Больница на Принтинг-Хаус-Сквер 7 страница

На сей раз доводы Джесси показались Хардести вполне разумными. Они решили переправиться через озеро на плоту, постройка которого казалась им простым делом.

Вскоре Джесси подтащил к берегу несколько тяжелых бревен, рядом с которыми он казался маленьким дикобразом.

– Слишком плотная древесина. Такой плот нас не выдержит.

– Плотная древесина? Ха! Да это же горная бальзамическая сосна! Ее используют даже для отделки дирижаблей! Если мы сделаем из нее плот, мы сможем отправиться на нем хоть в кругосветное путешествие!

Друзья связали бревна репшнуром и оттолкнули плот от берега. Увидев, что он камнем пошел ко дну, они решили перебираться на противоположный берег вплавь. Солнце уже клонилось к горизонту, но это их нисколько не пугало, поскольку они смогли бы обсохнуть и согреться возле костра, несмотря на то что Джесси заявил, будто древесина бальзамической сосны не подвержена процессу горения.

Связав одежду в узлы и положив их на рюкзаки, они приготовились к заплыву. Теоретически промокнуть должна была только нижняя часть их поклажи. Теория оправдывала себя только в течение первых десяти минут. К тому времени, когда они доплыли до середины озера, вещи промокли уже насквозь. Кстати сказать, озерная вода оказалась ничуть не теплее горного ручья в январскую полночь. Чем сильнее они замерзали, тем больше речь Джесси напоминала столкновение на полном ходу учебника физики и предвыборного пустословия.

– Если приложить теорему Гаусса – Бонне к многочленам Тодда, – подытожил он свои умозаключения, – мы поймем смысл тензорных функций, используемых в дифференциальной топологии высоких порядков. Когометрическое аксиальное вращение при неадиабатическом восходящем потоке является следствием случайных процессов, влияющих на равновесные трансляционные агрегаты, от которых во многом зависят термодинамические характеристики транзакционной плазмы, претерпевающей изменения, характеризуемые отрицательной энтропией.

– Заткнулся бы ты лучше, – угрюмо буркнул в ответ Хардести, поставив тем самым точку в этом долгом и мучительном разговоре.

Джесси не открывал рта до тех пор, пока козлы, сооруженные им возле костра для просушки одежды, не развалились и его пурпурные панталоны не упали прямо в огонь. Он сделал себе нечто вроде новогвинейского гульфика, использовав для этого репшнур и пустую бутылку из-под «Доктора Пеппера», после чего стал расхваливать свое экстравагантное одеяние, живо напоминая дизайнера с Седьмой авеню, представляющего новую линию одежды:

– Очень даже удобно. На твоем месте я бы обзавелся такой же штукой.

Часа через два после того, как погас костер, озеро заволновалось, почувствовав приближение грохочущей махины, катившейся по рельсам на сотнях стальных колес. Джесси и Хардести тут же заняли места в удобном полувагоне, в котором они собирались добраться до Йеллоустона. Через двадцать четыре часа они спрыгнули с поезда, шедшего куда-то в Монтану или в Канаду, и пошли пешком, пока им не преградила путь большая река, которая вполне могла оказаться самим Йеллоустоном.

Взглянув на плывущие по небу тучи, Хардести сказал:

– Я думаю, через реку мы будем переправляться уже завтра. Хорошо бы найти какое-нибудь укромное местечко, иначе мы опять промокнем насквозь.

– Промокнем?! С чего это ты взял? Похоже, ты давненько не бывал в горах! Дождя сегодня не будет, уж можешь мне поверить на слово! – Он посмотрел на наползавшие с севера огромные тучи. – Через пять минут небо опять прояснится. Мы можем спать спокойно.

– Не знаю, не знаю…

– Неужели ты мне не веришь?

