Патриаршая книгохранительная палата
Семнадцатый век. Это была поистине мятежная пора. Грозное зарево народного протеста не угасало на горизонте. Первые его сполохи затрепетали в самом, начале - Болотников. Мощными толчками сотрясали страну волнения крестьян и городские «бунты» середины века - «чумной», «медный». Наконец, огненная лава крестьянской войны, предводимой Степаном Разиным.
Зримо пробиваются ростки неудовлетворенности привычными, дедовскими формами жизни. Главную их освятительницу - церковь - постигает драма раскола. Патриарх Никон восстает против царской опеки, а мятежный протопоп Аввакум в ослеплении страсти пытается повернуть время вспять.
На земских соборах спорят о лучшем устройстве государственных дел - и усугубляют тяжелое положение народа. На церковных соборах ратуют за упрочение роли и авторитета церкви - и лишают ее целостности. Необходимость развития торговли и промышленности вынуждают приглядываться к научному и техническому опыту Запада, а религиозный провинциализм и житейская косность велят чураться его, «аки наваждения диаволъского».
Противоречия и противоречия... Они пронизывают, раздирают эпоху. Но и создают ее. В них рождаются небывалые еще для русских людей прозрения. Изменяющиеся экономические отношения, новые потребности и запросы ведут и к выдающимся географическим открытиям на Востоке и на Севере, и к важнейшим открытиям иного рода - социальным и духовным.
Именно в XVII веке впервые, может быть, народные массы начинают осознавать свою роль.
И параллельно идет иное постижение: ценности личности с ее правом иметь свой сложный внутренний мир, быть значительной и интересной самой по себе, - что ярко выразилось в литературе. И это тоже был мятеж против устоявшегося взгляда на человека лишь как на объект различных предписаний и установлений, сословную, государственную или церковную принадлежность - холопа, боярина или овцы стада православного. В грозовой атмосфере века естественны эти первые вспышки пробужденного сознания.
Общий «дух мятежа» проникает и в область культуры. Существующая система образования перестает удовлетворять. Явственно ощущается нехватка научных знаний. Новые проблемы встают перед архитектурой и церковной живописью. В литературе при внешнем господстве традиции наблюдается мощное глубинное движение. Она заметно расширяет поле своего зрения, все чаще обращается к злободневным вопросам. В такой обстановке, испытывая влияние и влияя, развивается русская книжность.
XVII век знает уже самые разные типы библиотек: монастырские, церковные, личные и те, которые мы теперь назвали бы ведомственными. Интерес к книге, стремление иметь ее под рукой пробуждается в самых различных слоях населения. А спрос на книги обусловливался распространением грамотности, и наоборот, удовлетворение такого спроса способствовало росту грамотных. Они нередко встречались не только среди торговцев и ремесленников, но и среди крестьян.
Ведь преимущественно этим, самым демократическим читательским кругам была адресована возникшая в ту эпоху бытовая и сатирическая литература, которая пользовалась популярностью и имела широкое хождение.
Эмблема Печатного двора
В 1649 году проводилась опись Печатного двора. Из нее можно узнать, что среди прочих книг (богослужебных, «Уложения» 1648 года, книг ратного строя) были 441 грамматика и 2900 азбук. По тем временам это не такие уж скромные цифры, и они проливают дополнительный свет на существовавшую тогда тягу к «учению книжному».
Книги успешно продавали. И здесь же, в Печатном дворе, и в торговых рядах - книжном и овощном (!). Особенно бойкая торговля шла на Красной площади, у Спасских ворот.
Русские люди ценили и глубоко чтили книги. В имущественных описях, например, они занимали второе место после икон, что, помимо материальной ценности, говорило и об особом значении их для обладателя. Хранились они обычно в почетных красных углах.
Вот на почве такой устоявшейся книжной культуры и множились крупные русские библиотеки XVII века, как частные, так и государственные. Среди последних особая роль принадлежала библиотеке московских патриархов, начало которой положили московские митрополиты. Установлено, что в их казне находились и книги. Однако об общих контурах библиотеки можно говорить примерно лишь с середины XVI века - с эпохи Ивана Грозного.
Русскую церковь возглавлял тогда митрополит Макарий. Сам он не прославился как писатель, но был человеком широко образованным и большим книголюбом. И личные пристрастия, и нужды церкви заставили его настойчиво собирать все «святые книги», которые в русской земле «обретаются». Макарий затеял огромное предприятие: для назидания современникам и руководства грядущими поколениями заново составить и тщательно отредактировать «Четьи-Минеи» на все месяцы года - «Великие Четьи-Минеи».
Во исполнение задуманного Стоглавый собор 1551 года распорядился, чтобы «все святые книги с добрых переводов исправили...». И к Макарию со всех концов Руси стали стекаться необходимые материалы.
Эти-то главным образом славяно-русские рукописи и легли в основу митрополитовой книжной казны. Известно, что в 80-е годы XVI столетия Угримом Горским была составлена ее опись. К сожалению, она не сохранилась, и мы не можем судить о составе книг.
Автор работы о Патриаршей библиотеке Н. П. Попов связывает ее возникновение с именем Макария: «Основоположником патриаршего собрания древнерусских письменных останков был знаменитый русский книголюб и меценат митрополит Макарий, рукописный фонд которого, в неопределимом пока размере, явился первоначальным зерном, откуда с течением времени выросли митрополичья казенная, а затем и патриаршая библиотека». Добавим: патриаршество было учреждено в 1589 году.
Когда современный читатель хочет познакомиться с фондом книгохранилища, к его услугам каталог. Примерно аналогичным образом поступает и историк. Правда, ему приходится несколько хлопотней. Никто не готовил для него картотеку. Но зато иногда составлялись описи книжных собраний (мы уже упоминали о них). И чтобы отыскать такую опись, приходилось переворачивать груды различных бумаг. Так в разное время ученые опубликовали несколько списков из Патриаршей библиотеки.
Первая уцелевшая опись относится к 1631 году. Из нее видно, что в церковном имуществе патриарха, помещавшемся в Успенском соборе, было 17 рукописных и 4 богослужебные печатные книги. Еще 154 книги - «на его государевом патриаршем дворе в книгохранительной палате». Это тоже различная церковная литература, в основном рукописная (печатных книг только шесть), несколько греческих фолиантов. Интересно, что в этой описи есть сведения о вкладах трех московских митрополитов - Геронтия, Даниила и Макария. Однако кто из них и сколько оставил после себя, неясно, так как из описи следует, что от каждого из них в состав казны вошло лишь... по одной книге. И отмечаемая историками весьма неодинаковая библиофильская склонность митрополитов, по иронии судьбы, оказалась здесь обезличенной.
Итак, в 1631 году Патриаршая библиотека состояла из 175 книг. В дальнейшем она продолжала пополняться за счет запасов московских церквей и патриарших монастырей (патриархи были крупными землевладельцами, в их собственность входили и монастыри). Например, в 1639 году из Кирилло-Белозерской обители забрали 34 книги, приблизительно тогда же из Троице-Сергиевой - 19.
"Делатель трудился". Рисунок на листе Типографского устава (XIII век)
Рукописи и книги, оседавшие в Патриаршей библиотеке, не лежали запертыми в сундуках, а выдавались для различных целей. К сожалению, какими-нибудь обстоятельными данными мы не располагаем. Лишь от послепетровского времени дошел до нас документ - разрешение Синода пользоваться, наряду с Типографской, Синодальной библиотекой (с 1721 года, с упразднением патриаршества и образованием Синода, она была переименована) ректору, префекту, учителям и «первенствующих школ студентам» Славяно-греко-латинской академии. Для посетителей отводились три дня в неделю - вторник, четверг и суббота. Читать можно было не в помещении книгохранилища, а в столовой, где были поставлены специальные столы. В Типографской библиотеке (то есть Печатного двора) для чтения отводилась правильная палата.
