов.

Так, по русскому обычаю для защиты свадебного поезда от нечистой силы обязательно выбирают коней светлой масти [9]. По немецким поверьям бе­лые лошади в конюшне приносят дому счастье и защиту от злых духов[10]. У ряда славянских народов существовало поверье, что лошадь обладает пророческими качествами: взору ее открыто то, что для человека остается тайным. До нас дошло немало описаний гаданий с помощью лошади. На­пример, Саксон Грамматик в описании торжественного языческого богослу­жения прибалтийских славян отмечает, что при Арконском святилище был конь белой масти, на которого имел право садиться только верховный жрец святилища. Славяне-язычники верили, что Святовит выезжал на подвиги на этом коне; при помощи его прибалтийские славяне совершали гадания 1?. Культовая роль коня в славянском языческом мировоззрении ярко просле­живается в севернорусской вышивке [11].

Такая же магическая сила приписывалась голове коня или конскому че­репу. Саксон Грамматик отмечает, что древние германцы, чтобы отвлечь козни злых духов от жилища, выставляли около входа в него на кольях головы коней[12]. Такой же обычай существовал у русских еще в прошлом столетии[13]. Деревянные коньки на крышах домов, распространенные среди русского и немецкого населения, являются пережитком подобного обычая. Настоящая лошадиная голова была заменена амулетом. Как часто случа­лось, амулет впоследствии сделался украшением жилых построек.

Использование конского черепа в качестве строительной жертвы отме­чено только у украинцев и казанских татар. Погребение конского черепа под основание строящейся хаты, по объяснению западных украинцев пред­отвращает беду — «несчастья и болезни падают на этот череп, а не на обитателей дома». В других местах Западной Украины конским черепам, приносимым в качестве строительной жертвы, приписывалось апотропиче- ское значение[14]. В центральных областях Украины этот обычай отме­чен В. Н. Добровольским. Здесь крестьяне клали конские черепа в осно­вание плотин, объясняя, что делают это для того, чтобы плотины были прочнее [15].

Д. К. Зеленин вслед за К. Хекшером отмечает, что некогда этот же обычай бытовал и у немцев, так как в развалинах города Шенкона был обнаружен замурованный конскии череп .

В севернорусских областях обычай строительной жертвы не зафиксиро­ван. Тем интереснее результаты археологических исследований. Следы строительных жертв, приносившихся древними новгородцами, были встре­чены и при раскопках предыдущих сезонов, но не были осознаны, не при­влекли внимания, и конские черепа собраны вместе с другим остеологиче­ским материалом без должной документации.

Впервые же остатки строительной жертвы были детально изучены в 1955 г. при разборке жилой постройки № 23, открытой в юго-восточном углу раскопа XIV [16]. Сохранились два-три нижних венца сруба, рубленного в обло, и часть досчатого пола. Печь занимала северо-западный угол дома, где вскрыто ее основание. Под северо-восточным углом сруба на глубине 5—10 см обнаружен конский череп (без нижней челюсти), поставленный на шейное основание и обращенный верхней челюстью на северо-северо-за- пад (рис. 6—7). Правая половина нижней челюсти лежала на той же глубине несколько южнее, под восточной стенкой сруба, левая половина — под северо-западным углом. Перед нами — несомненное жертвоприношение. Правильное положение черепа и приведенные выше этнографические парал­лели не позволяют сомневаться в том, что череп был заложен с ритуаль­ными целями при закладке[17]. Постройка относится к 8-му строительному ярусу, т. е. к середине XIV в. (1342—1368 гг.). Обычай строительной жертвы, связанный с языческими представлениями, как и многие другие языческие обычаи и поверья, продолжал бытовать длительное время и после принятия христианства.

К XIII в. относится постройка № 7, открытая на XIII раскопе. Это небольшой сруб (2,8 X 2,8 м), от которого сохранился один нижний венец. Остатков пола и печи не обнаружено. Под северную часть сруба (очевидно, в качестве подкладок, в связи с наклоном поверхности в направлении с се­вера на юг) были положены два длинных бревна[18]. Под северной стенкой на расстоянии метра от ее северо-восточного угла, на 0,4 м ниже основания сруба открыт конский череп, также поставленный на шейное основание (рис. 6 — 2). В данном случае он был закопан при закладке постройки на глубину 0,4 м.