Стоило им уснуть, как раздался гром такой ужасающей силы, что они разом вскочили на ноги. Молнии разили направо и налево, круша огромные деревья. И без того полноводная и грозная река превратилась в ревущий стремительный поток. Дождь лил с такой силой, что впору было захлебнуться.

– Следуй за мной! – пробулькал Джесси.

– Это еще куда?

– Я знаю, где мы сможем спрятаться от дождя! Я сразу приметил это местечко!

Они стали подниматься по раскисшему склону одного из окрестных холмов и вскоре оказались возле входа в пещеру.

– Я дальше не пойду, – запротестовал Хардести, не сбавляя при этом шага.

– Почему? Здесь мы будем чувствовать себя в полной безопасности.

– Я всегда ненавидел пещеры. Не забывай, что я итальянец.

– Идем, идем. Я здесь, похоже, уже бывал. Если мне не изменяет память, некогда здесь жил отшельник, оставивший после себя пару перин, мебель, лампы и кучу припасов.

– Послушай, – сказал Хардести, входя под своды пещеры, – давай останемся здесь.

– Ну уж нет. Мы пойдем в келью отшельника.

– А как же летучие мыши?

– Западнее реки Платт летучих мышей не бывает.

– Это неправда! Я их даже в Сан-Франциско видел.

– Ну, значит, их не бывает восточнее Фресно.

Минут двадцать друзья шли в полном мраке по тайным тропам подземного мира с их незримыми ручейками и леденящими кровь шорохами. Стены туннеля неожиданно расступились, и они оказались в огромной подземной пещере. Теперь они могли идти в любую сторону, не встречая серьезных препятствий. Время от времени им приходилось переходить вброд небольшие теплые речушки, в водах которых плавали стайки светящихся созданий. Эти странные рыбки, помигивавшие тысячами призрачных огоньков, казались участниками огромной армии, готовившейся к дальнему походу. Скопления огоньков, то и дело менявших свою яркость и конфигурацию, направлялись к далекой таинственной цели.

В течение нескольких часов или, быть может, дней Хардести и его провожатый бродили среди светящихся потоков, поскольку Джесси напрочь забыл дорогу к обители отшельника. В пещере, объятой кромешным мраком, они любовались беззвучной и неспешной игрой разноцветных лент. Подобно чарующим музыкальным созвучиям разноцветные потоки то сливались воедино, то вновь разделялись на части.

Впрочем, в скором времени их вид уже перестал радовать друзей, всерьез задумавшихся о том, каким образом они будут выбираться на поверхность. Хардести предложил пойти вверх по течению самого широкого потока, справедливо полагая, что в этом случае они будут подниматься к его истокам. Джесси не внял его словам, и в скором времени поток, вдоль которого они шли все это время, стал куда шире, фосфоресценция же заметно ослабла. Они попали в очередную залу, через широкое отверстие в дальней стене которой были видны вспышки молний.

– Отлично! – воскликнул Джесси. – Под ногами сухо, выход совсем рядом! Здесь мы и заночуем!

– Может быть, все-таки стоит зажечь спичку и посмотреть, что у нас под ногами?

– Зачем? Здесь в любом случае ничего нет.

– Я не смогу заснуть, если не буду знать, где я нахожусь.

– Какая глупость! – вскричал Джесси. – Эгей! Есть здесь кто? А ну-ка проваливай отсюда!

От звонкого крика Джесси у Хардести заложило уши.

– И все-таки я хочу осмотреться, – сказал он, извлекая из рюкзака коробок со спичками.

Хардести чиркнул спичкой о коробок. Бело-голубая вспышка на миг ослепила их, но уже через пару секунд, когда золотистое пламя достаточно окрепло, они увидели перед собой неожиданную картину.

– Вот те раз… – ошарашенно пробормотал Хардести.

Перед ними ровными, словно на коллегии кардиналов, рядами сидело не меньше сотни огромных гризли. Не понимая, как им следует относиться к двум странным незнакомцам, появившимся невесть откуда, они переглядывались, трясли головами и скребли каменный пол пещеры своими страшными лапами.