Литературу выносить запрещалось, но не возбранялось делать записи. Вскоре, правда, книги под расписку стали получать «на дом» ректор и префект. За порчу и прочий урон взыскивался штраф. Однако обычного удела - утраты книг - Патриаршей библиотеке избежать не удалось.
Библиотека и правильная палата Печатного двора
Одним из ее назначений стало хранение исправных, канонизированных текстов. И этим объясняются появившиеся еще в XVI и прочно установившиеся в XVII веке ее связи с Печатным двором. Из Патриаршей библиотеки не только брали для перепечатки правленые книги, но заимствовали и образцы шрифтов.
Эти общекультурная и идеологическая функции патриаршего книжного собрания особенно ярко обрисовались после 1652 года при Никоне. Именно при нем составился тот фонд, который впоследствии завоевал мировую славу.
Новый 47-летний патриарх, шестой по счету, происходил из крестьян. Ему удалось обучиться грамоте, выбиться в сельские священники. Позже он - монах в северных монастырях, а затем архиепископ в Москве и митрополит с Новгороде.
Умный и властолюбивый Никон сумел завоевать расположение царя Алексея Михайловича, который называл его «собинным» (личным) другом и выдвинул в патриархи. «Из русских людей XVII века, - говорит Ключевский, - я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона».
Сделавшись патриархом, Никон поставил перед собой задачу укрепить церковь, которую расшатали бури века и в которой то и дело вспыхивали внутренние раздоры, поднять ее авторитет. Это совпадало с намерением царя, стремившегося с помощью церкви усилить абсолютистскую власть.
Упорядочение церковных дел, кроме того, связывалось с объединением украинской и русской православных церквей, а также с внешнеполитическими планами московского правительства, так как оно претендовало на роль защитника православных «меньших братьев», попавших под мусульманское владычество.
А для обоснования права вмешательства ему было необходимо убедить общественное мнение в том, что русская церковь - незыблемая хранительница православного чина - нераздельна с угнетенными восточными церквами, и прежде всего с греческой. Никон имел свои тайные цели: как глава власти духовной, он мыслил стать выше царя и поэтому тоже искал себе опору и союзников на Востоке.
Между тем исторически, в силу разных причин, в русском православии сложилась обрядность, несколько отличавшаяся от исконной греческой (двоеперстие при осенений крестом, например). И в сознании паствы эта обрядность освящалась и традицией, и идеей «третьего Рима» - Московского государства как единственного преемника павших «за грехи» Римской и Византийской империй. К тому же церковь Византии в глазах русских людей была сильно скомпрометирована унией с католиками и турецким пленением.
Таково было настроение умов, когда Никон, по словам Ключевского, «на много дней затворился в книгохранилище, чтобы рассмотреть и изучить старые книги и спорные тексты... Он начал рассматривать и сличать с греческим славянский текст символа веры и богослужебных книг и везде нашел перемены и несходства с греческим текстом. В сознании своего долга поддерживать согласие с церковью греческой он решил приступить к исправлению русских богослужебных книг и церковных обрядов».
Первый шаг Никона в этом направлении - распоряжение о проведении учета и описания наличных книг. Нужно было ясно представить, что могло понадобиться для предпринимаемой работы. Во вступлении к «Описи книгам, в степенных монастырях находящимся» можно прочитать: «161 (1653) году генваря в И день, по указу великого господина святейшего Никона патриарха московского и всея Руси, выписано степенных монастырей из отписных книг, в которых монастырях обретаются церковные четьи, того ради, чтобы было ведомо, где которые книги взяти, книг печатного дела исправления ради».
Эта опись явилась беспрецедентной в своем роде. В нее были внесены 2672 русские рукописные книги из 39 монастырей. И хотя они включались выборочно, все равно, как отмечает автор «Истории русской библиографии» Н. В. Здобнов, опись «сохраняет значение первого в России сводного каталога». Она свидетельствует также о целенаправленности и размахе, с которыми начал свою деятельность Никон.
И вновь на патриарший двор потянулись книги из разных углов России, Отбирались они, надо полагать, по личному указанию патриарха, Никон был опытным собирателем. Будучи еще митрополитом в Новгороде, не подвергавшемся монгольскому нашествию, и имея доступ в местные монастырские библиотеки, он накопил ценную коллекцию древних русских пергаментных рукописей, влившуюся затем в Патриаршую библиотеку.
Однако ни имевшиеся, ни вновь доставленные книги не удовлетворяли требованиям Никона. Среди них оказалось мало образцовых, соответствующих греческому канону.
Удивительно! Жизнь страны медленно, но шла вперед: совершались отважные путешествия поморов, продолжалось освоение Сибири, первые шаги делало гражданское книгопечатание, в Москве возник театр... А церковные схоласты ожесточенно спорили... о количестве земных поклонов при богослужении, о букве, о том, как писать в тексте - «беаше» или «был еси».
И вот по воле патриарха собор 1654 года принимает решение исправить богослужебные книги по греческим оригиналам. Келейник Никона Иван Шушерин вспоминал в составленном им жизнеописании патриарха: «По совершении оного собора немедленно святейший патриарх, того ради исправления, повеле отовсюду из древних книгохранильниц древние греческие и славянские харатейные книги собрати и искусным и благоговейным мужам, имущим от бога дар честно от недостойного изводити и могущим с еллино-греческого языка на славянский перелагати, те книги рассматривати и погрешения от неискусных переводчиков и от переписующих исправляти и вся выписывати».
Но еще прежде того на поиски греческих «харатейных» сочинений «отряжен» человек - доверенное лицо патриарха. Это известный московский иеромонах Арсений Суханов. Он сторонник Никона, хорошо образован, ловок и сметлив, имеет к тому же дипломатический опыт. В 1649-1650 годах побывал за рубежом для сличения православных обрядов с греческим, еще через год вновь совершил путешествие по Малой Азии и Греции.
И опять в октябре 1653 года путь его лежит в те края, на святую гору Афон. Где же, как не в зависимых от московской церкви афонских монастырях, еще позаимствовать нужные первоисточники? Миссия его тем более ответственна, что его «изволиша великий государь и святейший патриарх по соглашению послати».
Афонские монахи бедны и жадны. А на «книжную покупку» по царскому указу выделено соболей на 3000 рублей да особо денежная казна.
Любопытны некоторые перипетии сухановского вояжа. С великими предосторожностями довез он немалую милостыню монахам - дорогих соболей - до Ясс. Здесь с «государевою грамотой» явился к молдавскому воеводе Стефану и был принят ласково. Арсений нуждался в спутнике - торговом человеке из местных греков, который взялся бы вместе с ним доставить поклажу, выдавая ее за свою. Старец небезосновательно опасался, что у него, чужака монаха, какие-нибудь власти, а то и просто «ратные люди» могут отобрать ценности. Купцов же, он знал, не трогали.
Но такого верного человека поначалу найти не удалось. Время было неспокойное, то и дело вспыхивали междоусобицы, и греческие торговцы благоразумно разбежались. Тогда Арсений решил на месте реализовать товар. Но и здесь его постигла неудача, и все по той же причине: не оказалось никого, кто мог бы уплатить запрашиваемую сумму.
Старец попал в критическое положение. Но неожиданно выручил воевода Стефан. «Милостию всесильного бога вложися ему мысль поторговать у старца Арсения соболи, есть ли и дешевою ценою, только Арсений и тому был рад, потому что в то время был большой страх от воинских людей: от татар и от венгров и от междоусобия».
