X — Зеленый — это новый розовый 1 страница
Внимание! Пока на сторис не добавили поддержку цветовой разметки, более полная с точки зрения форматирования глава доступна на GDocs.
Напоминаю принципы альтернативного способа разметки:
Имя Лиры, обозначаемое зеленым, здесь изображается курсивом. Остальной курсив в этой главе к Лире отношения не имеет.
Ядро проклятья, обозначаемое магентой, здесь изображается подчеркиванием.
Новый цвет, голубой, здесь обозначается курсивом и жирным
Также вашему вниманию доступна скомпилированная pdf версия для черно-белых читалок с 6и дюймовым экраном (или больше, само собой). В которых эти текстовые эффекты обозначены другими шрифтам и другим тоном.
Версия на fb2 от fox_1047 и MOBI от него же Зеленый выделен жирным, пурпурный — курсивом.
//////////////////////////////
Дорогой дневник,
Действительно ли все в этом мире требует исправления? Если подумать, неужели все пони столь несовершенны, что нуждаются в «ангелах-хранителях», подобных мне, что чуть что тут же прилетят им на помощь? Я знаю, что я, проклятая или нет, здесь, в этом городе, нахожусь с некой целью. Но разве за выбор каждого аспекта этой цели отвечаю я сама? Пешка я или игрок в этой странной судьбе, которой заставили меня следовать некие силы?
Предположение, что моя судьба предопределена некой целью или судьбой указывает на идеальность мира. Тогда что же исправлять в мире, что и так идеален? Все больное и неправильное выйдет на свет и попросит о том, чтобы о нем позаботились?
В попытке найти структуру и порядок в моей жизни, я изо всех сил пытаюсь наметить черты рациональности всего, что я наблюдаю. Есть нечто благородное в подобном поиске. Но… божественен ли также этот поиск по своей сути?
Нет ничего хорошего в том, чтобы пытаться заставлять пони или чего бы то ни было двигаться в строго определенном направлении. Я не всегда это осознавала. Подобные уроки чуть не обожгли меня в итоге. К счастью, я преодолела эти испытания, сохранив все конечности и даже все волосы в гриве. Хотела бы я сказать то же самое о своем разуме.
Иногда самые прекрасные, самые умиротворенные и идеальные вещи в жизни танцуют свой танец как пьяные. Для постороннего взгляда это выглядит забавно, но потом ты вдруг осознаешь, что это весь мир подобен мечущемуся по неведомым бурным морям кораблю. Твердо стоять на копытах можно только болтаясь по всей палубе. Хаос и непредсказуемость — самые сложные танцевальные движения, какие только есть. Но едва я опробовала эти очаровательно уникальные па, вальсировать другим способом мне уже гораздо сложнее.
И зачем мне даже пытаться? Это как звук хлопка одним копытом, или то, как выглядело ваше лицо, прежде чем родились ваши родители, или как… как…
Знаете что? Давайте просто перейдем к моменту, когда что-нибудь происходит.
Через пять дней после того, как началось мое проклятье, я была вонючей потной образиной. Ну или по крайней мере так я себя представляла. Я не хотела находиться рядом с другими пони достаточно долго для того, чтобы видеть их омерзение или иначе я рисковала узнать, насколько низко я в действительности пала. К тому же каждый раз, когда я наблюдала, как лица горожан теряли осмысленное выражение, и чувствовала обрушивающийся на меня холод проклятья, я ощущала, как какая-то частичка внутри меня умирает. Это была та самая частичка, которую я пыталась выудить из глубин своей души с того самого дня, когда добрый жеребец убедил меня слезть с карниза ратуши Понивилля.
С величайшей храбростью, я двинулась исследовать свою новую жизнь в заключении. Все, что было у меня за душой, — это золотая лира и изношенная седельная сумка, полная бессмысленных вещей. При мне, конечно, было несколько битов, но практически все они растворились в первых беспомощных попытках заказать еды в ресторанах или снять комнаты в отелях, только лишь для того, чтобы пораженные амнезией официанты и коридорные вышвыривали меня вон из своих заведений в гневе и растерянности.