Дрожащими пальцами Хардести извлек из коробка и поджег разом не меньше десятка спичек, в свете которых они увидели сотни тысяч или даже миллионы свисавших со сводов пещеры огромных, похожих на сломанные ветром зонтики летучих мышей с розовыми ушами. Вспышка вызвала настоящую цепную реакцию: мыши заволновались и, сорвавшись со сводов, принялись в панике метаться по пещере, медведи грозно заревели, обнажив свои белые острые клыки, и стали поспешно сбиваться в кучу. В следующее мгновение животные подобно клокочущей вулканической лаве устремились к выходу и покинули пещеру. Хардести и Джесси осторожно выглянули наружу, но увидели только груды камней, время от времени освещавшихся вспышками молний.

Джесси предложил заночевать в пещере.

– Я думаю, они вернутся сюда не скоро, – сказал он.

– Кто знает, – ответил Хардести, пожимая плечами.

– Тогда поступай как знаешь. Я же буду спать именно здесь, на этом самом месте.

Утром Хардести проснулся оттого, что Джесси пытался добыть огонь трением, используя для этого две сосновые шишки. Убедившись в бессмысленности подобного занятия, он принялся высекать искры, ударяя камнем о камень. В конце концов Хардести удалось отыскать несколько спичек, и вскоре они уже грелись возле костра, стараясь не думать о том, что в скором времени им придется переправляться через реку.

– Я бы пошел вниз по течению и попытался найти мост, – первым нарушил молчание Хардести. – Выше поселений точно нет, пусть река там и не такая широкая, внизу же мы наверняка отыщем место со спокойным течением, дорогу или брод…

– Ничего-то ты не понимаешь, – ответил Джесси с плохо скрываемым презрением. – До ближайшего моста нам пришлось бы топать миль двести! Вверху только поросшие мхом скалы да осыпи. На юге в реку впадает множество притоков. Спокойными же ее воды будут только где-нибудь в Юте!

– И что же ты предлагаешь?

– Сделать то, что и положено делать в горах в подобных ситуациях!

– То есть?

– Построить катапульту!

– Которая сможет перебросить нас на другой берег?

– Совершенно верно!

– Но ведь до того берега не меньше четверти мили!

– Ну и что из того?

– Хорошо, допустим, мы действительно сможем построить катапульту. Я не знаю, о какой траектории идет речь, но прекрасно понимаю, что, упав с такой высоты, мы наверняка разобьемся!

– Ничего подобного, – недовольно фыркнул Джесси.

– Но почему же?

– Ты видишь, сколько на том берегу деревьев? Единственное, что нам понадобится, так это противоударные лепешки и плетеные сетки, которые позволят нам зацепиться за деревья.

– Противоударные лепешки?

– Я тебе все покажу.

Джесси тут же приступил к строительству катапульты и к созданию противоударных лепешек, сеток и навесов. Хотя Хардести ни минуты не верил в осмысленность этой затеи, он не мог устоять перед уверенностью, с которой Джесси конструировал и создавал устройство за устройством, и перед блестящей и дерзновенной идеей аппарата, который должен был послать их в небо.

В течение двух недель они трудились не покладая рук, питаясь все это время только вяленой бараниной, чаем и форелью. Джесси долгое время настаивал на том, что форель следует готовить, используя для этого тепло собственного тела (он утверждал, что местные индейцы готовят форель именно так). Хардести наотрез отказался следовать его советам и научил своего провожатого запекать рыбу на доске.