При сооружении постройки № 8 того же раскопа в жертву принесли не весь череп лошади, а только нижнюю челюсть, которая и была открыта под юго-западным углом сруба на 0,35 м ниже основания (рис. 6 — 3). Постройка датируется серединой XIII в.[19]

Хорошо сохранившийся сруб № 15 того же раскопа стратиграфически увязан с мостовыми 14-го яруса (начало XIII в.). При закладке этого дома также было совершено жертвоприношение. Конский череп обнаружен в районе юго-западного угла сруба на глубине 0,2—0,25 м от досок пола (рис. 7—3) [20]. Нужно отметить и другую деталь, несомненно связанную с языческими представлениями хозяев дома. Непосредственно под досками хорошо сохранившегося пола в юго-восточной части постройки найден де­ревянный ковш, поставленный на основание[21]. Ковш не мог провалиться под пол в то время, когда дом был обитаем, а тем более позднее, так как настил в этом месте сохранился очень хорошо — щелей между досками нет. Нужно полагать, что ковш был специально заложен с культовыми целями в основание дома при его сооружении. Подобные примеры известны. На­помним жертвоприношение, связываемое с древнерусской языческой брат­чиной, о котором упомянуто в начале статьи.

Конский череп, поставленный на шейное основание (верхней челюстью на восток), был открыт в квадрате 1069 раскопа XIV[22]. Постройка, к которой относится жертва, сохранилась частично (юго-восточный угол и под­кладки под сруб). Она датируется 70—80-ми годами XII в. (рис. 7 — 4).

Строительная жертва заложена под юго-западным углом сруба. Череп был закопан на глубину 0,25—0,3 м.

В XII—XIV вв. конские черепа при строительной жертве закапывались неглубоко, но в более раннее время, в X—XI вв., их погребали на значи­тельную глубину. Так, при закладке одного из домов 21-го строительного яруса (рис. 7—/) череп был закопан на глубину 0,6—0,7 м под северо- западной частью постройки [23]. Как и в других случаях, он был поставлен на шейное основание и лишен нижней челюсти. Постройка относится к 70—80-м годам XI в.

С постройкой 24-го строительного яруса (вторая четверть XI в.) свя­заны два конских черепа [24]. Оба они открыты на одинаковой глубине (около 0,9 м ниже основания дома) близ восточного угла (рис. 7 — 2).

Конский череп, поставленный на шейное основание и обращенный на юго-юго-запад, обнаружен также в квадрате 958 (рис. 6—4) и, очевидно, был связан с частично сохранившейся постройкой, относящейся к 25-му строительному ярусу (первая четверть XI в.) [25]. Южная часть дома не уцелела; строительная жертва была совершена, по-видимому, под юго-за- падным углом сруба и, таким образом, определяет его границы.

К X в. относится конский череп, закопанный около западного угла по­стройки 26-го строительного яруса на глубину около 0,8 м (рис. 6 — 5) [26]. Как и в других случаях, череп поставлен на шейное основание.

При раскопках в Новгороде, кроме перечисленных, найдено около трех десятков конских черепов. Абсолютное большинство их происходит из са­мых нижних горизонтов культурного слоя Неревского раскопа[27]. К сожа­лению, как уже отмечено, они собраны вместе с прочим костным материа­лом, без индивидуальной фиксации. Несколько черепов зарегистрировано на планах, однако они не могут быть связаны с какой-либо постройкой отчасти из-за того, что в нижних горизонтах культурного слоя дерево сохраняется очень плохо и многие постройки не уцелели, отчасти же, ко­нечно, потому, что некоторые конские черепа не были остатками строитель­ных жертв.

Заканчивая наш обзор, нужно отметить ряд особенностей погребения конских черепов при строительной жертве. Все они ставились на шейное основание и закапывались близко от какого-либо угла постройки: в 5 слу­чаях — от юго-западного, в 3 случаях — под северо-восточным, в 1 слу­чае — под северо-западным. Чем же руководствовались строители дома при выборе места для жертвоприношения? Есть основание предполагать, что строительная жертва связана с входом в постройку (напомню, что скелет жертвенного петуха был открыт под порогом сербской церкви XII в.). Об этом свидетельствует следующее. Во-первых, во всех описанных выше постройках в тех случаях, где сохранился пол, доски настланы в направле­нии от стенки сруба, под кбторой совершено жертвоприношение, т. е. от предполагаемого входа, так как доски пола обычно стлались именно таким образом (рис. 6—1, 3; рис. 7 — 1—3). Во-вторых, во всех срубах, где обнаружены остатки печей, последние расположены справа от предпола­гаемого входа в дом (рис. 6— 7; рис. 7 — 1, 2). Это не случайно. По-види­мому, конский череп (или голова коня), по представлениям древних новго­родцев, охранял постройку и ее обитателей от злых духов, находясь возле входа в здание.

