Мэри Марк (Мария Дмитриевна)
Встреча
вместо моря остался холодный песок,
я же помню дыханья берёзовый сок,
а тебе и Вечность была известна...
перед каждым расширившимся зрачком
этот мир превратился в земельный ком.
ты хранишь те две голубые бездны?
Тогда я почую где ты ночуешь
Наверное, там, где случилось твоё рождение,
Тебя спеленали в огромный зелёный лист,
Подаренный старым высоким волшебным деревом,
И все его ветви беречь тебя поклялись.
И тихий твой шарм с ароматом невинной шалости
Всё в кровь высыпает мне жгучего перца горсть.
Но если тебя вдруг совсем-совсем не осталось, то
Вокруг меня воздух становится сух и чёрств.
А ты растворишься в прозрачном тумане утреннем
Как мой соблазнительный сахарный тёплый сон.
И ветром вдали вьёшься улицами безлюдными,
Уносишься свистом, словно последний патрон.
Молочной зимой, где для нас не найдётся холода
Однажды с тобой будем долго искать ночлег.
И ночь проливную мы встретим под лунным золотом,
Где спать на пушистых перинах уложит снег
Солнечный мальчик
А душа его ярко горит и вращается, словно свастика.
А у дам его ножки точёны, кошачья пластика.
Он божественным светом пропитан, дыханье природы чувствует,
Он невинный ребёнок даже когда ругается и распутствует.
Как любой настоящий герой, бывает немного резок, немного груб.
И не страшно тебе умереть, если знаешь, что он придёт посмотреть на труп.
Сказка
Ночью луна во дворах стелила
Цинковые белила.
Там небеса обернулись твердью.
Кая любила Герда.
Волком луны белизну лакая,
Герда любила Кая.
Только под сердцем его подругой
Стала чужая вьюга.
Дети, оставшиеся врагами
Там, за семью снегами.
И ничего уже не тревожит
Тонкой молочной кожи.
Герда становится снежной Евой,
Только не королевой.
..............................
Я не хочу от тебя ни грамма.
Вырой мне яму,
Мама.
Осенью
Осенью лето впадает в кому.
Листья становятся мокрым комом.
Осень - пора сюрпризов.
Спрячемся под карнизом?
Осенью каждая лужа ляжет
Кадром отснятой про лето лажи.
Осень. Двойная доза
Лету - общим наркозом.
Осенью лета нет на радарах.
Лето звучит в моих капиллярах.
И
__случайный
___________прохожий
Жить
____приходит
____________под кожу.
Прощальное
В прощальном колыхании
Невысказанных слов -
Два спутанных дыхания.
Прощальное число.
Застигнутые нежностью,
Шуршащие травой
В осенней безмятежности
Под неба синевой.
Беззвучное дрожание
Бледнеющих сердец.
Мелодия молчания.
Финал. Предел. Конец.
Для просьбы о прощении
Ненайденный предлог.
Сухой листвы вращение -
Нежнейший некролог
Татьяна Злыгостева
1.
Что Здесь растет еловым до небес
(Размашисто и зелено до блеска),
Там - только текст, там это только текст.
Здесь - шепоток словесного подлеска,
Там - порошок рассохшегося клея.
Я верю - тут. Там - ни во что не верю.
Так трудно и светло сегодня здесь:
Иисус Христос воистину воскрес!
Там - чернота безмолвного квадрата.
Здесь - нужно мне.
Там - ничего не надо:
Никто, Никак, Нигде и Никогда -
Бессмыслица
упорного труда,
Любого из возможных убеждений,
Обиды, унижений, нелюбви.
И пить взахлеб, и плакать из-за денег.
Весь мир за тонким лезвием листа -
От Койнихи до Спаса на Крови -
Кинотеатр. И все пусты места,
И фильм идет, и некому спасти.
Здесь рыжий свет и сыплется, и спит -
И теплый он, и он тебя простит.
Здесь мокрый мост -
блестит доска, скрипуча.
Здесь грозная сливовым зреет туча.