Расчистив от леса большую прогалину, они стали собирать в ее центре огромную машину с фундаментом из земли, валунов и бревен. Для постройки двухэтажного каркаса, поддерживавшего стофутовое бревно, которое опиралось на огромную перекладину, они повалили великое множество деревьев и собрали не меньше мили лиан. Под весом корзины, содержавшей несколько тонн камней, длинное дерево изогнулось и напряглось, словно тетива арбалета. К верхней части катапульты они приладили плетеные противоударные лепешки, напоминавшие видом листы кувшинки диаметром сорок и толщиной десять футов. Хардести и Джесси должны были привязать себя к ним при помощи черно-оранжевого альпинистского шнура. Для того чтобы полностью обезопасить себя, они изготовили из мягкого луба похожие на пузыри костюмы, в которые было вложено несколько слоев грибов-дождевиков и моха. Эти «подушки» (так их называл Джесси) вышли столь большими и громоздкими, что их пришлось заранее затащить на противоударные лепешки.

При всем при том Хардести сохранял прежний скептицизм и категорически возражал против самой идеи подобного перелета. Однако в конце концов он настолько устал и изголодался, что решил предпочесть полет на противоударной лепешке в костюме из дождевиков и мха пешему походу в Юту.

В назначенный час они взобрались на стартовую площадку, надели костюмы и затянули веревки. Джесси держал в руках вытяжной шнур, при помощи которого он должен был выдернуть деревянную шпильку из спускового механизма, приводившего катапульту в действие.

– Видишь то зеленое пятно? – спросил он, указывая на группу молодых сосенок. – Мы должны приземлиться именно там. Аэродинамические свойства лепешек позволят нам осуществить плавный спуск, после чего сети зацепятся за верхушки деревьев, а лепешки примут на себя главный удар. Костюмы же обеспечат нам дополнительную защиту. Главное, ничего не бойся. Я все просчитал с точностью до сотых долей. Ты готов?

– Постой, – отозвался Хардести. – Я немного примну эти дождевики… Все. Теперь я действительно готов. Конечно же, ты настоящий лунатик, но я…

Джесси дернул за вытяжной шнур, и катапульта со страшной силой швырнула их – но не вверх, а прямо в реку. Они упали всего в пятидесяти футах от берега.

Они вошли в воду подобно артиллерийскому снаряду и тут же попали на стремнину. Ледяная вода мгновенно привела их в чувство. Их несло стремительное течение, они же не могли и шелохнуться, будучи привязанными к своим чудовищным, похожим на коконы костюмам.

Хардести заворочался, пытаясь развязать веревки.

– Перестань! – завопил Джесси. – Ты тут же утонешь! Считай, что мы плывем на лодке!

– Иди ты знаешь куда!

– Я серьезно!

– Серьезно?! – не выдержал Хардести. – Слушай, откуда ты такой взялся?

– Если не хочешь попасть в беду, слушай меня!

– Тебе мало того, что мы плывем по холодной как лед реке со скорость сорок миль в час на твоих дурацких лепешках? Ты – самонадеянный болван! Ты все делаешь неправильно!

– Разве я виноват в том, что родился коротышкой? – прокричал в ответ Джесси. – Ты думаешь, чем выше человек, тем он лучше?

– При чем здесь рост! – взорвался Хардести.

Уже в следующее мгновение он увидел, что они подплывают к мосту, находившемуся примерно в миле от катапульты. Девочки в зеленых очках стояли возле перил, с интересом разглядывая проплывавшую под ними странную лодку.

– Что ты на это скажешь? – прокричал Хардести.

– Это платный мост. Не знаю как ты, а я не привык бросать деньги на ветер.

Устав кричать, Хардести повернулся на бок и стал смотреть на проплывавшие мимо деревья и скалы. Стоило ему решить, что ситуация не столь уж и плоха, поскольку через день-другой они все равно должны были оказаться на равнине, как берег и река неожиданно исчезли из виду, уступив место легким облачкам.

– Водопад Райерсона, – невозмутимо заметил Джесси. – Высота – три четверти мили. Никогда не думал, что буду сплавляться по нему в костюме из дождевиков.