О сущности строительной жертвы существует несколько точек зрения. Однако все исследователи согласны, что этот обычай связан с языческим мировоззрением. Большинство этнографов считает, что в основе обычая лежит представление о необходимости жертвы при сооружении всякого здания, чтобы обеспечить его прочность, охранить и постройку, и ее оби­тателей от влияния злых духов[28]. Э. Тейлор писал, что в основе обычая строительной жертвы лежит вера в необходимость умилостивить духов земли или обратить душу самой жертвы в покровителя новой постройки [29]. По мнению Ф. Краусса, южнославянские племена прежде верили, что место

о QQ

для построики дома надо купить у «земного духа» .

Польский исследователь Я. Быстронь, особо подчеркивая существование у некоторых первобытных народов представления о том, что всякая по­стройка, подобно всему живому, живет, считал, что обычай строительной жертвы имеет целью придать воздвигаемой постройке живои вид . Д. К. Зеленин, использовав большой этнографический материал, пришел к выводу, что строительные жертвы «служили в идеологии раннего родо­вого общества компенсацией древесным духам за срубленные деревья» [30].

Кажется, можно согласиться с Д. К. Зелениным относительно проис­хождения обряда строительной жертвы. Впоследствии первоначальный смысл жертвы был утрачен либо в той или иной степени расширен. У разных народов и племен он получил, как об этом ярко свидетельствуют этногра­фические материалы, различные значения: приобретение духа—защитника нового дома и его обитателей, обеспечение прочности постройки, средство против враждебных сил, жертва духам земли по поводу повреждения строителями матери-земли, обеспечение «жизни» дома, передача дому той силы, которой, по представлениям людей, обладает культовое, жертвуемое животное, и т. п.

Судя по сохранившимся во многих областях Восточной Европы по­верьям, что всякая постройка сооружается «на чью-либо голову», т. е., что в скором времени после вселения кто-либо из вселившихся должен умереть или тяжело заболеть, — можно полагать, что древние новгородцы, как и другие восточные славяне, строительной жертве прежде всего придавали значение охранителя дома и его жителей от злых духов.

Несколько слов о культовом, жертвенном животном при строительной жертве. Выбор его не случаен. В большинстве это магическое, наиболее почитаемое животное. Например, у гиляков культовым животным является собака, что, по-видимому, связано с ее большой ролью в хозяйстве[31]- В Средиземноморье и Дунайско-Днестровском бассейне во II тысячелетии ,до н. э. объектом культа был бык, имевший б хозяйстве населения перво­степенное значение. В северных областях Восточной Европы почитался медведь, с культом которого связаны погребения глиняных медвежьих лап и другие обряды [32], у славянских народов — петух и конь. Этнографические и археологические материалы позволяют в общих чертах наметить области, где объектом культа был петух, и области, где почитался конь. Такое раз­граничение не должно быть случайным и представляет большой интерес при изучении древнейшей истории населения Центральной и Восточной Европы.

 

НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ ПО ЯЗЫЧЕСКОЙ БРАТЧИНЕ

 

В небольшой нашей заметке было описано жертвоприношение, связан­ное с языческой пчеловодческой братчиной, открытое в 1953 г. в Новго­роде в предматериковом слое Неревского раскопа[33]. Летом 1955 г., также

в самом нижнем горизонте новго­родского культурного слоя (сере­дина X в.), обнаружено еще одно жертвоприношение, но несколько иного вида.

В предматериковом слое (рас­коп XIII, квадраты 940 и 950) обозначилась круглая в плане яма диаметром (с запада на восток), равным 2 м; перпендикулярный диаметр ее — 1,75 м, глубина — 0,45—0,5 м (рис. 8). Яма продол­жалась также в материке и имела крутые, близкие к отвесным, стенки. На всю глубину она была заполнена черно-коричневым куль­турным слоем. Дно ее горизон­тальное, за исключением неболь­шого подъема в северо-западной части. В южной части ямы, на дне,, обнаружены 2 бычьих черепа с ро­гами, но без нижних челюстей, поставленные на шейные основания на расстоянии 1 м друг от друга, носовыми костями на юг. Неда­леко от черепов в середине ямы, также на дне ее, лежал деревян­ный ковш, перевернутый (как и в жертвоприношении, открытом в 1953 г.) вверх дном.

