Традиционное отношение русских к иностранцам

«С кем поведешься, от того и набе­решься»

«Что русскому здорово, то немцу — смерть»

Русские народные пословицы

Если говорить о межнациональных отношениях, то вся исто­рия России показывает, что жизнь в многонациональном госу­дарстве выработала в русских терпимость к чужим нравам и обы­чаям. Русский человек — не националист, не расист, он легко перенимает иноземное.

Причем часто он перерабатывал чужую оригинальную идею до неузнаваемости. Например, если бы не Китай, то не было бы «русских рубах» с расшитым воротом, расписных лаковых шка­тулок и маниакальной любви русских к чаю. Без татар не было бы системы русской государственности, «русских шапок», креп­ких ругательств, сапог, ямщиков, кнута, «русской тройки» и многого другого. Без нежной привязанности царя Петра Первого к гол­ландской керамике не было бы веселой бело-синей «гжели», а без Японии не было бы знаменитых «русских матрешек». Без Ближ­него Востока в России не имелось бы «русского самовара». Фор­ма православного христианства, письменность, культовая архи­тектура, оригинальная живопись и двуглавый орел в качестве

1 2-3646

герба пришли в Россию из Византийского Запада. А вся совре­менная цивилизация России — материальная, технологическая, правовая и некоторые элементы духовной культуры — развива­лись в тесном контакте (во многом и под влиянием) западно­европейской культуры.

Однако все эти примеры открытости к чужим культурам го­ворят не только о толерантности, сколько о гибкости, деловом практицизме и переимчивости русских, которые умели быстро схватывать на лету и преобразовывать себе во благо все, что может принести практическую пользу. Под влиянием контактов с ино­странцами обогатилась и русская материальная культура, и фи­лософия, и язык. Если быть точным, во всем этом сказались сме­калка, практичность и жесткий материальный расчет.

Русские всегда были открыты пришельцам, состав которых исторически менялся. Так, в XVIII веке на Руси жило много немцев. «Немец» буквально по-русски — это «немой человек», не спо­собный ничего выразить или быть понятым. «Немцами» могли тогда называть и поляков, и голландцев, и французов, и все они чувствовали себя в России тогда неплохо. Ганноверские ари­стократы, недоучившиеся бурши, ремесленники, профессора и разорившиеся купцы добирались до Петербурга, чтобы «попра­вить дела», а затем вернуться на родину или остаться в этой дикой, но богатой стране. 200 лет тому назад Германия, напри­мер, была раздроблена и перенаселена, а в России — огромные пространства, богатство и расточительность аристократов, покор­ность и радушие народа. Это помогало укорениться любому чу­жеземцу, особенно после того, как Петр I силой повернул Рос­сию к западной цивилизации. После Петра I главной чертой русской культуры стала открытость и восприимчивость ко всему иност­ранному на протяжении трех веков. Только сейчас это качество русских стало видоизменяться, трансформироваться во что-то новое.

Как для всех «немцев» (иностранцев) русские были дикими варварами, жившими по непонятным законам, так и для рус­ских они сами были полусказочными персонажами, к которым проявлялось сложное отношение: и любопытство, и неприязнь. Немцы редко смешивались с русскими, селились в отдельной «слободе» — например, на Кукуе в Москве. Терпели друг дру­га — да, получали взаимную пользу на основе практического расчета— да, но без особого взаимного притяжения.

Отношение русских к иноземцам интересно проследить по русской литературе, «густо заселенной» иностранцами. Показательно, что русские писатели изображали их, как правило, в сатирическом

ключе, в широком диапазоне: от явных злодеев до вроде бы сим­патичных людей, но в той или иной степени «испорченных» за­падной цивилизацией. В русской литературе очень трудно найти целиком позитивный образ иностранца. И дело здесь не в том, что русские литераторы поголовно были националистами, но в самой функции образа иностранца в русской литературе. Они были интересны как литературный прием, который привлекает внима­ние к проблемам русского народа, дает возможность увидеть са­мих себя, русских, как бы со стороны, сопоставить национальные менталитеты, разные культуры. Русские писатели изображали, главным образом, немцев, французов и англичан с их особыми национальными чертами. Нетрудно заметить, что именно эти на­роды оказали самое большое влияние на русскую культуру.