А потому мне оставалось только ходить по улицам Понивилля в одиночестве, блуждая бесцельно, страдая от нехватки сна, пищи и ясности разума. Я пыталась медитировать над словами жеребца. Я пыталась выстроить для себя маяк надежды в сознании, к которому я могла бы стремиться. Я шагала за вьющимся в воздухе запахом сумасшедшей пони, за сном безумца и, само собой, этого едва ли было достаточно для наполнения моего желудка. Так я вдруг обнаружила, что пала до копания в помойке посреди парка к северо-востоку от Понивилля. Закусив губу, я занималась этим постыдным делом, размышляя о том, как же я вообще смогла дойти до такой отвратительной степени отчаяния. Несмотря ни на что, я должна была продолжать, я должна была найти что-то, что сможет поддержать во мне силы. Мне необходимо было продолжать жить в ожидании следующего дня в этом морозном и забывчивом мире.
И после этого… что тогда? К чему я стремилась? Какова была моя цель в этой кошмарной пустоте, которой казался этот город, в которой я не могла позволить себе ни еды, ни дома, ни друга, ни будущего? Я не могла думать. Я не могла спать. Я не могла улыбаться. Я не могла…
— Не-а! — сказала она, копаясь розовыми копытами со своей стороны мусорного бака. — Я тоже его не вижу!
— Мммфф… — пробормотала я при этих мыслях. Потом я осознала, что этот голос не принадлежит моему сознанию, ибо он был слишком уж… звонким. Моргнув, я подняла взгляд, тут же увидев пару ярких голубых глаз, обволакивающих собой мои изнуренные отражения.
— Зачем ты вообще, для начала, его швырнула в мусор, глупая?
Мои глаза дернулись. Я ощутила, как корежит мое лицо конвульсия, когда я провела копытом по растрепанной гриве.
— Я… о… эм… — я сглотнула. Я посмотрела в мусорный бак, потом на копыта, потом обратно на странную розовую незнакомку, которая вдруг явилась из ниоткуда и склонилась над баком. — Охххх…
— Хихихихи! — фыркнув, захихикала она. — Ты похожа на пони, которой надо помочь найти голос!
— Мой… голос?…
— Как ты вообще умудрилась потерять свой голос в мусорном баке? — она сделала глубокий вдох и всунула свою кудрявую голову целиком в бак. Ее голос прогудел эхом: — Я обычно храню свой у себя в горле, если я не пою, конечно. В таком случае мне куда больше нравится, когда он у других пони в ушах. Эй, ты случаем не потеряла ухо, а? Я слышала, некоторым пони нравится таскать с собой свои уши. Печеньки кукурузные, в смысле. [1] Ну так что?!
Она высунула обратно голову наружу. Ее макушку венчала корона из банановой кожуры и грязного подгузника.
— Именно потому ты не говоришь? Потому что ты все время орешь на ворон, чтоб отпугнуть их от своих кукурузных полей на ферме?
— Кто… вам сказал, что я не могу говорить?
— Ну, а теперь я запуталась, — нос ее сморщился, когда она склонила голову на бок в задумчивости. Она почесала подбородок, и мусор, скопившийся у нее на голове, лениво соскользнул на парковую дорожку. — Какая же пони в здравом уме захочет, чтоб вороны съели всю ее кукурузу? О!
Она широко улыбнулась.
— Ты ищешь пугало для ворон! Конечно! Но… — она прищурилась, опустив взгляд на мусорный бак. — Разве пугало сюда влезет?
— Я…
— Может, ты его порезала на маленькие кусочки? Превратила их в пугала для мух?
— Кажется, мне пора идти… — съежилась я и начала задним ходом отдаляться от бака.
— Эй! — она вытянула копыто и удержала меня на месте. — Хихихи! Нечего стыдиться! Ты не единственная пони, которой нравится прятать везде всякие штуки на случай необходимости!
Она метнулась к ближайшему дереву и сунула копыто в плотно переплетенные ветки.
— Вот как я, например! — она метнулась назад, ко мне. — На, держи мячик.