За гранью текста страшно и темно -
Системный хаос, мор и глад, и случай,
И моль, и ржа, и вор, и боль, и тля,
И затаилось в пазухах души
Невнятное, тяжелое Оно.
Нет! Это все чужое - не знакомо!
Закрой глаза, замри и не дыши,
И слушай, как дрожит твоя Земля
Под поступью властительною Слова.
+++
Из снов приходят сложные предметы
(Из мягких нор, из пыльных животов
Тревожных комнат, серых, словно мыши) -
Я - не дышу во сне, предметы - дышат:
Закрученные коконом газеты
Мерцают гневно сотнями оттенков;
Растут геометрические дебри -
Прозрачный куб, и в кубе - куб, и в кубе
Гудят параболические ветви,
Гудят, зудят, как нерв в прогнившем зубе,
Гудят и плачут ивовые сны,
Ранимые, как плоть моей десны.
Сон взращивает сложные пространства:
Возникнешь там - возникнешь!, не зайдешь.
Возникнешь там, как возникает нож
В драматургии пьяной потасовки
(Так, кто-то продолжает ухмыляться,
Но кровь уже запачкала кроссовки).
Сон порождает странные структуры:
Роящееся ульем колесо;
Слоистый лютик мартовского снега;
Костюм пространства, скроенный из страха.
Невидимые демоны и вещи,
Невидимый ребенок на руках.
Невидимые воды тихо плещут,
И в недоступных взору областях
Структуры распадаются на цифры,
Что в сумме вам дадут не то число,
Которое предшестовавало краху.
И где-то там, в целебной пустоте,
Где не бывает вечера и дня,
Где не бывает часа и минуты,
Согбенные, блуждают в темноте,
Те силы, что оставили меня.
И медлят возвращаться почему-то.
+++
Поет, как раньше, звонко соловей,
В траве сидит по-прежнему кузнечик,
И продолжает делать человек
свои нечеловеческие вещи.
что ты за ад такой,
что ты за гад -
морской? ползучий? маленький? большой?
но ошалело крутит он башкой -
мне будет очень-очень хорошо:
мои игрушки, праздники мои,
кисель кровавый,
праздники мои,
в пустыне черной -
праздники мои,
в раю кромешном -
праздники мои.
Смотри в глаза, я говорю, в глаза -
Рождественская зреет стрекоза
С алмазной крошкой в крыльях стрекотучих,
Стал Бог - отцом, и радуется сын,
И реет дух - один и триедин
Над гладью ровной, бесконечно-белой.
Спи, человек, и никого не мучай.
Закрой глаза и ничего не делай.
+++
Вот снег идет, и возникает чувство,
Что книга жизни - вроде ни о чем.
Но оттиск - типографское искусство,
Печать и суть - не сходятся лучом:
Страницы блеклой внутреннее пламя
Невидимо - как мысли, сны и память.
Не все равно, не все равно ли нам,
Что оттиск получился: "трам-пам-пам",
Когда внутри симфония шестая? -
Играет, вырастает, тает, тает.
Есть жизнь - другая, истинно другая.
Там горсточка подмерзшей голубики,
Корзина яблок, звездные огни -
И наглухо упрятаны они
Под корешок твоей незримой книги:
Одной простой сверкающей строкой -
Не хлам и лом,
И радость - на потом,
А мир другой, я говорю, такой,
В котором в самом деле стоит жить.
И видишь: так и есть, решенье верно.
Вот то, чего совсем не может быть, -
Пришло.
И происходит - ежедневно.
Вот снег идет, и возникает чувство,
Что этот день разбит параличом,
Но оттиск - типографское искусство,
Печать и суть - не сходятся ни в чем.
+++
Все кажется, что ангелам пою,
А в сущности - так мало красоты,
Но много униженья и тоски:
Земных наделов мелкие царьки
Кривят свои ухоженные рты,
Хватают и хватают за грудки,
Трясут-трясут, не вытрясут никак
Из тела душу душную мою,
Все требуют: Пляши вот так! Вот так!
