Формирование аккадской (вавилоно-ассирийской) клинописи из древнейшего рисуночного письма 1 страница
вещей, которые освящены традицией, и никому не приходит в голову их упрощать.
Кроме того, когда речь идет об аккадской клинописи, имеется в виду такая система письменности, которая восходит к письму знаками-рисунками.
С самого начала нужно рассеять подозрение читателя в том, что его собираются познакомить со всеми тайнами аккадской клинописи, которую уже тысячу лет никто толком не понимает. По крайней мере, здесь нелишним будет напомнить, что Роулинсон при своих попытках дешифровки этой письменности не раз был близок к отчаянию.
В западных музеях находилось уже достаточно ассиро-вавилонских клинописных табличек, но никто не мог их читать. Еще в 1850 году настойчивый Роулинсон, которого, не пугали никакие препятствия, откровенно говорил, что он собирается навсегда оставить эти безнадежные изыскания. В это же время над дешифровкой ассирийской клинописи работал ирландец, учитель Эдвард Хинкс. Но основная помощь пришла от исследователей, установивших, что речь здесь идет о семитском языке. Уже из Библии было известно, что семитские языки знали в Сирии, Аравии и Палестине. И вот теперь многие лингвисты стали использовать свои знания в области семитских языков для освещения проблемы аккадского языка и письменности.
Юлиус Опперт из Гамбурга уже в 22-летнем возрасте опубликовал свой труд о «Звуковой системе древнеперсидского языка». Он работал затем во Франции учителем немецкого языка Лавальского и Реймского лицеев. В 1852 году Опперт принял участие в новой французской экспедиции в Месопотамию, возглавляемой Фульгенцием Френелем. Через год после своего возвращения Опперт публикует «Систему расшифровки ассирийских клинописей» (1854 г.). В течение следующих лет он дополняет это сочинение многочисленными научными работами. После смерти Опперта в 1905 году (он умер в возрасте 80 лет в Париже) филология и лингвистика могли зарегистрировать не менее 366 значительных работ, вышедших из-под его пера.
Продолжающаяся десятилетиями упорная работа привела к появлению многочисленных словарей, энциклопедий и грамматик.
В 1884 году Карл Бецольд основал немецкий журнал по исследованию клинописи. В 1889 году Фридрих Делич — профессор семитологии и ассириологии Лейпцигского, Дрезденского и Берлинского университетов и одновременно директор Передневосточного отделения берлинских музеев — опубликовал первую ассирийскую грамматику. В 1898 году появляется первый немецкий словарь ассирийского языка.
Эбергард Шрадер — профессор теологии в Цюрихе, Гессене и Иене — первым предложил вместо еврейского языка изучать ассиро-вавилонский. В области своих научных исследований, связанных с критикой Библии, он все в большей и большей мере переходит к аккадскому языку. Работы Шрадера «Ассиро-вавилонские клинописи», «Клинописи и Ветхий завет» (выходили с 1872 года) сыграли выдающуюся роль в изучении аккадской письменности и языка.
К началу XX века «Ассирийская библиотека» Делича уже насчитывает 17 томов. В контакте с ним работают многие ученые-ассириологи.
В Германии Хаупт, Иенсен, Циммерн и их ученики настолько продвинули вперед исследование аккадского языка, что овладели им лучше, чем еврейским языком Библии. Они стали понимать аккадский язык почти так же хорошо, как греческий и латинский.
То, что они все же не смогли овладеть этим языком в такой же степени, как обоими классическими языками, зависело уже не от лингвистов. В значительно большей степени это было обусловлено теми изменениями, какие претерпевает каждый язык в своем развитии. Это связано и с особенностями тех людей, которые «только» пять тысячелетий назад научились писать. Такие люди на протяжении многих веков должны были сначала медленно и с большим трудом научиться говорить по твердым правилам и лишь тогда уже писать.
В том, что это далось им нелегко, мы можем убедиться на примере собственных детей. В этом мы убеждаемся и наблюдая за работой ассириологов, которые нередко с изумлением находят и затем исправляют ошибки в аккадской клинописи. Удивленно качая головой, уличают они в ошибках древних ассирийцев и вавилонян[4].
Что мы можем прочитать?
Иногда, кажется, что было бы лучше, если бы мы вообще не умели читать.