С одной стороны, Хардести хотелось придушить Джесси, с другой, он хотел встретить свою смерть достойно, думая при этом о чем-нибудь возвышенном и прекрасном.

Он решил отдаться созерцанию открывшейся их взорам величественной картины, наполнившейся для него неожиданным смыслом, ибо уже через несколько мгновений он должен был вернуться к первозданной чистоте первоэлементов. Разумеется, Хардести никогда не мог и предположить, что встретит смерть в компании с бездарным лилипутом, в костюме из луба, привязанным к противоударной лепешке. В следующее мгновение они камнем рухнули в бездонную бездну. Чем ниже они падали, тем сильнее становилась надежда Хардести на то, что им, несмотря ни на что, удастся выжить. За миг до того, как они упали в воду, он уже нисколько не сомневался в том, что они останутся в живых.

Вода здесь кипела и пенилась так, что они смогли бы дышать даже на глубине в сто футов. Их плавучее приспособление всплыло на поверхность примерно в полумиле от водопада, насмерть перепугав двух рыболовов, увидевших прямо перед собой диковинное устройство, которым управляли два гуманоида в странных скафандрах.

Они причалили к берегу, изобиловавшему гейзерами, грязевыми вулканами и ямами с кипящей серой. Стараясь не смотреть в сторону Джесси, Хардести выбрался из набитого дождевиками костюма, надел рюкзак и быстро зашагал на восток.

– Эгей, ты куда? – окликнул его Джесси. – Лучше иди за мной! Здесь так просто не пройдешь, эта земля опаснее минного поля, слышишь? Ты знаешь, что это за ямы? Куда тебя нелегкая по…

И больше Хардести не слышал Джесси Милашко.

 

Проработав шесть месяцев на овцеводческой ферме в Колорадо, Хардести почувствовал, что он явно засиделся на одном месте, и решил продолжить свое путешествие на восток. Он помогал хозяевам ранчо, молодым супругам Генри и Агнес, пригонять овец с горных выпасов, скирдовать сено и готовиться к наступлению зимы. Когда же в конце ноября зима вступила в свои права и замела снегом все окрестные склоны и долины, хозяева посадили его в свой старенький скрипучий фургон и отвезли к подножию Сангре-де-Кристо, где проходила узкоколейка. Он сел на почтовый поезд, состоявший из локомотива и одного-единственного вагона, который шел в городок, откуда он надеялся уехать на трансконтинентальном экспрессе.

– Через пять часов, – сказал молоденький кондуктор, – там будет проходить «Полярис», который мчится быстрее ошпаренного кролика. Если вы хотите уехать на нем, заранее предупредите об этом начальника станции. Для того чтобы остановить этот поезд, ему придется с фонарем в руках взобраться на водонапорную башню.

Хардести купил в местной лавке новые штаны. Его джинсы так пропитались ланолином, что он в ожидании прибытия «Поляриса» разжег с их помощью костер. Стало смеркаться. Хардести накинул на себя тяжелый овчинный тулуп, полученный от Генри и Агнес в качестве части оплаты, и недвижно сел возле костра, весь обратившись в зрение и слух. Он первым заметил приближение «Поляриса», увидев далеко в горах слабое зарево и услышав далекий стук колес и лай собак, и поспешил сообщить об этом начальнику станции, тут же полезшему с зажженным фонарем на водокачку.

Вскоре белое сияние залило припорошенные снегом окрестные луга и поля озимой пшеницы. Не сбавляя скорости, поезд подъехал к станции, начальник которой по-прежнему стоял на водонапорной башне.

– Не расстраивайтесь, если он не остановится! Они не всегда замечают мой фонарь, тем более что они проезжают через наш городок после обеда… Увидели, увидели! Бегите за ними! Последний вагон остановится только в миле отсюда!