Я ахнула, обнаружив, что держу в дрожащих от голода копытах резиновую сферу.
— Что… что это…
— Пони думают, что я странная, потому что я везде в городе оставляю мячики. Когда я впервые встретилась с Рейнбоу Дэш, я ей сказала, что пока я не додумалась насчет этого, я их носила всегда во рту. А потом она вдруг почему-то засмеялась.
— Эм…
— Учитывая, сколько раз эта спортивная пони отскакивала от земли собственным лицом, я думаю, Дэши меня понимает…
— Эй… я тебя знаю.
— Правда?
Я содрогнулась. В голове моей сверкнули воспоминания об организации сюрпризной вечеринки для Твайлайт. Еще более ледяные воспоминания о том, что я — единственная пони, что может помнить о той договоренности, чуть меня не убили. Я уже видела раньше эти голубые глаза. Радость на лице этой пони была подобна холодному айсбергу, утаскивающему меня в кошмарные глубины минувших дней.
— Неважно. Мне правда пора идти. Можете оставить этот бак себе…
— Я и мусорный бак? Фффу! — скривилась Пинки Пай. — Что же может быть веселого в такой вечеринке?
Я не поверила своим ушам. Это все виноваты, определенно, холод, голод и безумие. Внезапно мне стало любопытно.
— Вечеринка? Вы… вы помните?
— Конечно же я помню, что делать на вечеринках! В тот день, когда я получила Метку, я себе сказала: «Пинки, с этого момента ты будешь делать две вещи каждое утро. Ходить, как положено, в туалет, а потом устраивать веселье, а не наоборот» Ну, думаю, даже не надо говорить, что мне с моей семьей пришлось отмывать ковер шампунем еще несколько лет. Так что угадай, какой путь для карьеры я себе выбрала!
— Нет, я имею в виду, вы помните меня? — спросила я. — Мы виделись совсем недавно. Прямо перед Праздником Летнего Солнца.
Пинки Пай захихикала и закатила глаза.
— Оооооо, девочка, не говори глупостей! Это же праздник! Я разговаривала совсяяяяяяческими пони и до него и после! Потому что я ведь много чего организовывала, понимаешь? Так что, пожалуйста, извини, если я забыла твое имя.
— Но…
— Нет, нет, погоди! Дай угадаю! — Пинки наморщила нос, погрузившись в показные размышления. — Ыыыннххх…ынннххх… Минти? Нет. Может, Садси? [2] Ну, знаешь, потому что у тебя так блестит грива! Нет? Хммм… Гато? Не, не похоже, чтобы ты когда-нибудь бывала в Мэрдриде.
— Кхм, — я прочистила горло и пробормотала: — Хартстрингс.
— Лира? — добавила она.
У меня перехватило дыхание. Я подняла на нее дрожащий взгляд.
— Да, так и есть, — я чувствовала, как слезы скапливаются у меня в уголках глаз. — Именно так. Откуда?…
— Ну, если бы тебя звали Кусочек Сыра, то тогда почему же ты выглядишь так, будто не ела ничего уже давно? — Она заключила меня в сестринские объятья. — Поскакали,Лира! Займемся печением!
— Печением?
— Мммхммм! — она потащила меня за собой в центр города. — Как раз способ тебя накормить, как думаешь?
— Вы… вы работаете в пекарне?
— О, разве ты не знала?
Пинки Пай завыла куда-то в пространство:
— Твоему крупу лучше бы позвааааааать на поооооомощь! Хихи. Кхм. Нет, правда, нам туда! Вкусные кусочки ждут тебя, моя добрая мятная кобыла!