И все-таки Арсений подыскал себе спутника «для толмачества турского» - грека Ивана Панкратьева. И на двух лошадях отправились они вместе на Афон сухим путем. Добрались без особых приключений.
Монастырь за монастырем объезжал Суханов. Рылся в книгохранилищах, просматривал рукописи, отбирал... Платил - не скупился. Монахи оставались довольны. Всего было куплено 498 книг. Часть из них должны были прислать сами монахи, а с частью в феврале 1655 года он возвратился в Москву. Ехал днем и ночью, стремясь ловчее проскользнуть между «воинскими людьми», «татарами и ляхами», с обеих сторон обложившими дорогу в стольный град.
Никон писал в начале 1656 года константинопольскому патриарху Дионисию, в частности: «...посылахом со многою казною... во святую гору Афонскую ради святых древних книг и принесоша нам не меньше пятисот, еще суть писанны за 500, за 700 и за 1000 лет, и сице от сих божественных книг благодатию Божию проведется и исправися у нас»...
Московский патриарх вполне мог быть доволен: среди приобретенных рукописей были действительно очень древние - IX-XII веков. Суханов был обласкан, его назначили келарем Троице-Сергиева монастыря.
По прибытии остального багажа оба «государя», царь и патриарх, «оные священные книги совокупивше все во едино и довольно лежащая в них рассмотревше»...
Покупка вошла в состав Патриаршей библиотеки и была помещена в особое хранилище. Как мы знаем, книги предназначались для исправления церковной литературы и главным образом уставов, требников, служебников, часословов. Но вот первое недоумение - таковых в сравнении с общим количеством было совсем мало. Как сообщает биограф Арсения С. А. Белокуров, «...не привезено им древних греческих книг ни потребника, ни служебника, ни часослова, которые могли бы служить руководством при исправлении подобных же русских книг, а вместо этого привезены им различные духовно-нравственные сочинения, предназначенные для домашнего чтения... исправлять которые едва ли было в мыслях патриарха Никона».
Да, кроме того, и в подходящих рукописях (их было 48, затребованных на Печатный двор) справщики толком не умели разобраться. И, в конце концов, пришлось исправлять по современным печатным греческим книгам, изданным в Венеции.
Еще большее недоумение вызывают отобранные Сухановым античные философские, научные и художественные сочинения, например «еллинского философа Троя, Сахо Склея Исхила, философа Афилистрита, философа Фокмя Еллина, нарицаемая Софоклея философа, Аристотелева преестественная... Стравона философа в землемерии, Омира философа...» и другие.
Что это - случайность, недоразумение? Ведь к XVII веку в господствующей церковной идеологии на Руси сложилось прочное предубеждение против языческой «еллинской мудрости». В головы людей вдалбливалось: «Богомерзостен перед богом всякий, кто любит геометрию, а се душевные грехи - учиться астрономии и еллинским книгам; по своему разуму верующий легко впадает в различные заблуждения; люби простоту больше мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, не испытуй того, что глубже тебя, а какое дано тебе от бога готовое учение, то и держи». Учащихся же наставляли: «Братия, не высокоумствуйте! Если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах, философию ниже очима видех; учуся книгам благодатного закона, как бы можно было мою грешную душу очистить от грехов».
Арсений сам знакомился с книгами. Так что же это - его личное пристрастие, выбор на свой страх и риск? Вряд ли, - он был дисциплинированным монахом. А может быть, то была язвительная шутка афонских затворников, подменивших «святые» книги «богомерзостными» и предвкушающих пуританский ужас москвичей?
Или же это прямая инструкция грекофила Никона, его реакция на веяние времени, своеобразная гибкость, чтобы не упустить из-под контроля церкви назревшую в обществе мощную тягу к просвещению? Раз это неизбежно, то лучше пусть оно идет под сенью авторитета церкви, чем завоюет свой, ей враждебный. Примерно тогда же (1654 год) в Москве как раз открывается греко-латинская школа Арсения Грека. Вполне вероятно, что часть привезенных Сухановым книг предназначалась для нее (в «разумных» пропорциях: больше душеспасительного чтения и некоторая толика философии) . И, таким образом, миссия Суханова преследовала двойную цель.
Деятельность Никона вызвала глубокую оппозицию в русской церкви и, в конечном счете, привела к ее расколу. Это было сложное и противоречивое явление. Демократическое в своей основе, оно, будучи антиофициальным, привлекло на свою сторону массы обездоленных и угнетенных. И одновременно - реакционное, потому что смотрело назад, а не вперед.
Приверженцы «древнего благочестия» имели своих талантливых идеологов, среди которых самым выдающимся был протопоп Аввакум Петров. Его страстные филиппики против сторонников Никона противоречивы. Он резко обличает неправду сильных мира сего, эгоизм и барство, корыстолюбие и жестокость высших представителей церкви, выступает в защиту обиженных. Спасения же от зла ищет в возвращении к «покинутому» русскому богу, к прежней церковной и мирской жизни.
Мы не будем здесь больше касаться разногласий противников. Для нас интереснее другое: знаком этой борьбы, символом ее содержания стали книги. И не только богослужебные. Это также вызывало резкую реакцию сподвижников Аввакума. Они не понимали намерений Никона или понимали их по-своему, однако устремления его уловили отчетливо.
Это хорошо видно из одной беседы златоречивого Аввакума, где он обрушивается на приспешников «внешней мудрости», то есть просвещения: «...альманашники и звездочетцы, и вси зодейщики познали бога внешней хитростью, и не яко бога почтоша и прославиша, но осуетишася своими умышленьми, уподоблятися богу своею мудростию начинающие якоже... Платон и Пифагор, Аристотель и Диоген, Иппократ и Галин: вси сии мудри быша и во ад угодиша...» Ту же участь предрекает Аввакум и их последователям.
Приведенные строки написаны значительно позже того, как Суханов доставил в Москву свои афонские приобретения. Но они - эти строки - свидетельство прежнего размежевания позиций. Для такого размежевания существенным являлось то или иное отношение к «внешней мудрости», просвещению, светским произведениям.
Книга, «кладезь мудрости», «прелестница» делалась знаменем и орудием борьбы, что, впрочем, отлично доказывал и сам Аввакум.
И знаменитый фонд Патриаршей библиотеки, возникавший в недрах старого и для его сбережения, неожиданно начал тяготеть к новому, обретал иную суть.
Пополнившееся собрание оказалось актуальным, созвучным времени.
Планы Никона не осуществились, логика событий оказалась другой. Не удалось ему победить и в негласном соревновании с царем за приоритет. В сердцах он ушел в отставку: покинул патриарший стол и удалился в 1658 году в только что построенный ново-иерусалимский Воскресенский монастырь. За Никоном последовала часть - самая ценная, новгородская и сухановская, - Патриаршей библиотеки.
В связи с этим предварительно была составлена новая ее опись. Но прежде чем посмотреть в нее, нужно пояснить, что Патриаршая библиотека не была единым целым. Она ведь, как мы помним, принадлежала патриаршей казне, а та делилась на три вида: «Патриаршая ризная казна - церковное облачение и утварь, являвшиеся принадлежностями церковного служения митрополитов и патриархов... Патриаршая домовая казна - предметы домашнего быта и церковные вещи, имевшие как церковное, так и домашнее употребление... Патриаршая келейная казна - личная собственность каждого патриарха»... В состав каждого из видов казны входили соответственно и книги. Причем келейные были личной собственностью патриарха, которой он или его наследники могли располагать как угодно. Все же остальные являлись казенным имуществом. Фактически в распоряжении патриархов были две библиотеки.