Так, например, царь Тиглатпаласар I в XII—XI веках до н. э. рассказывает, что кровь убитых врагов «реками текла в долину», а отрубленные головы валялись на поле битвы, как «копны хлеба». Этот же царь сообщает об уничтожении одного из вражеских городов следующее: «Он прошел этот путь за три дня. С восходом солнца, когда их земля раскалялась, он вспарывал беременным животы, он протыкал тела слабых. Сильным он перерубал шеи».
«Со всех главарей, которые восстали,— так гласит одна надпись царя Ашшурнасирпала,— я содрал кожу. Их кожей я покрыл столбы; одних пригвоздил я к стене, других посадил на кол и велел расставить вокруг столбов... Главарям и царским военачальникам, которые восстали, я отрубил конечности...»
Ашшурбанипал, последний великий царь Ассирии, знаток письменности и основатель библиотеки, хвастался: «Я сжег три тысячи пленных. Никого из них не оставил я живым, чтобы не оказались они заложниками». О подавлении одного восстания он сообщает так: «Я вырвал языки тех воинов, нахальные уста которых говорили дерзости против Ашшура, моего бога, и которые против меня задумали злое... Остальных людей живьем принес я в жертву. Их изрубленные тела я скормил собакам, свиньям и волкам...»
«Мои боевые колесницы размалывали мужчин и животных,— говорится в другой ассирийской надписи.— Памятники, воздвигнутые мною, стоят на человеческих трупах, от которых я отрезал головы и конечности. Всем, кто попался мне живым, я отрезал руки».
На рельефах из Ниневии изображены пытаемые пленники, через губы которых продернута веревка. Один конец вождь держит в руке и в то же время копьем выкалывает пленникам глаза.
Ужасающие картины чинимых государством расправ, высеченные в зале суда Ниневии, показывают, как царь Саргон II в полном царском облачении своими собственными руками выкалывает глаза отпавшим от него вассалам.
Изображения и письменные свидетельства рассказывают о том, как людей сажали на кол, а детей ослепляли в присутствии их родителей. Взрослых заживо поджаривали на кострах, выставляли напоказ в клетках или тащили во время триумфальных шествий на веревках, продетых через нижние челюсти. Переживших все это, в конце концов, казнили.
Но страна между Евфратом и Тигром оставила нам и другие надписи, свидетельствующие о важнейших событиях: «Тогда: Эшшуршагкуркурра, храм Ашшура, моего владыки, который (был) построен Ушпиа, жрецом Ашшура, моим предком, разрушился, и Эришу, мой предок, жрец Ашшура, построил (его снова). Прошло 159 лет со времени правления Эришу, и этот храм разрушился, и построил (его снова) Шамши-Адад, жрец Ашшура. 580 лет (прошло). В этот храм, который был построен Шамши-Ададом, жрецом Ашшура, и простоял очень долго, попал огонь. Храм, его святилище... сгорели. В те дни я снес этот храм... достиг твердого грунта и заложил там фундамент из огромных камней, подобных тем, на каких стоят горы» (Салманасар I, XIII в. до н. э.).
Таким образом, Месопотамия раскрывает все стороны истории человечества; она показывает также историю его духовной жизни. Отсюда, из Месопотамии, Палестина была не просто порабощена, но на нее распространилось и плодотворное культурное влияние.
Многое из того, что содержится в Библии, которая сравнительно недавно считалась единственным и предположительно самым древнейшим источником, убедительно связывается с Междуречьем. Некоторые культы, различные законы, многие представления и мифы Библии восходят к более древним месопотамским первоисточникам. Поэтому именно отсюда открываются возможности наблюдать за возникновением различных верований и религиозных представлений, формированием нравов и обычаев, которые нередко кроются в глубокой основе наших собственных воззрений и форм жизни.
Страна между Евфратом и Тигром со своими погребениями и развалинами, надписями и откровениями предоставляет нам единственную в своем роде возможность познать самих себя.
СМИТ И ВСЕМИРНЫЙ ПОТОП
Когда Лэйярд, первооткрыватель Ниневии, в 1851 году вернулся больным в Англию, а Рассам искал в Ниневии библиотеку Ашшурбанипала, Роулинсон, «бехистунский альпинист», взял на себя верховное руководство британскими археологическими исследованиями и раскопками в Месопотамии.
