Адресаты посланий папы VII 2 страница

Структура клюнийских братств была относительно бесхитрост­на и опиралась на простую субординацию по отношению к аббату Клюни. Цистерцианцы же разработали сложную систему подчине­ния, делегирования и представительства, что способствовало четкой передаче информации и внутренних распоряжений по всей иерар­хии ордена. Стержневым принципом организации было аффилиро-вание, то есть подчинение всех братств головному на правах фили -алов. Каждый цистерцианский монастырь был отделением другого монастыря и подчинялся ему, а вся цепочка вела наверх, в головное аббатство Сито. Б противоположность независимым бенедиктин­ским братствам здесь существовала четкая структура управления, причем, опять-таки в отличие от клюнийской, эта система предпо­лагала делегирование определенных полномочий, так что головная организация была освобождена от управления каждым филиалом в отдельности: руководство каждым филиалом осуществлялось из со­ответствующего центра. Наряду с этим имелись и центральные ин­ституты управления, в частности, проводились ежегодные капитулы всех аббатов и действовали единый для всех устав. Если клюний­ские монастыри были по преимуществу молитвенным союзом, то цистерцианская сеть монастырей скорее заждилась на администра -тивной системе управления. Благодаря этим особенностям Цистер­цианский орден широко распространился по Европе и имел разви -тую организационную структуру, представляя ясную администра­тивную модель для всякого, кто желал бы создать новое братство. Развитие цистерцианских монастырей приобрело поразительный

Роберт Бартлетт. Становление Европы

размах. С другой стороны, цистерцианцы придерживались опреде­ленной замкнутости. Цистерцианские монахи обязаны были оста­ваться в одной и той же обители (то есть соблюдался принцип за­крепления кадров), и для обеспечения жизнедеятельности им, есте­ственно, тоже требовалась немалая собственность, в первую оче­редь земельная. Соответственно, им приходилось делать и сущест­венные вложения.

На четвертом этапе развития монастырей, падающем на XIII век, сложная цистерцианская организационная система сохранялась и развивалась, но произошел отход от принципа закрепления кадров на одном месте и крупных материальных вложений. Новые мона­шеские ордена, стремительно распространявшиеся в этот период по всей Европе и за ее пределами, имели сложную, четко определен­ную и интернациональную по масштабам организационную струк­туру с элементами выборности и законотворчества. В силу этого доктрина этих нищенствующих орденов и их преимущественная концентрация в городах означали, что первоначально они могли су­ществовать и без земельных владений. Разумеется, по прошествии времени они нажили определенное состояние, но чаще — в форме ренты или других доходов с горожан, нежели доходов с обрабаты­ваемой земли. Отсутствие замкнутости означало, что подающие на­дежды монахи могли переходить в любой орден, который считали для себя более перспективным. К середине XIII века они уже пре­тендовали на господствующее влияние в Парижском университете, где трудились некоторые из видных интеллектуалов церкви, напри -мер, доминиканец Фома Аквинский. Один доминиканский автор рассказывает историю, как цистерцианцы, пораженные свободой передвижения, какую имели братья нищенствующих орденов, при­нялись шпионить за молодыми монахами, выискивая их грехи. По преданию, св. Доминик их упрекнул: «Зачем вы шпионите за моими учениками?... Я знаю наверняка, что мои молодые последо­ватели выйдут за ворота с тем, чтобы непременно вернуться... Зато ваши молодые братья будут сидеть взаперти и все равно уйдут»45. Это противопоставление недовольных своим заточением монахов, ищущих запретных ночных утех, и свободных в передвижениях, но исполненных ответственности молодых доминиканцев хотя и носит откровенно пропагандистский характер, но тем не менее правдиво отражает те сдвиги, которые произошли в XIII веке в представлени­ях об идеале религиозной жизни.