Так вот из описи 1658 года видно, что в составе ризной казны находилось 28 богослужебных книг, а домовая казна насчитывала 1364 книги, из которых 156 - лично никоновские (среди них древние пергаментные рукописи, привезенные из Новгорода); остальные 1208, в том числе сухановские, - казенное имущество.
Характерной особенностью собрания, как явствовало из описи, было наличие в нем 562 иностранных трудов (467 греческих рукописей, 91 греческая печатная книга и четыре немецкие печатные грамматики).
В Воскресенский монастырь Никону отправили его келейные книги и сухановский фонд, за исключением 48 книг, переданных на Печатный двор. Однако все они уже на протяжении 70-х годов по частям стали возвращаться в Москву, но теперь не в домовую, а в Патриаршую ризную библиотеку.
По указанию патриарха Иоакима в 1675 году проведена новая «опись греческим, греко-латынским, польским и славянским печатными и письменными книгами», поступившим сюда из Воскресенского монастыря. В ней значился 501 том. В 1677 году их оказывается уже 551, так как были собраны книги, ранее взятые отдельными людьми. До конца века ризная библиотека продолжала пополняться из различных источников. Они перечислены в описи за 1718 год, опубликованной в журнале «Русский архив» в 1864 году М. Полуденским.
В небольшом предисловии автор публикации отмечал: «Патриаршая библиотека так драгоценна для нас и значение ее так было велико, особенно в патриаршество Никона, что любопытно проследить по описи за постепенным приращением тех сокровищ, которые в ней были и которые сохранились до нас».
Книги поступали от отдельных лиц, из монастырей и Посольского приказа, часть составляли подаренные патриархам киевские издания.
К тому времени ризная библиотека уже не имела тех богослужебных книг, из которых когда-то единственно и состояла. Вероятно, они были переданы какому-нибудь собору. Но зато в своем теперешнем виде именно она, а не домовая, представляла собой замечательную коллекцию.
На основании описи 1718 года С. П. Луппов сделал подсчеты, очерчивающие фонд ризной библиотеки. Всего - 999 книг; из них 422 - печатные и 577 - рукописных; 13 процентов приходится на книги светского содержания и 73,3 процента - иностранные книги, чаще всего греческие.
Что же это за книги? Большинство носило религиозно-церковный характер: библии, евангелия, псалтыри, требники, месяцесловы, часословы, шестодневы, патерики, служебники, жития святых, «песни божественные».
В частности, стоит упомянуть один из старейших памятников древнерусской письменности - «Синайский патерик», относящийся к XI-XII векам. Патериком назывались или собрание житий подвижников отдельных монастырей, или повествования о различных событиях, свидетелями которых эти подвижники были. «Синайский патерик» является переводом произведения византийского писателя VII века Иоанна Мосха «Луг духовный». Это сборник разнообразных новелл, посвященных путешествию Мосха по Египту, Сирии, Палестине и содержащих географические и этнографические сведения, а также сказочные и любовные истории.
Занимательность и живость изложения делали эту книгу весьма популярной у читателя. В ризной библиотеке имелась, кстати, и греческая рукопись с частью текста Мосха.
Позже были обнаружены два других древнейших памятника русской письменности: «Изборник Святослава» 1073 года и «Юрьевское евангелие» начала XII века. Они принадлежали Никону, были подарены им Воскресенскому монастырю и оттуда уже в XIX веке перешли в Патриаршую библиотеку.
Светская литература, хоть и представленная в меньшем объеме, отличалась разнообразием: книги по астрономии, географии, истории, языку, философии, медицине и художественные.
Особенно много книг было по истории. Сочинения Геродота, Ксенофонта, Плутарха, Фукидида, хронографы на греческом и русском языках, летописцы и степенные книги. В Воскресенский монастырь Никон пожертвовал два крупных московских летописных свода XVI столетия: Воскресенскую летопись, доводящую изложение событий до 1541 года, и Патриаршую, заканчивающуюся 1558 годом. Обе они также были возвращены.
Имелась в библиотеке и книга «Иосифа Флавия, Евреина, рукописная, русская, в пленении иерусалимском», - русский вариант «Истории иудейской войны», которая называлась иногда «Повестью о полонении Иерусалима». Это один из первых переводов на Руси.
Находим мы здесь труды Аристотеля, Пифагора, Платона. Впрочем, монахи, составлявшие опись, по-видимому, питали уже столь глубокое почтение к философии, что почти всех античных авторов именовали не иначе как философами: «Иппократа-философа», «Омира (Гомера)-философа»... Может, они были и правы. Любопытно, что одна из книг Аристотеля (рукописная) была на русском языке.
Языковедческий «раздел» - в основном разнообразные «лексиконы греко-латинские и латино-греческие», грамматика Мелетея Смотрицкого; медицинский - сочинения Гиппократа и Галена, травники и лечебники, печатные и письменные по-гречески и по-латыни.
Под номерами 333-339 в описи значились: «Описания разных государств и земель. 7 книг атласов на латинском языке с чертежами». Под номером 515 - «Строительная и рудознатная, немецкая, печатная с образцами 1629 лета печатана». Была в библиотеке и «Арифметика». Вообще же подбор книг по естественным наукам выглядит случайным.
Зато известная целостность чувствуется в подборе художественных произведений древнегреческих авторов: Гесиод, Гомер, Эсхил, Софокл, Эзоп, Аристофан.
Вполне естественно, что здесь же и «Повесть о Варлааме и Иосафе», и сборник «Великое зерцало».
Первая - одна из самых давних по времени появления на Руси - перевод византийской повести, восходящей в свою очередь к индийским жизнеописаниям Будды, переделанным на христианский лад. Она рассказывает историю индийского царевича Иосафа, обращенного пустынником Варлаамом в христианство. Экзотический фон повести, чудеса, притчи, размышления о смысле жизни и, конечно, благочестивая христианская тенденция привлекали внимание, и повесть была широко распространена на протяжении нескольких веков.
«Великое зерцало» тоже завоевало значительную популярность. Сборник был переведен в 1677 году с польского, но всецело приспособлен к русскому читателю. Инициатива его издания получила личное одобрение царя Алексея Михайловича.
Заметим, однако, что и польский текст не был оригинальным, а вел свое происхождение от средневекового латинского. Это различные по сюжеты рассказы, иллюстрирующие те или иные положения христианской морали. Сюда вошли и короткая бытовая повесть, и забавный анекдот, в частности об упрямой жене, которая, даже утопая, все же показывала пальцами: «стрижено».
Вот так вкратце выглядела Патриаршая ризная библиотека по описи 1718 года. Что касается домовой, то она, хоть и насчитывала вдвое больше книг, но, лишившись особо ценной части, потеряла прежнее значение. Рукописям в ней принадлежит уже только 12 процентов, а «обширность» объясняется многоэкземплярностью. Например, «Книга о священстве» - 241 экз., «Извещение о сложении трех первых перстов» - 85 экз., Устав - 53 экз., Канонник - 92 экз., Псалтырь - 89 экз., Служебник - 94 экз.
Эту домовую библиотеку можно сравнить с современным коллектором, так как и ее назначением, по-видимому, было формирование библиотек, только монастырских.
Иную функцию выполняла ризная Патриаршая библиотека. Мы уже говорили, что книги из нее выдавались для пользования. Это видно из пометок, оставленных на ее описях. В описи 1675 года против одних книг указано, что они - в школе грека Тимофея, против других - что отосланы в правильню (на Печатный двор). Есть пометки, что книги переданы отдельным лицам: некоему «Сергию», «Ивану Калитину» (возможно, справщикам Печатного двора). Есть сведения и о возвращении их обратно. Известно о выдаче книг высшим представителям духовенства: царскому духовнику Андрею, митрополиту Газскому Паисию Лигариду, митрополиту Сарскому и Подонскому Павлу... И пусть данные эти, в общем, немногочисленны и разрозненны, не вызывает сомнения, что библиотека имела постоянный, хотя и ограниченный контингент лиц, пользовавшихся ее услугами. Библиотека - «работала».