Хардести бросился догонять поезд. В свете ламп вагонов-ресторанов снег казался желтым, словно клеенка. Пассажиры чинно обедали, попивали вино, пялились в окна и отирали салфетками губы. Мимо Хардести медленно проехал обтекаемый словно слезинка последний вагон состава, на котором висела подсвеченная стеклянная табличка с надписью «Полярис». Проводник помог Хардести взобраться на подножку и дал сигнал к отправлению. Не успела захлопнуться дверь вагона, как поезд начал набирать скорость.

– Далеко едем? – поинтересовался проводник.

– В Нью-Йорк.

– Вон какие мы прыткие! Может быть, все-таки в Канзас, а? Денег-то у тебя на билет хватит?

– Сколько он стоит?

– Не знаю, в моей ведомости этого полустанка нет. Ты сильно не волнуйся, контролер быстро все сосчитает… Кстати говоря, ты не имеешь права ехать в клубном вагоне. Постой пока в тамбуре.

– Рамзи, будь добр, оставь его здесь! Мы за ним присмотрим! – остановил проводника старик в черном костюме.

– Зачем он вам, господин Козад? – удивился проводник.

– Нам нужен четвертый человек для игры в карты. – Старик говорил голосом человека, прожившего в западном Техасе три четверти столетия. – Присаживайтесь, молодой человек, – обратился он к Хардести, указывая ему на свободное место за столиком.

Кожа кресла оказалась на удивление мягкой и приятной на ощупь. Разгоряченный недавней пробежкой, Хардести снял с себя тулуп и положил его вместе с рюкзаком возле окна.

Темно-красные и черные стены клубного вагона были освещены красноватым светом ламп, который едва заметно помигивал в такт стуку вагонных колес. Лица игравших в карты седовласых стариков в темных костюмах казались светящимися белыми масками, плывущими над темной сценой. Светились и сами карты, с которых на игроков взирали улыбающиеся, как Чеширские коты, короли, дамы и валеты.

– Джин с тоником? – предложил Козад.

– Нет-нет, спасибо, – отказался Хардести. – Я не пью спиртного.

– Тогда что же?

– Пожалуй, чай.

Козад заказал чай, который подавался здесь в посеребренных кружках столетней давности.

– В карты-то ты играешь?

– Честно говоря, нет, – признался Хардести. – Но вовсе не из религиозных соображений…

Его соседи несказанно изумились тому, что ковбой из прерий, едущий в клубном вагоне, не умеет играть в карты.

– Молодой человек, – покачал головой Козад, – в покер не умеют играть только пятилетние дети. Уж не хочешь ли ты нас провести?

– Нет, сэр, – ответил Хардести. – Дело в том, что мне доводилось играть в карты всего несколько раз…

– Ага, выходит, ты все-таки в них играл?

Хардести пожал плечами.

– В основном в рыбу. Это игра такая – «рыба» называется.

– Рыба, говоришь?

– Да.

– Никогда о такой игре не слыхал! Может быть, тебе и в стад с семью картами играть доводилось?

– Скорее всего, доводилось, – ответил Хардести и тут же добавил с улыбкой: – В любом случае, если я чего-то не буду знать, вы меня научите, верно?

Козад принялся нервно постукивать пальцами по обтянутому зеленой кожей столу.

– На шулера ты вроде бы не похож… В любом случае, это не так уж и важно, поскольку нас – меня, Лоусона и Джорджа – здесь боятся все. Мы отлавливаем молодых круторогих баранов с папиными деньжатами, которые считают, что они смогут заткнуть за пояс всех и каждого. В этом поезде таких баранов не оказалось. Судя по всему, ты тоже не принадлежишь к их числу. Тем не менее мы хотим, чтобы ты составил нам компанию.

– У меня всего двести шестьдесят долларов, – ответил Хардести. – К тому же я еще не купил себе билет.

– Ну что, Коу, выпустим теленка на ринг? – усмехнулся Лоусон.