В 1844 году Роулинсон стал британским консулом в Багдаде; в 1851 году Великобритания назначает его генеральным консулом, а в 1856 году он возвращается в Англию заслуженным исследователем клинописи и археологом. В Лондоне его выбирают в парламент.
Раскопки на верхнем Тигре временно прекращены. Поистине необозримое количество материала для исследований хранится в подвалах и выставочных залах Британского музея. Еще один год (1859—1860) Роулинсон занимает пост посланника при персидском дворе в Тегеране. Но после этого он окончательно покидает Восток и уезжает в Лондон. Уйдя в отставку в звании генерал-майора, он, в конце концов, становится президентом Географического общества и директором
Азиатского общества. Одновременно Роулинсон продолжает оставаться членом парламента. Британская корона возводит его в дворянское сословие. Так Англия чествует своего самого знаменитого после Лэйярда археолога.
Эти последние годы Роулинсон — теперь уже сэр Генри Кресвик Роулинсон — работает над своим основным трудом о клинописных текстах Переднего Востока. В 1861 году один за другим выходят четыре тома этого труда, потрясшего весь ученый мир.
Изготовляя медные доски с иллюстративными таблицами, которые должны войти в роскошное издание Роулинсона, молодой гравер по меди с воодушевлением читает все, что мог сказать Роулинсон по поводу ассирийской клинописи. Этот гравер — Джордж Смит, и это его первая встреча с миром ассириологии, которая и определила его судьбу. Бывает, что страсть и восхищение, с которыми мы иногда отдаемся поставленной перед собой цели или задаче, отвечают, так сказать, велению уже уготованной нам судьбы. Именно так и получилось с простым гравером по меди из Лондона, который был вне себя от восторга, когда впервые прочитал рукопись Роулинсона об открытии и дешифровке клинописи.
Итак, Джордж Смит. Он родился в 1840 году в Лондоне в бедной семье и умер в цветущем возрасте, 36 лет, но умер не скромным гравером по меди, а известным своими успехами и даже более того — знаменитым археологом. Он умер во время третьего путешествия к желтым холмам на Евфрате, став жертвой вспыхнувшей в Багдаде чумы. Короткая жизнь Смита совершенно несоизмерима с той огромной работой, которую он выполнил.
Открытие Смита
Когда Джордж Смит решил изучить ассирийский язык и письменность при помощи книг Роулинсона, а потом стал и самостоятельно заниматься этим кругом вопросов, он еще не знал, какие великие открытия его ждут. Прилежно, с большим интересом, хотя это дается ему нелегко, читает он (далеко еще не бегло) ассирийские царские таблички того периода, когда в Палестине правили цари из Израиля и Иудеи.
При этом Смит установил, что из названных в Библии израильских и иудейских царей четыре являются современниками ассирийского царя Тиглатпаласара III (745—727 гг. до н. э.). Это было одно из первых сенсационных сведений, извлеченных из ассирийских табличек и подтверждавших достоверность библейских данных об израильских царях.
Целый ряд последующих открытий и ходатайство Роулинсона помогли граверу по меди Смиту получить должность в Британском музее. С этого времени Смит отказывается от своей старой профессии и работает вместе с Роулинсоном. С неописуемым рвением изучает Смит один клинописный текст за другим. И при этом он делает открытие, которое вскоре прославило его имя.
В 1872 году Смит обнаружил на сломанной клинописной табличке из Ниневии рассказ, содержание которого показалось ему очень знакомым. И чем больше вчитывался Смит, тем сильнее волновал его текст этой ассирийской таблички.
Человек по имени Ут-напиштим сообщает, каким путем он и его супруга достигли бессмертия.
Город Шуруппак, так примерно звучит имя этого города, уже имел давнюю историю, когда боги решили покарать людской род и уничтожить все живое на земле, ниспослав страшный потоп. И лишь гуманный бог Эа, который присутствовал на этом совете богов, предупредил благочестивого Ут-напиштима о грозящей опасности. Эа приблизился к построенному из ветвей, камыша и глины домику Ут-напиштима в Шуруппаке. Дуновением ветра донесся его шепот: «Слушай, стена, слушай! Ты, человек из Шуруппака, построй себе корабль, брось свое имущество и спасай свою жизнь! Возьми с собой на корабль немного семян всех живых существ!..»