Любое книжное собрание несет на себе обычно не только отпечаток личности его владельца, но и какие-то черты его времени. Они могут быть существенными или второстепенными, преступать в содержании книг или выражаться в их подборе, но они всегда есть.
Обнаруживаем мы их и в истории формирования Патриаршей библиотеки. Книги бесстрастны сами по себе, однако им дано возбуждать страсти, участвовать в столкновении людских побуждений, надежд, позиций.
Иногда библиотека может и умалчивать о чем-то в современной жизни. Но для историка и само это молчание оказывается красноречивым. Патриаршая библиотека была официальной, высшего порядка. И отражала интересы господствующей идеологии.
Одновременно возникали и другие идейные течения. Одно из них представлял протопоп Аввакум. В XVII столетии известна и иного рода оппозиционно-критическая струя, связанная с именем Григория Котошихина. Среди обличителей порядков в государстве на какой-то момент оказался даже сам Никон.
Существовали и просто разные культуры. Официальной противостояла культура народная, демократическая. В ее недрах созрела замечательная литература, запечатлевшая переменчивость века, заклеймившая власть имущих и открывшая мир простого человека.
Но мы напрасно стали бы искать эти памятники литературы в Патриаршей библиотеке. Мы не найдем здесь ни сочинений протопопа Аввакума, ни таких знаменитых произведений, как «Повесть о Савве Грудцыне» или «Горе-Злосчастии», «Повесть о Шемякине суде» и многих других. Зато есть вирши придворного поэта Симеона Полоцкого. В этом ясно сказалась позиция церковно-абсолютистской верхушки, при которой библиотека складывалась и функционировала.
Историк библиотечного дела М. И. Слуховский справедливо замечает: «Со своим тихим, невидным трудом библиотека органически вплеталась в социальную борьбу. Об общем направлении этого труда можно судить по материалам гражданской и церковной истории, характерных классовых взаимоотношений, литературной полемике и т. д.».
В дальнейшем Патриаршая библиотека утратила свою актуальную роль. Но с течением времени ценность ее не уменьшалась, а, пожалуй, возрастала. Ведь здесь представлены все века русской письменности - богатейший материал по истории культуры, и не только в масштабах нашей страны.
* * *
В 1920 году декретом Совнаркома Патриаршая библиотека переведена в Исторический музей. Новым и новым поколениям историков, исследователей языка и литературы, издателей произведений античности раскрывает она свои сокровища.
"На розных языках"
Много хлопот у Посольского приказа! И сношения с иностранными государствами, и прием зарубежных посольств, и отправка за границу посольств русских, и все дела с иноземными торговцами, и суд по их делам, и составление всевозможных грамот, выпуск газеты...
Для выполнения столь сложной и ответственной работы нужны хорошо подготовленные люди. И, как правило, возглавляли приказ (первоначально он назывался Посольской избой) образованные дьяки, с широким государственным образом мыслей. В подчинении дьяка - его помощник, подьячий, переводчики и толмачи. Все они приводились «к вере», то есть присягали: «Всякие государственные дела переводить вправду и с неприятели их государскими тайно никакими письмами не ссылаться, и мимо себя ни через кого писем не посылать, и в Московском государстве с иноземцами о государственных делах, которые ему даны будут для переводу, ни с кем не разговаривать».
В середине XVII века насчитывалось свыше сорока приказов, почти все они располагались в Кремле. Потом на Ивановской площади было построено новое двухэтажное здание - административный государственный центр. В нем разместились многие приказы, в том числе и Посольский, помещение которого находилось вблизи колокольни Ивана Великого...
При Иване Грозном во главе приказа стоял Иван Висковатый, тот самый, что, по словам пастора Веттермана, присутствовал при осмотре книг «великолепной либереи» московских великих князей. Он играл видную роль во внешней политике страны, участвовал почти во всех переговорах с послами, которые величали его «канцлером».
Этот образованный дьяк провел целое книжное изыскание по религиозной живописи. В его время псковские мастера реставрировали Благовещенский собор, пострадавший от пожара. Канцлеру показалось, что псковичи создают новые иконы без должной идейной выдержанности. Но он не сразу выдвинул этот вопрос на обсуждение. Предварительно Висковатый, чтобы подтвердить свои сомнения, стал изучать источники. Его личных книг, среди которых были произведения Дионисия Ареопага и Иоанна Златоуста, оказалось недостаточно, и он позаимствовал необходимое у московских бояр Морозова и Юрьева (о том, что у главы Посольского приказа были не только произведения церковных писателей, свидетельствует принадлежавший Висковатому «Травник» - медицинский справочник).
Блистал образованностью и дипломат Федор Карпов; он увлекался священным писанием и астрологией, хорошо знал античную литературу и философию, любил стихи Овидия и читал их в подлиннике, переписывался с Максимом Греком. В одном из «Слов...» Максим Грек называет Карпова «разумным», «многим разумом и православием украшенным», «честнейшим и премудрейшим Федором».
После Висковатого, казненного Иваном Грозным по подозрению в измене, приказ возглавил Андрей Щелканов, который также спускался в кремлевский тайник для осмотра великокняжеской библиотеки. По отзывам современников, он был необыкновенно проницательный, умный и работоспособный. Царь Борис Годунов, дивясь его трудолюбию, часто говорил о Щелканове: «Я никогда не слыхал о таком человеке, весь мир кажется для него тесен».
При Щелканове в Посольском приказе стала складываться справочная библиотека - ведь сотрудники такого важного учреждения постоянно нуждались во всевозможных справках о странах мира, обычаях народов, в словарях, картах и атласах. С сожалением надо признать, что от первых шагов по существу первой на Руси библиотеки иностранной литературы не осталось никакого следа. Лишь от конца XVI века сохранилась опись архива приказа. В ней, наряду с документами, перечислены рукописи «на розных языках»: «Летописец литовских князей», «Судебник», «Перевод с летописца польского», «Космография», а также «коробья новгородская» с какими-то «латинскими книгами» и «книги татарские». Однако книги эти в XVII веке пропали и больше не упоминаются.
Становление подлинной библиотеки Посольского приказа со значительным фондом относится ко второй половине XVII века, когда приказом руководили выдающиеся деятели А. Л. Ордин-Нащокин, А. С. Матвеев, В. В. Голицын. Прежде всего сами они были не только дипломатами, но и большими библиофилами, обладателями значительных книжных коллекций.
Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин получил хорошее образование, изучил иностранные языки, риторику, любил математику. Он активизировал внешнюю политику государства и являлся ревностным сторонником прогрессивного преобразования России в экономической и военной областях; по его инициативе была организована почта между Москвой, Ригой и Вильнюсом. При нем библиотека приказа интенсивно пополнялась, при нем, наконец, стала регулярно выходить рукописная газета «Куранты» (Заголовок позаимствован у одного зарубежного печатного органа, а само слово восходит к латинскому «curren», что означает «текущий»).
Техника этого дела была такова. В Посольский приказ поступали газеты - немецкие, польские, голландские, итальянские. Они переводились на русский язык, и из них выбирали важнейшие материалы. Источником информации служили также письма русских людей, находящихся за рубежом.
Наиболее существенные выборки писались от руки на листах склеенной бумаги сверху вниз - столбцом (отсюда современное - «столбец»). Длина столбцов достигала нескольких метров, столбцы напоминали папирусные свитки...