— Знала я одну кобылку, с которой я выросла. Она была меня моложе, — говорила Пинки. — Типа она меня почитала, ну, понимаешь. Мы вместе пошли первый раз на дело, выбрались с каменных полей. Все здорово шло. Выжимали все, что можно. Во время Теплого Очага мы возили пряники в Торонтрот… заработали состояние. Как практически всякая пони, я ее любила и ей доверяла. Позже у нее возникла идея превратить перевалочный пункт для стражи на пути в Кантерлот в целый город. Девчонку звали Мэр Грин, и город, который она придумала, — это Лас Пегас. Она была великая пони, пони с мечтой и внутренним стержнем. И в честь нее не оставили ни плашки, ни знака, ни статуи в этом городе! Кто-то вставил ей в глаз кексик. Никто не знает, кто отдал этот приказ. Когда я услышала, я не разозлилась. Я знала Мэр. Я знала, что она упорная, говорит громко и городит глупости. Так что когда она явилась вся измазанная в глазури, я ее простила. И я сказала себе: «Такое пекарное дело мы себе сами выбрали» Я не спрашивала, кто отдал приказ, потому что он никак не был связан с пекарским делом!
— Эм… — я, одетая в передник и с передними ногами, измазанными по колени в смеси хлебного и кексового теста, поерзала, не зная, что сказать. Я стояла в центре кухни Сахарного Уголка, радуясь обилию столь теплых печей вокруг, но раздраженная неловкостью своего положения под обстрелом монолога Пинки. — Зачем вы мне все это рассказываете?
— Если подумать, то я без понятия. Но мне внезапно захотелось бананового дайкири.
— Чего бананового?
Одна из ближайших печей издала мелодичный «звяк!»
— Оооо! Первая партия готова! — Пинки Пай сжала зубами кухонную варежку для земных пони и вытащила наружу поднос горячих кексов. — Ммммм… чуешь? Обожаю запах ангельского тортового теста по утрам.
— Но сейчас же вечер.
— Ну вот, опять ты придираешься! — подавила смешок Пинки Пай. — Пекарное дело стоит на веселье и на том, чтоб делиться счастьем! Самое замечательное в создании угощений в том, для кого ты их делаешь! Вот, например, я всегда думаю о своих друзьях, когда пеку глазурованные удовольствия. Именно от этого они становятся гораздо лучше! В некотором роде, можно сказать, я запекаю по кусочку друзей в эти кексики.
Она протянула золотисто-коричневый кусочек мне на копыте.
— Вот. Попробуй. Всегда лучше проверять на вкус. Так узнаешь, выдавать ли клиентам шлем для их пути без возврата в земли взрывающихся вкусовых сосочков!
— Я… я… — я уставилась на этот вкусный, исходящий паром хлеб. Рот заполнился слюной, а глаза подернулись дымкой от его вида.
— Только… п-попробовать? — простонала я, и вдруг мой рот заполнился горячим восхитительным вкусом. — Мммммммф!
— Хихи. Глупая кобылка! — улыбнулась Пинки Пай, запихнув мне в рот еду. — Это ведьтвои кексы!
— Ммммф! — я проглотила теплый кусочек, нежно держа в дрожащих копытах оставшийся. — М-мои кексы?
— Мы их все спекли для тебя! Для тебя и меня! — она широко улыбнулась. — Потому что ты тоже мой друг!
Что-то внутри меня выключилось… или включилось. Я и теперь не уверена до конца, что понимаю. Мои чувства мгновенно расплавились от сладкого удовольствия, когда я наполнила свой пустой желудок в мгновенье ока. Пинки повезло, что я не откусила ей копыто.
— Оооогоооо! Долбаный дым с трубой сверху вниз! Хихи! Наслаждаешься своей собственной работой, а, мятнощекая? Хихи!
— Я… — я задыхалась, восстанавливая дыхание после сметания еды без остатка. — Ммм… Да…
Я счастливо пошатывалась от ощущения чего-то съедобного у себя в животе.
— Однозначно хорошо поработала…
— Ну, впрягайся, кобылка, тебя ждет еще! Потому что там, откуда я это взяла, есть еще целая куча! — она подтянула несколько конусов для глазуровки и прочие кондитерские инструменты. — Займись глазурью, а я их сделаю Тройными О!
Я недоуменно на нее покосилась.
— Простите?
Она, фыркнув, захихикала в ответ и погремела банкой окрашенных в радужные цвета конфеток.
— Экстра, Экстра, Экстра обсыпанными!