Вне всякого сомнения, перед нами — жертвоприношение языческого времени. Этнографические материалы, изложенные ниже, позволяют свя­зывать его с другим видом древнерусской языческой братчины — ското­водческой.

Как и многие другие обряды и поверья, связанные с языческим миро­воззрением, братчина бытовала у восточных славян также после принятия христианства, в отдельных местах даже до недавнего времени. После при­нятия христианства этот общинный праздник, состоявший из пиршества, игр, хороводов и пр., был приурочен церковью к одному из христианских праздников и справлялся, освященный ею. Так, в северных губерниях России общинные пиры-братчины устраивались в Ильин день. Они неодно­кратно были описаны этнографами прошлого столетия. Обязательной частью братчинного пира северных губерний России было жертвоприно­шение быка[34]. Н. Н. Харузин, вслед за А. Ефименко, отмечая широкое распространение общественных пиров, носивших несомненные следы язы­ческих братчин, в Олонецкой, Архангельской и некоторых других северных губерниях, полагает, что общественные пиры-братчины были особенно известны в древнем Новгороде. А. Ефименко пишет, что в Новгороде для таких пиршеств соединялись улицы, а за пределами города — несколько деревень, как это делалось в то время в некоторых местностях Архангель­ской губернии. В северные губернии России обряд братчины, по мнению этих исследователей, был занесен из Новгорода[35].

На основании многочисленных описаний этнографов скотоводческая братчина представляется в следующем виде. В распоряжение общины по­ступало жертвенное животное. В одних местах крестьяне задолго до празд­ника сообща покупали быка и откармливали его на общих лугах[36], в дру­гих — обетный бык выделялся одним из поселян, также задолго до празд­ника, и сообща выкармливался[37]. В Орловской губернии существовал такой обычай: если корова первый раз отелится бычком, то хозяин обязан пожертвовать его миру. Бык вырастал на воле, и считалось, что до брат- чинною мира он мог гулять по полям и хлебам; никто не мог обижаться на потраву[38]. На Отовозере (б. Олонецкая губерния) жертвенный бык должен был быть обязательно красного цвета; по представлениям крестьян, только такой бык мог обеспечить (через пророка Илью) ясную погоду в период сенокоса и уборки хлебов [39]. Когда приходило время братчинного пира, мясо жертвенного быка варилось в общинных котлах, которые хра­нились в церковных приходах. В распоряжение прихода поступали лучшие части обетного быка. Это лишний раз подчеркивает связь пиршеств с язы­чеством, но роль жречества теперь исполнял церковный причт. Осталь­ное. мясо делилось между участниками братчины.

Обязательными для всякой братчины, в том числе и скотоводческой, являлись медовый напиток, брага или пиво, которые варили также сообща накануне праздника. Напиток и мясо освящались духовенством. После пира начинались игры, пляски, хороводы. На основе ряда письменных памятников можно полагать, что в XIII—XVI вв. на братчинные пиры приезжали скоморохи, пиры сопровождались музыкой, плясками, песнями, гаданиями и какими-то представлениями в масках [40].

Связь скотоводческой братчины, описанной этнографами, с древними языческими братчинами ярко проявляется также в следующем поверье, до недавнего времени распространенном в некоторых местах Олонецкой и Орловской губерний[41]. Согласно этому поверью, кости жертвенного или, как его иногда называют, «ильинского» быка имеют магическую силу. В Олонецкой губернии все участники пира стремились захватить кусок мяса с костью, веря, что эти кости приносят счастье; кто имеет «ильин­скую кость», говорили они, тому нечего бояться, с ним всегда Илья[42]. В Орловской губернии кости жертвенного быка после пира собирались и закапывались в землю в присутствии всех участников, которые при этом молились[43]. Обычай «хоронить» остатки священной ритуальной трапезы был, по-видимому, широко распространен среди славян-язычников. Этот обычай сохранился в обряде «троецыплятницы» в Вятской губернии[44] и ряде мест Восточной Европы — в обряде новогоднего «кесарецкого поро­сенка» [45]. Обычай зарывать остатки обрядовых трапез был некогда широко распространен и в Чехословакии, и в Германии, о чем можно судить по археологическим находкам[46].