Самый ранний сохранившийся выпуск газеты относится к 1621 году. Выходила она на протяжении восьмидесяти лет в единственном экземпляре и предназначалась для царя, руководителей и работников приказа. «Куранты» сообщали о политических событиях, военных столкновениях, торговых новостях в странах Западной Европы и Малой Азии. Сообщения отличались краткостью, лаконизмом, начинались они с указания, откуда «пишут» и с какого языка переведено. Вот, к примеру: «Перевод с голландского письма о перемирии меж королей испанского да французского». «Куранты» пестрят заметками из разных городов - «из Варшавы» и «из Виницеи», «из Рима» и «изо Гданска», «из Турина» и «из Бреславы». Так, «из Лифляндской земли пишут, что он, Хмельницкий, призывает на помощь Московское государство», «а еще из Мейпланта (Милана) августа 26 числа года 1643 пишут: к городу Трино французские люди дважды подходили, только с большими потерями обратно отошли, и стреляли они из четырех раскатов (батарей) и из двадцати четырех пушек...».
Несмотря на внешнюю медлительность, информация была довольно оперативной. Не успел, например, в Москву прибыть первый посланник от Кромвеля, а о его деятельности в России уже знали «из перевода с вестового печатного листа, что подал в Посольском приказе свейский комиссар Яган Деродес в нынешнем 1654 году февраля в 20 день».
Включались в «Куранты» и свои материалы: «3 Дону пишут, что посылали донские казаки отряды против крымских татар...»
Приказ получал не менее двадцати наименований зарубежных газет. И все они переводились.
Когда дипломатическая карьера Ордин-Нащокина приближалась к концу, в Посольском приказе одних знатоков иностранных языков было более ста человек. Имелись переводчики с латинского, шведского, немецкого, польского, греческого, татарского и других языков. Подьячий Григорий Котошихин рассказал в своей книге, что заниматься переводами разрешалось только в стенах самого приказа, а «на дворы им великих дел переводит не дают», опасаясь «порухи от пожарного времени и иные причины». Причем работа велась «по вся дни», так что «толмачи днюют и ночуют в приказе человек по десяти в сутки».
Мы потому подробно остановились на «Курантах» (они назывались также «Столбцами», «Ведомостями», «Вестовыми известиями» и просто «Вестями»), что они были прообазом петровских «Ведомостей». Кроме того, поступавшие из-за рубежа периодические издания и «Куранты» хранились в библиотеке приказа, составляли часть ее фонда.
И хотя начало выпуска «Курантов» датируется 1621 годом, регулярно они стали выходить позже, при Ордин-Нащокине.
Для пополнения книжного собрания приказа литература довольно часто покупалась за границей. Так, послу в Польше Репнину-Оболенскому велено было приобрести «самые нужные к Московскому государству» книги. До наших дней дошел этот перечень. Тут и «Хронограф» Герберштейна по-латыни, а в нем «писано про все Московское государство», и «Хроника польская Гвагвина», и «Хроника Пясецкого» на латинском языке, и «Орбис Полонус», в котором представлены «старовечность» русских и польских шляхетских домов и их гербы, и «Лексикон славяно-русский», а также «Лексикон гданский шестиязычный». Из двух старых польских летописцев требовалось купить тот, что на польском языке. Подавляющее число книг Репнин-Оболенский смог достать в Люблине и во Львове, среди них «Лексикон славяно-русский», «Хроника Пясецкого», «Лексикон гданский», «Описание Польши».
Особенно много поступлений в библиотеку было при Ордин-Нащокине. Известно, например, что, отправляясь на посольский съезд в Мигновичи, он попросил, чтобы ему прислали из Смоленска «82 книги латынских», которые были у иезуитов. Распоряжение Ордин-Нащокина, разумеется, выполнили. Аналогичный запрос был послан в Архангельск - «у немец купить чертежи пространные и полные всем государством» и доставить их в Посольский приказ.
При Артамоне Сергеевиче Матвееве был составлен важный документ: опись посольской библиотеки. Но прежде чем говорить о нем, несколько слов о самом Матвееве, сменившем Ордин-Нащокина, который ушел из приказа «по собственному желанию» (а фактически из-за несогласия с царем по некоторым внешнеполитическим вопросам).
Портрет боярина А. С. Матвеева. Масло. 1600 год
Матвеев, сын русского посла в Турции и Персии, рано попал ко двору и благодаря своим дарованиям быстро выдвинулся. Сначала возглавлял Малороссийский приказ, а потом - Посольский. Он был сторонником просвещения, сближения с Западом. Дом обставил по-европейски, завел у себя театральную труппу, собрал большую личную библиотеку не только на русском, но и на немецком, латинском, греческом, польском, французском, голландском, итальянском языках самой разнообразной тематики. Книги по архитектуре соседствовали с трудами по географии и космографии; медицинские пособия чередовались с юридическими трактатами; рядом с описанием городов были исследования по военному делу. Множество карт: «Чертеж Архангельского города и иных поморских городов и мест»* «Три чертежа печатных, на одних листах Московской, другой польской, третий асийской земли», чертежи «свейской и датской земель»...
У знатного вельможи имелись сочинения Аристотеля, «Кодекс» Юстиниана, произведения Вергилия и даже «Разговоры» Эразма Роттердамского.
Часть боярского терема (XVII век)
В то время в различных библиотеках, в том числе и домашних, книги держались в ящиках, лубяных коробьях, сундуках, ларях и ларцах, стенки и крышки которых украшала роспись на литературные сюжеты.
В сборнике изречений «Пчела» обличались мнимые книголюбы, которые прячут свои богатства в ларе. Например, у патриарха Никона часть книг лежала «в казенном сундуке железном немецком большом з замком». Для царевича Алексея Петровича приказано было столяру Левонтью Федорову «зделать книгохранительницу из липовых досок длиной полтора аршина, шириною в девять вершков, вышиною аршин без дву вершков, по передней стене с затворы, и расписать зеленым аспидом и зделать к ний замок, петли луженые железные...».
Постепенно на смену горизонтальному приходило вертикальное, более удобное расположение литературы. Бояре заводили у себя всевозможные шкафы и шафы (полки, устроенные в стенной нише, с дверцами), а Матвеев ставил книги в поставец.
Летом 1676 года, вскоре после смерти царя Алексея Михайловича, Матвеев впал в немилость. Он был назначен в Сибирь воеводой Верхотурья. Захватив с собой и часть книг, в том числе «две тетради словенского письма о болезнях», бывший канцлер отправился в далекий путь. Однако до цели добраться не успел. Его противникам показалось, что наказан он слишком мягко. Матвеева обвинили в чернокнижии, лишили всех чинов и имущества и сослали в Пустозерск - «место тундрявое, студеное и безлесное». Там же «держали в тюрьме с великою крепостью» протопопа Аввакума...
Книги, взятые Артамоном Сергеевичем на Север, в большинстве своем рассеялись кто куда, и их находили не только в XIX, но и в середине XX века. В начале 50-х годов филолог И. М. Кудрявцев, изучая рукописи, привезенные из Вологды, обратил особое внимание на одну - в сафьяновом переплете, с золотым тиснением на крышках и на корешке, с золотым обрезом. «Артаксерксово действо», - определил исследователь. Это была первая пьеса русского театра XVII века, текст которой считался утраченным, - принадлежала она Матвееву.
Опальный боярин писал из Цустозерска множество челобитных и царю Федору, и его приближенным. Челобитные показывают, что их автор - человек начитанный и высокообразованный, обладающий литературным талантом. В одном из писем он утверждает: «Кровь моя, как вода, пролита за вас государей, и вопию ко всесильному богу на тех, которые меня, холопа твоего, без всякие моей вины от милости твоей государевой отлучили и послан в заточение в Пустозерский острог, где гладом и тамошние жители тают и скончаваются, а мне, холопу твоему, глада ж ради прежде времени душа изврещи».
