Иоанн из Партенита становится епископом Готским.
Об обстоятельствах, предшествующих занятию епископской кафедры св. Иоанном хорошо известно. После того, как предыдущий епископ Готский был рукоположен в митрополиты Гераклеи Фракийской за то, что подписал постановления «Безглавого собора» 754 года, направленные против почитания икон, «православные в Готии» предложили занять епископскую кафедру Готии Иоанну из Партенита.
Рукоположен во епископа Иоанн был в Иверии (совр. Грузия). Тем самым изначально был заложен конфликт с патриархом Константинопольским и императорской властью, насаждающей иконоборческие воззрения. О том, что это может быть опасным, говорят события, произошедшие в Таврике незадолго до рождения св. Иоанна – в 711 или 712 году. Речь идет о карательной экспедиции в Таврику императора Юстиниана II Ринотмета, когда было вырезано все взрослое население Херсона, а двадцать архонтов крепостей Таврики были утоплены, и, вероятно, среди них, архонт крепости Партенита на горе, ныне называемой Аю-Даг.
Это то, что касается ситуации, возникшей в связи с историей занятия св. Иоанном епископской кафедры Готии.
Паства епископа Готского.
А вот то, что может характеризовать особенности паствы преподобного епископа.
Из Жития Иоанна Готского мы узнаем, что родился св. Иоанн Готский в Партените. При этом автор обращает внимание на то, что рождению Иоанна предшествовал обет его матери, по имени Фотина (по-русски Светлана), посвятить своего сына с детства Богу.
В этом нет ничего необычного по раннесредневековым меркам. Нечто похожее встречается при описании обстоятельств, предшествующих рождению и у других христианских святых - современников преподобного. Например, того же св. Георгия Амастридского (750/760 - 802-811 гг. (или 825 г.?), провожавшего св. Иоанна Готского в последний путь из Амастриды в Партенит.
Или обстоятельства, предшествовавшие появлению на свет современника и ровесника св. Иоанна Готского - св. Стефана Нового, также, как и преподобный епископ Готский, – борца с иконоборческой ересью.
Святой преподобномученик и исповедник Стефан Новый родился в 715 году в Константинополе в благочестивой христианской семье. Родители его, имея двух дочерей, молили Господа о рождении сына. Новорожденного Стефана мать принесла во Влахернский храм во имя Пресвятой Богородицы и посвятила Богу.
Но кроме этого, агиографу зачем-то понадобилось обратить внимание читателя на то, что дед св. Иоанна по отцу был выходцем из Анатолии, а именно - из Вона, «лежащего в Полемониевом Понте», что в провинции Армениак.
Понятно, благодаря этой подробности читатель мог узнать, что отец Иоанна был, этнически, византийским греком. Но если именно на этом, как можно сразу подумать, агиографом был сделан акцент, то для чего? Причем, что бесспорно, в глазах агиографа эта подробность происхождения св. Иоанна Готского должна быть со знаком плюс.
Видится только одно объяснение – сделано это было с учетом аудитории, которой было адресовано Житие. А это, как мы знаем, - жители города Амастриды, которые были такими же «византийскими» греками, как и дед Иоанна, и, соответственно, его отец, да и, получается, сам Иоанн (женская линия в Житии не рассматривается).
Но может эта вставка понадобилась агиографу для того, чтобы избежать минуса? Действительно, - что хотел этим сказать читателям автор Жития Иоанна Готского? На первый взгляд может показаться, что здесь подразумевается тот факт, что Иоанн по происхождению был греком, а не «тавроскифом», или, что можно подумать, – варваром.
Подобное отношение к «не-эллинам» можно обнаружить еще в античной литературе. К примеру, тот же загадочный Диоген Лаэртский (II–III вв. н.э. (?) в своем сочинении «О жизни, учениях и изречениях великих философов» говорил, что философа Анахарсиса, скифа по происхождению, какой-то афинянин попрекал, что он скиф. На что мудрец ответил фразой, впоследствии ставшей хрестоматийной: «Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине».
С таким пониманием цели, поставленной агиографом, вставившим в текст Жития этот нюанс биографии св. Иоанна Готского, можно было бы и согласиться. Но… если бы речь шла об античности, когда греки, а затем, вслед за ними, римляне, отличая эллинов от скифов и варваров, ощущали свое превосходство. Ведь, как известно, в I веке н. э. были произнесены замечательные слова апостола Павла: «И облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, Где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3, 10-11.).
То есть, – все люди равны во Христе.