– Честно говоря, я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

– Что хочу, то и говорю. В любом случае ты не останешься в накладе. Мы скинемся тебе на ставки. Если и проиграешь, ничего не потеряешь, верно? Если выиграешь, вернешь нам эти деньги, а все остальное оставишь себе. Именно так мы учили играть в карты своих детей.

После десяти минут разминочной игры с пятью картами на больше-меньше они субсидировали Хардести десять тысяч долларов. Поскольку Хардести был сыном Витторио Марратты, эта сумма не произвела на него особого впечатления, что тут же заставило его партнеров насторожиться. Впрочем, они знали наперечет всех более или менее приличных игроков континента и были бы благодарны судьбе, если б встретили на своем пути достойного соперника, о существовании которого тут же узнала бы вся Америка.

– Ладно, – сказал Козад. – Что есть, то есть, а чего нет, того и не будет, верно? Вот уже и снежок посыпал. Пора растапливать печурку. Игру закончим на пятой миле к западу от Сент-Луиса. Предельная сумма на перегоне Денвер-Сент-Луис составляет девяносто тысяч. Кто сдает, тот платит за стол и за выпивку. Тяните карты.

Люди привыкли считать картежников бездельниками, однако ни один из них не согласился бы целую ночь напролет играть в карты в поезде, идущем из Денвера в Сент-Луис. И действительно, это удовольствие они сочли бы более чем сомнительным, тем более что мерный стук колес поезда, несущегося по снежной равнине под завывание арктических ветров, и библиотечная тишина клубного вагона отнюдь не способствовали этому занятию. Мало того, засни где-нибудь в Небраске стрелочник, и поезд тут же рухнул бы с пятидесятифутовой насыпи. Люди не испытывают особой любви к картежникам прежде всего потому, что те напоминают им об их собственной любви к картам. Потому-то они и отказывают им в состоятельности и не считают игру в карты работой. Тем не менее это именно работа, и работа настолько тяжелая, что ее можно сравнить разве что с трудом рудокопов. Хардести понял это едва ли не сразу.

Мало того что у него заболело горло и заныли мышцы. Ему стало казаться, что голову его прилаживал к телу пьяный вестготский механик. И тем не менее Хардести понимал, что он делает именно то, что ему и надлежало делать, и не потому, что Козад с его бородой патриарха и добрыми глазами удивительно походил на покойного синьора Марратту, а Хардести постоянно выигрывал (а он действительно выигрывал). Просто-напросто впервые за долгое-долгое время он решил полностью довериться судьбе. Время от времени он выглядывал в окно, желая полюбоваться суровой красотой прерий, но не видел за ним ничего, кроме снежных вихрей. Он взмок от немыслимой жары, противников же его – пусть на них и были надеты толстые вязаные жилеты – стало познабливать.

Эти завсегдатаи клубных вагонов быстро отыграли у него четыре тысячи долларов, однако после этого, несмотря на неимоверную усталость, он стал выигрывать у них партию за партией.

– Что старше – четыре карты одного достоинства или флеш? – то и дело переспрашивал Хардести у своих партнеров, которые безнадежно проигрывали ему, поскольку считали, что он постоянно блефует. Он же и не думал блефовать – он просто выигрывал, если и не так, то эдак.

– Бывает же такое, – буркнул Козад на следующее утро, когда они подъехали к указателю, находившемуся в пяти милях западнее Сент-Луиса. Хардести попытался было отдать сходившим в Сент-Луисе старым картежникам весь свой выигрыш, но они категорически отказались брать у него деньги.

– Сходи-ка ты в банк и попроси, чтобы они выписали тебе чек на эту сумму, – проинструктировал его Козад. – Держать при себе такие деньги небезопасно. И еще. Считай, что тебе крупно повезло. Ты играешь в карты не лучше армадилла. Помни нашу доброту.

Попрощавшись с господином Козадом, Хардести зашел в банк, находившийся рядом со станцией, и, вернувшись оттуда, взял себе отдельное купе и, как и положено настоящему картежнику, наградил проводников щедрыми чаевыми.