Наиболее часто в литературе встречались немцы. Начиная с Пушкина, они традиционно изображались людьми, для которых очень важен экономический расчет, «благоразумие», любовь к теоретизированию, самоуверенность. Их чрезмерная опора на разум, на «арифметическое» сознание при столкновении с русской дей­ствительностью часто ставит их в нелепые положения и даже служит причиной краха или гибели. Галерея немецких образов в русской литературе может обескуражить сатирическим отноше­нием к ним.

И к французам отношение русских было своеобразным. В те­чение двух веков весь цвет русской нации говорил по-француз­ски, пренебрегая своим природным языком. Сейчас это кажется оскорбительным для русских, даже нелепым, как если бы, на­пример, при дворе Людовика XIV говорили по-китайски. Даже маленький Пушкин учился говорить по-русски у своей няни. В России жило много французов, убежавших от ужасов револю­ции. Однако во всей русской литературе вряд ли найдешь образ симпатичного француза. В своем большинстве — это гувернантки и гувернеры, приглашенные в богатые дома воспитателями под­растающих детей. Они часто пренебрегали своими обязанностя­ми, были плохо образованы и неумны, склонны к адюльтеру, высокомерны по отношению к русским. В Россию они приезжа­ли с одной целью: заработать, скопить деньги. Через несколько лет уезжали, так и не выучив язык и ничего не поняв в этой стране, чувствуя по отношению к ней только раздражение, от­чуждение и усталость.

При всем том иностранцы на протяжении всей истории Рос­сии успешно интегрировались в российское дворянство. В выс­шем свете голубая кровь так смешивалась, что, например, Фе-

12*

лике Юсупов, знаменитый убийца Распутина, по одной линии приходился праправнуком королю Пруссии, а по другой был потомком монгольского военачальника. Чтобы убедиться, до какой степени на Руси был силен прилив иноземцев и как они успеш­но адаптировались в стране, достаточно посмотреть родословные коренного русского дворянства в «Бархатной книге», которая до революции хранилась в Департаменте герольдии при Сенате России69. Так вот почти все древнее русское дворянство ведет происхож­дение от иноземцев, которые в разное время приезжали сюда на службу к князьям или к царю.

Приведем несколько примеров происхождения русских дворян:

из англичан:Хомутовы (от Гамильтонов), Бурнашевы (от Бернсов), Фомицины (от английского врача Фомы), Бестужевы и Бестужевы-Рюмины;

из венгров:Блудовы, Батурины (от Батугердов), Колачевы (от Калаш);

из татар:Ермоловы (от татарского мурзы Арслана — Ермо-ла), Давыдовы, Черкасские (от султана Игнала), Урусовы (от татарского начальника Едигея), Растопчины, Бибиковы (от Би-бека), Мухановы (от рода Му-ханов), Дашковы, Уваровы, Ап­раксины, Державины (от Багрима), Мордвиновы, Арсеньевы, Карамзины (от Кара-мурза) и др.;

из поляков:Чернышевы, Сапега, Потемкины (от шляхти­чей Петемнских), Бунины (от Буниковских), Ланские, Грибо­едовы (от Гржибовского), Баратынские, Гоголь (от польского шляхтича Яновского, принявшего малороссийскую фамилию Го­голь);

из пруссаков:Шереметевы, Салтыковы, Морозовы;

из литовцев:Голицины (от Голицы), Меньшиковы, Трубец­кие, Куракины (от Кураки), Нелидовы, Валуевы (от Волови-чей), Глинские, Лихачевы (от Лиховичи) и др.;

из немцев:Хвостовы (от немца Бассавола), Беклемишевы, Орловы, Левшины (от Левенштейн), Марковы (от Гудрет-Маркт), Гороховы (от Гаррах), Поганковы (от Пегенкампф), Востоковы (от Остенек), Толстые, Бозодавлевы (от Кос-фон-Дален), Ле­вашовы, Мятлевы, Неплюевы, Протопоповы, Пушкины (от немца Радши), Васильчиковы (от Индриса) и многие др.