Потом добрый бог Эа рассказал, каким должен быть корабль. И Ут-напиштим построил огромный ящик с крышкой, который был разделен на несколько этажей и отделений. Этот ковчег внутри и снаружи он тщательно прошпаклевал горной смолой. Потом Ут-напиштим погрузил в него своих домочадцев, свои пожитки и скот.
Когда хлынул дождь, Ут-напиштим сел в ковчег и закрыл дверь. Началась буря. Засверкали молнии, загрохотал гром, кругом все потемнело, и страшный ливень обрушился на землю. Шесть дней и ночей продолжалась буря.
Когда буря утихла, Ут-напиштим открыл окна ковчега и увидел остров. Это была вершина горы Нисир, восточнее Тигра. Спустя шесть дней после того, как кончилась буря, вавилонский Ной выпустил голубя. Голубь вернулся. Потом вылетела ласточка, но и она вернулась назад. В конце концов, Ут-напиштим выпустил ворона. Ворон не вернулся. Ут-напиштим понял это как ожидаемый им знак покинуть ковчег и вступить на землю, которая уже подсыхала.
Он освободил из ковчега животных и на вершине горы принес благодарственную жертву.
Не только добрый бог Эа, но и мать всех людей богиня Иштар (или богиня звезды Венеры), очевидно, протестовала против всемирного потопа: «Неужели я затем рожала людей, чтобы они потом были пущены как рыбы под воду?» — жаловалась мать людей Иштар, названная в Библии Евой. Тогда злой бог Энлиль, зачинщик всемирного потопа, пожалел о своем непродуманном поступке и даровал вавилонскому Ною и его жене вечную жизнь в знак благодарности за то, что он сохранил жизнь на земле, построив и умело использовав ковчег[5].
Когда Джордж Смит в 1872 году опубликовал сообщение о своем сенсационном открытии ассирийской версии рассказа о всемирном потопе, все набожные и представлявшиеся набожными люди так и замерли. Как громом пораженные, перечитывали они текст рассказа о всемирном потопе из I книги Моисея, который, как теперь стало очевидным, связан своим происхождением с Месопотамией. Конечно, библейский текст в некотором отношении отличается от вавилонского. Так, например, в Библии не идет речь ни о различных богах, ни о герое Ут-напиштиме, ни о горе Нисир, что восточнее Тигра.
Вместо этого Библия знает Ноя, рассказывает о том, что он в своем ковчеге приплыл к горе Арарат на Кавказе, то есть совсем в другую страну. Но Ной тоже «выпускал ворона, который летал,— как говорится в библейском тексте,— туда и обратно до тех пор, пока вода на земле не высохла». Ной так же пытался выпускать голубя.
Итак, вторая половина XIX века ознаменовалась открытием, из которого стало очевидно, что существуют сказания древнее библейских, которые связывают Библию с языческой ассирийской и вавилонской, а может быть, и с еще более древней традицией. Это было сенсационное, потрясающее открытие. Неудивительно, что им заинтересовалась широкая общественность. Издатель крупнейшей лондонской газеты «Дейли телеграф» предоставил неимущему Джорджу Смиту средства для экспедиции в Ниневию, где Смит должен был отыскать недостающие таблички ассирийской версии о всемирном потопе.
Смит и в самом деле привез в Лондон эти таблички с текстом рассказа, известного нам под названием эпоса о Гильгамеше. Однако их содержание уже не имело ничего общего с библейским текстом. «Дейли телеграф» передала эти таблички в дар Британскому музею.
Но Джордж Смит стремился к продолжению своих исследований. По поручению Британского музея он предпринимает свое второе путешествие в Мосул. Одновременно он пишет целый ряд книг о царе Ашшурбанипале, об истории Ассирии и многом другом. Эти труды, которые повсюду привлекают к себе внимание, переводятся на иностранные языки и неоднократно переиздаются.
Маршрут третьего путешествия Смита (1876 г.) проходит вдоль Евфрата и Тигра. Ученый, не зная отдыха, спешит от одного холма к другому, будто его кто-то гонит. Он сообщает Британскому музею о новых открытиях, с энтузиазмом приобретает для Лондона 3000 клинописных табличек, которые ему предложили местные жители-арабы на Евфрате. Эти таблички были тщательно упакованы в большие глиняные сосуды и таким образом прошли через века почти без повреждений. Местные жители нашли их у огромного холма, который они называют «Джумджума».