Он принял душ, побрился и, приоткрыв окно, лег спать. Через несколько часов его разбудил яркий солнечный свет и холод. Не вылезая из-под одеяла, Хардести посмотрел на выглядывавший из кармана рубашки чек на семьдесят тысяч долларов банка «Харвестерс энд Плантерс» Сент-Луиса. В другом кармане рубашки лежало несколько тысяч долларов.

От Сент-Луиса и до самого Иллинойса земля была покрыта снегом. Хардести попросил проводника разбудить его только в Нью-Йорке, чувствуя, что ему нужно хорошенько выспаться. Он заснул задолго до того, как поезд проехал Чикаго. Ему снились темные стены клубного вагона, светящиеся карты и красные фонари.

 

Госпожа Геймли вот уже вторую зиму жила без Вирджинии. Проснувшись, она первым делом выглянула в окно мансарды, не выпуская из рук своего петушка. После отъезда Вирджинии Джек страшно избаловался. Хозяйка то и дело кормила его отборным зерном, от которого он стал неповоротливым и ленивым, и вела с ним многочасовые беседы, ни минуты не сомневаясь в том, что он прекрасно понимает ее неподражаемые полисиллабические латинизмы и лаконичные англосаксонские обороты, свежие, точно молоденькая травка, и сильные, словно рука лучника. Как бы то ни было, он обладал по меньшей мере одним достоинством, которому могли бы позавидовать многие люди (особенно студенты): сколь бы продолжительным ни был ее монолог, он неотрывно смотрел ей в глаза до той поры, пока она не замолкала. Если она ненадолго замолкала, он делал шаг-другой, после чего вновь недвижно застывал на месте до следующей паузы. Она не могла упомнить ни единой курицы (а кур она за свою жизнь перевидала немало), которая так же феноменально умела бы слушать. Джек честно отрабатывал свой хлеб, отличаясь от всех собратьев необычайно острым умом. Он походил на гряду заснеженных холмов, подсвеченных рассветным солнцем, и был учтив, сдержан, сообразителен и искренен. Если бы он владел английским, он мог бы выучиться многим дельным вещам. У госпожи Геймли имелось немало секретов, которыми она не делилась даже с Вирджинией. От Джека же она не скрывала ничего.

После продолжавшегося пять суток снегопада ее дом замело снегом по самую крышу. Посмотрев на запад, госпожа Геймли увидела утонувшую в белой пелене деревню, над которой то тут, то там поднимались струйки дыма. Некоторые из соседей стояли на крышах, пытаясь понять, на каком свете они оказались. Госпожа Геймли слышала, что эта зима будет еще суровее предыдущей. В пользу подобных прогнозов говорила необычайная жара, стоявшая прошлым летом, когда вода в озере стала горячей как кипяток, а куры принялись нести яйца всмятку. В августе начались пожары. Дома, деревья и целые рощи горели так, словно солнце смотрело на них через огромное увеличительное стекло.

– Все происходит в полном соответствии с законом маятника, – сказала госпожа Геймли. – Сначала он качается в одну, затем – в другую сторону. Иначе равновесие окажется нарушенным. Природа в отличие от людей сохраняет верность законам риторики и этики, ее грамматика ясна и недвусмысленна. Нет, Джек, ты только посмотри! На озере выросли настоящие снежные горы! Бог являет людям лед и пламень, и, думаю, он делает это неспроста.

Громкий стук в дверь прервал ее раздумья. Она приложила руку к груди и пробормотала:

– Дейтрил Мубкот прорыл туннель!

Госпожа Геймли поспешила вниз, надеясь на то, что столь ранний визит не вызван какими-то дурными новостями. Открыв дверь, она действительно увидела перед собой Дейтрила Мубкота, за спиной которого начинался снежный туннель, шедший в сторону деревни.