Четыре стадии развития западного монашества представляют движение в направлении усложнения административной системы и расширения свободы личного передвижения, от местной замкну­тости ранних монастырей ко все более расширяющимся горизон­там международных религиозных братств. На смену независимым орденам раннего периода, сильно привязанным к своему региону, пришла система, в которой действовали гораздо более дальние межмонастырские связи. Новые монашеские ордена XII века, цис-

10. Римская церковь и христианский народ

терцианцы и тамплиеры, или XIII века — францисканцы или доми­никанцы, имели такие структурно-организационные особенности, которые позволяли им быстро распространяться вширь, не теряя при этом своей специфики. Они сочетали скорость размножения кроликов с самоизоляцией рака-отшельника. Новые братства закла­дывались на основе глубокого убеждения, что они в той же мере будут приспосабливаться к своему окружению, сколь и воздейство­вать на него. В первом столетии своей истории цистерцианцы осно -вали 500 с лишним монашеских братств, францисканцы же — свыше 1400.

На карте 12 показано распространение Цистерцианского ордена в северо-восточных областях Европы, где со временем были осно­ваны такие отдаленные общины, как Тутерё (в 200 милях от поляр­ного круга) и Фалькенау (на границах Руси). Направление экспан­сии явно шло с юга и запада на север и восток, и важную роль в этом процессе играли колонии монахов из прилегающих областей, таких, как Англия для Норвегии или Германия — для некоторых районов Польши. Цепочка субординации и взаимосвязей соединяла эти братства с великими головными аббатствами Франции, в осо­бенности с аббатством Моримон, которое стояло над подавляющим большинством цистерцианских монастырей Северо-Восточной Ев­ропы. Так, монастырь Могила, основанный в 1222 году в окрестнос­тях Кракова, являлся дочерней обителью по отношению к Лубенж-скому монастырю в Силезии, который, в свою очередь, подчинялся монастырю Пфорта в Тюрингии, а тот — Валькенриду в Гарце. Валькенрид же был филиалом монастыря Альтенкамп в Нижнем Райнланде, основанного в 1123 году на правах дочернего монастыря самого Моримона. На протяжении столетия была создана цепочка из шести монастырей, разбросанных на территории в 500 с липшим миль на восток, считая от колыбели ордена в восточной части Франции. Братства Португалии, Греции или Сирии являются еще более ярким примером широты географических горизонтов новых религиозных братств.

Такой стремительный и высокоорганизованный рост стал воз­можен благодаря новому уровню правовой регламентации и между­народной организации, основанного на письменных уложениях. Одним из способствовавших этому факторов было развитие легко тиражируемой модели, зачастую зафиксированной в письменных документах. Ее воспроизводство предполагало возможность перено­са либо самой модели братства, либо монастырских кадров. Осо­бенности организационной структуры международных орденов, сформулированные в соответствующих статутах и уложениях, были тесно связаны с их мобильностью. Сочетание четкой организацион -ной структуры и мобильности делало ордена действенным инстру­ментом распространения культуры общества вообще. Более позд­ние религиозные ордена, наподобие цистерцианского, военных орденов или нищенствующих братств, в XII и XIII веке имели все

10. Римская церковь и христианский народ 285

возможности максимально использовать преимущества католичес­кой экспансии. По сути дела, некоторые из них, например, ордена крестоносцев и миссионерские францисканские ордена, и создава­лись с целью осуществления этой экспансии. Более старые мона­шеские общины на новых приграничных территориях были относи -тельно менее заметны. Так, на севере Испании братства бенедик­тинцев не много выиграли от Реконкисты, а главенство на отвое­ванных у арабов территориях захватили кафедральные соборы, военные ордена и нищенствующие братства. В Прибалтике могуще­ство и богатство обрели ордена крестоносцев, цистерцианцев и до­миниканцев. К примеру, в 1236 году папа Григорий IX выдвинул план назначения трех доминиканцев на епископские должности в Пруссии4**. Новые черты религиозных орденов позволяли им рас­пространяться на необычайно далекие расстояния, сохраняя при этом свою роль носителей общей культуры. Неудивительно, что в 1254 году перед Великим ханом, при его дворе в Монголии, именно францисканский монах вел дебаты с мусульманами, буддистами и язычниками. Столь же естественно воспринимается и тот факт, что в такой дали от дома у него был с собой обычный учебник теоло­гии, написанный парижским теологом Петром Ломбардским, а также резное изображение Мадонны «во французском стиле»47.

КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ

Одна из любимых библейских цитат папы Григория VII была из книги пророка Иеремии (48:10): «Проклят, кто дело Господне делает небрежно, и проклят, кто удерживает меч Его от крови!» Именно в правление Григория VII и его последователей концепция и практика священной войны получила распространение как важнейший элемент жизни западных христиан. Папство являлось направляющей силой, понятие христианства — вдохновляющей идеей, монашеские орде­на — организационной структурой, а крестовые походы — той общей целью, которая объединяла людей средневекового Запада.