Как скажешь, княже, я - покорный раб,
А он все мямлит: че ты, че ты, че ты?
И перст его, покрытый позолотой,
Проворно тычет в тех, кто вдруг ослаб.
Но стоит взгляд сместить на сантиметр,
Мир - содрогнется, вспучится, по шву
Порвется плюш, надтреснет ваш вельвет:
Вот этот день, в котором я - живу,
Там, за подкладкой проступает рваной -
Возьми меня своей кровавой раной,
Сглотни меня - туда, туда, туда,
Где времени слоистая слюда
Хранит возможность - каждую, любую,
Где я воспоминанием любуюсь,
Как отраженьем в зеркале немом,
Где мне не нужно больше быть рабом.
И я стою в обветренном плаще,
И я иду по улице упругой,
И слышу я, как молятся друг другу
Две линии в моем карандаше -
Не рождены, но души есть уже.
И вот она, живая, в розах язв,
Горит красой своей бесчеловечной,
Которую вбирает если глаз,
То сразу - всю, и сразу всю навечно.
И я люблю, я так люблю тебя!
Твои простые, страждущие земли
Я слухом, нюхом, зрением объемлю,
И укрываю пестрым полотном,
А ты лежишь, как дар мой, бог мой, дом -
Империя, где император - я.
Империя, империя моя!
Михаил Моисеев
Мы решили, что всё будет хорошо,
Когда спали на берегу Средиземного моря,
Там, где он ходил вдоль и поперёк
Галилейской сухой земли.
Мы же слышали, как шумят тихие и скромные
Волны, и мы засыпали.
Мы решили, что всё будет хорошо,
Когда спустились с вершины Поднебесного Зуба,
Вокруг нас лилась, стояла, шумела
Вода, а мы закрылись от неё
Тонким куском ткани, глотнули по крышечке коньяка
И уснули почти без разговоров.
Мы решили, что всё будет хорошо,
Когда провожали в аэропорту Толмачёво,
(Какое непереводимое название!),
Тогда я впервые плакал не зря.
Самолёты, как теперь кажется, улетали тихо,
А мы засыпали.
Я снова думаю, что всё будет хорошо,
Ведь кто-то сказал, что у хороших людей
Всё будет хорошо, об этом говорят - эти листья,
Которых ещё нет, эта трава, которая
Точно будет, эти имена моих друзей,
Которые всегда есть.
+++
Это ветер создает море
Даже если оно не великое
И почти не замечено на карте
По нему не плывут фрегаты
Или каравеллы я не знаю
Чем они отличаются
Это ветер создает берег
Даже если на нем нет крепости
Генуэзской или тюрьмы для графа
Монте-Кристо не стреляют пушки
Отмечая солнечный полдень
Здесь сто лет не было солнца
Это ветер создает небо
Даже если оно совсем маленькое
И на нем нет места ни для Маленького
Принца ни для его Розы и тем более
Баобаба и очень легко запомнить
Все созвездия так их мало
Это ветер создает веточку
Облепихи совсем маленькую
И эта веточка превращает море
В Море берег в Берег небо в Небо,
Впервые за сто лет появляется солнце
Улыбается Маленький Принц даже
Ему не сосчитать теперь звезд
Потому что эта веточка оказалась
В твоих руках.
+++
Несколько секунд это снежинка
Несколько секунд это капелька
Несколько секунд это течение
Захватывает берега это свет
Спускается на землю потом
Будет еще секунда потом еще
Несколько в них будут друзья
Будет любимая будет прощание
Будет встреча ветер мой горний
Приди ко мне небо мое светлое
Приди ко мне солнце мое доброе
Не оставь меня я вижу как летают
Люди почти так же как снежинки
Так же тихо они вылетают из своих
Окон поздно вечером почти ночью
И несколько секунд парят над своими
Дворами ловят лунные лучи а потом
Исчезают как улыбка чеширского кота
Я слышу слышу слышу как рождается туча
Как соединяются вода и воздух потом она
Опустится на землю я спрошу ее шепотом
Не пролетали ли мимо нее люди
А она заплачет.