из шведов:Хрулевы, Новосильцевы (от Шалая), Суворовы, Сумароковы;

из итальянцев:Нащокины, Чичерины (от Ciceri), Кашкины (от Кассини — итальянских греков), Панины, Колошины (от Колонков — от них идет и название города Коломна);

прочие:Брюс — шотландец, Воронцов — потомок варяга Африкана, Шафиров — еврей, Фон-Визин — от взятого в плен при Иване Грозном ливонского рыцаря, Лермонтовы — от вы­ехавшего из Польши шотландца Лерманта.

Можно допустить, что не все эти факты соответствовали дей­ствительности. Иметь предка-иностранца в России было престиж­но — и в старину, да и теперь: такой факт в родословной записи и раньше выделял аристократа из общей массы.

Итак, во внешних контактах — в межнациональных отноше­ниях русские проявляли терпимость. Другие нации всегда пред­ставляли для них какую-то особую притягательную силу, к ним их тянуло как к магниту. В контактах с развитыми и «цивилизо­ванными» народами русские всегда старались извлечь максимум пользы: научиться чему-то, перенять технические или культур­ные новинки, обогатиться с помощью выгодной торговли. Эта открытость внешнему миру, переимчивость привлекательных черт других развитых культур (при сохранении своего архетипа) и создала в России условия для очень своеобразной и мощно развиваю­щейся культуры.

Подобное магнитное притяжение обнаруживалось и по отно­шению к слабым и малочисленным народам, благодаря чему на своих пространствах Россия сохранила около 200 других народов (!). Правда, этот же «магнит», по выражению академика Д.С. Лиха­чева, «постоянно отталкивал другие жизнедеятельные народы — особенно поляков и евреев».

Говорить о толерантности русских на уровне личного созна­ния труднее за отсутствием документальных и исторических сви­детельств, и можно полагаться на личные наблюдения над пове­дением современников.

В условиях жизни при «железном занавесе» пропагандистс­кая машина закрытого государства успешно создавала образ врага-иностранца с самыми зловредными намерениями. Конечно, эта машина часто работала вхолостую, но многолетняя «промывка мозгов» не прошла даром, воспитав в русских определенное не­доверие и элементарный страх. Власти следили за любыми кон­тактами русских и иностранцев: встречи, переписка, телефон­ные разговоры. Кто по наивности нарушал этот негласный зап­рет, тот рисковал очень многим: карьерой, работой и даже свободой.

Иностранцы же в советские времена, несмотря на все тяготы слежки и ограничения передвижения, чувствовали себя в СССР

«как короли»: к их услугам были специальные магазины «Берез­ка», за ничтожную сумму денег они имели доступ к тому, о чем русские в своей стране не могли даже мечтать: баснословно де­шевые и прекрасно изданные книги, билеты на лучшие спек­такли и концерты, туристические маршруты по самым экзоти­ческим уголкам страны, самые престижные гостиницы и ресто­раны — словом, все лучшее, что имелось в стране, было к их услугам. Для такой унизительной для собственных граждан го­сударственной политики у СССР были свои экономические ре­зоны — «выкачивание валюты» из иностранных туристов.

Естественно, что подобная многолетняя политика деформи­ровала отношения иностранцев с местным населением: они про­сто не могли быть искренними и равными.

Для граждан СССР каждый иностранец, особенно «с Запа­да» (сюда относились все развитые капиталистические страны, в том числе и Америка), воспринимался как «небожитель»: бога­тый, свободный, уверенный в себе, не имеющий никаких бы­товых проблем (это казалось немыслимым счастьем), изумительно одетый и пахнущий, в общем, «цивилизованный». Любое сравне­ние самого себя с иностранцем для россиянина подчеркивало разительный контраст, что развивало тяжелые комплексы не­полноценности, критическое отношение к окружающей жизни и системе власти.

Ограничение контактов с иностранцами не ослабило природного любопытства русских к иным культурам. Хорошо поставленное гуманитарное образование, тяга к знаниям влекли к общению, пусть даже пассивному: переводилась и издавалась иностранная литература, показывались фильмы, гастролировали артистичес­кие и театральные труппы.