Крестовый поход был «обычным для христиан предприятием»48, политической и военной кампанией, которую одобрял и поддержи­вал весь католический мир — аристократы, клирики и простые люди. Именно это имеет в виду хронист XIII века Мэтью Пэрис, когда объясняет, почему он посвятил крестовым походам столько страниц своей «Истории англичан»: «Мне не кажется неуместным в летописи и истории Английского государства... кратко описать ту славную войну, и в особенности потому, что от нее в те времена целиком и полностью зависело положение и состояние всей Цер­кви, а может, и самой католической веры»49. Аналогичный универ­сальный подход обнаруживаем в словах предводителей первого крестового похода, описывавших свой триумф в Иерусалиме и при­зывавших разделить свое ликование «весь латинский народ» (gens latina)50. Наднациональный характер крестового похода поразил

Роберт Бартлетт. Становление Европы

самих его участников. «Кто слышал когда-либо, — вопрошал крес­тоносец Фульхерий Шартрский, —

о том, чтобы воины одного войска говорили на стольких языках?... Если бретонец или немец желали задать мне вопрос, я был совершенно не в силах им ответить. Но хотя мы были разобщены разными языка -ми, мы были как братья в любви своей к Господу и как близкие сосе -ди-единомышленники»51.

Интернациональный характер крестового похода проистекал из его божественного предназначения. Участники похода шли под христианским знаменем — крестом, а не под династийньш или на­циональным флагом. Армия крестоносцев, будь то в Палестине или Испании, являлась «воинством Господним» (exercitus Deifi^. Во французском эпосе ХД века войско первого крестового похода име­новалось «войском божьим», «воинством Иисуса», «отрядом Госпо­да», «святой армией», «дружиной Иисуса», «кавалерией Господ­ней»53. Королевство Иерусалим было не просто еще одним динас-тийным владением, а «новой колонией Святого Христианского мира»54. Несмотря на реальные этнические и политические разног­ласия, проявлявшиеся между крестоносцами с самого начала, язык, символика и в значительной степени сам факт борьбы за христиан -ские святыни были тем, что объединяло всех католиков.

Свидетели событий 1090-х годов отчетливо сознавали их неор­динарность. «В наше время, — писал Гвиберт Ножанский, — Гос­подь учредил священную войну»55. А Ордерик Виталий употреблял в отношении крестового похода выражение «неожиданная транс­формация, случившаяся в наши дни»56. Эти необычайные события 1095—1099 годов могли затем получить широкую известность и стать моделью для применения в новых ситуациях. Урбан II, стояв­ший у истоков первого крестового похода, не мог заранее знать, что именно случится. Однако люди XII века знали о том, как повер­нулись события, и следовательно, могли рассчитывать на их повто­рение. Предводители второго крестового похода 1147—1149 годов постоянно оглядывались назад, на первый поход. Даже после того, как его войско потерпело жестокое поражение в Анатолии, Людо­вик VII Французский крайне неохотно обратил свой взор на про­стую, казалось бы, альтернативу — избрать для дальнейшего про­движения морской путь: «Пусть пройдем мы дорогой наших пред­ков, чья беспримерная доблесть снискала им славу на земле и Не­бесах»57. Во время четвертого крестового похода, споря о том, кому быть новым латинским правителем Константинополя, Балдуину Фландрскому или Бонифацию Монферратскому, крестоносцы рас­суждали: «Ежели мы изберем одного из этих двух великих мужей, то второго охватит такая зависть, что он уведет всех своих людей. И тогда земля эта будет для нас потеряна, точно так же, как был почти потерян Иерусалим, когда после его завоевания избрали Готфрида Бульонского»58. Мы видим, что французские рыцари, за-