Художнику
Пусть вокруг него вырастет трава
Она будет неизвестного цвета
Он назовет его зеленым немного
Подрежет ее погладит попробует
Подбросить вверх вдруг она полетит
Не полетела
На траву присядет птица он
Нарисует ей фиолетовые перья
Черный клюв и оранжевый хвост
Сплетет клетку откроет дверцу
Вдруг она останется
Не осталась
Налетит ветер остановится небо
Вода прольется серой краски
Ему не хватит подставит ладони
Удержать захочет
Не удержит
Вдалеке воздвигнутся горы
Красные синие синие красные
Наверное за ними прячутся люди
Дотянуться дотянуться дотянуться
Не дотянется
На траву зеленую сядет вслед
Фиолетовой птице посмотрит
На руке влажной разотрет краску
Горы чуточку отодвинет
Нарисует его сначала ее попозже
И придумает буквы
А вы могли бы?
5.
На смерть отца
Унеси меня ветер тихий
Мой единственный мой высокий
Над страной над морем над полем
Над горами над лесом над домом
Над лицом её опустевшим
Над руками его уставшими
Над причалом и над вершиной
Над печалью над взглядом горьким
Над ненужной весёлой книгой
Над вечерним крепчайшим чаем
Над домашним вином счастливым
Над плохим его барабаном
Барабанщиком счастья богом
Над тобой над лучом над сердцем
Не согреешь не улыбнёшься
Не обнимешь с надеждой робкой
И взрывается жизнь-ракета
Над Капустиным дальним Яром
Нас разносит за все пределы
************************
Покажи сто Больших Медведиц
И найди дорогу обратно.
6.
+++
Уже на улицу выводит самокат
Мальчишка разгоняется колеса
Крутятся под ними асфальт
Поребрики газоны одуванчик
Боярышник рябина две ранетки
Гараж железный глупая соседка
Кричит плюется и трясет авоськой
Бессонный дворник грустный
Дядя Гриша пятиэтажка крыша
Ленин с кепкой вся улица из-под
Колес несется с ней очередь
У желтой бочки с квасом
Пластмассовый ковбой
Стреляет в небо
Я забываю забываю забываю
Беги клубок веди меня не мешкай
Я не вернусь но я хочу вернуться
Мне верит одинокая фигурка
И пух сгоревший
Клена вертолетик
Я с ним кружусь
Я кислый вкус ранетки
Я газировка я футбол я прятки
Я ножичек с ладони я обложка
Тетрадная с таблицей умножения
Я книжка «До 16 и старше»
Я Электроник Рэсси Сыроежкин
Мы трубачи мы разбудили город
Возьми банджо сыграй мне на прощанье.
Александр Земцов
Координаты
Проведи из точки в точку,
От Мерака к Дубхе,
На полгода потеряться
В вересковой трубке.
На три года раствориться
В сахарном песке,
Потирая, чтоб ослабить
В стриженом виске.
И уже четвертый год
В сердце звездопад,
Голос дышит хрипотцой
Без координат.
Пуговицей с кителя,
Чернотой сукна,
Потирает подбородок
Скучная луна.
Выбиваешь точки
И тире из мрака,
Выгрызаешь линию
С Дубхе до Мерака.
Улица Нахимова
Дырками коленными,
Тополиным пухом,
Спичками зажженными
И в колодце глухо.
Папиросой серой,
Запахом травы,
Развивались по ветру
Конские хвосты.
И босыми шпорами
Щекотать бока,
Рассекать пространства
Пшенные луга.
Станешь космонавтом,
Зонт за парашют,
Выдавать апрельским утром
Долго не дают.
Мир искать глазами,
Вспомнить дом отца,
Пальцами по ручке,
Стоя у крыльца.
Письмо от женщины, служившей в Моссаде
Милый мой мальчик, как ты живешь?
Как твои глаза цвета осеннего неба,
В них так же плывут облака,
Улыбаясь открытками Феба?
Милый мой мальчик, как ты живешь?