Возвращен был Матвеев в Москву лишь в 1682 году, но вскоре погиб во время стрелецкого бунта...
Из оставшейся после Матвеева библиотеки 77 книг исключительно на иностранных языках были переданы в Посольский приказ.
Что же находилось в библиотеке приказа до этого значительного добавления? Обратимся к описи 1673 года. Собственно, в том году составлялась опись всего архива. Последняя, тридцать шестая глава - «Книги на розных языках печатные и письменные» - содержит их перечень. Перед текстом помещен заголовок: «Сундук липовый большой, с нутреным замком, а в нем книги розных языков». И далее перечислены всевозможные летописцы, космографии, атласы, разные уложения и статуты, конституции, труды по истории и филологии. Открывается опись атласом в четырех книгах «с описанием земель и государств, в лицах, на немецком языке, на александрийской бумаге, оболочены белым клееным пергаментом, по обрезу все золочены». Затем идет знаменитая космография Меркатора - «всей вселенной описание в лицах, на латинском языке, на средней александрийской бумаге, оболочена кожею черною аспидного, по обрезу аспидна ж».
Значительная часть собрания имела прямое отношение к деятельности Посольского приказа. Таковы: «Конституция или уложение, коруны польской с 1550 по 1603 год», «Каково подобает быти секретарю или подьячему», «Подлинное объявление причин, для чего король свейский с датским войну начал». Не без пользы хранились в библиотеке и «Хроника на латинском языке о королях польских и о великих князьях литовских, також и о московских, и о прусских магистрах и курфюрстах, и о татарех», «Хроника действ во всей Европе знатных» Пясецкого.
Безусловно, религиозная литература непосредственно не относилась к служебным делам работников приказа, но она была в библиотеке. Попали туда цифирные книги, сочинения Аристотеля и Сенеки, произведения Вергилия, книга Квинта Курция об Александре Македонском и «Книга учения конского».
Основную часть фонда составляли латинские, потом (по количеству) польские, немецкие, шведские, итальянские издания.
Посольский приказ - единственный из всех - выделил под книги специальное помещение, которое именовалось... казенкой, - термин чрезвычайно редкий. Мы знаем книгохранительные палаты, книгохранительницы, книжные дома, библиотеки, а тут - такое странное наименование.
Значительное место в казенке, кроме книг, рукописей и документов архива, занимали всевозможные карты, или, как тогда говорили, чертежи. С XVI века в России множатся географические знания, участники русских экспедиций и служилые люди составляют добротные чертежи уже огромной страны. Они изготовлялись и в Москве, и в провинции. На рубеже XVI-XVII веков появился сводный «Чертеж всему Московскому государству». Сам «Чертеж» утрачен, остался лишь объяснительный текст к нему, написанный около 1627 года. Он имеет заголовок: «Книга Большому чертежу». Из текста следует, что карта действительно охватывала территорию от Финского залива до реки Обь в Сибири, от Ледовитого океана до Черного моря...
До последнего времени Большой чертеж считался первой русской картой. Исследования академика Б. А. Рыбакова, проведенные им сравнительно недавно, показали, что это не так. Одна из первых карт, по мнению академика, была сделана в Посольской избе на целое столетие раньше, примерно в 1496 году. Она отразила новую идею - именно в это время, как известно, завершалась централизация государства.
Удивительно ярко сказал об этом Карл Маркс. Он отметил, что в начале своего царствования Иван III все еще был монгольским данником; его власть все еще оспаривалась удельными князьями; Новгород, стоявший во главе русских республик, господствовал на севере России, Польско-Литовское государство стремилось к завоеванию Московии, наконец, ливонские рыцари еще не сложили оружия. К концу царствования мы видим Ивана III сидящим на вполне независимом троне об руку с дочерью последнего византийского императора; мы видим Казань у его ног, мы видим, как остатки Золотой Орды толпятся у его двора; Новгород и другие русские республики покорны; Литва уменьшилась в своих пределах, и ее король является послушным орудием в руках Ивана; ливонские рыцари разбиты. Изумленная Европа, в начале царствования Ивана III едва ли подозревавшая о существовании Московии... была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на ее восточных границах...
Нетрудно представить, с каким неподдельным интересом зарубежные картографы рассматривали «чертежи» Московии, совершенно им неведомой. В 1523 году в Посольской избе прибавляется еще одна карта, закрепившая новые приобретения Москвы в западных землях.
Эту карту 1523 года через три четверти столетия дополнил сын Бориса Годунова - Федор. Царевич нанес на устаревший уже чертеж новые города, изобразил оборонительную линию конца XVI века - «Засечную черту А. С. Пушкин в «Борисе Годунове» описывает так:
Царь
А ты, мой сын, чем занят? Это что?
Федор
Чертеж земли московской; наше царство
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса, А вот Сибирь.
Царь
А это что такое Узором здесь виется?
Федор Это Волга.
Царь
Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты сможешь обозреть
Все царство вдруг: границы, грады, реки.
Западноевропейский картограф Гессель Герритс в 1613 году скопировал свою карту «с автографа Федора, сына царя Бориса».
В Посольском приказе в коробьях было множество различных карт. Здесь была составлена в 1614 году дошедшая до наших дней «Роспись чертежам розных государств» - всего двадцать названий. Против некоторых пометка - «наклеена на холст» (для прочности). Другие же пришли в негодность от времени и от частого употребления. Поэтому составитель вынужден был к очень старым чертежам делать печальные приписки: «ветх», «ветх добре», «ветх, роспался».
Кроме этого, «Роспись» кратко упоминает, что есть еще «чертежи ж розных государств», но они «ветхи добре» и разобрать их по названиям «немочно».
В последнюю четверть века библиотека неоднократно пополнялась. И, как уже говорилось, в нее влились книги, отобранные у опального Артамона Сергеевича Матвеева.
Через несколько лет в Посольский приказ было передано 29 книг из мастерской палаты. Среди них «Всемирный географический атлас» Иоанна Блеу в 15 томах, изданный в Амстердаме, «Летописец» на чешском языке и «Хронограф в лицах» на латинском.
Более обширным было собрание, полученное из Верхней типографии, - 71 книга, но две трети их падало на религиозную литературу. Из светских были труды по истории - «Краткое описание польских королей», «Летописец» Каллиста, несколько философских, в том числе сочинения Аристотеля; книги по естествознанию: письма Плиния, «Дело лекарственное», «Книга земли описание».
Еще больше - 76 книг - принадлежало раньше архимандриту македонского Николаевского монастыря греку Дионисию. В конце восьмидесятых годов XVII века он поселился в Нежине, где и осталась его библиотека. Потом ее затребовали в Москву, в Малороссийский приказ, а оттуда - в Посольский. Помимо религиозной литературы (около 60 процентов), в ней были филологические труды, главным образом грамматики, несколько книг по философии и истории (Геродота), две книги Демосфена, «Илиада» Гомера...
Таким образом, меньше чем за 25 лет в приказ поступило свыше 250 книг!
Правда, не все они соответствовали профилю учреждения, некоторые совершенно были не нужны. Отдавая те или иные книги в Посольский приказ, государственные деятели руководствовались принципом - сконцентрировать в одном месте иностранную литературу.
