ШЕСТНАДЦАТОЕ СЕНТЯБРЯ. ВТОРНИК.

КОРИДОР ШКОЛЫ РОКЛЭНД; 11:24.

– Пора выбираться из этой печки. – Энни тянет Лайлу на выход из класса английского.

– Сегодня четное число, – говорит Лайла. – Сегодня пойду в студию.

– Эй, когда увидишь Патрисию Как-ее-там, попроси поменяться со мной днями, тогда мы обе будем репетировать в четные дни.

– Что?

– Скромная такая, играет на валторне[2]. Студия ее в четные дни. Попроси ее взять нечетные, тогда мне достанутся четные, и мы сможем вместе обедать. А то у нас занятия совпадают только по утрам. А это так несправедливо.

Планы на эту неделю бесконечно крутятся в голове у Лайлы:

1. Отрепетировать новую часть сюиты[3] для виолончели на прослушивание Коулс;

2. Написать проект по истории штатов;

3. Решить проблемы с алгеброй, с наукой;

4. В субботу репетиция молодежного оркестра Меца;

5. Прослушивание в центре Кеннеди.

Пока она все это перечисляет, ее сердце стучит все быстрее и громче.

Это как рассказ, который читали вчера на уроке английского. «Сердце-обличитель» Эдгара Алана По. Один человек убивает другого и хоронит тело под половицами. Когда прибывает полиция, убийце кажется, что он слышит сердцебиение жертвы, так что он признается, но на самом деле это стучало его сердце. Нет! Это не ее жизнь, она не такая.

Она никого не убивала. Почему она должна чувствовать вину? Почему вообще она думает об этом рассказе?

Успокойся, приказывает она сама себе, и твое сердцебиение потихоньку замедлится.

– Попроси ее! – повторяет Энни.

– Хорошо, – отвечает Лайла.

Энни хмурится, пока они движутся сквозь толпу.

– Прозвучало так, словно ты этого не хочешь.

– Я же сказала – хорошо.

– У тебя странный голос.

– Неправда, Энни. Почему бы мне не хотеть совместных обедов?

Энни кивает какой-то девушке в коридоре.

– Только посмотри на икры Мариссы. Она, наверно, занимается даже во сне. Думает, что парни слюни по ней пускают. Ненавижу ее. У нас общие занятия днем.

Достигнув коридора под обозначением Б, они прощаются. Лайла в одиночестве идет мимо медиа-центра. Вдох. Выдох.

По пути с ней здороваются три девушки. Лайла улыбается и машет, замечая в стекле витрины с наградами свое отражение: она – Лайла Маркс. Все ее любят. И сейчас она идет репетировать в музыкальную студию, потому что именно это ее предназначение. Она – виолончелистка. Это отличает и отдаляет ее от других. Она – лучшая виолончелистка в оркестре.

Вдох, приказывает себе она. Выдох.

Зайдя в студию Б и закрыв за собой дверь, она достает виолончель из футляра и кладет ее на пол. Несколько минут она просто на него смотрит. Пытается отыскать на потолке скрытые камеры, но ей известно, что их нет. В последнее время ей кажется, что за ней постоянно кто-то наблюдает, хотя она и знает, что это не так.

Вдох, повторяет она себе. Выдох.

Постепенно ее сердцебиение стабилизируется, давление в груди ослабевает.

Тесная студия ей помогает. Как и тот факт, что никто на нее не смотрит.

На глаза ей попадается мусор на пюпитре. Наверно, его оставил парень, который ходит в нечетные дни. Трипп Броуди, парень, раскритиковавший их с Энни «бодрость». Она убеждается, что правила все еще висят на стене. ПРАВИЛО ТРЕТЬЕ: ВЫБРАСЫВАЙТЕ ВЕСЬ МУСОР ЗА СОБОЙ В МУСОРНЫЕ КОРЗИНЫ В КОРИДОРЕ. Ее сводит с ума, что люди не могут следовать простейшим правилам.

 
 

Она вздыхает и смотрит на гитарный чехол. Он сильно потерт, замочек на молнии сломан, скотчем к ручке приклеено – «собственность Нечета». Чехол подходит ему. Как полная противоположность – ее виолончель на полу, безупречная и отполированная, прямо как кит, выброшенный на берег. И она должна поднять и оживить ее смычком. Но вместо этого она находит и включает на компьютере свои mp3-файлы с виолончельной музыкой, так что теперь каждый, кто пройдет мимо, подумает, что она репетирует. Она отрепетирует, когда доест обед, сама себя убеждает она. Она обедает очень, очень медленно.