10. Римская церковь и христианский народ

воевавшие в 1204 году Константинополь, ощущали себя прямыми продолжателями дела французских рыцарей, которые летом 1099 го­да шагали по залитому кровью Иерусалиму. Участие в крестовых походах в самом деле могло стать гордостью фамилии или нацио­нальной традицией. Николай Сент-Омер, правитель города Фивы в франкской Греции и в прошлом супруг Марии Антиохийской, по­строил в Фивах замок и «внутри расписал его стены фресками, изображающими, как франки покоряли Сирию»59. Точно так же Элеонора, с 1236 года королева Английская, имела в Вестминстер­ском дворце «Антиохийские покои», декорированные сценами осады Антиохии во время первого крестового похода60. Ее супруг, Генрих III, повелел развесить на стенах своих покоев и замков кар­тины с изображением его дяди, Ричарда Львиное Сердце, в битве с Саладином. Всякий раз, проходя по этим комнатам, придворные и слуги должны были созерцать наглядное напоминание о централь­ном событии крестового похода и о славе великого крестоносца.

Даже на неблагодарной почве Восточной Европы идея крестово­го похода могла наполниться мощным объединительным звучанием. В год 1108 был составлен документ, содержащий призыв епископов провинции Магдебург и других восточносаксонских лидеров к вож­дям остальной части Саксонии, Лотарингии и Фландрии присоеди­ниться к кампании против язычников-славян61. Подлинное авторст­во письма точно неизвестно, но общий смысл вполне ясен. После перечисления тех жестокостей, какие терпят христиане от язычни­ков, автор призывает клириков и монахов Саксонии, Франконии, Лотарингии и Фландрии «последовать примеру мужей Галлии (Gal-lorum imitatores... estate)... и объявить у себя в церквях: "Да грянет священная война, поднимайтесь все, кто в силе!"» Он призывает воинов-христиан:

«Собирайтесь все и приходите, все, кто любит Христа и Церковь, и готовьтесь, как мужи галльские, освободить Иерусалим! Наш Иеруса­лим... повергнут в рабство... пусть Он, кто своей могучей десницей дал силу победить врагов мужам Галлии, кои пришли с самого дальнего За -пада на самый дальний Восток, даст и вам волю и силу подавить бесче -ловечных язычников, с которыми мы соседствуем».

Мы видим здесь прямое обращение к памяти первого крестово -го похода и попытку направить эти воспоминания на решение со­вершенно новых задач — на войну против полабских славян-языч -ников. Провинция Магдебург становится «нашим Иерусалимом»; к воинам восточной Германии и Фландрии обращен призыв превзой­ти в доблести «мужей галльских», которые добились победы «на дальнем Востоке». Риторическая, образная и историческая память становится инструментом, обращенным в новом направлении.

Призыв 1108 года не принес немедленных плодов. Однако из него видно, что спустя десятилетие после падения Иерусалима под ударами крестоносцев события и образы первого крестового похо-

Роберт Бартлепип. Становление Европы

да служили основой для выработки идеологических установок войны в совсем иной части христианского мира. В полной мере последствия этого проявились в 1147 году, когда прозвучал призыв ко второму крестовому походу и идея священной войны приобрела обобщенное звучание. «Каждая католическая провинция, — писал датский летописец Саксон Грамматик, — получила приказ двинуть­ся на ту часть мира варваров, которая была к ней ближе всего»62. Военные кампании проводились в Восточном Средиземноморье, на Пиренеях и в Восточной Европе, где в ходе так называемого крес­тового похода против славян терминологию, организацию и практи­ку военных действий крестоносцев впервые ощутили на себе лужи -чане. С военной точки зрения кампания дала скромные результаты, но прецедент был создан. «Армия воинов со знаком {креста}» впе­рвые вторглась в земли полабских славян63.

Далее попытка применения сложной организационной структуры и идеологии крестового похода в Прибалтике имела место в 1171 году в связи с планами создания в Эстонии епархии под патронажем Дании. Папа Александр III издал буллу, адресован­ную христианским правителям и народам Скандинавии, в которой искусно сочетал восхваление их религиозной верности, утвержде­ние авторитета папства, призыв поддержать местную церковь и предпринять крестовый поход. Он в самом деле сокрушался по по­воду <(дикости [язычников] — эстонцев... по отношению к верным сынам Господа», одновременно вознося хвалу Господу за то, что его адресаты «целеустремленно и твердо держатся католической веры и хранят верность святой Римской церкви, которая стоит надо всеми церквями, как помазанница Господа и правительница всех других церквей Божественной волею». Папа призывал скандинавов не терять упорства в своей верности и послушании, воздерживать­ся от грабительских набегов, слушаться и почитать прелатов Цер­кви и платить им церковную десятину и другие положенные пода­ти. В конце шло обещание крестоносцам:

((Полагаясь на милость Божию и милосердие апостолов Петра и Павла, Мы даруем тем, кто со всей силой и искренностью будет ера -жаться с язычниками, на один год отпущение всех грехов, в которых они исповедались и за которые им была наложена епитимья, так же, как Мы поступаем с теми, кто посещает гробницу Господню; тем же, кто падет на поле брани, Мы даруем отпущение всех грехов их, если они получали за них епитимью»64.

Отпущение грехов сражавшимся в защиту христианской веры против язычников и полное отпущение грехов погибшим — вот в точности формула крестового похода во Святую землю. И все же применение реформированным папством на театре военных дейст­вий за 1250 миль от Рима инструмента, который в предыдущее сто­летие получил распространение главным образом в контексте Сре­диземноморья, не было просто механическим перемещением. На-

10. Римская церковь и христианский народ

саждение идей крестового похода в Прибалтике означало попытку установления более тесных связей с Римом, утверждения папской власти, а также оказания материальной и психологической под­держки местным церквям. Освящение войны было равносильно принятию на себя в полной мере обязанностей народа, причисляю­щего себя к христианскому миру.

Судя по всему, призыв Александра ничем не увенчался, и язы­ческая Эстония оставалась непокоренной вплоть до следующего столетия. Тем не менее машину крестового похода, единожды зане­сенную в Прибалтику, ожидало блестящее, но и кровавое будущее. Создание миссионерских епархий в Ливонии в 80-х годах XII века и обращение в христианскую веру части коренного населения оз­начало, что теперь в самом сердце прибалтийского региона появи­лась новая и пока еще уязвимая церковь, которая больше всего нуждалась в защите и обороне со стороны христианского воинства. В 1199 году папа Иннокентий III, в полном смысле слова папа-крес­тоносец, пользовавшийся инструментом крестового похода со всем разнообразием и изобретательностью, призывал саксонцев «во ис­купление грехов своих... со всей мощью и мужеством восстать име­нем Господа и выступить на защиту христиан в этих землях [т.е. в Ливонии]»"5. Войско крестоносцев действительно двинулось в Ли­вонию, но там его ждало полное военное фиаско. Был убит и сам епископ Ливонский. Только при его преемнике Альберте Букете-худском христианство в Ливонии утвердилось окончательно, при­чем одним из своих главных инструментов Альберт избрал ту орга­низационную структуру, которая была самым непосредственным порождением крестоносного движения, военный орден.

Ордена крестоносцев, такие, как тамплиеры, госпитальеры и Тевтонские рыцари, отчасти имели успех в силу своей кажущейся невероятности. Идея, вызвавшая их к жизни, представляла собой сплав противоположностей. Рыцарь XI века был необуздан, алчен, неуправляем и похотлив, монах XI века — миролюбив, беден, поко­рен и целомудрен. На этих противоречивых корнях вырос орден крестоносцев XII века: бедные, чистые и подушные рыцари — и воинственные монахи. Такая комбинация агрессии и самоотрече­ния оказалась необычайно привлекательной, и вскоре крестонос­ные ордена стали в ряд самых богатых и престижных организацией в христианском мире. Они были наиболее мощным и жизнеспособ­ным организмом, появившимся вследствие милитаризации христи­анского мира в XI и XII веках.

Первым орденом, ставшим для других моделью, был Орден там­плиеров, основанный около 1118 года рыцарем из Шампани по имени Гуго де Пэйн, взявшим на себя охрану паломников на пути в Иерусалим из средиземноморского порта Яффа. В Иерусалиме им дал приют король Балдуин П- Пристанище располагалось на терри­тории храма, откуда они получили прозвание «бедных рыцарей Христовых и Храма Соломона»66, каковое и было зафиксировано в