«Джумджума?»
Интересно!
Три тысячи тщательно упакованных клинописных табличек из холма Джумджума! Нет сомнения, что там можно найти еще и не такие сюрпризы. И в то время, когда Джордж Смит в возрасте 36 лет умирает в сирийском городе Алеппо от чумы, археологи обращают свое пристальное внимание на холм Джумджума у Евфрата. Ибо там, в огромной куче мусора, видимо, и погребена самая большая тайна всех вавилонских холмов.
ХОЛМЫ ВРАТ БОЖЬИХ
Когда в августе 1876 г. в Алеппо угасла жизнь 36-летнего Джорджа Смита, человек, жизненный путь которого в дальнейшем был тесно связан с холмом Джумджума, занимался в Германии архитектурой, историей искусств и археологией. Ему исполнился 21 год, когда он узнал о ранней смерти Джорджа Смита. Звали этого человека Роберт Кольдевей. Родился он в Бланкенбурге (Гарц), а вырос в Брауншвейге и Гамбурге.
Сказать, что Роберт Кольдевей нашел свое призвание, раскапывая Джумджума, было бы, однако, неправильно. Более того, именно там честолюбию Кольдевея был нанесен жестокий удар, там он состарился, испортил себе жизнь.
Археологи от рождения имеют нередко нечто общее с настоящими моряками: и те и другие любят неизведанные дали, обширные пространства и большие расстояния. Археологи к этому прибавляют еще и расстояния во времени. Поэтому они ищут в прошлом ответы на вопросы, которые не могут быть разрешены в настоящем. Само собой разумеется, что археологи в этом стремлении иногда остаются одинокими.
Роберт Кольдевей сказал однажды, правда, в несколько шутливой форме, что древняя стена ему дороже, чем цветущее миндальное дерево. В этой шутке скрыта серьезная истина: не настоящее, не цветущая сейчас жизнь имеет решающее значение для археолога, а неизведанный груз далекого прошлого, ибо это прошлое предопределило цветущее настоящее. Кольдевей фактически был очень одинок. Одна проницательная женщина, которая хорошо его знала, считала, что за всю свою жизнь он не любил ни одного человека. И все-таки не был он ни женоненавистником, ни человеконенавистником. Он любил простых, неиспорченных людей. Поэтому лучше всего он чувствовал себя среди местных жителей, вместе с которыми находил в земле следы прошлого. Когда священник Джонс из колледжа Св. Марии в Иерусалиме, пройдя один пешком 2000 километров, появился у холма Джумджума, вся немецкая экспедиция не без удивления смотрела на этого старого человека, которого охранял, наверное, ангел, нет, скорее всего — целый отряд ангелов. Путешествие пешком, продолжающееся неделями, через самые дикие области между Иерусалимом и Евфратом совсем не простое дело, даже если банды разбойников не попадаются на пути.
Кольдевей отнесся к этому благочестивому человеку с исключительным вниманием и уважением. Ему даже во сне не пришло бы в голову посмеяться над ним, когда Джонс, совершив столь длинный путь пешком, усталый, в смятой старой шляпе, со сломанным зонтиком и жалкими пожитками, завязанными в носовой платок, оказался перед домом немецкой экспедиции.
Работавшие у немцев арабы не хотели даже пустить священника в дом, так как в своем ободранном виде он не вызывал у них никакого доверия. Но Кольдевей понял этого старого кроткого человека, который хотел хоть раз в жизни увидеть холм Джумджума, иначе говоря, Вавилон.
Мене-текел на стене
Итак, в Вавилоне, или, если точнее сказать, среди огромных холмов щебня, в которых были погребены развалины Вавилона, Роберт Кольдевей принимал самых разнообразных гостей со всего света — как образованных и умных, так и таких, у которых прямо-таки на лбу была написана святая наивность.
Среди них были люди, которые в награду за трудности тяжелого путешествия хотели бы, по крайней мере, увидеть стену с письменами, начертанными на ней таинственным перстом во время торжественного пира Валтасара с тысячей его вельмож, ибо, как говорится в Библии: «В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала... мене, мене, текел, упарсин (считано, считано, взвешено, разделено)». В ту же самую ночь, как сказано в Библии, Валтасар был убит.