Два бычьих черепа, открытых в языческом жертвоприношении новго­родцев, свидетельствуют о распространении в древнем Новгороде веры в магическую силу костей жертвенных животных и обычая зарывать в землю остатки обрядовой трапезы. Деревянный ковш позволяет связы­вать жертвоприношение с братчиной, ибо напиток был неотъемлемой частью всякого братчинного пира. В жертвоприношении, открытом в 1953 г., найдено 9 ковшей. Такие ковши широко известны и по этногра­фическим материалам. Среди них наиболее интересны братчинные ковши, ручки которых завершаются резной головой культового животного. В Бе­лорусском музее до Великой Отечественной войны хранилась, например, серия таких ковшей; у шести из них на ручках были резные изображения петушиных головок, у других ручки были вырезаны в виде петушиных хвостов, у третьих — в виде петушиных гребней. Петух был наиболее по­читаем белорусскими крестьянами[47]. Известны ковши, ручки которых за­вершаются изображениями конской головы, утки, символическими знаками. Все эти ковши, пишет Н. М. Никольский, служили на братчинных пирах для зачерпывания пива или медка из братин[48].

 

7 Fr. К г a u s s. Das Bauopfer bei den Siidslaven. Mitteilungen der Anthropologie Gesellschaft in Wien, 1887, Bd. XVI, № 21, стр. 18.

12 И. Срезневский. Святилища и обряды языческого богослужения древних славян по свидетельствам современным и преданиям. Харьков, 1846, стр. 97 и сл.

18 Д. К. Зеленин. Указ. соч., стр. 26, 27.

33 Fr. К г a u s s. Указ. соч., стр. 21.

Л4 Jan St. В у s t г о ri. Указ. соч., стр. 1—24.

^[1] В. В. С е д о в. Древнерусское языческое святилище в Перыни. КСИИМК, вып. 50, 1954, стр. 92—103; его же. Новые данные о языческом святилище Перуна. КСИИМК, вып. 53, 1954, стр. 105—108.

^[2] А. В. Арциховский. Раскопки 1953 г. в Новгороде. «Вопросы истории», 1954, № 3, стр. 111; В. В. Седов. Языческая братчина в древнем Новгороде. КСИИМК, вып. 65, 1956.

^[3] Д. К. Зеленин. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов.

М.—Л., 1937.

^[4] Jan St. В у s t г о и. Studya nad zwyczajami ludowymi. 1 — Zakladziny domow Rozprawy Akademii Umiejetnoscki. Wydzial Historyczno-Filozofiezny. Serya II, t. 35 Krakow, 1927, стр. 1—24.

^[5] A. E. Богданович наблюдал этот обычай у крестьян Лепельского и Борисов ского уездов (А. Е. Богданович. Пережитки древнего миросозерцания у белорусов Гродно, 1895, стр. 67, 68). Н. М. Никольский считает, что этот обычай был распро странен у всего белорусского населения (Н. М. HiKOAbCKi. Жывёлы у звычаях абрядах i вераньнях беларускага сяланства. Працы сэкцьп этнографп Беларускай Ака дэмп Навук, вып. 3, Менск, 1933, стр. 14).

^[6] м а ш к и н. Быт крестьян Курской губернии. «Этнографический сборник», т. 5, СПб., 1862, стр. 84.

^[7] В. Клингер. Животное в античном и современном суеверии. Киев, 1911 стр. 320.

^[8] Там жк.

^[9] А. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу, т. I. М., 1865, стр. 632.

^[10] В. К л и н г е р. Указ. соч., стр. 117.

^[11] В. А. Г о р о д ц о в. Дако-сарматские элементы в русском народном творчестве. Труды ГИМ, вып. I, 1926, стр. 7—36.

^[12] В. Клингер. Указ. соч., стр. 117.

^[13] Шесты с конскими черепами ставились близ жилья, пасек и огородов; в частности, пчеловоды Московской и Курской областей верили, что это принесет им счастье, и пчелы будут давать больше меда (В. А. Городцов. Указ. соч., стр. 24).

^[14] R. F. Kaindl. Haus und Hof bei den Rusnaken. «Globus», 1897, Bd. 71, № 9, стр. 137.

_ ¹⁷ в. H. Доброволь с к и й. Смоленский этнографический сборник, ч. 1. СПб., 1891, стр. 98.

^[16] См. Отчет о раскопках в Новгороде в 1954 г. (план 8-го яруса), хранящийся в Комитете полевых исследований ИИМК. Разборка этого сруба производилась в 1955 г.

^[17] Подобный же обряд погребения конского черепа прослежен при раскопках в Ве­ликих Болгарах. Близ восточного угла дома XIII в. найден конский череп, тщательно зарытый в ямку и прикрытый каменной плитой, величиной и формой соответствующей черепу. (А. П. Смирнов. Волжские булгары. М., 1951, стр. 203, 204 и табл. VII, рис. 131).