Как видится, мы столкнулись с чем-то труднообъяснимым. Ведь получается, что для византийца VIII века национальность человека не должна была иметь особого значения (и это хорошо известно). Но тогда вновь придется задаться вопросом – для чего автору понадобилось сообщать читателям – жителям Анатолийского побережья Черного моря, что св. Иоанн Готский по отцу был греком?
Может нами здесь были неверно расставлены акценты, может автор хотел обратить внимание не на национальность, а на что-то другое?
Но тогда на что?
Это удивительно, но ответ на эти вопросы уже находится перед нашими глазами, а именно – в уже процитированном изречении св. ап. Павла. Еще раз его прочитав, можно прийти к одному, единственному выводу, - автор Жития желал показать, что Иоанн происходил из христианской семьи. И не просто христианской, но и весьма набожной семьи. Ведь, как уже говорилось, мать преподобного, по имени Фотина, дала обет посвятить его Богу еще до рождения.
Но тогда зачем агиографу это понадобилось? Какой, наконец, им был заложен подтекст в этой подробности родословной преподобного епископа Готии?
Как видится, мы нечаянно увидели давно забытую всеми «славу» жителей «земли тавроскифов» VIII века, распространенную среди их соседей, отделенных Черным морем.
Кроме того, здесь можно увидеть и намек на то, что не все жители «земли тавроскифов» в это время были христианами, или на то, что многие христиане Таврики в VIII веке были, фактически, еще полуязычниками. А может, проще говоря, – здесь были тогда такие и такие. Что подтверждается другими письменными источниками.
Так, Константин Философ побывал, как известно, в Таврике в 60 –е годы IX века, то есть, где-то через сто лет после описываемых событий. Здесь он оказался в составе византийского посольства, направленного имперскими властями к хазарам. Если верить содержанию сообщения о пребывании Константина Философа в Таврике, (а у нас нет оснований в нем сомневаться), что содержится в его Житии, то здесь он срубил огромный дуб, которому поклонялись местные жители.
А еще ранее, в 655 году, сосланный в Херсон папа римский Мартин I (649—654, ум. 655) в одном из своих, написанных в этом городе писем, охарактеризовал местное население так - «Ведь те, кто обитает в этой области, все являются язычниками, и языческие нравы восприняли те, которые известны как живущие здесь; они не имеют совершенно никакой человечности, кою природа людей даже среди самих варваров постоянно обнаруживает в нередко [проявляемом] ими сострадании».
Как полагают современные исследователи, - речь, конечно, идет здесь о населении не самого города Херсона, которое уже давно было христианским, а о соседней с ним Готии.
И, наконец, подтверждение тому, что сейчас можно говорить лишь о том или ином этапе медленно и рывками проходящей христианизации жителей Таврики в VIII веке, подтверждается данными археологии. В частности, результатами раскопок 2007 года раннесредневекового некрополя VII – IX вв. в Семидворье (Большая Алушта), что расположено километрах в 30 восточнее Партенита. Эти исследования показали, - христианизация местногонаселения, судя по погребальной обрядности, становится археологически заметной лишь начиная с 1-ой половины IX века.
Это, конечно, само по себе, не может однозначно указывать на жителей Таврики VIII века как сплошь язычников.
Кроме того, необходимо учитывать, что, вероятно, развитие различных местностей Таврики проходило неравномерно. То есть в Партените, к примеру, ситуация с распространением христианства могла быть иной. Если говорить об этом, то следует отметить, - на данный момент в нашем распоряжении находятся лишь результаты исследований археолога Н. И Репникова, который в 1903–1905 и 1907 гг. раскопал более 200 погребальных сооружений в урочище Суук-Су, что находится на территории современного пионерлагеря Артек. То есть, по-соседству с Партенитом и Аю-Дагом.
Н.И. Репников ссылался на найденные в могилах монеты V, VI, VII вв. Этническая интерпретация находок исследователем не обсуждалась, поскольку не возникало сомнения по поводу их готской принадлежности.
Верхний же слой Суук-Су Николай Иванович относил к IX—XI вв. К сожалению Н.И. Репников ни слова не сказал о том, был или не был какой-либо хронологический разрыв между верхними и нижними погребениями.
Один из корифеев крымской археологии 60-х – 80-х гг. прошлого века О.И. Доимбровский, в своей работе «Крепость в Горзувитах» отметил: «Благодаря двухъярусности могильника Суук-Су можно достаточно уверенно выделить и относительно поздний тип погребений — плитовые могилы. Особенно много появляется их в Суук-Су и на других гурзуфских могильниках в VIII — IX вв. К этому же времени относятся чисто плитовые могильники в таких местах побережья, где дотоле не было ни поселений, ни каких бы то ни было кладбищ. Это обстоятельство имеет прямое отношение к гипотезе о резком экономическом и этнокультурном сдвиге, который произошел в южной Таврике в VIII—IX вв. в результате толчка извне. Не мог ли послужить таким толчком - своего рода «цунами» - внезапный приток в VIII—IX вв. на побережье Крыма широкой волны греков-переселенцев из Малой Азии? По некоторым данным, с появлением тут плитовых могил совпадает изменение преобладающего антропологического типа. Впрочем, это требует дальнейшего изучения, возможного лишь при известном накоплении материала и сопоставлении его с аналогичными данными из других мест, в первую очередь из Малой Азии». Добавим к этому - и в Партените.