— О… — я глухо усмехнулась и принялась усердно работать над тем, что должно было стать моим чудовищно потворствующим прихотям обедом. — Ну конечно.
— Эй, ты же должна улыбаться, зеленокопытая! Хихи. В конце концов, только это действительно имеет значение.
— Охххх… — я села, сгорбившись, на скамейку у дальней стены Сахарного Уголка.
— Живот разболелся? — спросила Пинки Пай.
Я пьяно улыбнулась вращающимся углам помещения.
— По-хорошему, — я почувствовала, как по горлу поднимается отрыжка со вкусом глазури и успела в последний момент прикрыть рот копытом. Расслабленно, полуоткрыми глазами я глядела через стол на Пинки. — Никогда не думала, что могу заглотить сразу шесть кексов.
— Хихи. Ты такая хрупкая.
— Как… — мой лоб нахмурился от серьезности вопроса. — Как, во имя всей зеленой земли нашей Селестии вы смогли заглотить четырнадцать?
— Моя бабушка всегда мне говорила, что у меня живот как у гидры, потому что его хватает на еду для четырех ртов.
— Неужели? — слегка улыбнулась я. — Ваша бабушка, похоже, остроумная кобыла.
— Ага. К сожалению, дорогая наша Бабуля Пай сыграла в ящик.
— Оооо… — я сочувственно поглядела на нее. — Мне очень жаль, Пинки Пай. Это от старости?
— Неа. Он на нее упал.
— О, — я моргнула, поерзала и обвела взглядом комнату. — Эм… это…
— Эй! — Пинки Пай выпрыгнула со своего конца стола и широко мне улыбнулась. — Хочешь увидеть, как жеребец обмякает?
Я моргнула, глядя на нее.
— Простите, что?
— И тогда я его ударил голыми крыльями! — гордо сказал Тандерлейн.
Клаудчейзер и Флиттер, стоящие рядом, захихикали, поддержав его одобрительными восклицаниями. Закат омывал их ярко алым по мере того, как вечер приближался к своему сверкающему концу.
— Ух ты, невероятно! — проворковала Флиттер.
— Он все-таки сам напросился, — добавила Клаудчейзер, сладострастно подмигнув.
— Ага, ну, — Тандерлейн почесал копытом свою мускулистую грудь и ухмыльнулся. — Ему не стоило совать свой клюв в дела нашей летной команды. Ну, знаете, некоторые пони говорят, что грифоны — редкий вид. А правда в том, что они не размножаются достаточно для поддержания нормального генофонда. Ну правда, как им быть? Единственное, что у них еще меньше, чем их мозги, это их…
— Быстро! — я метнулась к нему с широко распахнутыми глазами. Я дрожала, частично от холода, частично от знания того, что я собиралась сделать. — Нам нужен ваш героизм, Тандерлейн!
— А вы кто?… — бросила мне уничижительный взгляд Флиттер.
— Шшш! — Тандерлейн вышел между мной и кобылками. — Вы же ее слышали! Похоже кому-то нужно опять пнуть по крупу!
Он прочистил горло и встал так, чтобы во всей красе показать двум девушкам мышцы на своих крыльях.
— В чем, говорите, проблема, мисс?
— Кто-то заметил отряд перевертышей, летящий к нам с запада!
— Перевертышей?! — лицо Тандерлейна исказилось, тогда как Клаудчейзер и Флиттер зашептались в удивлении. — Что ж, они почти настолько же плохи, как и грифоны!
Он моргнул.
— Почти…
— Идемте быстрее! — я махнула копытом и пошла к тротуару. — Нам необходим ваш опытный пегасий глаз, острый, как у орла!
— Безусловно! Мы не можем позволить перевертышам захватить Понивилль и… и… — он сощурился, обернувшись через плечо. — Что там вообще эти перевертыши делают, напомните?
Клаудчейзер и Флиттер пожали плечами.
— Скорее! У нас нет времени!
— Ладно! — Тандерлейн двинулся за мной. Я повела его на подозрительно пустой участок в центре площади перед ратушей. — Где они? Я не вижу ничего…
— Осмотрите горизонт, скорее! — указала я. — Нам надо определить, с каким количеством мы имеем дело!