^[18] Отчет о раскопках в Новгороде в 1955 г. (см. планы 11-го яруса и 12 и .15 -го пластов).

^[19] Там же (см. планы 12-го яруса и 13-го пласта).

^[20] Там же (см. планы 14-го яруса и 16-го пласта раскопа XIII).

^[21] Там же (см. план 16-го пласта, находка № 20 в двадрате 958).

^[22] Там же (см. план 19-го пласта раскопа XIV. находка № 46 на участке Д).

²⁰ Отчет о раскопках в Новгороде в 1955 г. (см. планы 21-го яруса и 27-го пласта раскопа XIV).

^[24] Отчет о раскопках в Новгороде в 1953 г. (см. планы 24-го яруса и 34-го пласта раскопа I).

^[25] Отчет о раскопках в Новгороде в 1955 г. (см. план 26-го пласта раскопа XIII).

^[26] Отчет о раскопках в Новгороде в 1953 г. (см. планы 26-го яруса и 35-го пласта раскопа I).

^[27] В. И. Цалкин, изучив новгородский остеологический материал, отмечает, что все конские черепа принадлежали взрослым особям и характеризуются широкой изменчи­востью — происходят от лошадей разных пород.

^[28] W. J е s с е. Bauopfer und Totenopfer. Niederdeutsche Zeitschrift fur Volkskunde. .Bremen, 1930, Bd. VIII, № 1, стр. 3.

^[29] Э. Тейлор. Первобытная культура. СПб., 1896, стр. 96.

^[30] Д. К. Зеленин. Указ. соч., стр. 20.

^[31] Ю. А. Крейнович. Собаководство гиляков и его отражение в религиозной идеологии. «Этнография», 1930, № 4, стр. 41—54.

^[32] Н. Н. Воронин. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI веке. МИА, № 6, 1941, стр. 149—190.

^[33] См. В. В. Седов. Языческая братчина в древнем Новгороде. КСИИМК,, вып. 65, 1956.

^[34] Жертвенное животное (бык или — в других областях — баран) является обяза­тельным элементом всякой скотоводческой братчины.

^[35] А. Ефименко. Артели в Архангельской губернии. Сборник материалов об артелях в России, вып. 2. СПб., 1874, стр. 172; Н. Н. X а р у з и н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда Олонецкой губернии. Олонецкий сборник, вып. 3. Петрозаводск, 1894, стр. 339—341.

^[36] А. Ефименко. Указ. соч., стр. 173; Н. Н. X а р у з и н. Указ. соч., стр. 340; Д. К. Зеленин. Описание рукописей ученого архива Русского географического обще­ства, вып. 1. Пгр., 1914, стр. 247.

^[37] «Из обычаев обонежского народа». Этнографические заметки. Памятная книжка Олонецкой губернии на 1867 г. Петрозаводск, 1867, стр. 131 (часть третья).

^[38] А. Н. Трунов. Понятия крестьян Орловской губернии о природе физической и духовной. Записки Русского географического общества по отделению этнографии, т. 2. СПб., 1869, стр. 32.

^[39] Н. Н. Харузин. Указ. соч., стр. 344.

^[40] А. Попов. Пиры и братчины. Архив историко-юридических сведений, относя­щихся до России, издаваемый Н. Калачовым. Кн. 2, пол. 2, М., 1854, стр. 19—41.

⁴⁸ Помимо северных губерний России, скотоводческая братчина описана этнографами в Горьковской (Д. К. Зеленин. Описание рукописей..., стр. 762), Пензенской (там же, стр. 986) и Орловской областях (А. Н. Трунов. Указ. соч.).

^[42] «Из обычаев обонежского народа...», стр. 132.

^[43] А. Н. Тоунов. Указ. соч., стр. 32.

^[44] Д. К. Зел е н и н. Троецыплятница. Вятка, 1906; В. В. Богданов. Древние и современные обряды погребения животных в России. «Этнографическое обозрение», КН. CXI—CXII, М., 1916, № 3—4, стр. 108.

⁶⁰ D. Zelenin». Russische Volkskunde. Berlin—Leipzig, 1927, стр. 357 и 359.

^[46] W. Jesse. Указ. соч.

^[47] H. М. HiKOAbCKi. Указ. соч., стр. 19 и рис. 29—33.

^[48] Там же, стр. 19.