Сколько снегов насчиталось,
Сколько морей ты увидел уже,
Сколько еще осталось?
Милый мой мальчик, как ты живешь?
Красишь ли волосы временем,
Что в твоем сердце чаще звучит,
Вызывая небесное трение?
Милый мой мальчик, как ты живешь?
Что иногда вспоминаешь,
Просто мне интересно, каким ты стал,
Часто ли ты скучаешь?
Милый мой мальчик, солнце на юг
Катится апельсином,
Я расставляю акценты в письме
Спичкой и керосином.
Двор в Кутаиси
Немытым снегом, сухим в ладони,
Усталым гостем лежать на склоне.
Я слушал деда, про все на свете,
В вечерних играх наш двор и ветер.
И было слышно, по коже шло,
Мне голос старый оставил шов.
Прохладно стало, пойдем вдвоем,
Про то, что в сердце запел район.
Увидел вечность, весну в горах,
Рванулось сердце на всех парах,
В осенний двор, где слушал ветер,
Рассказы деда, про все на свете.
Сергей Радонежский
Рубил с рассвета, чтобы согреть,
В спокойном лесе хотелось петь.
С востока ветер и солнца медь,
У пня обрубка сидел медведь.
Сидел и слушал, смотрел в упор,
Но не от страха стучал топор.
Мужик устанет и вытрет пот,
Медведь минутой слегка вздремнет.
Дрова и бревна летят на снег,
Так рубят люди забытый век.
И вечер темень из ниток сплел,
Медведь, качнувшись, домой побрел.
Мужик устало на пень присел,
Закрыв глаза, он небу пел.
Надежда Авдеенко
Полна луна
Полна луна безумия,
Как мама молока.
Как лава у Везувия
Пречиста и мягка.
Как мякоть задненёбная
На ощупь языка.
И если маме некуда
Направить этот ад,
То груди от чрезмерного
Болят-болят-болят.
И если маме есть куда
Направить этот рай,
То речка с горки вниз бежит -
Помпеи заливай.
Хоть все притихло внутренне,
И кратер под дождем,
Приходит полнолуние,
И город обречен.
Е про весну
Не то чтобы растаял, а усох;
Наросты льдиные коросты почерствели,
И льется белый с черными зазубринами сок -
Исподтишка, из-под асфальта точит тело.
(Как в древней пытке капельки воды учили плоть
И осторожно продырявливали череп).
Я каблуками помогаю проколоть
Кусочки рафинада потускнели.
В стремленье половодья избежать
Весь мир к решетке слива накренился;
А сахар лучше в луже разрезать,
Чтоб сок в решетку сладким лился, лился...
Первоначальное накопление
Эпоха
первоначального накопления
капитала мыслей и чувств -
закончилась.
И кому теперь такое богатство
в герметично закрытой банке.
"Не открывать, пока не перебродит".
Пока перебродит, успеет
тысячу раз взорваться.
Варенье с потолка соскреби.
Живое отличается
Живое отличается от мертвого
Только известной упругостью тела.
Напряженность конечностей -
Половина дела;
А расслабленность - вечности,
Которая никогда
Ни улыбаться,
Ни хмуриться не умела.
Когда едешь с расправленными плечами,
Кажется, что у всех они пережаты.
Руку ведешь - словно к смерти шагаешь;
Выпархиваешь
В круглоту циферблата.
Раскручивая карусель секундной стрелки,
Скукоживаешься, как и надо.
Поломка ногтя
Поломка ногтя - это стрелка на колготках:
быстрей замазать лаком, ла комком.
Халва халва халвахалвах аллах
в словах
границы переставлены; в снегах
слова не пропечатаны -
я наследил в присутственных местах.
В Петрополе прозрачном мы умрем,
но как дотуда уплотненность расстоянья одолеть нам?
С балкона масло перерубим, перетрем,
подкинем в воздух,
венчиком взобьем,
положим в гречку.
Теперь пространство пористо и не скрипит
недавно смазанная маслом каша.
Определим, насколько тут навскид
хватает места - и Петрополь будет нашим.