Миниатюра из "Александрии"
Другой источник пополнения фонда - переписка книг. И она велась во второй половине XVII века столь интенсивно, что можно говорить об издательской функции Посольского приказа. Здесь переводились, составлялись и оформлялись книги, имеющие и общекультурное значение. Среди них часть предназначалась для обучения царевичей, в частности Петра. Это, прежде всего «Александрия», переводная повесть, известная на Руси с глубокой древности, «Польская хроника», пьеса «Артаксерксово действо», «Книга огнестрельного художества», «Великое зерцало» - сборник нравоучительных новелл; роман «Петр - златые ключи», знаменитая «Космография» Герарда Меркатора, сборник басен и т. д.
Издание этих книг было роскошным. И не удивительно: один экземпляр делался, или «строился», для подношения «в Верх», то есть царю и членам его семьи.
Посмотрим хотя бы «Избрание на царство Михаила Федоровича». Полное название, по обычаю того времени, чрезвычайно длинное: «Книга об избрании на превысочайший престол царский и венчание царским венцом великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Великий России и возведении на патриарший престол... светейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Руси в лицах». По своему характеру - это историческое произведение, основанное на документах, в нем не только излагаются факты, но и дается оценка этих фактов. Книга написана четким полууставом на 57 листах александрийской бумаги.
Мы знаем сейчас всю историю ее создания, известно, кто автор, переписчик, переплетчик, художники и их помощники; есть сведения о том, сколько платили (или не заплатили, бывало и такое) мастерам, и о том, сколько всевозможного материала израсходовано при строении «Избрания». И сведения эти почерпнуты из писем, челобитных, смет, надписей на книге.
Сравнительно недавно считалось, что текст составил боярин Матвеев. Мнение это как будто подтверждалось его челобитной, где он указывал на свое авторство. Он же высоко оценивал и готовую книгу, относя ее к числу таких, «каких не бывало». Теперь установлено, благодаря ряду источников (в том числе одной повести), что текст подготовил Петр Долгово. Матвеев же, как начальник Посольского приказа, осуществлял общее руководство...
Переписывал текст, оставляя чистые листы для миниатюр, Иван Верещагин - по два листа в день, «окромя воскресных дней и великих праздников». За работу ему платили два алтына ежедневно. 21 миниатюра последовательно рассказывает о порядке венчания царя и патриарха; во многих случаях художники изобразили массовые сцены. Фронтиспис состоит из заглавия книги, выполненного золотом и заключенного в красочный орнамент из трав и цветов. Первая страница украшена изящной рамкой из цветов - серебро и золото с чернью. Золото - всюду. Заглавная строка выведена вязью золотом, текст каждого раздела начинается золотым инициалом...
Сделанные пером и затем раскрашенные миниатюры переложены малиновой тафтой. К миниатюрам подклеены на шелковой подкладке подписи.
Книга, как говорится в старинном документе, «переплетена по обрезу в золоте, оболочена бархатом червчатым, застежки и наугольники, и средники серебряные золочены, прорезные...».
Главными художниками были Иван Максимов, создававший «личное», Сергей Рожков - «до-личное», Ананий Евдокимов и Федор Юрьев - травы, а также Григорий Благушин с товарищами - мастера по золоту. Переплетал книгу капитан Яган Элингуз.
Смета на необходимые материалы требовала «к строению той книги: золота красного 1000 листов, серебра 500 листов, бакану виницейского четверть фунта, яри виницейской фунт, киновари фунт, сурику фунт, шингелю фунт, шафрану четверть фунта, вохры фунт, белил фунт, умры четверть фунта, голубцу фунт, шмелти полфунта, черлени фунт, яиц 500 штук, кистей 60».
Во многих отчетах можно встретить данные о том, что по окончании работы царь «одаривал» мастеров подарками: кому «по 5 аршин кармазина», кому «денег 5 рублев», а кому английского сукна... Но роскошные рукописи политы потом и слезами.
Иван Верещагин, который переписывал еще «Александрию», «Василиологион», в одной челобитной царю сообщает: «Книгу пишу я, холоп твой, беспрестанно, а поденного корму мне твоего, великого государя жалования за мою работишку еще ничего не указано». И таких просьб Верещагина было несколько, а когда плату назначили, все равно «государева корму» ему не хватает. На обороте этой челобитной ему поручено «писать без лености со прилежанием». Не вынеся «каторги», мастер сбежал... Его разыскали, сковали, доставили в приказ и снова впрягли в ярмо. Теперь, наконец, его зачислили подьячим, но положение его не очень уж улучшилось: «Велено мне, холопу твоему, быть в Посольском приказе в подьячих и книжное письмо по-прежнему же писать, а твоего, великого государя, жалования... не указано».
Столь же тяжка была судьба и другого мастера, Ивана Максимова, иконописца и ученика Симона Ушакова. В челобитной он жалуется: «Взят я, холоп твой, из Пушкарского приказа в Посольский приказ для твоих, великого государя, дел... а твоего, великого государя, годового денежного и хлебного жалования мне, холопу твоему, не ученено...»
Нет, не сладкое житье было у государевых слуг, не легко удавалось получить «корм», «хлебное» и «денежное жалование», а работать приневоливали «без лености со прилежанием».
Листая старинные рукописи, любуясь их четким шрифтом, красочными причудливыми буквицами, роскошными миниатюрами, восхищаясь дорогими, тонко выполненными окладами, не следует забывать о тех мастерах, чьим трудом создавались эти произведения искусства.
Одной из удач мастерской Посольского приказа была «Книга описания великих князей и великих государей царей российских, откуду корень их государьской произыде, и которые великие князи и великие государи цари с великими же государи окрестными христианскими и мусульманскими были в ссылках», или так называемый «Титулярник».
Герб короля испанского. Миниатюра из "Титулярника" (1672-1673 годы)
В книге 75 портретов русских князей и царей - от Рюрика до Алексея Михайловича, и иностранных повелителей, московских и вселенских патриархов, рисунки русских и иноземных государственных гербов и печатей, русских городских и областных гербов. Это золото, серебро и краски на александрийской бумаге. Есть также сведения о происхождении Русского государства, о монархах и духовных лицах.
Акварельные портреты - кисти одного из лучших иконописцев И. Максимова и Д. Львова. Гербы и портреты окаймлены орнаментом.
Переплетал книгу опять-таки Яган Элингуз, которому поручалось все, что шло в дворцовую библиотеку. «Титулярник» оформлен «по обрезу в золоте, доски оболочены червчатым бархатом, застежки и наугольники и средники серебряные золоченные прорезные, на верхних досках в срединах по орлу, перед персонами и перед гербы вклеивана тафта...».
Книга предназначалась для царевича Федора Алексеевича, но была оставлена в Посольском приказе и для руководства в работе, и для показа приезжающим иностранцам. Не подходил царю и слишком большой размер «Титулярника», и он приказал сделать «в Верх» еще два экземпляра, так же украшенных, но меньшего размера. Все три варианта «Титулярника» дошли до наших дней, два из них хранятся в Ленинграде (Государственная публичная библиотека и Государственный Эрмитаж), один - в Москве (ЦГАДА),
Близко к «Титулярнику» примыкает по своему характеру «Василиологион», в котором изложены биографии множества монархов - от властителей Древнего Востока до Алексея Михайловича. Среди них - Семирамида, Навуходоносор, Соломон, Кир, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Владимир Мономах, Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван Грозный...
В Посольском приказе строился и «Чин, как всех государств послы и с посланники по окрестным и мусульманским государям приказывать поклон».
Факты свидетельствуют, что один экземпляр «построенных» книг оставался, как правило, в распоряжении Посольского приказа. И пока загадка, почему все они (а их было довольно много) не попали в описи. Выдвигается предположение, что они были отделаны от иностранной литературы и на них существовала особая опись. Но документального подтверждения этому пока нет.