Роберт Бартлетт. Становление Европы

10. Римская церковь и христианский народ

их уставе. Оглядываясь назад из середины XII века, один средневе­ковый западный хронист описывает их такими словами: «примерно в это время в Иерусалиме появилась новая разновидность рыцарст­ва... они жили как монахи, хранили непорочность, соблюдали дис­циплину дома и в походе, вкушали пишу в молчании, и все у них было общее, но против язычников они выступили с оружием в руках и намного расширили свои владения» 6? Одной из причин, почему «новая разновидность рыцарства... расширила свои владе­ния», заключается в том, что все это происходило под патронажем тогдашнего религиозного гения Бернара Клервоского. Вскоре после подтверждения устава тамплиеров на соборе в Труа 1128 года Бер-нар составил трактат, где восхвалял это «новое рыцарство»:

«Прошел слух, что родилось рыцарство нового толка., Это действи -тельно новое рыцарство, говорю я, неведомое в веках, ибо оно ведет нескончаемую двойную битву, против плоти и крови и против духовно -го коварства в высших сферах...

Рыцари Христовы сражаются в битве за своего Господа со светлым разумом, не страшась ни греха смертоубийства врага, ни опасности собственной смерти, поскольку нет ни вины, ни особой заслуги в том, чтобы принять смерть или причинить ее другому во имя Христа... Ры -царь Христа, говорю я, убивает со спокойным рассудком, а умирает еще более спокойно... Слава христианина — в смерти язычника, ибо этим он прославляет Христа» б8.

Движение тамплиеров имело необычайный успех — не только в смысле роста численности и приращении богатства самого ордена, но и в качестве модели для других крестоносных орденов. Так, гос­питальеры (они же иоанниты), которые вели свою историю от груп­пы рыцарей, еще со времен первого крестового похода занимав­шихся уходом за больными, под влиянием тамплиеров в XII веке претерпели существенную милитаризацию. Тевтонский орден, ос­нованный в 90-х годах XII века, в точности перенял устав тамплие­ров. Рождение первого из испанских орденов — Ордена Калатравы показывает, что влияние тамплиеров ощущалось даже в том, как именно проходило создание новых организаций. В 1147 году Аль­фонс VII Кастильский отвоевал Калатраву у мусульман и вверил ее тамплиерам. Когда же возникла новая угроза и рыцари сочли ее не -преодолимой, они вернули город короне. Глава цистерцианского аб­батства Фитеро по имени Раймонд и его монах Диего Веласкес (в прошлом — рыцарь) попросили у короля защиты. Архиепископ Толедо совершил молитву об отпущении грехов во имя спасения Калатравы и братства цистерцианского толка. В 1164 году новая ас­социация заслужила папское одобрение:

«Мы берем под свою защиту и защиту св. Петра место под назва -нием Калатрава... Мы подтверждаем договоренности Наших возлюб­ленных сынов, аббата и цистерцианских братьев этого места о том, что вам надлежит служить этому ордену верой и правдой и с рыцарским оружием в руках биться, защищая город от сарацинов» б9.

Так цистерцианец, бывший рыцарь, вдохновленный примером тамплиеров, чья организация выросла по примеру цистерцианской, создал на местном уровне ее копию, изначально миниатюрную.

К началу XIII века военные ордена были более чем богаты и имели земельную собственность по всему католическому миру: такие географические названия, как Храм Учения («Тич-Темпл» в Коннахте, Ирландия, «Темпльгоф» на востоке Германии, «Темло де Уэска» в Испании), наглядно показывают, насколько широко по миру распространились тамплиерские обители. Крупнейшими фи­нансовыми центрами Ордена храмовников стали Лондон и Париж. В Святой земле на плечи рыцарско-монашеских орденов в значи­тельной мере были возложены задачи обороны. Мрачный знак ува­жения был оказан тамплиерам и госпитальерам со стороны Салади -на после сокрушительного разгрома христиан при Хаттине в 1187 го­ду: их взяли в окружение и обезглавили. «Он казнил именно этих мужей, — объяснял Ибн аль-Атхир, — потому что они были самы­ми бесстрашными из воинов франков»70.