Однажды пять членов религиозной секты, приверженцы Библии, пришли к Кольдевею, чтобы осмотреть раскрытые им холмы и своими глазами увидеть чудо, о котором говорила Библия. Вечером они сидели на берегу Евфрата и пели псалмы, звучавшие довольно весело. Эти люди исполняли свои религиозные обряды в комнатах, предназначенных для гостей экспедиции.
Кольдевей повел их по развалинам. Он показал своим гостям, внимательно его слушавшим, гору кирпичного шлака и сказал им, что здесь находилась «пещь огненная», куда Навуходоносор велел бросить трех отроков, которым огонь не причинил никакого вреда. Другой более глубокий раскоп он назвал рвом львиным, куда был брошен пророк Даниил.
В конце осмотра Кольдевей повел своих восхищенных и потрясенных гостей к остаткам огромного тронного зала Навуходоносора. Когда гости подняли там один из бесчисленных кирпичей с царским клеймом Навуходоносора, Кольдевей, притворившись удивленным, объяснил им, что эта клинопись (гости, конечно, не могли ее прочитать) как раз и есть те самые письмена, которые когда-то начертал таинственный палец: «Мене, мене!..»
Глубоко почитающие Библию гости не могли прийти в себя от восхищения. Но Кольдевей отказался подарить им этот ничего не стоящий кирпич с царским клеймом, хотя вокруг и валялись сотни подобных кирпичей. Такую исключительно ценную находку он ни в коем случае не мог бы отдать. Гости должны были быть удовлетворены радостью первооткрывателей. Несмотря на все просьбы, Кольдевей стоял на своем. Когда позднее сотрудники экспедиции упрекали ученого за то, что он дурачил этих бедных людей, Кольдевей вполне серьезно ответил: «Неужели я должен был разочаровать их и лишить радости? Это событие они запомнят на всю жизнь!»
Поручение
В 1898 году, когда Берлинский музей доверил Кольдевею раскопки Вавилона, он уже не был новичком в области археологии. Напротив, Кольдевей очень хорошо освоил эту специальность. В течение почти полутора десятка лет он проводил раскопки в ряде мест на территории Малой Азии. Уже в 1882—1883 годах он принимал участие в раскопках малоазиатского Ассоса на южном берегу Троады, проводимых американской экспедицией. Три года спустя Кольдевей по поручению Германского археологического института раскапывал древнейшие поселения на острове Лесбос. Вслед за тем, в 1887 году, он проводил пробные раскопки на вавилонских холмах. В 1889 году Кольдевей один, без всякой помощи расчистил развалины Неандрии в Троаде.
В последующие годы этот не знающий усталости человек вместе с другими немецкими исследователями продолжал археологические работы на юге Италии, потом в Сицилии и, в конце концов, опять в Сирии. В 1895 году Кольдевей прерывает свою исследовательскую деятельность. Этот человек, который почти 14 лет провел в пути как полевой археолог, принял на три года должность преподавателя в строительном училище в Герлитце. Но это была лишь передышка.
В конце 1897 года он совершает поездку в Месопотамию, чтобы подготовиться к выполнению важного задания. Кольдевею исполнилось 43 года, и он был уже опытным археологом, когда, наконец, осуществилась заветная мечта его жизни. Как только берлинские музеи поручили Кольдевею раскопки Вавилона, он поставил следующие условия: раскопки должны продолжаться пять лет; в помощь ему должен быть выделен целый штат опытных немецких археологов и большой отряд местных рабочих. Общая стоимость всех работ определялась суммой в полмиллиона золотых марок. Для прошедшего XIX века это была огромная сумма, ее предоставило вновь созданное Германское восточное общество.
Вместо намеченных пяти лет Кольдевей провел на развалинах Вавилона около 18 лет. Только в 1917 году он вынужден был их покинуть, так как британские войска заняли Багдад и начали продвигаться к Вавилону. В Берлин Кольдевей вернулся уже пожилым человеком. Вавилона он больше никогда не видел.
Подготовка
Развалины Вавилона расположены на левом берегу Евфрата, приблизительно в 90 километрах на юг от Багдада.
В основном они представляют собой четыре огромных холма из щебня, которые скорее можно назвать горами, чем холмами.