— Но… — Тандерлейн поморщился и прищурил глаза. — Там же садится солнце! Трудно что-то разглядеть…
— Просто стойте здесь, — я указала на темное пятно на мостовой. — Но не отрывайте глаза от неба!
— Оххх… — Клаудчейзер сглотнула, уставившись на место, куда я его направляла. — Тандерлейн?
Ее сестра подавила смешок.
— Тихо, девочки! — проворчал он. — Я должен сосредоточиться, если хочу их там заметить!
Глядя вверх, он слепо вошел в мокрый круг жидкого клея. Его копыта остановились с чавкающим звуком.
— Хммм… — он храбро разглядывал пылающий западный горизонт. — Я вижу только стаю птиц. Мэм, вы уверены, что это?…
Закусив губу, я махнула копытом в воздухе. Пинки Пай выскочила из ближайших кустов и завопила прямиком в уши Тандерлейна:
— Бегите! Лунная Инквизиция!
— Ааааа! — Тандерлейн широко распахнул глаза. Его крылья забились, как у перепуганного цыпленка. Едва он поднялся в воздух, клей, держащий его копыта, потянул его резиновыми лентами вниз и сурово сдернул на землю.
— Уууфф! — крякнул он, растянувшись боком на площади. — Ууухх…
Клаудчейзер и Флиттер рухнули друг на друга, смеясь и неразборчиво вскрикивая. Пинки Пай поглотил истерический хохот и она, хрюкнув, упала на спину, пиная воздух ногами. Что же до меня, то я сидела среди них, сгорбившись, на задних ногах, прижав копыто к распахнутому рту. Уже вскоре ужасы нескольких прошедших дней растворились, и я с восторгом нырнула в головокружительное от частого дыхания море смеха.
Тандерлейну, естественно, было не смешно.
— Ыыынннх! Пинки Пай! — он метался и бился, стараясь содрать с себя наслоения прозрачного клея. — Ты только погоди, мои копыта до тебя доберутся!
— Ой, выше нос, ирокез! — Пинки Пай вытерла слезы со своего улыбающегося лица. — Хихи! Как будто я во что-то вмешалась между вами троими! Так или иначе ты к ночи все равно оказался бы весь липкий!
— Ну все! Иди сюда! — он бросился к ней, рыча сквозь зубы. С его крыльев опадали перья, пока он добирался на расстояние укуса до нас.
— Ааа! — я упала назад… в передние копыта Пинки Пай.
— Пора свинчивать, как задница алмазного пса, мятносулька! — Пинки Пай рванула меня за собой и мы одновременно бросились галопом к окраине городка, осиянные проклятиями Тандерлейна и хихиканьем двух разрумянившихся кобылок.
— Хахахаха! — рассмеялась я, чуть не споткнувшись о случайный древесный корень, что торчал из обросшей по краям кустами и деревьями дорожки.
— И это еще что! — Пинки Пай счастливо прыгала, бок о бок следуя за мной под опускающимися тенями вечерних сумерек. — Он потом попытался поставить ее в неудобное положение, сказав: «Готов поспорить, что ты никогда не ухаживала за своей гривой, потому что ни один жеребец не захочет к тебе приближаться, чтоб ее понюхать». И тогда Рейнбоу Дэш сказала: «Тебя на самом деле зовут Тандерлейном из-за того, что случается, когда ты переешь чимичанги!»
— Хихихихи!
— «Потому что эт не погодный отряд устраивает весь этот шум по средам после обеда! К настоящему грому должны ведь еще молнии прилагаться!» Хихи. Он, конечно, потом разозлился, но что он мог ответить? Дэши, может, сочинила не лучшую шутку, но подавать ее она умеет на отлично. Я ее знаю куда дольше остальных кобыл, и я очень радуюсь каждый раз, когда мне удается ее рассмешить. Потому что это ведь непростая игра, понимаешь? Например, почему фабрика радуг была полна крови?
— Хехех… Кхм. Сдаюсь. Почему фабрика радуг была полна крови?