Однако «общение на расстоянии» невольно искажало реаль­ный облик людей из других стран. Воображение россиян наделя­ло их сказочными чертами: все невероятно богаты, живут, как «голливудские кинозвезды» — роскошно, без проблем, без на­доевшей советской рутины, свободные как птицы.

Уверенность в богатстве и могуществе иностранцев была на­столько сильной, что часто приводило к абсурдным ситуациям. По признанию многих иностранцев, русские иногда ставили в тупик своих случайных иностранных знакомых, обращаясь к ним с фантастическими просьбами: например, привезти в подарок модный костюм «от Диора», духи или кожаное пальто и т.п. Однако подобные случаи говорят, скорее, не о «неумеренных аппетитах русских» или претенциозности, сколько об их наи-

вности, незнании «западной» жизни и истинной стоимости ве­щей.

Когда советская пропаганда тиражировала документальные кадры нищеты, наркомании, преступности и грязи западных городов, то на это никто не обращал внимания. Навязанный силой сте­реотип превращался в свою противоположность, и результат достигался обратный: люди верили, что все беды, разочарова­ния и серость обыденной жизни идут исключительно от советс­кой власти, а за границей жизнь представлялась беззаботным раем. Нужно только сделать, чтобы советская власть рухнула — и тог­да все заживут «в раю».

Впоследствии, когда «железный занавес» исчез, многие росси­яне смогли убедиться в иллюзорности своих представлений о «за­падной жизни» и не скрывают своего разочарования. Тем не менее почтительное отношение к западной материальной культуре и к технике осталось до сих пор. Свидетельством тому «инновации» в русском языке: «иномарка» и «евроремонт» (см. ч. II, гл. 1).

При контактах с русскими иностранцы, возможно, будут чувствовать себя «не в своей тарелке» из-за постоянного вни­мания. Сегодня, пожалуй, это не недоверие или враждебность, а просто человеческое любопытство. За каждым иностранцем, ступившим на русскую землю, до сих пор тянется флер зага­дочности, богатства, особой «культурности». Для этого, конеч­но, есть основания: народы, сумевшие построить богатую ма­териальную культуру, организовать в своей стране устойчивый порядок, всеобщее уважение к закону, настойчиво деклариру­ющие принципы свободы, вызывают у русских, с одной сто­роны, глубочайшее уважение, а с другой — сожаление по от­ношению к самим себе: «И почему мы так не можем? Чем же мы хуже?»

Разумеется, поверхностный взгляд российских туристов не позволяет проникнуть в сложную суть западной жизни, не ме­шает идеализации Запада. И в отношении россиян к иностран­цам по-прежнему проявляется почтение к западной материаль­ной культуре, открытость к ней (желание пользоваться ее пло­дами). В то же время есть понимание пропасти и несходства во всем, что касается образа жизни и стереотипов поведения меж­ду русскими и «западными людьми».

К тому же поверхностное знакомство с «западной» жизнью не избавило россиян от старых бытовых стереотипов, согласно которым, например, «немцы обожают порядок», «англичане-— это благородные джентльмены», «французы— самый галантный

народ» и т.д. До сих пор для русских сравнение с англичанином или французом в манере держаться — самый высокий компли­мент.

Услышав, что она «ну, прямо француженка», любая дама бу­дет безмерно польщена. Это значит, что она и стройна, и сексу­альна, и игрива, и кокетлива, и загадочна, и элегантна, и мод­на и проч. А для мужчины сравнение с французом говорит о его элегантной одежде, хороших манерах, жизнелюбии, особом вни­мании и галантности по отношению к женщинам. Сравнение же с англичанином дает представление об особой выправке, эле­гантности и отличных манерах абсолютно порядочного челове­ка — «джентльмена». Сравнение с немцем говорит о порядочно­сти, обязательности и пунктуальности человека, с которым просто приятно иметь деловые контакты.

Если учесть традиции русского гостеприимства и доброжела­тельности, то в процессе общения с русскими (при условии кор­ректного поведения) всегда можно рассчитывать на атмосферу внимания и психологического комфорта. Другое дело, что не стоит рассчитывать на полное доверие: ведь вы «не свой». Бог знает, что у вас на уме. И не стоит на это обижаться.