Одна из этих гор — Джумджума, где Джордж Смит приобрел 3000 клинописных табличек для Британского музея. Остальные три носят названия: Каср, Бабил и Амран ибн Али.
Уже многие исследователи успели побывать на этих огромных холмах и произвести на них разведывательные раскопки. Это были Френель и Опперт, Лэйярд, Рассам и Роулинсон. Почти все были убеждены в том, что под этими горами щебня должен лежать Вавилон. Однако гигантская работа, которая требовалась для систематического проникновения в эти холмы и для отброса земли, отпугивала исследователей.
В древности Вавилон, согласно сообщению «отца истории» Геродота, тянулся по обоим берегам Евфрата в виде огромного четырехугольника шириной и длиной в 22 километра. Геродот говорил, таким образом, о территории города такой величины, которую можно сравнить с площадью самых больших современных городов.
Этот огромный город — Вавилон, несомненно, не имевший себе равных в древности, именуется в клинописных текстах «Bab-ily», что означает «врата бога».
Попытки проникнуть в его тайны требовали намного больше сил и средств, чем стоили раскопки всех уже открытых городов на Евфрате и Тигре. Поэтому Роберт Кольдевей приступил к этой работе не один. Его сопровождала целая группа сменявших друг друга видных архитекторов. Ему давали советы опытнейшие ассириологи и лингвисты. Они стремились найти побольше клинописных табличек, а, если возможно, то и целые библиотеки, такие как в Ниневии. Конечно же, вавилонские библиотеки должны были превзойти ниневийскую соответственно размерам гигантского города. Лучше всего, если бы эти таблички были упакованы в большие глиняные сосуды, подобные тем, какие Смит купил у арабов! Здесь, у холма Джумджума!
В конце марта 1899 г. экспедиция прибыла на место, где лежали развалины Вавилона. Она расположилась в деревне Квейреш у подножия горы из мусора и щебня, носившей название Каср. Старейшина деревни предоставил экспедиции помещение, похожее на сарай, с пальмами во дворе. Это сооружение, удобно расположенное да к тому же еще и защищенное высокой глиняной стеной, явилось базой экспедиции. Несколькими днями позже были наняты первые арабские рабочие и около Касра вырыты первые пробные шурфы.
Царская крепость Навуходоносора
Возвышающаяся прямо перед самой дверью домика экспедиции огромная гора щебня была объявлена территорией немецких раскопок. С точки зрения здравого смысла именно здесь, в этой горе щебня, должна находиться царская крепость Навуходоносора.
Это, конечно, лишь предположение. В бедной камнями стране, лежащей между Тигром и Евфратом, с того далекого времени, как человек научился строить дома, обожженные кирпичи были драгоценным материалом, ценимым на вес золота. Поэтому расхищение кирпичей процветало в Месопотамии в течение тысячелетий. Зафиксированные клинописью проклятия некоего царя свидетельствуют о том, что таким путем он хотел запугать своих потомков и не допустить разрушения построенного им здания. Этот документ показывает, что расхищение кирпичей было обычным делом уже три или четыре тысячелетия назад и никакие меры не могли этому воспрепятствовать. С тех пор подобные хищения стали для этой страны своего рода традицией. Не только современные поселки, расположенные вблизи вавилонских холмов, но и половина Багдада (в 90 километрах от развалин Вавилона вверх по реке) возведена из вавилонских кирпичей.
Но немцам, очевидно, везло. Уже при первых пробных раскопках на Касре они нашли улицу, вымощенную большими плитами, часть которых была покрыта надписями. Это были надписи царя Навуходоносора, свидетельствующие о том, что археологи обнаружили здесь большую священную дорогу процессий — улицу для торжественных шествий в честь бога Мардука, «божественного господина Вавилона». Повсеместно попадающиеся кирпичи, покрытые цветной эмалью и рельефами, ясно говорили о том, что именно здесь находилась эта искусно построенная дорога процессий.
Волна радостного возбуждения охватила экспедицию. Однако транспортировка огромных масс щебня, которые засыпали торжественную дорогу Навуходоносора, потребовала совсем других средств, чем те, какие до того времени использовались на Евфрате. Спустя четыре месяца, в июле 1899 года, из Германии водным транспортом доставили полевую железную дорогу, совершенно необходимую для транспортировки щебня. С одними корзинами здесь, конечно, нечего было делать.