По самые лодыжки в сером сне
и буду по подмышки по весне -
и сны стекут во двор с открытых окон,
подернутся загаром на земле.
Мордачёва Валерия
***
нет, я не завидую бабам-с-мужиком.
от меня по порно-сайтам не сидит никто тайком.
смс никто не пишет: "чо на ужин, бля?"
в кошельке моем не ищет сорок три рубля.
не приводит в дом подружек, пока я пашу,
не марает десять кружек, не орет: "спешу!"
нет, я не завидую бабам-с-мужиком,
хоть бы даже с летчиком, хоть бы с моряком.
некому мне дыры в куртках зашивать,
выправлять мундиры, суп разогревать.
у меня рубашки провонявшей нет,
нет "вчерашней кашки", утренних котлет...
ни цветов, ни секса, ни кино с пивком.
нет, я не завидую бабам-с-мужиком!
***
я работаю в книжном магазине.
я целую жопу любой образине.
у меня есть коробка, чтобы пинать,
у меня есть подсобка, чтобы стонать,
у меня есть дубина на случай воров,
на обед - мандарины, на ужин - плов.
а они едят суши, ходят в клубы,
не моют уши, не чистят зубы,
смотрят "Сумерки" и "Карателей",
я люблю, блять, своих покупателей.
каждый день в "Секс и спорт" приходит узбек,
он сидит там год, не смыкая век,
он глазами съедает брюнеток "Плейбоя",
и, печально вздыхая, уходит домой.
а ты, сука, прими, сорок восемь коробок,
в две руки, блять, возьми десять книжных стопок,
алфавить Донцову, идеаль политику.
держи лицо. наплюй на критику.
***
женщина ломает якорь.
у нее нет выбора:
она только что вынырнула
и блестит древесным загаром
без бюстгальтера.
правый крюк, что сломили,
проходит слои,
исчезает в иле,
хочет, чтобы ловили,
но у женщины планы свои.
вот назло ему грудь хрустит пустой цепью,
солнце лижет в заливе морские звезды сосков,
у кого сезон отпусков,
а у нас сезон рисков.
и на палубе тот, кто рисков.
ветер зверем орет в ее мачтовых волосах,
раздуваются плавки как свежие паруса,
полным ходом вращаются бедра,
матросня тащит снасти и ведра,
капитан бородат и носат.
якорь вовсе не нужен, когда его негде бросать.
Текст про отличную шлюху
СВЕТА
по выходным на остановке
у урны, куда выбрасывают билеты
работает проститутка света.
как надо одета,
все чин по чину:
туфли зеленого цвета,
малиновые лосины.
за киоском дежурит
сутенер рамик,
в прошлом – мелкий жулик,
а нынче вон как подрос:
триста рублей за отсос,
двести сразу себе,
сто – свете в нос.
вот выплевывает
тебя троллейбус
в очередной раз
в соплях и растрепанной туши
денег нет
время – двенадцатый час,
никотиновый голод пиздец душит.
света говорит: «щас».
достает из синей сумочки
пачку "парламента"
(или, может, "кента"),
вкладывает ее всю тебе в ручку,
как подружка:
«заработаю седня. а тебе щас нужно».
***
руки уверенно режут жидкое полотно,
тонко трепещет на коже пузыристая газировка,
с каждым рывком все ближе заветное дно,
крабовый хостел и камбальная парковка.
только течению срать на все траектории -
лишь бы вертеть тебя водорослью на волне.
тянет ныряльщика в глотку пасть черномории,
море проникло внутрь, и больше не быть ему вне.
соль застывает коркой на деснах,
слой из ракушек губы берет в тиски,
в миг, когда руки, державшие весла,
тянут за волосы и вырывают виски.
брошена на обрубок от серферской доски,
чуешь, как легкие распускаются в лепестки,
с каждой секундой солнце сечет тебя на куски,
сушит свежую чешую, жабры и плавники.
все, что ты можешь теперь - ходить по песку босым,
крепость мостить и в прибое мочить трусы.