В этой связи, конечно, следует заметить, что интересно будет произвести археологические исследования в Партените на ул. Победы, где, как нам известно, находится некрополь, относящийся, на что мы надеемся, к начальному периоду жизни приморской части Партенита, то есть – к VII-VIII вв., частью раскопанной еще в 1985-87 гг. Е.А. Паршиной.
То есть, все говорит нам, что паства будущего епископа Готского представляла собой этнически и культурно-конфессионально неоднородное население.
Память о том, что преподобному Иоанну Готскому пришлось бороться с язычеством, можно увидеть в легендах «Плачущий камень», «Убийство и грозная кара», «Замок бесчестья».
Плоды страха и бессилия».
В 1787 году первый хозяин Партенита Ш.-Ж. де Линь при знакомстве с Партенитом, этим подарком ему императрицы Екатерины II, обратил внимание на руины оборонительных сооружений Аю-Дага.
Вот что князь, в свойственной ему манере, написал по этому поводу в письме своей парижской знакомой маркизе де Куани – «… здесь… близ сего древняго Херсона (то есть на Аю-Даге С.М.) встречаю остатки водяных спусков и стены, представляющие окружность Парижа и Лондона вместе. Оба сии города исчезнут подобно ему (то есть стенам крепости на Аю-Даге С.М.)».
Известно, что гора, известная ныне под единственным названием Аю-Даг до середины XIX века называлась еще Бююк-Кастель, то есть – Большая крепость.
А еще известно, что если в начале VIII века между Херсоном (совр. Севастополь) и Боспором (совр. Керчь), было двадцать крепостей, то к середине XIII века число этих крепостей увеличилось до сорока. Это красноречиво говорит об устойчивой тенденции в политической истории средневековой Таврике к росту количества крепостей.
Почему? – Объяснением и завершающим штрихом в складывании картинки средневекового общества Таврики является информация, которую предоставил в наше распоряжение Мартин Броневский – польский дипломат, (а заодно и разведчик), дважды посланник короля Стефана Батория в 1578 и в 1579гг.к крымскому хану Мехмеду II Гирею.
Вот как этот любознательныйи не потерявший способности сопереживать польский шляхтич описывал свое посещение руин Судака: «Там видны следы владычества генуэзцев гораздо явственнее нежели греков. Что этот город был весьма значителен, как видно из развалин, об этом говорят сами греки, которых там осталось немного. Они утверждают, что греки дошли наконец до такой вражды междоусобной, что семейства, наиболее страдавшие от этих смут, не хотели даже присутствовать и участвовать в публичных богослужениях. Отсюда произошло такое множество церквей, что по словам христиан, число их доходило до нескольких сот».
Такое обилие крепостей свидетельствует о разделении средневекового общества Таврики по родовому признаку, о слабости центральной власти и, наконец, о «войне всех против всех», затянувшейся здесь на века. Отголоски чего можно найти в некоторых крымских легендах.
Эту ситуацию один из корифеев крымского краеведения – П.И. Кеппен назвал «плодами страха и бессилия».
При знакомстве с условиями, в которых св. Иоанну Готскому пришлось окормлять свою паству, причем, с опорой на учеников, что видно из перечня чудес Жития Иоанна Готского, становится понятно, что единственным объединяющим началом в Готии являлась власть епископа. И эта власть могла рассчитывать лишь на Господа и на себя.
Неудивительно, что св. Иоанн выступает перед нами не только как религиозный деятель вселенского масштаба, но и как предводитель местного антихазарского восстания. Что весьма необычно для иерарха Церкви, но что понятно с учетом особенностей его паствы. И что не только объясняет, – какого типа молодые люди становились учениками преподобного, но и что именно их привлекало в личности преподобного епископа Готского.
А поэтому не удивляет нас и помещенное агиографом в текст Жития чудо внезапной гибели обличителя – «Другой человек несправедливо укорил его, что крепость Готии предана была хагану (?) и что при этом некоторые умерли; когда он поднимал во гневе ногу свою, чтобы сесть на коня, то упал навзничь и испустил дух».