— Потому что очень была рада видеть фабрику снежинок!
— Кхккк-Хихихихихи!
— Хехехехе… Ага, пегасий юмор. Привитый вкус. Но мне нравится острый соус практически во всем. Слышала, кстати, про мертвого морского змея, приехавшего в Клаудсдейл?
— Хихихихи… Мммм. Нет. А что с ним?
— Он умер!
— Кх-хах хах хах! — меня чуть не сшибло с копыт. Я держалась за счет сахара, эндорфина и недосыпа. Каким-то образом Пинки Пай оказалась клеем, что удерживал все это вместе. Как бы я ни замерзала, больше нигде в Эквестрии не было места, где бы я хотела быть, потому что там нет ее. — Ух ты, Пинки Пай. У тебя когда-нибудь кончается горючка?
— Уверена, у Тандерлейна, при всем его выхлопе, не кончается никогда!
— Хихихи…
— Только подумай. Если пегасу в жизни ничего не надо, кроме окончания «лагеряпердунов», неудивительно, что Тандерлейна выпустили с отличием! Дошло? «Выпустили»?
— Хехехех…
— И если подумать, Флаттершай тоже не суждено было закончить этот лагерь, — Пинки Пай почесала задумчиво подбородок. — Заставляет задуматься, что есть где-то параллельный мир. Измерение не только света и звука, но и метана!
— Фух… эм… — я подняла взгляд, чувствуя боль уставших от не покидающей меня улыбки щек. — Смотри, уже совсем тьма, не так ли?
— Фу! Ненавижу тьму! Тьма никогда не пишет письма Мамочке! — она улыбнулась озорной улыбкой и ухватила меня за седельную сумку. — Пошли, кое-что сделаем с тьмой, как думаешь?
— Что, например?… Вааа! — ахнула я, когда что-то рвануло меня в сторону парка, в котором мы встретились много часов назад.
Высоко в небо взлетел еще один фейерверк, процарапав звездное небо, а затем взорвался над головой сверкающими и искрящимися яркими красками.
Я ахнула в восторге, сидя по центру поля. Пинки Пай тем временем прыгала от радости, вскидывая в воздух переднее копыто.
— Буу-йее! Получай, тьма, получай, необъятный простор философского томления духа и ненависти! — она широко улыбнулась мне, как дикая лошадь, сверкая зубами в мерцающих вспышках красного, желтого и синего. — Мне плевать, что говорит Твайлайт про Нейцше. Старый жеребец был набит этим делом до отказа. Насколько я себе представляю, чем больше ты смотришь в бездну, тем веселее бездна хихикает в тебя!
Я улыбнулась и протянула ей следующий фейерверк.
— Я так представляю, ты куда глубже и умнее, чем то, как пони тебя воспринимают, Пинки.
— Ммммм! Я люблю пироги в глубоких формочках! Особенно тыквенные! Скорее бы уже осень, чтоб я смогла добавлять сладкую кукурузу в качестве обсыпки! Как думаешь?
— Я думаю, тебя окончательно унесло.
— Знаешь, что еще унесло? — ухмыльнулась мне Пинки Пай улыбкой пироманьяка, поджигая фитиль фейерверка. — Ракету!
Салют унесся по спирали ввысь, слегка отклонившись к северу, и разорвался там в цветочном всплеске ярких золотых и желтых тонов.
— Хихихихи… — расслабившись, я откинулась спиной на траву, купаясь в мечущихся потоках света и пламени надо мной.
Мир вдруг вновь стал теплым и приятным. Это все оттого, что все мои страхи растаяли без остатка. Обняв себя и устроившись в траве, я наслаждалась чувством на моей шкурке и текстурой всего, что меня окружало. Почему я позволила отчаянию так стремительно поглотить меня в последнюю пару дней? Мне стоило бы быть умнее. Только если бы я сохраняла терпение, душевное равновесие и покой, то эта ситуация прошла бы куда глаже. Конечно же, это проклятье — вещь преходящая. Чем еще ей быть? Единственная постоянная вещь в этом мире — это смерть, и Пинки наглядно показала мне, что я какая угодно, но не мертвая.