Вот почему, принимая решение о создании ордена крестоносцев в Ливонии, епископ Альберт опирался на традицию почти вековой давности. Новизна же заключалась в том, что он выступил пови­вальной бабкой первого удачного «государства крестоносцев», по­литического образования под властью крестоносного ордена. Неко -торые признаки такого хода событий угадывались еще и раньше. В 1131 году король Арагонский по завещанию оставил свое государст­во тамплиерам, однако завещание так и не было исполнено7'. В конце столетия, в начале 90-х годов, в руках тамплиеров ненадол­го оказался Кипр. Однако первым государством ордена, которое просуществовало достаточно продолжительное время, стала Ливо­ния. Орден меченосцев, созданный епископом Альбертом в 1202 го­ду, в 1207 году получил в свое владение третью часть новой коло­нии — «так возникло первое в истории орденское государство»72. Меченосцы, с уставом по образу и подобию тамплиерского, симво­лами креста и меча, были воплощенными профессиональными во­инами Христовыми. Теперь же они стали еще и хозяевами земли. В 1210 году территориальные отношения между епископом Рижским и меченосцами стали предметом специального договора. Епископ отдавал рыцарям в распоряжение третью часть Ливонии и Леттии, взамен от них не требовалось никакой временной службы, зато в постоянные обязанности вменялась оборона региона от набегов язычников. Рыцари и их духовные отцы не платили епископу деся -тины, несмотря на то, что крестьяне-арендаторы с подведомствен­ной им территории регулярно вносили десятину местным церквям и четверть податей уходила епископу. В свою очередь, и орден мог делать церквям подношения73.

Принцип совместного проживания — вот на чем основывались отношения между епископским престолом и рыцарским орденом в захваченных государствах Прибалтики на всем протяжении их ис-

Роберт Бартлетт. Становление Европы

тории. Однако после появления на исторической сцене Тевтонских рыцарей равновесие заметно сдвинулось в сторону ордена. Для по -давления язычников в Пруссии им была выделена база в Польше, и с 1230 года, опираясь на свои центры в Торуни и Хелминской об­ласти, они постепенно образовали новую территорию — так назы­ваемую Христианскую Пруссию. В 1237 году в Прибалтике произо­шло слияние Тевтонского ордена с орденом меченосцев. Отныне все восточное побережье Балтийского моря находилось в руках одного из главных орденов крестоносцев. В фарватере священной войны родилась мощная военно-политическая структура, которая стала вполне закономерным детищем агрессивного католического мира эпохи Высокого Средневековья. Примечательно и то, что про­цесс его формирования носил нединастийную форму. Подобно дру­гим интернациональным монашеским орденам, ордена крестонос­цев имели своих выборных должностных лиц и установленный бю­рократический порядок. Жуанвиль сообщает, что экстремистские группы мусульман, ассасины, чья политическая задача полностью соответствовала их названию, не утруждали себя физическим уст­ранением магистров ордена тамплиеров или госпитальеров, ибо им немедленно была бы найдена замена. Если убийство короля или князя могло повергнуть целое войско или царство в полный хаос, то за смертью высокого должностного лица в орденах крестоносцев следовал продуманный, четко регламентированный процесс по за­мене одного компетентного опытного воина другим.

Крестовый поход способствовал объединению христианского мира, и возможно, самым интернациональным по характеру плодом этого процесса стали духовно-рыцарские ордена. Вопреки некото­рой национальной окраске (особенно заметной в испанских орде­нах) рыцари-монахи имели весьма широкий кругозор. Орден Калат -равы получил земельное владение в Тимау (Тымава) в нижнем тече -нии Вислы; Тевтонские рыцари владели землей в Хигаресе (на Тахо)74. Следствием их распространения, в частности, было нарас­тание и ускорение движения капитала в масштабах всего христиан­ского мира. Пожалования, подобные тому, что герцог Генрих Бор-вин II Мекленбургский сделал госпитальерам (60 мансов в окрест­ностях озера Миров)75, показывают, что доходы от мекленбургских имений начинали перекачиваться в панкатолические институты, ка -кими ялвлялись ордена крестоносцев, и со временем могли быть использованы на цели, подобные походу в Святую землю. Другой мекленбургский документ еще более проливает свет на степень ин­теграции регионов в международную латинскую систему. На фран -цисканском соборе 1289 года в Эрфурте правитель Мекленбурга в письменном виде признал факт получения от великого магистра Тевтонского ордена 296 марок, которые его отец, Генрих Меклен­бургский, отдал на хранение рыцарям в Акре перед тем, как был захвачен в плен сарацинами7" В данном случае ордена крестонос­цев предстают в роли международных банкиров, регулировавших