— Забавно, — сказала я.
Пинки Пай хихикнула.
— Тебе лучше говорить чуточку поточнее, мятная кобыла.
— Хехе… — я перекатилась на бок и улыбнулась ей в сиянии очередного разорвавшегося фейерверка. — Я была уверена, что никто меня не вспомнит. Все, что случилось после того, как я встретила Найтмэр Мун, было бледным и пугающим. Это немного страшновато думать о том, с какой легкостью я поддалась безысходности. Но сегодня, Пинки Пай… Сегодня один из самых лучших дней, которые у меня были. Я задолжала тебе за то, что ты мне показала, что для меня потеряно не все…
— Правда? — широко улыбнулась мне Пинки Пай, поджигая еще один фейерверк. — Ты мне задолжала за это все?
— Мммм… Да. Спасибо тебе огромнейшее за то, что вернула меня к разуму, — я еще крепче обняла себя и закрыла глаза, умиротворенно улыбаясь. — Я уже могу видеть теперь маму и папу. Они, должно быть, с ума сходят от беспокойства по мне. Мне надо купить билет на первый же поезд до Кантерлота этим же утром…
— Ну, я рада, что у тебя сегодня был реально отличный день! — сказал голос Пинки Пай поверх шипения горящего фитиля. — Я бы очень хотела его с тобой провести!
— Хихихихи, — хихикнула я. — Но ты ведь провела! И я не могу себя представить счастливее. Клянусь, я как будто не могу избавиться от улыбки.
— Ну, круто! Мне нравится дарить пони улыбки! Особенно тем, с которыми я только что встретилась!
Я почувствовала, как мое сердце уходит в копыта. Что-то было не так. Веки мои, трепеща, распахнулись, а лоб нахмурился от кошмарного подозрения. Я медленно села, окончательно потеряв интерес к вспышкам цвета у нас над головами. — Погоди секунду… Что… Что ты в действительности имеешь в виду под «только что встретилась»?
— Ты, на мой вкус, крутая пони, с которой можно позависать, мятнопятнашка!
Мои губы беззвучно приоткрылись. Я моргнула несколько раз и пролепетала:
— Хартстрингс, — я сглотнула и повторила: — Меня зовут Хартстрингс.
— Лира?
Я медленно кивнула.
— Ага…
— Ну, если бы тебя звали Кусочек Сыра, то тогда почему же ты выглядишь так, будто не ела ничего уже давно?
— Но… но я… мы… — я сглотнула, сотрясаясь от удвоившейся, утроившейся дрожи, что становилась только хуже с каждой озаряемой вспышками над нами секундой. — Мы ведь пекли вместе кексики, разве ты забыла?
— Мммм… Кексики, — Пинки Пай чуть ли не истекала слюной. — Я бы вот прям сейчас совсеееееем бы не отказалась от них, с экстра, экстра, экстра
обсыпкой.
Ее голубые глаза загорелись, едва в ее мозги, как пуля, ворвалась еще одна мимолетная мысль:
— Эй, ты когда-нибудь слышала историю о Мэр Грин?
— Погоди… ты… — я помотала головой и встала на ноги. Мое дыхание обратилось в горячечные краткие глотки воздуха. — Ты… ты хочешь сказать, что не помнишь?
— Кого не помню? Мэр Грин? Эй, что произошло в Лас-Пегасе, остается в Лас-Пегасе, но я никогда не забуду старого друга! Откуда же я еще взяла «сунуть кексик себе в глаз»?
— Нет! Я имею в виду нас! Тебя и меня! Разве ты не помнишь кексики? Или шутку над Тандерлейном?! Или прогулку по лесу?! Или… или как мы пришли сюда?
— Эй! Фейерверкам надо всегда радоваться в компании! — сияюще улыбнулась Пинки, запуская еще одну ракету. — Сахаром клянусь, я очень рада, что ты ко мне заглянула, потому что иначе я бы почувствовала себя жуть как глупо, взрывая небо в одиночку!